Проповедник умолк, переводя дыхание.
– Поймите же: мы стоим на краю обрыва. На той стороне сияет в лучах своей славы Царство Божие. Внизу – бездонная пропасть отчаяния и страданий! Вы давно топчетесь у этого края, и нельзя сказать, что вина целиком лежит на вас. Те, кто прежде правил городом и вами и кого вы называли своими господами, – все эти Медичи и иже с ними – стремились к богатству и мирским благам. Они отказывались от истинной веры в угоду мирским наслаждениям, подавая вам пример для подражания.
Он снова умолк, теперь намеренно.
– Наш мудрый пророк однажды сказал: «Единственное, за что мы можем быть признательны Платону и Аристотелю, так это за множество доводов, которые оказываются нам полезны в борьбе с еретиками. Однако и они, и остальные философы нынче горят в аду». Если вы печетесь о своих бессмертных душах, вы отвратитесь от лживых речей и искренне воспримете учение нашего пророка Савонаролы. Тем самым вы освятите свое тело и дух и обрящете Славу Божию! Вы наконец станете такими, какими вас и замышлял Создатель, – верными и послушными слугами!
Однако речь проповедника не вызвала желаемого действия. Пока он говорил, люди постепенно расходились. Под конец осталась жалкая горстка слушателей. Эцио приблизился к проповеднику.
– Полагаю, ваш разум согласен с тем, о чем вы проповедуете, – сказал он.
Проповедник засмеялся:
– Для убеждения не всегда нужны уговоры или принуждение. Я сам уверовал. Все, что я говорю, – истинно!
– Ничто не истинно, – ответил Эцио. – И то, что я вынужден делать, я делаю с тяжелым сердцем. – Скрытый клинок ударил проповедника в грудь. – Requiescat in pace.
Натянув капюшон поглубже, молодой ассасин оставил бездыханное тело у церкви и скрылся в ближайшем переулке.
Дорога была длинной и тяжелой, но к концу Савонарола, сам того не желая, стал союзником ассасина. Финансовое могущество Флоренции было подорвано, ибо Монах ненавидел торговлю и все, что относилось к финансам, – два столпа прежнего процветания города. А Судный день так и не наступал. Один либерально настроенный францисканский монах предложил Савонароле пройти испытание огнем. Джироламо отказался, и его авторитет еще больше пошатнулся. В начале мая 1498 года недовольная городская молодежь вышла на улицы. Их выступление быстро переросло в бунт против власти Савонаролы. После этого снова начали открываться таверны. Люди вернулись к пению, танцам, азартным играм и телесным утехам. Словом, к мирским наслаждениям. Медленно, с опаской, в город начала возвращаться торговля. Появлялись кварталы, где власть Савонаролы не признавали. Позиции Монаха еще оставались достаточно сильными, а сам он отчаянно цеплялся за власть, однако стало понятно: падение Савонаролы неминуемо.
– Ты хорошо потрудился, Эцио, – сказала Паола.
Они стояли у ворот монастыря Святого Марка, дожидаясь Ла Вольпе и Никколо. Здесь же собралась изрядная толпа из освобожденных кварталов города. Люди были возбуждены и казались неуправляемыми.
– Спасибо, Паола, – ответил Аудиторе, разглядывая толпу. – А что здесь происходит?
– Смотри сам, – сказал подошедший Макиавелли.
Над их головой шумно распахнулась дверь. На балконе появилась сухопарая фигура в черном. Монах сердито оглядывал собравшихся.
– Тишина! – крикнул он. – Я требую тишины!
Сама того не желая, толпа подчинилась и затихла.
– Зачем вы здесь? – сердито спросил Савонарола. – Почему нарушаете мой покой? Вам надлежит очищать свои жилища от скверны!
Теперь собравшиеся сердито загалдели.
– От чего? – выкрикнул кто-то. – Ты уже забрал у нас все!
