С первых шагов Маяковского в литературе стало ясно: пришел новый поэт, ни на кого не похожий, со своим мироощущением и мировосприятием, со своим взглядом на вещи и явления.
У него был свой, незаимствованный голос. В таких, правда, уже поздних строчках:
"Ну, как вам,
Владимир Владимирович, нравится бездна?"
И я отвечаю также любезно:
"Прелестная бездна. Бездна восторг!"
К.Чуковский уловил те же интонации, которые только что слышал на углу Бассейной и Литейного. "Здесь нет ни анапестов, ни ямбов, но здесь биение живой человеческой крови, что, пожалуй, дороже самых изысканных метрических схем" (49; 2, 324). Почти такое же ощущение было и у М.Цветаевой: "Ритмика Маяковского - физическое сердцебиение - удары сердца застоявшегося коня и связанного человека" (47; 2,416). Поэт привел с собой и нового лирического героя, что тоже немаловажно. Не случайно высокую оценку его творчеству дали признанные мастера поэзии "серебряного века" - А.Ахматова и М.Цветаева.
В стихотворении "Маяковский в 1913 году" (1940) Анна Ахматова пору вступления Маяковского в литературу называет "бурным рассветом"; поэтическая дерзость и новаторский характер творчества определяются строкой "грозные ты возводил леса":
Все, чего касался ты, казалось
Не таким, как было до тех пор,
То, что разрушал ты, - разрушалось,
В каждом слове бился приговор.
Имя Маяковского, "еще не слышанное", влетевшее "в душный зал" (олицетворение поэтической атмосферы эпохи), сравнивается поэтессой с боевым сигналом.
О не связанности раннего Маяковского какими-либо литературными традициями, о его свободе обращения с поэтическим словом, внутренней раскрепощенности, мощи молодого таланта, о поднятой им теме социальных низов, о грубости поэтики очень емко и образно говорится в стихотворении Марины Цветаевой "Маяковскому" (1921):
Он возчик и он же конь,
Он прихоть и он же право
Вздохнул, поплевал в ладонь:
- Держись, ломовая слава.
Певец площадных чудес -
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем - тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.
Такие словосочетания и эпитеты, как "булыжный гром", "тяжеловес", "архангел-тяжелоступ", "архангел ломовой" подчеркивают, с одной стороны, тяжесть, неподъемность начатой Маяковским реформы поэзии, а с другой, - серьезность и основательность подхода к ней. Характерно, что в соответствии с поэтикой раннего Маяковского и стиха самой М.Цветаевой даже поэтическая слава обретает эпитет "ломовая".
"Ни один поэт не оказал такого решающего и непосредственного влияния на мировую прогрессивную поэзию, как Маяковский... Он стал центральной фигурой поэзии 20 века",- считает ученый-литературовед Ф.Н.Пицкель, приводя восторженные отзывы о поэте И.Бехера и П.Неруды:
"Новый и мощный талант налетел, как ураган, с востока и разметал старые ритмы и образы, как этого не смел еще ни один поэт",- вспоминал И.Бехер. По словам Пабло Неруды, Маяковский "восхищал свое время столькими открытиями, что поэзия с его появлением и уходом преобразилась, словно пережила настоящую бурю" (39; 316).
Таким образом стих Маяковского вошел в состав крови мировой поэзии и до сих пор успешно циркулирует в ней. Такая честь оказывалась не каждому даже из великих поэтов. Важно подчеркнуть и то, что открытия Маяковского в области русского стихосложения вошли в учебники по поэтике еще при его жизни: так, в теории литературы Б.Томашевского (с 1925 по 1931г.г. она выдержала 6 изданий) уже отмечались особенности акцентного стиха Маяковского, своеобразие его рифмы.
В чем же состояло новаторство стиха Маяковского?
