Кумбхакарна спросил: «О царь, зачем ты повелел разбудить меня? Скажи, кто угрожает тебе? Кого я должен сокрушить?» И Равана, воспылав гневом, отвечал, в ярости вращая глазами: «О могучий, ты долго спал и не знаешь о беде, постигшей меня. Рама вместе с Сугривой переправился через океан и ныне истребляет мой народ на поле битвы. Увы! Взгляни на нашу Ланку, осажденную полчищами обезьян, бесчисленными, как волны океана! Я не могу с ними справиться. Лучшие из ракшасов пали в сражении, и страх проник в мою душу. Избавь меня от него, о Кумбхакарна! Спаси Ланку! В ней остались одни старики и дети – все остальные бьются, обороняя крепость. Я, никогда еще ни о чем не просивший тебя, ныне прошу тебя, как брата, о могучий победитель небесных воинств, разбей вражеские рати и рассей их, как бурный ветер рассеивает осенние тучи!»
Выслушав сетования Раваны, Кумбхакарна сказал, усмехаясь: «Так беда, которую мы предвидели в день нашего совета, постигла тебя, о безрассудный! Поистине, ты пожинаешь плод своего нечестивого деяния. О великий царь, гордый своим могуществом, ты пренебрег благоразумием и начал тем, чем следует кончать, – деянием и кончил тем, с чего начинают мудрые, – размышлением. Ты не прислушался к разумным советам – на что же ты жалуешься теперь?»
Равана, нахмурив брови, отвечал на эти слова Кумбхакарны! «Не ради поучений я призвал тебя – что толку теперь в пустых речах? Не время поминать мою гордость и неблагоразумие. Не слов, но дела жду я от тебя. Друг – тот, кто помогает попавшему в беду».
Видя мрачность Раваны, Кумбхакарна сказал ему, утешая его: «О царь, прогони печаль и не гневайся! Выслушай меня. Я истреблю тех, кто причинил тебе горе; покуда я жив, ты не познаешь беды. Но какая бы невзгода ни грозила тебе, я должен сказать то, что мыслю, ради твоего блага. Братская любовь подсказала мне эти речи. И все, что может сделать друг для друга в беде, я сделаю для тебя. Будь покоен! Я принесу тебе с поля боя голову Рамы и проглочу обезьянье войско, утешив сердца тех ракшасов, чьи друзья пали в битве. Мне не нужно ни меча, ни копья, ни палицы, ни стрел – голыми руками справлюсь я с сыном Дашаратхи; да узрят все мощь Кумбхакарны, восставшего от долгого сна! Утешься, о повелитель. Когда я отправлю ненавистного Раму в царство Ямы, непреклонная Сита добром уступит твоим желаниям и станет, наконец, твоей супругой.»
Поднялся Кумбхакарна и сказал, готовый отправиться в бой: «Я пойду один. Пусть войско остается здесь. Голодный и разгневанный, я один пожру обезьянье войско». Но Равана молвил: «Ступай вместе с войском, вооруженным копьями и палицами, и вооружись сам. Обезьяны сильны, отважны и искусны в ведении боя; они могут загрызть тебя, если ты выйдешь в одиночку и без оружия».
И Равана, встав с места, надел на шею Кумбхакарне ожерелье из драгоценных камней, золотые украшения и цепь, сияющую как лунный свет. А Кумбхакарна облачился в золотую кольчугу и взял в руки кованое железное копье, позолоченное и сверкающее как пламя. И, обняв своего старшего брата, обойдя вокруг него и поклонившись ему, Кумбхакарна покинул дворец.
Равана же благословил Кумбхакарну и повелел бить в барабаны и трубить в трубы: и могучее войско ракшасов, вооружившись до зубов, выступило вслед за Кумбхакарной на поле боя.
Песнь пятнадцатая.
Под барабанный бой и пение труб, с оглушительным ревом, колеблющим землю и море, вышли в поле из ворот Ланки ракшасы, предводительствуемые Кумбхакарной. Могучие знатные воины войска ракшасов следовали за ним на слонах, конях и колесницах, грохот которых был подобен раскатам грома. Другие ехали на верблюдах, ослах, змеях, львах, леопардах, оленях, птицах, а следом за ними шли бесчисленные отряды пеших воинов, вооруженных мечами, копьями, палицами, секирами, булавами, таласкандами, дротиками, боевыми топорами.
И впереди всех двигался свирепый Кумбхакарна, подобный пылающей горе, одаренный чудовищной силой. Приняв ужасающий облик, он вращал глазами, огромными, как колеса колесницы, и твердил: «Как огонь пожирает летящих в него мотыльков, так пожру я цвет обезьяньего войска!»
