Во многих исследованиях было зафиксировано, что социальная стандартизация взаимопонимания, независимо от того, что именно стандартизуется, ориентирует действия людей в отношении сценических событий и предоставляет людям основания для обнаружения отклонений от воспринимаемого нормального хода дел, для восстановления и для мобилизации усилий.
Теоретики в области социальных наук — в особенности,социальные психиатры, социальные психологи, антропологи и социологи — использовали факт стандартизации для анализа характера и последствий действий, соответствующих стандартизированным ожиданиям. Они в целом признали,но в остальном проигнорировали тот факт, что при помощи тех же самых действий люди открывают, создают и поддерживают эту стандартизацию. Важным и распространенным следствием такого игнорирования является формирование ложного представления о природе и условиях стабильных действий. Для этого из члена общества делают оценочного болвана культурного или психологического типа (или обоих вместе), вследствие чего неопубликованные результаты любого проведенного исследования связей между действиями и стандартизированными ожиданиями будут неизменно содержать достаточно много несогласующегося материала, чтобы побудить к принципиальному пересмотру.
«Культурным болваном» я называю человека-в-обществе-социолога, производящего стабильные черты общества, действуя в соответствии с предустановленными и легитимными альтернативами действия, предоставляемыми общей культурой. «Психологический болван» — это человек-в-обществе-психолога, производящий стабильные черты общества, выбирая между альтернативными направлениями действия, исходя из того, что ему диктует психиатрическая биография, история обусловливаний и переменные психического функционирования. Общей особенностью этих «моделей человека» является то, что обыденные рациональности[9]суждений, предполагающие использование человеком обыденного знания социальных структур в рамках темпоральной «последовательности» ситуаций здесь и теперь, считаются эпифеноменами.
Заблуждение, связанное сприменениемобраза оценочного болвана для описания связей между стандартизированными ожиданиями и направлениями действия,переходит в проблему адекватного объяснения в качестве ключевого соображения, определяющего решение исследователя учитывать или не обращать внимание на обыденные рациональности при прояснении необходимых связей между направлениями действия в свете таких проблематичных соображений, как выбор перспективы, субъективность и внутреннее время. Предпочитаемое решение состоит в описании того, к чему приведут действиячлена коллектива, исходя из стабильных структур — т. е. того, к чему они привели, — как отправной теоретической точки для описания обязательного характера путей получения конечного результата. Предпочитаемыми инструментами решения проблемы обязательного вывода, пусть даже ценой превращения человека-в-обществе в оценочного болвана, являются иерархии потребностей, а также общая культура в качестве принудительных правил действия.
Что же делает исследователь, когда превращает члена общества в оценочного болвана? Несколько примеров покажут, в чем заключаются специфика и последствия его действий.
Я дал студентам задание торговаться за товары со стандартной ценой. Соответствующим стандартизированным ожиданием является «институционализированное правило одной цены», которое, согласно Парсонсу[10], является составным элементом института договора. В силу его «интернализированности» студенты-покупателидолжны были бы испытать страх и стыд перед заданием и стыд после его выполнения. Соответственно, они должны были бы сообщать о беспокойстве и возмущении продавцов.
Шестьдесят восемь студентов должны были предпринять по одной попытке торговаться за товар стоимостью не более двух долларов, предлагая заплатить гораздо меньшую цену, нежели за него просили. Другие шестьдесят семь студентов должны были сделать шесть попыток каждый: три в отношении товаров стоимостью два доллара или меньше и три в отношении товаров стоимостью пятьдесят долларов или больше.