Со времен Симеона Полоцкого (17 век) русская поэзия знала две системы стихосложения: силлабическую и силлабо-тоническую. Маяковский ввел в нее свою систему - тоническую, отличающуюся от предшествовавших большей свободой и раскованностью. Для сравнения приведем два отрывка из стихотворений Пушкина и Маяковского:
| Я ехал к вам: живые сны За мной вились толпой игривой, И месяц с правой стороны Сопровождал мой бег ретивый... А.С.Пушкин. "Приметы". | Народонаселение всей империи - люди, птицы, сороконожки, ощетинив щетину, выперев перья, с отчаянным любопытством висят на окошке... В.В.Маяковский. "Гимн ученому". |
Нетрудно заметить, что в стихотворении Пушкина в соотносимых строках одинаковое количество слогов (8 и 9) и ударение как правило падает на четные слоги (ямб), что придает произведению четкий ритм. У Маяковского же количество слогов в строках разное, а ударение не имеет постоянного места, оно подвижно, но стихотворный ритм сохраняется за счет того, что в рифмующихся строках если не одинаковое, то приблизительно равное количество ударений. В этих "арифметических" расхождениях и заключается основное различие между тонической и силлабо-тонической системами стихосложения. Необходимо отметить, что новая система стихосложения Маяковского получила большое распространение в литературах ближнего и дальнего зарубежья.
РИФМА МАЯКОВСКОГО
В русской поэзии 19 века господствовала точная рифма, что выражалось в буквальном совпадении всех звуков (а то и букв) в конце соотносимых строк. В качестве классического примера приведем рифменный ряд первой строфы из "Евгения Онегина": "правил"- "заставил", "занемог"-"не мог", "наука"-"скука", "ночь"-"прочь", "коварство"-"лекарство", "забавлять"-"поправлять", "себя"-"тебя".
Маяковский раскрепостил русскую рифму, ввел в практику и дал все права гражданства неточной рифме, построенной на приблизительном созвучии концов строк, вследствие чего стали возможны такие рифменные пары: помешанных-повешены, овеян-кофеен, нужно-жемчужиной, сердца-тереться, матери-неприятеле, по-детски-Кузнецкий, рота-кокоток, удержится-самодержца, трясется-солнце, полощет-площадь, ударенный-Дарвина, глаза-ихтиазавр...
После нововведения Маяковского в словарь рифм хлынул огромный поток слов, который до этого в качестве рифм не был востребован.
Маяковский провел оригинальнейшие эксперименты в области рифмовки. В статье "Как делать стихи" он писал, что рифмовать можно не только концы строк, но и их начала точно так же, как можно рифмовать конец одной строки с началом следующей или одновременно концы первой и второй строк с последними словами третьей и четвертой... Автор не только утверждал, что виды рифмовки можно разнообразить до бесконечности, но и представил в своем творчестве множество необычных и неожиданных способов рифмовки. Приведем некоторые из них и, чтобы четче обозначить концы строк, придадим стиху Маяковского обычную форму.
Начальные строки "Тамары и Демона":
От этого Терека в поэтах истерика.
Я Терек не видел. Большая потерийка,-
кроме конечной рифмы "истерика"-"потерийка", имеют еще и другой ряд рифм: "этого"-"поэтах", "Терека"-"истерика", "Терек"-"потерийка".
По более сложной схеме составлена рифма в двух строчках из "Галопщика по писателям":
Не лезем мы по музеям,
на колизеи глазея,-
в которых каждое из четырех опорных слов "лезем", "музеям", "колизеи", "глазея" рифмуется с остальными тремя независимо от места расположения. Это - своеобразное рифменное обрамление. Эта схема немного видоизменена в отрывке из "Мрази":
Ублажь да уважь-ка! -
Снуют и суют
в бумажке барашка.
Рифменный ряд "ублажь"-"уважь-ка"-"бумажке"-"барашка" обогащается "внутренней" рифменной парой "снуют"-"суют".
Рифма четверостишия из "Верлена и Сезана" еще более усложнена:
Бывало - сезон, наш бог - Ван-Гог,
другой сезон - Сезан.
Теперь ушли от искусства вбок -
не краску любят, а сан.
Здесь два рифменных ряда: "сезон"-сезон"-"Сезан"-сан" и "бог"-"Ван-Гог"-"вбок". Середина первой строки рифмуется одновременно с серединой и концом второй и концом четвертой строк. Второй ряд рифм тоже начинается с первой строки, где предпоследнее слово рифмуется с последним первой же и концом третьей строк.
В отрывке из "Флейты-позвоночника":
Захлопали
двери.
Вошел он,
весельем улиц орошен.
Я
как надвое раскололся в вопле.