Когда же Кумбхакарна выходил из города, ужасные знамения появились повсюду: затряслась земля, взволновалось море, солнце померкло в небе; шакалы завыли по краям поля, разевая пылающие пасти, птицы закружились в воздухе по левую руку от Кумбхакарны, и коршун сел на острие его копья. Но, презрев дурные предзнаменования, Кумбхакарна перешагнул через городскую стену и стал на поле перед обезьяньими войсками. И когда он предстал их взорам, смертельный ужас объял обезьян, и они обратились в бегство; и рати Сугривы рассеялись, словно облака под порывами ветра. Увидев обезьян, разбегающихся с его пути, Кумбхакарна испустил ликующий рев; и, заслышав голос его, подобный грому, многие обезьяны попадали на землю как подкошенные. Неодолимый страх овладел их сердцами, и толпами бежали обитатели лесов с поля битвы от Кумбхакарны, как от Ямы, бога смерти, в час гибели вселенной бегут живые существа.
Ангада, сын Валина, видя всеобщее бегство, вскричал, обращаясь к Нале и Ниле, Гавакше и могучему Кумуде: «Куда бежите вы, забыв свой род и стыд, гонимые страхом, словно простые обезьяны? Остановитесь! Это только призрак, созданный чарами ракшасов, чтобы вас напугать. Остановите войско и заставьте его сражаться». И обезьяны, ободренные Ангадой, повернули обратно, хватая древесные стволы и каменные глыбы, и напали с яростью на Кумбхакарну.
Но великан не дрогнул и не шелохнулся под ударами, наносимыми ему обезьянами. И деревья с покрытыми листвой и цветами вершинами ломались о его тело, и огромные скалы, ударившись о него, рассыпались в прах. Кумбхакарна набросился на обезьян и учинил великое побоище в их рядах, истребляя их и пожирая, как лесной пожар пожирает деревья. Одни обезьяны полегли, истекая кровью, другие бежали стремглав, спасая жизнь. Из бежавших одни укрылись в лесах, другие – в горах, третьи бросились в море, четвертые бежали по мосту, построенному Налой через океан; некоторые же обезьяны попадали на землю, притворившись мертвыми, и некоторые взобрались на деревья.
Видя поражение и бегство обезьяньего войска, Ангада снова вскричал: «Стойте, мы должны сражаться! Стойте, защищайтесь, обезьяны! О вы, трусы, куда вы бежите, дрожа за жизнь свою? Ваши жены будут смеяться над вами – возможно ли перенести такой позор? Что стоят ваши речи о долге знатных и верности своему царю? О низкие, если вы спасете свои жизни, презрение будет вашим уделом до конца дней, о вы, бежавшие толпами от одного. Стойте! Сражаясь, мы либо падем в бою все до единого, если тому суждено быть, и обретем нетленное царство Брахмы, недостижимое для трусов, либо, победив врага, покроем себя славой. Стойте! Обречен на гибель Кумбхакарна, едва он встретится с Рамой!»
Но обезьяны отвечали Ангаде словами, недостойными героев: «Страшное побоище учинил среди нас этот ракшас! Не время стоять – нам дорога наша жизнь!» И они продолжали разбегаться во все стороны при приближении свирепого Кумбхакарны. С великим трудом удалось Ангаде остановить и сплотить вокруг себя отряд из храбрейших и благороднейших воинов, вдохнув в них речами своими отвагу и надежду. Глядя на них, остановились и вернулись, ободренные, и другие беглецы. И войско обезьян стало вокруг Ангады, опять готовое сражаться, ожидая его повелений.
Воодушевленные речами Ангады, обезьяны, исполненные решимости встретить судьбу свою, не отвращая лица, вздымая над головами деревья и утесы, вновь ринулись на Кумбхакарну. Кумбхакарна же, схватив дубину, поверг единым ударом семь сотен обезьян; затем, отбросив оружие, он обрушился на обезьян, пожирая их десятками и сотнями, как Гаруда – змей. И другие ракшасы вслед за ним ворвались в ряды обезьяньего войска, сея среди них смерть своими острыми стрелами. И обезьяны напали на ракшасов, размахивая стволами деревьев, разбивая колесницы, убивая всадников и пеших, коней и слонов.