– Вы добровольно отдали! – крикнул в ответ Савонарола. – Но теперь вы будете делать то, что я велю. Вы мне подчинитесь!
Он достал из сутаны Яблоко и поднял над головой. Аудиторе заметил, что на руке Монаха недостает пальца. Яблоко засветилось изнутри. Оторопевшая толпа попятилась назад. Но Макиавелли, не потерявший присутствия духа, метнул нож, ударивший Савонаролу в предплечье. Вскрикнув от боли и ярости, Монах выронил Яблоко, которое скатилось с балкона и упало в толпу.
– Не-е-ет! – теперь уже отчаянно завопил Савонарола.
И вдруг с ним произошла перемена. Он стал как будто меньше ростом, а его лицо, когда-то внушавшее трепет, сделалось жалким и испуганным. Толпе было этого достаточно. Она устремилась на штурм монастырских ворот.
– Эцио, скорее найди Яблоко! – распорядился Ла Вольпе. – Оно не могло укатиться далеко.
Молодой ассасин сразу увидел Яблоко. Оно спокойно катилось между людских ног. Эцио нырнул за ним. Его толкали, пихали, но наконец ему удалось схватить Яблоко и убрать в сумку. К этому времени ворота монастыря были настежь открыты – толпа хлынула внутрь и через несколько минут появилась снова, неся на плечах кричащего и отбивающегося Савонаролу.
– Отнесите его во дворец Синьории, – распорядился Макиавелли. – Пусть там его допросят!
– Идиоты! Богохульники! – вопил Савонарола. – Бог видит ваше святотатство! Он видит, какие поношения принимает от вас Его пророк!
Его крики почти потонули в сердитых возгласах толпы, но испуг придал его голосу дополнительную силу. Если не разум, то интуиция подсказывала Монаху: это его последняя проповедь.
– Еретики! За ваши деяния все вы будете гореть в аду! Вы меня слышите? Гореть будете!
Эцио и остальные ассасины шли вместе с толпой. Савонарола выкрикивал угрозы вперемежку с увещеваниями:
– Меч Господень падет на землю быстро и неотвратимо. Освободите меня, ибо только я могу спасти вас от Божьего гнева! Дети мои, внемлите мне, пока не стало слишком поздно! Есть только одно истинное спасение, однако в погоне за мирскими благами вы презрели его! Если вы вновь не подчинитесь моей воле и не покаетесь, вся Флоренция познает гнев Божий. Ее постигнет участь Содома и Гоморры, ибо Богу ведома глубина вашего предательства. Aiutami, Dio![162]Меня волокут десять тысяч иуд!
Эцио шел достаточно близко и потому слышал, как один горожанин, несший Монаха, сказал ему:
– Довольно твоего вранья. Ты с самых первых дней только и делал, что изливал на нас свою ненависть. Хорошенькое спасение, если ты разорил целый город! А где у тебя Бог? В голове? Возможно. Но до твоего сердца, Монах, Он так и не добрался.
Чем ближе было к площади Синьории, тем громче становились торжествующие выкрики идущих.
– Довольно с нас страданий! Мы снова станем свободными людьми!
– Свет жизни вскоре вернется в наш город!
– Наказать предателя! Он и есть настоящий еретик! Это он извратил Слово Божье себе в угоду! – выкрикнула какая-то женщина.
– Наконец-то мы сбрасываем ярмо религиозной тирании! – подхватила другая. – Савонаролу должна постичь заслуженная кара.
– Истина озарила нам путь, и страх бежал! – крикнул парень, шедший рядом с нею. – Твои слова, Монах, потеряли всякую силу!
– Ты именовал себя Божьим пророком, но твои слова были полны тьмы и жестокости. Ты называл нас марионетками дьявола. Но если кто и был настоящей марионеткой, так это ты сам!