Крикнул ему:
"Хорошо"...-
начало первой строки "захлопали" рифмуется с концом третьей "в вопле", конец же первой строки "вошел он" - одновременно с концом второй - "орошен" - и концом четвертой - "хорошо".
В главке "Несколько слов о моей маме" из стихотворения "Я":
У меня есть мама на васильковых обоях.
А я гуляю в пестрых павах,
вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу.
Заиграет ветер на гобоях ржавых,
подхожу к окошку,
веря,
что увижу опять
севшую
на дом
тучу,-
конец первой строки "обоях" рифмуется с предпоследним словом четвертой "гобоях"; конец второй "павах" - с концом четвертой "ржавых"; предпоследнее слово третьей строки "меряя" - с концом пятой "веря"; конец третьей строки "мучу" - с концом шестой "тучу".
В стихотворении "Утро" рифмуются конец первой строки с началом второй, конец третьей - с началом четвертой, конец пятой - с началом шестой и т.д.:
Угрюмый дождь скосил глаза.
А за решеткой четкой
железной мысли проводов - перина.
И на нее встающих звезд легко оперлись ноги.
Но гибель фонарей царей в короне газа...
А в начале стихотворения "Из улицы в улицу" каждое слово и даже отдельные части слова имеют как бы зеркально отраженную рифму:
У-
лица.
Лица у
догов
годов
резче.
Через...
В качестве неожиданной и даже уникальной в какой-то степени можно привести тут же рифмовку четверостишия из стихотворения "Лиличка! Вместо письма":
Захочет покоя уставший слон
- царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей, мне нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем,-
в котором конец первой строки "слон" и начало второй "ца..." образуют рифму с концом третьей строки "солнца".
Обратим внимание еще на две пары рифм в стихотворении "Пустяк у Оки": "вдев в ушко"-"девушка", "и заверчен как"-"из Аверченко":
А в небе, лучик сережкой вдев в ушко,
звезда, как вы, хорошая, - не звезда, а девушка...
А там, где кончается звездочки точка,
месяц улыбается и заверчен как,
будто на небе строчка
из Аверченко.
Даже признавая некоторую искусственность подобных рифм, все-таки нельзя не признать их совершенной новизны и оригинальности. И такие примеры можно множить и множить...
ПОЭТИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
Маяковский обновил не только рифму, но и весь поэтический словарь. Он демократизировал язык поэзии, вводя в нее слова, ранее в ней не употреблявшиеся. Нередко Маяковский и сам занимался словотворчеством, его поэзия полна неологизмов. Вот несколько примеров из поэмы "Облако в штанах": изъиздеваюсь (наиздеваться досыта), огромив (оглушив), декабрый (декабрьский), любеночек (маленькая любовь), наслезненные (наполненные слезами), испешеходили (истоптали), новородит (возрождает, обновляет), именинит (празднует, славит), крикогубый (похожий на искривившуюся в крике губу), обсмеянный (высмеянный), небье лицо (лицо неба), вылюбил (отлюбил), изругивался (долго ругал), иудит (предает), неисцветшую (продолжающую цвести)...
Осознавая, что многих в поэзии Маяковского отталкивают подобные неологизмы, К.Чуковский защищал сам принцип создания поэтом новых слов, приводя в пример словесные новообразования детей, "утонченно чувствующих стихию своего родного языка" (49; 2, 326): козлик рогается, елка обсвечкана, бумага откнопилась, замолоточь гвоздь...
Доказывая правоту Маяковского в обращении со словом и его формами, Чуковский приводит в пример неологизмы классиков русской литературы, создававшиеся по тому же принципу: Гоголь - "обыностранились", "обравнодушели"; Достоевский - "лимонничать", "нафонзонить" (от фамилии Фон Зон); Чехов - "драконить", "тараканить" (49; 2, 326).
В статье "Владимир Маяковский - новатор" А.В.Луначарский считал бесспорным тот факт, что никто из писавших стихами и прозой за исключением Пушкина, Лермонтова и Некрасова не сделал таких творческих завоеваний в деле обновления и обогащения русского языка, какие сделал Маяковский. Даже учитывая, что в силу своей идеологической позиции Луначарский недооценил эстетические открытия поэзии серебряного века, в приведенных словах критика есть большая доля истины.