Хануман швырнул в Кумбхакарну горной вершиной и вслед за нею стал метать в него без отдыха скалы и огромные деревья; но все их отразил Кумбхакарна своим копьем. Тогда схватил Хануман утес, поросший деревьями, превосходящий остальные размерами, и, приблизившись, с силой метнул его в брата Раваны. Содрогнулся от удара Кумбхакарна, и кровь выступила у него на теле. Разгневанный, он ударил своим копьем Ханумана в грудь; Хануман взревел от боли, и кровь хлынула у него изо рта. И, видя поражение сына Ветра, многие обезьяны, устрашенные, обратились в бегство.
Могучий Нила, собрав войска, напал на Кумбхакарну и метнул в него горный утес. Но Кумбхакарна поразил его на лету копьем, и утес рассыпался на куски; пылая и дымясь, упали они на землю. Тогда пятеро грозных обезьяньих вождей – Нила, Ришабха, Шарабха, Гавакша и Гандхамадана – напали на великана, нанося ему страшные удары камнями, деревьями и кулаками. Но те удары были для Кумбхакарны лишь щекотанием и не тревожили его нисколько. Он схватил руками храброго Ришабху и сдавил его и швырнул на землю. И упал Ришабха, и кровь хлынула у него изо рта и ушей. А Кумбхакарна ударами кулаков расшвырял и Нилу, и Шарабху, и Гавакшу, и все они повалились без чувств на землю, обливаясь кровью.
Ангада напал тогда на Кумбхакарну, тщась спасти от истребления обезьян. Он метнул скалу и поразил ею великана в голову. Разъяренный, тот направил на сына Валина удар своего копья; но быстрый Ангада ловко увернулся и тотчас, подскочив, ударил изо всех сил Кумбхакарну в грудь. Пошатнулся брат Раваны, а придя в себя, сам нанес Ангаде страшный удар, и царевич упал, потеряв сознание.
Кумбхакарна, повергнув Ангаду, устремился на Сугриву, царя обезьян. Завидев Кумбхакарну, покрытого кровью обезьян, приближающегося к нему, размахивая копьем, Сугрива схватил громадный утес и, воскликнув: «Получай, о ты, пожиратель воинов!» – метнул в ракшаса. Ударившись о грудь Кумбхакарны, утес разлетелся вдребезги, и приуныли обезьяны, а ракшасы вскричали, торжествуя. Кумбхакарна же метнул в Сугриву смертоносное свое копье; но, прыгнув, на лету поймал его сын Ветра, пришедший тем временем на помощь Сугриве, и надвое переломил железное копье о свое бедро. И радостно закричали обезьяны, восхваляя ловкость и силу Ханумана; а ракшасы повержены были в уныние.
Тогда Кумбхакарна сорвал вершину горы и обрушил ее на Сугриву. Лишившись чувств, упал Сугрива на землю; вновь возликовали ракшасы, а обезьян охватило отчаяние. Кумбхакарна схватил царя обезьян и, пленив, понес его с поля, как буйный ветер уносит тучу с неба.
Неся в руках бесчувственного Сугриву, Кумбхакарна вернулся в Ланку под шумное ликование ракшасов и был осыпан ливнем цветов. Царь обезьян между тем очнулся и увидел, что Кумбхакарна несет его уже по улицам Ланки.
Внезапно рванувшись из рук ракшаса, Сугрива вцепился ему в нос и разодрал его своими когтями и в мгновение ока откусил Кумбхакарне нос и уши. Кровь хлынула ручьями из ран; вне себя от боли, демон схватил Сугриву и, швырнув на землю, придавил его. Но, вырвавшись, Сугрива взвился в воздух и, бежав из плена, вернулся к своему войску.
А Кумбхакарна, лишившийся носа и ушей, с потоками крови, струящимися из ран, уподобился горе с ручьями, стекающими по склонам. Упустив Сугриву, он в ярости ринулся опять на поле битвы. Потеряв копье свое, сломанное Хануманом, он вооружился на этот раз огромною палицей.
Выбежав из города, Кумбхакарна, жаждущий крови и мяса, стал пожирать обезьян, как Смерть пожирает живые существа в день светопреставления. Он хватал их руками по одной, по две, по три, и помногу и запихивал в пасть, не обращая внимания на удары камнями и деревьями, которые ему наносили. Ослепленный яростью, он порою хватал и ракшасов вместе с обезьянами и пожирал их тоже, не различая. Весь с головы до ног забрызганный кровью и мозгом, он подобен был Разрушителю Вселенной, и кишки и внутренности пожранных свисали у него изо рта. И обезьяны, объятые ужасом, бежали от него под защиту Рамы.