Эцио и его друзья не вмешивались. Механизм, который они привели в действие, набрал обороты, и теперь все колесики и шестеренки крутились в полную силу. Отцы города торопились спасти свою шкуру и сохранить власть. Они выбегали из дворца Синьории, торопливо заявляя о своей поддержке. На площади соорудили помост, установив три столба: для Савонаролы и двух его самых оголтелых приспешников, которых удалось схватить. Всех их вначале поволокли в Синьорию для короткого и жестокого допроса. Как некогда беспощаден был сам Савонарола, так беспощадны были и его судьи. Вскоре всех троих, закованных в кандалы, снова вывели на площадь, заставили подняться на помост и привязали к столбам.
– Господь мой и Бог мой, – взывал Савонарола, – спаси меня из когтей зла! Окруженный грехом, взываю к Тебе о спасении!
– Забыл, как ты хотел сжечь меня? – крикнули ему из толпы. – Теперь получай то, на что обрекал нас!
Палачи подожгли охапки хвороста. Эцио смотрел на казнь и вспоминал отца и братьев, чья жизнь оборвалась на этой же площади.
– Infelix ego! – громко возопил Савонарола, и голос его был полон не только душевной, но и телесной боли. – Omnium auxilio destitutus…[163]Я нарушил все законы неба и земли. Куда мне обратиться? К кому бежать? Кто проявит сострадание ко мне? Я не осмеливаюсь устремлять свой взор к Небесам, ибо многогрешен я перед ними. И на земле не найти мне пристанища, поскольку и здесь я покрыл себя позором…
Эцио протиснулся к помосту. «Этот человек принес немало горя мне и многим другим, – думал он. – Но даже такой злодей, как Савонарола, не должен умирать тяжелой и мучительной смертью». Аудиторе достал пистолет и быстро приладил к наручу. Савонарола увидел это. Безумный пророк смотрел на Эцио со страхом и надеждой.
– Ты! – произнес Савонарола, перекрывая треск пламени, хотя их разговор по большей части происходил на уровне мыслей. – Я знал: этот день наступит. Брат, прошу тебя: прояви ко мне милосердие, в котором я тебе тогда отказал. Я бросил тебя во власть волков и псов.
Молодой ассасин поднял руку.
– Прощай, padre, – сказал он и выстрелил.
В шуме ликующей толпы никто не увидел его действий и не услышал звука выстрела. Голова Савонаролы свесилась на грудь.
– Ступай с миром, и пусть твой Бог будет тебе судьей, – прошептал Эцио. – Requiescat in pace.
Он оглянулся на двух сжигаемых монахов – Доменико и Сильвестро. Оба ревностных последователя Савонаролы уже были мертвы. Огонь с шипением вспорол им животы и пожирал их внутренности. В воздухе разливалось густое зловоние от горящего человеческого мяса. Толпа постепенно успокаивалась. Затихли крики. Вскоре на площади Синьории был слышен лишь треск огня, довершавшего свой страшный труд.
Эцио отошел от помоста и увидел, что Никколо, Ла Вольпе и Паола внимательно смотрят на него. Макиавелли ободряюще кивнул. Аудиторе понял, чего от него ждут. Он поднялся на помост, отойдя подальше от догоравших костров. Сотни пар глаз обратились к нему.
– Жители Флоренции! – звонким голосом начал Эцио. – Двадцать два года назад я стоял на этой площади и смотрел, как умирают мой отец и братья. Их предали те, кого я считал друзьями. Мой разум был затуманен жаждой отмщения. Огонь мести столь же беспощаден, как огонь этих костров. Наверное, я сгорел бы в том огне, не встреться на моем пути люди, научившие меня смотреть дальше побуждений кровной мести. Эти люди не давали готовых ответов на мои вопросы, а учили находить их у себя внутри.
Эцио видел, что к его друзьям-ассасинам присоединился дядя Марио и приветственно махнул племяннику.