"ОБЛАКО В ШТАНАХ"
Поэма "Облако в штанах" (1915) является "наиболее значительным, творчески наиболее смелым и обещающим произведением раннего Маяковского,- признавались современники.- Трудно даже поверить, что вещь такой напряженной силы и формальной независимости написал юноша 22-23 лет!" (44; 125).
Напомним предысторию поэмы.
В январе 1914 года Маяковский вместе с другими футуристами - Д.Бурлюком, В.Каменским - находился в турне по России: читали лекции, стихи, пропагандировали футуризм. В Одессе Маяковский увлекся гимназисткой Марией Денисовой, но взаимности не встретил. Это стало завязкой сюжета поэмы, содержание которой вышло далеко за рамки автобиографического эпизода.
Начав поэму до первой империалистической войны, Маяковский закончил ее летом 1915 года. Война, обнажившая многие социальные и нравственные проблемы времени, помогла поэту увидеть перспективу неизбежной революции. Впервые поэма вышла в изуродованном цензурой виде в сентябре 1915 г. После Октябрьской революции, когда Маяковскому представилась возможность, он осуществил второе бесцензурное издание поэмы.
"Облако в штанах" - программное произведение Маяковского. Автор предварил его таким предисловием: "Облако в штанах" (первое имя "Тринадцатый апостол" зачеркнуто цензурой. Не восстанавливаю. Свыкся.) считаю катехизисом сегодняшнего искусства. "Долой вашу любовь", "долой ваше искусство", "долой ваш строй", "долой вашу религию" - четыре крика четырех частей" (37; 23).
"ДОЛОЙ ВАШУ ЛЮБОВЬ!"
Наиболее сильно и ярко воплощен первый: "Долой вашу любовь!" - которому отводится вся первая глава и часть четвертой. Поэма открывается напряженным ожиданием:
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
"Приду в четыре",- сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять...
Мучительное ожидание длится бесконечно долго. Глубину страдания лирического героя передает развернутая метафора о скончавшемся двенадцатом часе:
Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,-
вон его!
Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.
Время, уподобленное упавшей с плахи голове, не просто экзотический троп: он наполнен большим внутренним содержанием; накал страстей в душе героя до такой степени высок, что обычное, но безысходное течение времени воспринимается как его физическая гибель. Скончалось, в принципе, не время. Кончились истощенные напряженным ожиданием человеческие возможности. Двенадцатый час оказался пределом.
Далее следует то, что в народе буднично называют "расшалились нервы". Но в данном случае в соответствии с могучим темпераментом героя нервы не просто "шалят", а "мечутся в отчаянной чечетке" до изнеможения, пока у них от усталости не подкашиваются ноги. Эта великолепная картина, представляющая своеобразный "бешеный" танец оживших нервов, неслучайно развертывается почти что сразу за предыдущей:
...Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, -
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он, и новые два
мечутся в отчаянной чечетке.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы -
большие,
маленькие,
многие! -
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
Далее снова, как и в случае с двенадцатым часом, внутреннее лихорадочное состояние лирического героя переносится на окружающие предметы:
Двери вдруг заляскали, будто у гостиницы не попадает зуб на зуб.
В таком состоянии встречают герой и гостиница объявившуюся наконец возлюбленную. Нервозность, порывистость движений героини опять же передаются через неожиданные сравнения и "чувствующие" вещи:
Вошла ты,
резкая, как "нате!",
муча перчатки замш,
сказала:
"Знаете -
Я выхожу замуж".
Вот достойная награда за все немыслимые страдания, испытанные за ночь...
Кажется, сейчас герой взорвется от возмущения и негодования, на голову изменнице обрушатся разъяренные громы и молнии, низвергнутся водопады стенаний и упреков... Но поражает то нечеловеческое хладнокровие и спокойствие, с которыми он встречает столь убийственное для себя известие:
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника!
И снова сравнение. И снова необычное. И снова содержательное. "Пульс покойника" - это окончательно, безвозвратно умершая надежда на взаимное чувство.
В поэме не реализуется сюжет обычного любовного треугольника, не выводится образ счастливого соперника. Его заменяют "любители святотатств, преступлений, боен" - нечто поэтически не оформленное, но социально обозначенное. Это они виновны в любовной драме. Они "увели", "украли", "купили" любовь героя:
Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть",-
а я одно видел:
вы - Джиоконда,
которую надо украсть!