Результаты: а) Продавцов можно не учитывать, поскольку они либо были иного рода болванами, нежели предусматриваютсясовременными теориями стандартизированных ожиданий, либо были недостаточно болванами. Лишь немногие проявили некоторое беспокойство; только один рассердился. б) Из тех, кто должен был сделать только одну попытку, двадцать процентов отказались или прервали ее, тогда как среди тех, кто должен был сделать шесть попыток, таких было три процента. в) Когда эпизод торговли анализировался в качестве серии шагов — предвосхищение попытки, приближение к продавцу, фактическое предложение, последующее взаимодействие, завершение эпизода и все последующее, — обнаружилось, что в обеих группах опасения возникали с наибольшей частотой на этапах предвосхищения выполнения задания и приближения к продавцу при первой попытке. Среди тех, кто должен был сделать только одну попытку, число сообщавших о дискомфорте уменьшалось с каждым следующим шагом. Большинство студентов, торговавшихся два и более раза, сообщали, что к третьему эпизоду они уже начинали получать удовольствие от задания. г) Большинство студентов сообщали, что при торговле за дорогие товары дискомфорт был меньше, чем при торговле за дешевые товары. д) Многие из тех, кто участвовал в шести эпизодах, сообщали, что к собственному «удивлению» выяснили: даже в ситуацияхстандартной цены можно торговаться с реалистичными шансами на положительный исход, и они собираются делать это впредь, особенно в отношении дорогих товаров.
Эти результаты показывают, что члена общества можно превратить в оценочного болвана, а) изобразив члена общества человеком, который действует по правилам, в то время как на самом деле он говорит о предвосхищающей тревоге, которая не позволяет ему допускать возникновение ситуации, не говоря уже — сталкиваться с ситуацией, в которой он имеет альтернативу: действовать или нет в соответствии с правилом, или б) пренебрегая практической и теоретической важностью преодоления страха. в) Если бы при появлении чувства беспокойства люди отказывались от корректировки этих «стандартизированных» ожиданий, стандартизация могла бы представлять собой приписываемую стандартизации, в пользу чего говорит тот факт, что люди избегают ситуаций, в которых они могут узнать о них.
Как любительское, так и профессиональное знание о природе действий, подчиняющихся правилам, и о последствиях нарушения этих правил основывается главным образом именно на такой процедуре. Чем важнее правило, тем выше вероятность того, что знание основывается на избегании его проверки. Всякий, кто изучает ожидания, составляющие рутинный фон обыденной деятельности, долженнеизбежнополучать странные результаты, поскольку исследователи редко подвергали эти ожидания даже такому анализу, который позволяет провести мысленнаярепетицияих нарушения.
Другой способ превратить члена общества в оценочного болвана — использовать любую из существующих теорий формальных свойств знаков и символов для описания того, как люди наделяют значимостью проявления среды. Болван создается несколькими способами. Я приведу два.
а) Чаще всего вформальных исследованиях либо пытались изобретать нормативные теорииспособов употребления символов, либо довольствовались нормативными теориями, хотя стремились к дескриптивным. В обоих случаяхнеобходимо научить члена общества, осуществляющего толкование, действовать в соответствии с инструкциями исследователя, чтобы гарантировать исследователю возможность изучать их способы употребления как примеры тех способов употребления, которые исследователь имеет в виду. Однако, согласно Витгенштейну[11], реально применяемые людьми способы употребления являются рациональными способами употребления в рамках некой «языковой игры». В чем состоит их игра? Пока этот программный вопрос игнорируется, применяемые людьми способы употребления будут неизбежно обманывать надежды. Это будет происходить тем чаще, чем сильнеепрактические соображения, определяющиеинтерес испытуемыхк способам употребления, отличаются от практических соображений исследователей.
б) Существующие теории могут сообщить немало важного о таких знаковых функциях, как метки и обозначения, но им нечего сказать о таких несравненно более распространенных функциях, как глоссы, синекдоха, документальная репрезентация, эвфемизм, ирония и двойной смысл. При выявлении и анализе меток и обозначений как знаковых функций можно спокойно обходиться без ссылок на обыденное знание повседневных дел, потому что пользующиеся ими люди тоже обходятся без них. Однако анализ иронии, двойного смысла, глосс и т. п. требует иного. Любая попытка рассмотреть взаимосвязь высказываний, значений, перспектив и порядков требует обязательной ссылки на обыденное знание повседневных дел.
Хотя исследователи пренебрегли этими «сложными» способами употребления, они не остались совершенно в стороне от данной проблемы. Вместо этого они подвергли их глоссированию, представивспособы употребления, характерные для члена языкового сообщества,в качестве либо навязываемых культурой,либо диктуемых потребностями, илиистолковавсвязку между внешними проявлениями и подразумеваемыми объектами, т. е. связку «знака» и «референта», как ассоциацию. В обоих случаях процедурное описание способов употребления символов исключается вследствие игнорирования работы суждения, совершаемой тем, кто ими пользуется.