– Друзья мои, – продолжал молодой Аудиторе, – мы прекрасно можем жить и действовать без чьих-либо подсказок. Ни Савонарола, ни Пацци, ни даже Медичи не должны руководить нами. Мы вольны самостоятельно идти по жизни… Но есть те, кто не прочь лишить нас этой свободы, равно как достаточно тех, кто готов – увы! – охотно ее отдать. Однако все мы наделены внутренней силой выбора. Мы можем сами выбирать, что считать истинным, и следовать своему выбору. Эта сила и делает нас людьми. Не существует такой книги и такого учителя, которые дали бы нам ответы и показали путь. А потому – выбирайте ваш собственный путь! Не надо следовать ни за мной, ни за кем-либо другим!
Мысленно улыбаясь, Эцио видел, как беспокойно переглядываются отцы города. Возможно, человечество так никогда и не изменится, но порою все-таки стоило встряхнуть людей и напомнить им об их главном праве.
Произнеся свою краткую речь, молодой ассасин спрыгнул с помоста, поглубже натянул капюшон и покинул площадь. Он двинулся по улочке, тянувшейся вдоль северной стены Синьории (дважды он уже ходил здесь в судьбоносные моменты своей жизни), и исчез из виду.
Впереди был поединок, который Эцио считал главным в своей жизни и к которому нужно было тщательнейшим образом подготовиться. Но прежде необходимо было найти оставшиеся страницы великого Кодекса. Макиавелли помогал Аудиторе на каждом шагу. Они позаботились о том, чтобы с карты, некогда составленной Джироламо Риарио, было сделано достаточно копий. Снабдив ими своих флорентийских и венецианских собратьев-ассасинов, Эцио направил их во все уголки Апеннинского полуострова. Ассасины исходили и изъездили итальянские земли вдоль и поперек. Немало времени (возможно, больше, чем следовало) заняли поиски на острове Капри. Ассасины пересекли Тирренское море, чтобы продолжить поиски на острове Сардиния, известном похищениями людей. Побывали они и на Сицилии, где разбойничьи шайки вели многолетние войны между собой. Они встречались с королями и герцогами. Порою схлестывались с тамплиерами, тоже занятыми поисками страниц Кодекса… Миссия ассасинов завершилась полным успехом.
Закончив поиски, основные их участники вновь собрались в Монтериджони. Прошло пять долгих лет. Родриго Борджиа, он же папа Александр VI, по-прежнему правил Ватиканом. Он заметно постарел, но все еще был силен. И тамплиеры, утратившие прежнюю власть, все так же представляли собой смертельную угрозу.
Впереди было еще много дел.
Эцио встретил свой сорок четвертый день рождения в Монтериджони. Виски успела тронуть седина, но его борода сохраняла прежний темно-каштановый цвет. Было начало августа 1503 года. Как-то утром дядя Марио позвал его к себе в кабинет. Там уже сидели Паола, Никколо, Ла Вольпе, Теодора, Антонио и Бартоломео.
– Эцио, час настал, – торжественно произнес Марио. – Яблоко в наших руках. Мы собрали все недостающие страницы Кодекса. Так закончим же то, что когда-то давно мы начинали с моим братом и твоим отцом Джованни… Быть может, нам наконец-то откроется смысл пророчества, зашифрованного в Кодексе, и мы навсегда лишим тамплиеров их власти.
– В таком случае, дядя, мы прежде всего должны узнать местонахождение хранилища. И я надеюсь, страницы Кодекса помогут нам в этом.
Марио открыл свой тайник. Все ниши были заполнены пергаментными страницами. Тут же, на подставке, покоилось Яблоко.
– Я расположил страницы по степени их связанности друг с другом, – пояснил собравшимся Марио. Те молча рассматривали древнее сокровище. – Похоже, здесь представлена карта мира, но более обширного, чем мы знаем. На западе и юге изображены земли, о которых нам пока ничего не известно. Однако я уверен в их существовании.
– Кодекс полон и других изображений, – сказал Макиавелли. – Вот там, слева, видны очертания предмета, похожего на епископский посох. Рискну предположить, что это папский посох. Справа – изображение Яблока. А на средних страницах – дюжина точек, образующих некий узор, смысл которого по-прежнему остается для нас загадкой.