И украли.
А.Михайлов говорил по этому поводу: "В любовном треугольнике третьим "персонажем" включен буржуазный жизнепорядок, где отношения между мужчиной и женщиной основаны на выгоде, корысти, купле-продаже, но не на любви... Здесь Маяковский типизирует явление, уходит от реального факта, так как Мария Денисова не выходила тогда замуж" (31; 128).
Героиня отвергает любящего ее героя не потому, что он обладает каким-то нравственным или моральным изъяном, а потому, что он не способен создать вокруг нее тот комфорт из вещей, тот материальный уют, к которому она стремится. Поэтому она меняет живую, страстную и трепетную любовь героя на материальные возможности другого человека. Такая любовь, по мнению поэта, является продажной, она не требует каких-либо моральных или духовных затрат. Ее легко можно купить. В расчет не берутся ни нравственные, ни человеческие качества, казалось бы, то, что испокон веков самоценно. В любовном поединке побеждает тот, кто материально обеспеченней. И именно потому герой отвергает любовь, которую можно купить за деньги.
Этот мотив "покупки" любви находит свое воплощение и в других произведениях Маяковского:
Знаю,
каждый за женщину платит.
Ничего, если пока
тебя вместо шика парижских платьев
одену в дым табака (...)
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался
и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
("Флейта-позвоночник")
А в послеоктябрьской поэме "Люблю":
У взрослых дела.
В рублях карманы.
Любить?
Пожалуйста!
Рубликов за сто.
А я,
бездомный,
ручища
в рваный
в карман засунул
и шлялся, глазастый
В "Облаке в штанах" традиционная метафора: любовь - пожар сердца (Ср. у Есенина: "заметался пожар голубой") реализуется в подробнейшей картине:
Алло!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле, -
Ему уже некуда деться...
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Проследим развертывание метафоры "пожар сердца". То, чем обычно ограничиваются другие поэты, у Маяковского перерастает в, казалось бы, бытовую, но имеющую глубокий подтекст сцену: реакция людей, вызов пожарных - непрошеных утешителей в несчастье. Личные переживания поэта тоже облекаются в этакий "противопожарный" антураж:
Я сам
глаза наслезненные
бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца.
"Пожар сердца" распространяется широко, он рвется "людям в квартирное тихо" ("Трясущимся людям в квартирное тихо стоглазое зарево рвется с пристани"), и первая часть поэмы завершается отчаянным выкриком, обращенным "в столетия", в будущее: "Крик последний, - ты хоть о том, что горю, в столетия выстони!"
"ДОЛОЙ ВАШЕ ИСКУССТВО!"
Находит свое воплощение в поэме и "крик" - "Долой ваше искусство!". Уже во второй главе Маяковский начинает и продолжает развивать в третьей тему отношений искусства и действительности.
Еще в 1909 году А.Блок писал: "Современная жизнь есть кощунство перед искусством; современное искусство - кощунство перед жизнью" (43; 63). На наш взгляд, эту фразу можно понимать таким образом, что жизнь настолько грязна и пошла, что искусство, обращенное в высокое и прекрасное, не в состоянии отобразить ее во всей полноте, и в этом кощунство жизни перед искусством. Но в свою очередь и искусство не очень-то и силится отразить эту жизнь, оно постоянно уводит читателя в какой-то мистический мир сладостных грез, и в этом кощунство искусства перед жизнью.
Маяковский осознал бессилие искусства (в частности, - поэзии) воздействовать на окружающую действительность:
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая
- ей нечем кричать и разговаривать.
Пришло понимание социальной задавленности улицы ("Улица муку молча перла") и необходимости вводить в поэтическую речь не совсем "поэтичные" слова, чтобы отразить жизнь такой, какая она есть на самом деле. Отсюда и соответствующая лексика:
А улица присела и заорала:
"Идемте жрать!"
Или:
А во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея, -
"сволочь"
и еще какое-то,
кажется, - "борщ".