Именно эта работа суждения, с ееопорой на обыденное знание социальных структур и ее отсылкойк нему, обращала на себя наше внимание в каждом случае индуцирования несоответствий. Мы не могли не обращать на нее внимание, потомучто наши испытуемые вынуждены были иметь дело именно со своей работой суждения и обыденным знанием как с практическими проблемами, которые ставили перед ними несоответствия. Любая процедура, предполагавшая отклонения от предвосхищаемого хода повседневных дел, независимо от того, насколько сильным было отклонение, вела к тому, что испытуемые опознавали слова экспериментаторакак двусмысленное высказывание, иронию, глоссу, эвфемизм или ложь. Это происходило всякий раз при отклонении от обычного хода игры по правилам.
Студенты получили задание сыграть в крестики-нолики с испытуемыми разного возраста, пола и степени знакомства. Расчертив поле для крестиков-ноликов, они предлагали испытуемому сделать первый ход. После того, как испытуемый делал свой ход, экспериментатор стирал поставленный им значок, рисовал его в другой клетке и делал свой ход, ничем не показывая, что в игре что-нибудь идет не так. В половине из 247 попыток, о которыхсообщили студенты, испытуемые рассматривали данныйход как жест, имеющий скрытый, но вполне определенный смысл. Испытуемые были убеждены, что экспериментатор «добивается чего-то», о чем он не говорит, и что что бы он «на самом деле» ни делал, это не имеет никакого отношения к крестикам-ноликам. Он флиртует, он намекает на глупость испытуемого, он пытается его задеть или оскорбить. Идентичные эффекты наблюдались, когда студенты торговались за товары со стандартной ценой, или просили собеседника пояснить смысл его заурядных выражений, или без спроса присоединялись к группе незнакомых людей, разговаривающих между собой, или во время обычной беседы время от времени «бессистемно» бросали взгляд на окружающие предметы.
Еще один способ превратить человека в культурного болвана — упростить коммуникативную текстуру его поведенческой среды. Например, отдавая предпочтение физическим событиям, можно теоретизировать до пустоты тот способ, которым сцена человека, как текстура потенциальных и актуальных событий, содержит не только проявления и атрибуты, но и живые внутренние состояния этого человека. Мы столкнулись с этим при реализации следующей процедуры.
Студенты получили задание выбрать кого-нибудь не из членов своей семьи и в ходе обычной беседы, ничем не показывая, что происходит что-то необычное, приблизить свое лицо к лицу испытуемого так, чтобы практически соприкоснуться с ним носами. Согласно большинству из 79 отчетов, независимо того, была пара одного или разного пола, были они просто знакомыми или близкими друзьями (экспериментировать с незнакомыми людьми запрещалось) и какова была разница в возрасте (за исключением тех случаев, когда в эксперименте участвовали дети), эта процедура мотивировала как у экспериментатора, так и у испытуемого атрибуции сексуального намерения со стороны партнера, хотя подтверждение такого намерения исключалось самим характером процедуры. Подобные атрибуции партнеру сопровождались у человека побуждениями, которые сами становились частью сцены в качестве не только факта того, что их желают, но и факта того, что онииспытывают желание. Обычно неподтвержденному приглашению к выбору сопутствовала неуверенность как относительно собственного выбора, так и относительно своей избранности партнером. Нередко наблюдались попытки избегания, замешательство, глубокое смятение, скрытность, а также неуверенность вэтих чувствах, как и неуверенность относительно страха, надежды и гнева. Эти эффекты наиболее ярко проявлялись в случае взаимодействия мужчин. Как правило, экспериментаторам не удавалось восстановить ситуацию. Испытуемые лишь частично принимали объяснение экспериментатора, что все это было сделано «в качестве эксперимента по курсу социологии». Нередко они с упреком говорили: «Хорошо, это был эксперимент, но почему ты выбрал именно меня?» Как правило, и испытуемому, и экспериментатору хотелось добавить что-то еще к предложенному объяснению, но было непонятно, что это может или должно быть.