Пока он говорил, Яблоко вдруг засветилось: вначале мягко, затем все ярче и ярче. Свет стал ослепительным и залил все страницы Кодекса, словно объединяя их. Так же неожиданно Яблоко погасло, вернувшись в прежнее состояние.
– Что заставило его вспыхнуть, и непременно сейчас, когда мы говорили о Кодексе? – спросил Эцио.
Как жаль, что сейчас среди них не было Леонардо. Тот объяснил бы или хотя бы высказал какое-то предположение… Эцио пытался вспомнить, что́ его друг говорил о свойствах древнего предмета. Леонардо называл Яблоко машиной, но, судя по поведению этой «частицы Эдема», Яблоко могло быть и… живым существом. И все же, чем бы оно ни было, ассасин верил ему.
– Еще одна неразгаданная загадка, – сказал Ла Вольпе.
– Но кто мог составить эту карту? – спросила Паола. – Кто знал о неоткрытых континентах?
– Возможно, те, кто жил до нас. А континенты ждут, когда их заново откроют, – ответил Эцио, голос которого был полон изумления.
– Неужели это действительно так? – спросила Теодора.
– Быть может, ответы мы найдем в хранилище, – ответил Макиавелли.
– Только сначала надо найти само хранилище! – со своей всегдашней практичностью напомнил Антонио.
– Постойте, постойте… – бормотал младший Аудиторе, вглядываясь в страницы Кодекса. – Между точками проведены линии. Если проследить за ними… Смотрите! Они сходятся в одном месте. – Эцио отошел на несколько шагов и снова вгляделся в рисунок линий. – Быть того не может! Похоже, это хранилище находится в Риме!
Он повернулся к собравшимся. Те без слов поняли его мысль.
– Вот почему Родриго из кожи вон лез, чтобы стать папой, – сказал Марио. – Одиннадцать лет он правит святым престолом, но так и не проник в главную тайну. Хотя он наверняка знает, что хранилище находится совсем рядом.
– Разумеется! – усмехнулся Макиавелли. – В чем-то он заслуживает нашего восхищения. Родриго сумел не только установить местонахождение хранилища, но и завладеть Посохом!
– Посохом? – переспросила Теодора.
– В Кодексе постоянно упоминается две «частицы Эдема», – сказал Марио. – Два ключа. Другого значения у них быть не может. Один – Яблоко.
– А второй – папский посох! – воскликнул Эцио. – Ну конечно! Папский посох – это вторая «частица Эдема»!
– Совершенно верно, – согласился Макиавелли.
– Вы правы, черт побери! – загремел Марио, и его лицо посуровело. – Подумать только! Годами… десятками лет мы искали эти ответы.
– Не мы одни. Испанец их тоже искал, – напомнил Антонио. – Мы даже не знаем, существуют ли копии Кодекса. Быть может, Родриго собрал свою коллекцию. Даже если она уступает нашей, у него достаточно сведений, чтобы…
Антонио шумно выдохнул:
– А если Родриго найдет вход в хранилище… – Он понизил голос: – Возможно, там спрятано нечто такое, по сравнению с чем Яблоко покажется детской игрушкой.
– Ключей два, – напомнил Марио. – Доступ в хранилище открывается двумя ключами.
– Нам ни в коем случае нельзя рисковать, – спохватился Эцио. – Я немедленно должен поехать в Рим и найти это хранилище!
Никто ему не возражал.
– А что намерены делать вы? – спросил Эцио, оглядывая собравшихся.
Заговорил до сих пор молчавший Бартоломео. В его словах было меньше обычной бравады.
– Я займусь тем, что у меня получается лучше всего, – устрою в Вечном городе небольшую заварушку. Это отвлечет внимание, и ты, Эцио, сможешь спокойно заняться своим делом.
– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы тебе помочь, – сказал Макиавелли, улыбаясь младшему Аудиторе.