Поэт, переживший войну как личную трагедию (вспомним стихотворение "Вам!") теперь вершит суд над теми, кто этой трагедии не увидел. Это нашло свое поэтическое воплощение и в "Облаке в штанах":
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
В одной статье Маяковский утверждал: "Сегодняшняя поэзия - поэзия борьбы" (28; 11, 42). И эта публицистическая формула нашла в поэме свое поэтическое воплощение:
Выньте, гулящие, руки из брюк -
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук -
пришел, чтоб и бился лбом бы! (...)
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Поэзией, не соответствующей требованиям времени, Маяковский считал творчество И.Северянина, и потому в поэме выводится нелицеприятный портрет поэта:
А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Здесь дискредитируется не столько поэзия Северянина, сколько образ самого поэта, живущий в сознании публики. В стихотворении "Вам!" Маяковский также упоминает о Северянине, говоря о поручике Петрове:
Если б он, приведенный на убой,
Вдруг увидел, израненный,
Как вы измазанной в котлете губой
Похотливо напеваете Северянина...
Здесь нет прямой отрицательной оценки творчества Северянина, и тем не менее она присутствует: нельзя положительно относиться к тому, что можно "похотливо" напевать, тем более "измазанной в котлете губой". Развлекательная поэзия Северянина отвергается негативным эмоциональным фоном.
Напомним, что именно в этом стихотворении Маяковский утверждает, что для поэта достойнее прислуживать женщине свободной профессии, нежели бездумной буржуазной публике.
"ДОЛОЙ ВАШ СТРОЙ!"
Поэтическое и социальное у Маяковского было изначально взаимосвязано. Он поставил свое творчество на службу массе, социальным низам, с которыми он ощущает единство и слияние. Поэтому крик "Долой ваше искусство" неотрывен от крика "Долой ваш строй!" Выступая от лица готовых к восстанию масс, Маяковский говорит "мы":
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу,-
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу;
Мы -
каждый -
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!
Это сближение героя поэмы с демократической массой рождает у него прозрение о грядущей революции:
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
Исходной точкой движения политической мысли послужило искусство, от него Маяковский шел к жизни, чтобы понять, что жизнь - исток и содержание искусства. И, осознав это, герой заговорил как пророк, как "предтеча":
А я у вас - его предтеча;
я - где боль, везде;
на каждой капле слезовой течи
распял себя на кресте.
Поэт представляет себя выразителем народной боли, предтечей революции и жертвой ("распял себя на кресте"). Причем жертва в романтическом ореоле, напоминающая горьковского Данко:
Вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая! -
и окровавленную дам, как знамя.
Таким образом в поэме находит свое выражение и мысль "долой ваш строй".
"ДОЛОЙ ВАШУ РЕЛИГИЮ!"
"Облако в штанах" наполнено эмоциональными контрастами от интимного, самому себе или любимой сделанного признания до дерзкого, в грубой форме брошенного вызова Богу: "Долой вашу религию!". Особенно ярко этот контраст наблюдается в четвертой главе, где герой снова обращается к своей возлюбленной и снова получает отказ. И когда рушится последняя надежда на взаимную любовь, герою остается одно: обратить свой взор к небу, к тому, кто долгие века давал людям утешение в несчастье.
Библейские мотивы в творчестве Маяковского - специальная тема, глубоко раскрытая Дм. Скляровым в книге-справочнике для учащихся. Автор главы подчеркнул, что Маяковский дал свой "вариант истолкования евангельских идеалов, выделяя... земную, человеческую сторону личности", которая к тому же предстает в "ореоле неизбежных историко-литературных ассоциаций" (41, 187-188).
"Послушайте, господин бог!- фамильярно, без должного пиетета обращается герой Маяковского к всевышнему и со свойственным ему сарказмом предлагает устроить карусель "на дереве изучения добра и зла", расставить вина по столу, отчего хмурому Петру Апостолу захотелось бы "пройтись в ки-ка-пу", рай снова заселить Евочками (в этом ему готов помочь ерничающий герой). Не находя отклика у Бога, герой разражается очередной филиппикой:
Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?
Ты думаешь - этот,
за тобою, крыластый,
знает, что такое любовь?
Ернические эпитеты по отношению к богу ("кудластый") и архангелу ("крыластый"), казалось бы, завершают кощунственную сцену, но после минутной ярости герой снова обращается к богу с мольбой:
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова,-
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?