Наконец, члена общества можно превратить в оценочного болвана, представиврутинные действия в качестве действий, подчиняющихсяпредварительным соглашениям, и поставив вероятность опознания отклонения членом общества в зависимость от существования предварительных соглашений. То, что это предмет чисто теоретического предпочтения, ведущего к теоретизированию сущностных феноменов до пустоты, можно увидеть, если рассмотреть тот общеизвестный факт, что люди требуют друг от друга соблюдения соглашений, условия которых они никогда не оговаривали. Это игнорируемое свойство взаимопонимания ведет к далеко идущимпоследствиям, если егоэксплицитно включать в описание природы «соглашений».
Очевидно, что насколько бы точно не были сформулированыусловия взаимопонимания — их прототипом может считаться договор, — они приобретают для людей статус соглашения лишь постольку, поскольку к оговоренным условиям присоединяется негласная, но понятная поправка «и так далее»[12]. Те или иные оговариваемые условия формулируются в соответствии с правилом соглашения путем помещения их под юрисдикцию поправки «и так далее». Это не происходит раз и навсегда, а принципиально зависит от внутреннего и внешнего темпорального хода действий и, тем самым, от поступательного развития обстоятельств и их непредвиденных поворотов. Следовательно, неверно и некорректно считать соглашение актуарным инструментом, позволяющим людям в любом Здесь и Сейчас предсказывать будущие действия друг друга. Точнее говоря, взаимопонимание, сформулированное в соответствии с правилом соглашения, используется людьми для нормализации своих актуальных действий, каковы бы они не были. Непредвиденные вещи не только происходят, но и люди знают в любом Здесь и Сейчас, что непредвиденные вещи можно материализовать или изобретать всякий раз, когда нужно решить, соответствует ли соглашению то, что делают стороны. Поправка «и так далее» дает уверенность в том, что в любых неизвестных условиях в любой конкретный момент времени соглашение можно ретроспективно перечитать, чтобы выяснить в свете текущих практических обстоятельств, в чем «на самом деле» «вообще» и «всегда» состояло это соглашение. Тот факт, что работа по соотнесению текущих обстоятельств с правилом ранее согласованной деятельности иногда оспаривается, не должен использоваться длясокрытия ее повсеместного и рутинного осуществления в качестве текущей и сущностной черты «действий, основанных на взаимопонимании».
Этот процесс, который я назову методом выявлениясоглашений путем установления или навязывания соответствия правилу практических обстоятельств, представляет собой одну из версий практической этики. Хотя он не привлек должного внимания специалистов в области социальных наук, он является предметом наиболее всепоглощающей и рутинной заботы в повседневных практиках и обыденных теориях этих практик. Умение сознательно манипулировать соображениями «и так далее» для получения определенных преимуществ является профессиональным талантом юристов, которому специально обучают в юридических школах. Не стоит, однако, думать, что коль скоро это навык юристов, им владеют только юристы, или что вести себя подобным образом могут только те, кто поступает так сознательно. Этот метод является общим для феномена общества как системы действий, подчиняющихся правилам[13]. Он доступен в качестве одного из механизмов, посредством которого можно, сохраняя воспринимаемую разумность актуальных социально организованных действий, управлять, с одной стороны, потенциальными и актуальными успехами и неожиданными удачами и, с другой стороны, разочарованиями, фрустрациями и провалами, с которыми люди неизбежно сталкиваются, стремясь соблюдать соглашения.
Ограниченный, но точный примерданного феномена устойчиво наблюдался при осуществлении процедуры, в рамках которой экспериментатор вступал в разговор с другими людьми, пряча под пиджаком проволочный самописец. В ходе разговора экспериментатор распахивал пиджак и показывал самописец со словами: «Смотри-ка, что у меня есть». За первоначальной паузой практически неизбежно следовал вопрос: «Что ты собираешься с этим делать?» Испытуемые утверждали, что было нарушено ожидание того, что разговор происходит «между нами». Когда выяснилось, что беседа записывается, это мотивировало новые возможности, которые участники затем попытались подвести под юрисдикцию соглашения, которое они прежде специально не упоминали и которого до этого фактически не существовало. Разговор, который, оказывается, записывался, приобретал, тем самым, новое и проблематичное значение по причине неизвестных способов его дальнейшего использования. После этого согласованная конфиденциальность рассматривалась так, словно она функционировала всегда.