– Ты, дорогой племянник, только дай нам знать, когда будешь готов, и мы прикроем тебя с тыла, – пообещал Марио. – Tutti per uno e uno per tutti![164]
– Спасибо, друзья, – сказал Эцио. – Я знаю: в нужный момент вы всегда оказываетесь рядом. Но основную ношу я все-таки взвалю на свои плечи. Одной рыбешке легче проскользнуть через расставленные сети. А уж в тамплиерских сетях недостатка не будет.
Времени зря не теряли. Не прошло и двух недель, как младший Аудиторе, отправившись в путь по Тибру (вместе с драгоценным Яблоком), сошел с корабля на пристани близ старинного римского замка Сант-Анджело. Он старался быть предельно осторожным, но либо Родриго помогал сам дьявол, либо папские шпионы отличались редкой пронырливостью. У ворот пристани ассасина поджидал целый отряд солдат Борджиа. Это вынудило его с боем пробиваться к Пассетто ди Борго – короткой насыпной дороге, соединявшей Сант-Анджело с Ватиканом. Теперь, когда Родриго узнал о его появлении, время начало работать против Эцио и его друзей. Единственным решением была быстрая, целенаправленная атака. С проворством рыси он прыгнул в воловью упряжку, что отъезжала от пристани, доверху нагруженная бочками. Ассасин забрался на самую высокую бочку, а оттуда перепрыгнул вверх, на балку, к которой крепился блок для подъема грузов. Разинув рот, солдаты смотрели на эти трюки. Не задерживаясь на балке, Аудиторе спрыгнул на конного сержанта, который вскоре полетел вниз с перерезанным горлом, а у лошади появился новый всадник. Все это произошло настолько быстро, что солдаты не успели схватиться за мечи. Эцио без оглядки поскакал вверх по Пассетто. Солдатам Борджиа было за ним не угнаться.
Ворота оказались слишком низкими и узкими. Проехать через них на лошади было невозможно. Пришлось спешиться. Почти не задерживаясь, быстрыми и точными ударами скрытых клинков Эцио убрал двоих караульных, охранявших ворота. В своем достаточно уже зрелом возрасте он неустанно муштровал себя упражнениями и потому ловкостью и быстротой не уступал молодым. Аудиторе находился в расцвете сил. Он был непревзойденным ассасином, настоящей жемчужиной своего ордена.
Пройдя ворота, Эцио оказался в узком дворике, на другом конце тоже были ворота. Караульных там он не увидел. Ворота открывались рычагом. Ассасин уже протянул к нему руку, когда с парапета послышалось:
– Задержите злоумышленника!
Первые ворота с шумом захлопнулись, и Аудиторе оказался в ловушке.
Он приналег на рычаг. В него уже целились с парапета, но, прежде чем лучники дали залп, Эцио удалось проскочить в щель между створками ворот. А стрелы продолжали сыпаться, застревая в дереве.
Так ассасин проник в Ватикан. Неслышно, как подкрадывающийся кот, Эцио двигался по лабиринтам коридоров, ныряя в тень при малейшей опасности наткнуться на караульных. Он знал, что ни в коем случае не должен выдавать своего присутствия, особенно теперь, когда охрана наверняка шла по его следу. Наконец он достиг цели своего путешествия – Сикстинской капеллы. Внутри она была похожа на пещеру.
Гениальное творение Баччо Понтелли – Сикстинская капелла – начало строиться при папе Сиксте IV (давнем враге ассасинов). Строительство завершилось двадцать лет назад. Несмотря на обилие зажженных свечей, в капелле было довольно темно. Из сумрака проступали стенные фрески Гирландайо, Боттичелли, Перуджино и Росселли. Роспись потолка еще продолжалась.