Но не этот эпатаж главная причина богохульства поэта. За всем этим стоит кровавая трагедия войны. Как часто человечество повторяло: если есть Бог, он не может допустить такое. Вот и лирическому герою поэмы бог предстает не всесильным, а маленьким, беспомощным, которого можно прирезать обычным сапожным ножиком: "Я думал - ты всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик..." Отсюда и бунт против всей небесной братии:
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!..
Герой не остановим в стихийном порыве:
Пустите!
Меня не остановите.
Вру я,
вправе ли,
но я не могу быть спокойней.
Смотрите -
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
Кто они - обезглавившие и окровавившие,- кто скрыт в этом отвлеченном, безличном обвинении? Как и первая глава, поэма заканчивается на трагедийной ноте. Страданию героя нет исхода: на нем замыкается не только драма любви, но и трагедия войны. Трагедийность поэмы подчеркивается отсутствием отклика, глухотой мира, человечества - всего и всех, к кому обращен страстный монолог поэта:
Глухо.
Вселенная спит,
положив на лапу,
с клещами звезд огромное ухо.
Поэма ≪Облако в штанах≫ была закончена к июлю
1915 г. В это же время Маяковский познакомился с Лилей
Юрьевной Брик, которой читал поэму полностью, и тут же
попросил разрешения ей посвятить свое произведение. Так
на титуле поэмы, которая родилась из драмы одной любви,
появилось имя (≪Тебе, Лиля≫) персонажа другой любовной
драмы, гораздо более напряженной, заполнившей многие
годы жизни, испепеляющей по своему внутреннему содержанию.
Драма любви нашла продолжение в поэме ≪Флейта-позвоночник
≫ (1915), в стихотворении ≪Лиличка! Вместо
письма≫. Поэма тоже посвящена Лиле Брик (≪на цепь нацарапаю
имя Лилино и цепь исцелую во мраке каторги≫).
Здесь страсть достигает своего пика: ≪Это, может быть, последняя
в мире любовь выразилась румянцем чахоточного≫.
Поэт обвиняет Бога, ≪всевышнего инквизитора≫, в том, что
он дал героине поэмы ≪настоящего мужа≫, а его обрек на
неслыханные страдания, он молит Бога освободить его от
этой проклятой любви... И все-таки: ≪Тебя пою, накрашенную,
рыжую≫. В этой самой личной, самосжигающей, сла-
вящей и проклинающей возлюбленную — ≪ослепительную
царицу Сиона евреева≫ — поэме, уже с ≪Пролога≫ звучащей
на трагической ноте (≪Все чаще думаю — не поставить ли
лучше точку пули в моем конце≫), главною ценностью
выступает человек. Этой же мыслью проникнута и поэма
≪Человек≫. И здесь он —центр всего сущего, здесь он — ≪сплошная невидаль≫, ≪огромное, необъяснимое чудо≫.
В защиту этого ≪чуда≫ написана и поэма ≪Война и мир≫.
В начале сентября 1915 г. Маяковского все-таки призвали
на военную службу, которую он проходил в военно-автомобильной
школе в Петрограде. В это же время он начал
сотрудничать в журнале ≪Сатирикон≫, где публиковал свои
≪сказки≫ и ≪гимны≫ сатирического содержания. Но главная
драма жизни нашла отражение в поэме ≪Война и мир≫.
Война здесь показана как всемирная человеческая трагедия.
Маяковский переживал ее мучительно, с великой
болью и готов был на все, чтобы предотвратить новые жертвы.
Поэт указал конкретных виновников мировой бойни,
не щадя при этом ни ≪чужих≫, ни ≪своих≫, ни германский
милитаризм, ни ≪союзную≫ Францию, ни захватнические
амбиции русской буржуазии. Но все-таки сквозь кроваво-
дымные видения войны, картины смерти и ужасов в поэме
пробивается мотив жизни. Маяковский верит: ≪Вселенная
расцветет еще, радостна, нова≫. Он верит и призывает
верить, что придет обживать землю новый человек. С этой
верой он встретил революцию в октябре 1917 г.