Эцио пробрался в Сикстинскую капеллу через украшенное витражом окно, открытое по причине ремонта. Он застыл в амбразуре окна, оглядывая громадный зал. Внизу Александр VI в золотом папском облачении служил мессу, читая из Евангелия от Иоанна:
– In principio erat Verbum, et Verbum erat apud Deum, et Deus erat Verbum. Hoc erat in principio apud Deum. Omnia per ipsum facta sunt, et sine ipso factum est nihil quod factum est…[165]В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как единородного от Отца…
Эцио дождался конца мессы. Почти все прихожане разошлись. Остался лишь сам папа с помощниками – кардиналами и священниками. Знал ли Испанец о том, что ассасин придет сюда? Замышлял ли столкновение с ним? Об этом Аудиторе мог только гадать. Зато ему предоставлялась редчайшая возможность избавить мир от самого опасного в мире тамплиера. Оттолкнувшись, Эцио спрыгнул с амбразуры, приземлившись напротив папы. Он мгновенно выпрямился и… Ни сам папа, ни служители не успели и глазом моргнуть, как потайной клинок Эцио вонзился в ожиревшее тело Александра VI – он беззвучно рухнул на пол и замер у ног ассасина.
Тяжело дыша, Эцио наклонился к нему:
– Я думал… я думал, что преодолел в себе это. Думал, что смогу подняться над местью. Но не смог. Я всего лишь человек. Я ждал слишком долго и слишком много потерял… А ты – раковая опухоль на теле мира, которую надо было вырезать ради всеобщего блага. Requiescat in pace, sfortunato[166].
Аудиторе собрался уйти, но тут случилось нечто странное. Рука Родриго обхватила Посох, и тот сейчас же вспыхнул ослепительным белым светом. Пространство Сикстинской капеллы начало кружиться. Синие глаза Испанца резко открылись.
– Ты просчитался, ничтожество, – сказал Борджиа. – Я еще не готов и не собираюсь упокоиться с миром.
Последовала новая яркая вспышка. Священники, кардиналы, а также несколько прихожан, еще не успевших покинуть зал, рухнули на пол, крича от боли. Над ними поднимались струйки светящегося дыма, которые тянулись к сверкающему Посоху, что папа крепко сжимал в руке. К этому времени Испанец успел подняться на ноги.
Эцио бросился к нему, но Родриго закричал:
– Не приближайся ко мне, ассасин!
Борджиа замахнулся на Аудиторе. Раздался звук, похожий на треск молнии, и в то же мгновение невидимая сила подняла Эцио в воздух и отбросила в дальний конец зала, перенеся через тела стонущих и корчащихся от боли священников и прихожан. Родриго ударил Посохом в пол возле алтаря. От распластанных тел снова потянулись светящиеся струйки дыма.
Вскочив на ноги, ассасин бросился к своему врагу.
– Да ты настоящий демон! – воскликнул Борджиа. – Почему ты все еще жив?
Вскоре папа понял, в чем дело. Сумка на поясе Эцио, в которой лежало Яблоко, ярко светилась.
– Вот оно что! – Глаза Родриго вспыхнули. – Яблоко при тебе! Как предусмотрительно ты его захватил. А теперь отдай его мне!
– Vai a farti fottere![167]
– Боже, как вульгарно! – засмеялся Испанец. – Но боец ты неукротимый. Совсем как твой отец. Радуйся, дитя, ибо скоро ты с ним встретишься!
Родриго дотянулся Посохом до шрама на тыльной стороне левой руки Эцио, и ассасин ахнул от боли. Шатаясь, Аудиторе попятился назад, но не упал.
– Ты мне все равно его отдашь, – прошипел Испанец, приближаясь к своему противнику.
У Эцио не оставалось времени на раздумья. Он знал о некоторых свойствах Яблока. Значит, нужно рискнуть, даже если попытка будет стоить ему жизни.
– Как пожелаешь, – сказал он, выхватил Яблоко из сумки и поднял над головой. Оно вспыхнуло маленьким солнцем. На мгновение в зале Сикстинской капеллы стало светло как днем. Когда свет померк, Родриго увидел перед собой восьмерых Эцио.
Трюк не удивил старого тамплиера.
– Оно плодит твоих двойников! – засмеялся он. – Как впечатляюще! Поди, и не отличишь, где ты, а где – химера. Быть может, при других обстоятельствах этот трюк и спас бы тебе жизнь, но не здесь и не сейчас.
Родриго сражался с двойниками Посохом, и всякий раз, когда «частица Эдема» соприкасалась с мнимым Эцио, тот исчезал, оставляя облачко дыма. Двойники ассасина подражали его движениям, делали ложные выпады и кружились, однако могли лишь отвлекать внимание Борджиа, не причиняя Испанцу никакого вреда. Наносить удары мог только настоящий Аудиторе, но ему мешала сила Посоха. И тем не менее сражение быстро истощало силы тамплиера. Расправившись со всеми семью двойниками, Испанец тяжело дышал, вытирая вспотевший лоб. Безумие бывает мощным источником силы, а Борджиа был безумен, как никто другой. Его также подпитывала сила Посоха. Но он по-прежнему оставался толстым семидесятидвухлетним стариком, страдающим от сифилиса.
Эцио убрал Яблоко в сумку.
Утомленный сражением, Испанец опустился на колени. Эцио без сил встал над ним. Родриго схватился за Посох:
– Тебе не отнять его у меня!
– Все кончено, Родриго. Положи Посох на пол, и я дарую тебе быструю, милосердную смерть.
– Как щедро с твоей стороны, – язвительно усмехнулся папа. – Интересно, а ты бы сдался, оказавшись на моем месте?
Собрав все силы, он вдруг порывисто поднялся на ноги и ударил наконечником Посоха о пол. Священники и прихожане, о существовании которых Эцио почти забыл, снова застонали от боли. Струйки чужой силы потекли в Посох, и затем Родриго, взмахнув своим оружием как кувалдой, сбил ассасина с ног.
– Как тебе такое начало? – зловеще улыбаясь, спросил Великий магистр.
Теперь он встал над Эцио. Ассасин попытался снова достать Яблоко, но было слишком поздно. Испанец тяжелым сапогом наступил ему на руку, и Яблоко выкатилось. Борджиа нагнулся за ним.
– Наконец-то! – прошептал он. – А теперь… я разделаюсь с тобой.
Родриго поднял Яблоко, и оно вспыхнуло. Для Эцио этот свет был губителен. Он лежал, не в силах шевельнуться. Полный ярости, Испанец склонился над противником, но быстро успокоился, видя, что тот целиком находится в его власти. Выхватив из-под сутаны короткий меч и глядя на распростертого врага, Родриго ударил Эцио в бок. Казалось, Борджиа сожалел о случившемся, но жалость его была с оттенком брезгливости.
Как ни странно, нанесенная рана словно приглушила силу Яблока. Эцио по-прежнему лежал неподвижно. Боль туманила его зрение, но он хотя бы мог следить за происходящим. Считая себя в полной безопасности, Родриго повернулся к фреске Боттичелли «Искушение Христа». Встав рядом с нею, он поднял Посох. Неведомая сила, заключенная в Посохе, отодвинула часть стены, открыв потайную дверь. В последний раз торжествующе взглянув на поверженного врага, Борджиа направился к двери. Эцио оставалось лишь беспомощно смотреть, как дверь закрылась снова. Он сумел запомнить ее местоположение и провалился в темноту.
Аудиторе не знал, долго ли он пробыл без сознания. В зале уже не было ни священников, ни прихожан. Эцио лежал в луже крови, однако рана, нанесенная Родриго, оказалась не смертельной. Ассасин поднялся на ослабевшие ноги. Опершись о стену, он старался дышать глубоко и равномерно. В голове немного прояснилось. Вырвав из рубашки лоскут, Эцио как мог перевязал рану. Потом приладил на левую руку наруч с двулезвийным клинком, а на правую – клинок, впрыскивающий яд. Подготовившись таким образом, он шагнул к фреске Боттичелли.