Точка пули в конце. Последний отрезок жизни поэта
окрашен в мрачные цвета. Совместная жизнь с Осипом и
Лилей Бриками, носившая двусмысленный характер, стала
тяготить поэта. В 1928 г. в Париже Маяковский влюбился
в русскую девушку Татьяну Яковлеву. Появились замечательные
стихи — ≪Письмо товарищу Кострову из Парижа
о сущности любви≫ и ≪Письмо Татьяне Яковлевой≫. В них
нельзя не почувствовать, как поэт заговорил голосом молодого
романтика, вот-вот готового вступить в конфликт
со всеми небесными силами, которые могут помешать его
любви.
Любви, однако, помешали. И не небесные, а земные
силы. Осенью 1929 г. Маяковскому не дали визу в Париж.
Кто стоит за этим запретом — неизвестно. Еще во время работы
над ≪Баней≫ он начал готовить выставку ≪20 лет работы
≫. К ее открытию написал вступление к поэме ≪Во весь
голос≫. Величественное и простое, поэтически прозрачное,
исповедально распахнутое в будущее, с заверением в верности
революционным идеалам, оно стало не только выдающимся
явлением литературы, но и огромной силы и глубины
свидетельством драматической судьбы поэта. Это и объяснение
с ≪потомками≫, и подведение ≪итогов≫, и рассказ
≪о времени и о себе≫, это манифест современного искусства.
Своим последним крупным произведением —с его чеканными
ритмами, мощью образов, масштабом мысли —Маяковский
перешагнул ≪через лирические томики≫ и ≪через
головы поэтов и правительств≫. Он четко обозначил связь со
своим временем, признав: ≪И мне агитпроп в зубах навяз≫,
но что ради великих идеалов он ≪себя смирял, становясь на
горло собственной песне≫. Плата за ≪песню≫ слишком велика,
но она —песня —все-таки заняла свое место в поэзии
Маяковского, а его ≪агитпроп≫ значительной частью тоже
остался в ранге поэзии. Это удалось очень немногим поэтам.
В поэме ≪Во весь голос≫, как на плацу, развернута дивная,
поражающая своим масштабом метафора: Маяковский
представил современникам и потомкам ≪все поверх зубов
вооруженные войска, что двадцать лет в победах пролетали
≫, представил как оправдание своей жизни. Образный
ряд великолепен, он полностью подчинен идее боевой, действенной
поэзии. Деловая речь и речь сниженная до уличного
пафоса, страстная проповедь и исповедь, полемика
и интимные строки —все в этом произведении находит интонационные
отражения. Но концовка могла быть только
патетической —она соответствует главному содержанию
жизни поэта, отражает его веру в идеал. Маяковский завершил
творческий путь произведением, которое Пастернак
назвал ≪Предсмертным и бессмертным документом≫.
Вступление к поэме ≪Во весь голос≫ написано в наиболее
свободной форме тонического стиха, которой широко пользовался
Маяковский и которая восходит к русским былинам.
Этот стих принято называть акцентным или чисто тоническим.
При более или менее равном количестве ударных
слогов количество безударных в нем произвольно (≪Парадом
развернув моих страниц войска, / я прохожу по строчечному
фронту. / Стихи стоят свинцово-тяжело, / готовые
и к смерти и к бессмертной славе≫). Наиболее распространенной
в русской поэзии является форма тонического стихосложения,
где межударные интервалы в стихе упорядочены
(≪Тучки небесные, вечные странники...≫, ≪Буря мглою
нёбо кроет...≫).
Корней Чуковский верно заметил: ≪Быть Маяковским
очень трудно≫. Он имел в виду внешнюю, видимую сторону
жизни. Но сказанное относится и к душевному состоянию.
В литературе шла острая борьба. Еще в пьесе ≪Клоп≫ официальная
критика учуяла ≪антисоветский душок≫, а в
≪Бане≫ обнаружила ≪издевательское отношение к нашей
действительности...≫. Выставка ≪20 лет работы≫, к открытию
которой Маяковский написал ≪Во весь голос≫, руководством
и писателями была бойкотирована, пресса обошла ее
молчанием. Из готового тиража журнала ≪Печать и революция
≫ был выдран портрет поэта с приветствием по поводу
20-летия его творческой деятельности. Маяковский заболел,
врачи запретили ему выступать. Все эти события стягивались
в тугой узел. Больной, издерганный, с трудом перемогавший
нервное перенапряжение, Маяковский ищет
утешения во встречах с актрисой МХАТа Вероникой Полонской,
милой, очаровательной, влюбленной в него молодой