И Рама двинулся ему навстречу, сопровождаемый Лакшманой и самыми отважными обезьянами. И, став на поле битвы, он вскричал, обращаясь к Кумбхакарне: «Иди сюда, о вождь ракшасов! Вот я стою здесь с луком в руке. Узнай во мне истребителя твоего рода. Ныне пришел час твоей смерти!»
Кумбхакарна, увидев Раму на поле битвы, рассмеялся; подобен раскатам грома был его ужасный смех. «О доблестный, – сказал он, – не принимай меня ни за Вирадху, ни за Кабандху, ни за Маричу, ни даже за Кхару. Я – Кумбхакарна. Взгляни на палицу мою, выкованную из железа. Ею сокрушил я некогда сонмы богов и данавов. Ныне, о тигр из рода Икшваку, ты изведаешь мощь мою и явишь мне свою силу. А после я проглочу тебя».
Выслушав речи Кумбхакарны, Рама выпустил в него тучу стрел, украшенных золотыми наконечниками. Но, войдя в тело врага богов, стрелы те, хотя и подобны были молниям, не причинили ему ни малейшего вреда. И Кумбхакарна двинулся на Раму, размахивая палицею и сметая обезьян на своем пути.
Тогда Рама поразил Кумбхакарну в грудь семью ужасными стрелами, подобными чудовищным змеям. Остановился Кумбхакарна, и пламя вылетело у него из пасти; и палица выпала из рук его. Истекающий кровью, он подобен был в этот миг облаку на небе в час заката.
Разъяренный, он ринулся вперед, сокрушая кулаками всех, кто попадался ему на пути, пожирая обезьян, медведей и ракшасов без разбору. Лакшмана сказал тогда обезьянам: «Пока он безоружен, вы можете, напав все разом, одолеть его, опьяненного запахом крови; и больше он уже не будет пожирать обезьян».
Тогда тысячи обезьян накинулись со всех сторон на Кумбхакарну, карабкаясь на него как на гору, терзая его своими когтями и впиваясь в его тело зубами. Но, неуязвимый для их когтей и зубов, Кумбхакарна яростно стряхнул их с себя, как стряхивает седоков взбесившийся слон; он хватал их своими длинными руками и отправлял себе в пасть; они же, проворные, вылезали у него из носа и ушей. Все же великое множество обезьян пожрал тогда Кумбхакарна.
Рама, пылая гневом, устремился на брата Раваны с луком в руке, ободряя обезьян. И Кумбхакарна, подобрав свою палицу, бросился на Раму. А обезьяны, уцелевшие от той ужасной схватки, израненные и изувеченные, расползлись и разбежались во все стороны, уклоняясь от губительных ударов страшной палицы, оставив на поле груды убитых.
И, приблизившись к Кумбхакарне, Рама натянул свой лук и пустил в чудовище стрелу, подобную жезлу Ямы, бога смерти, с острием как лезвие ножа. И той страшной стрелою он отсек десницу Кумбхакарны; и громадная рука вместе с палицей, подобной горному утесу, отлетев, упала на поле посреди войска Сугривы, насмерть придавив множество обезьян и медведей.
Взревел Кумбхакарна, оглушая все живые существа, и, выдернув левой рукою огромную пальму, замахнулся ею на Раму.
Но тотчас золотой стрелой, подобной оружию Индры, Рама отсек и эту руку, воздетую ввысь, и упала она на землю, как гора, сокрушая деревья и скалы, обезьян и ракшасов.
А Рама двумя остро отточенными стрелами с лезвиями, изогнутыми, как полумесяц, отсек Кумбхакарне обе ноги, и они упали с громом, раздавшимся по всей Ланке и отразившимся в ее лесах и горах.
Упав на землю, Кумбхакарна, разинув свою ужасную пасть, с ревом пополз на Раму, словно Раху-дракон, преследующий Луну на небесах. Рама же, схватив лук, в мгновение ока наполнил пасть его своими златоперыми стрелами. Затем Рама взял копье Индры, сверкающее как солнце и подобное Разрушителю Вселенной. И, метнув его могучей рукой, он снес тем роковым копьем голову Кумбхакарны, подобную горной вершине, как некогда Индра снес голову великому дракону Вритре.
Голова Кумбхакарны упала на город Ланку, сокрушая дома и дворцы, сравнивая с землею стены и ворота. А тело его обрушилось в океан и наполовину погрузилось в бездну, убивая рыб и морских змей. И возликовали боги на небесах, взиравшие с высоты на битву, и гандхарвы, и якши, и святые, и паннаги, и птицы и восславили мощь и отвагу Рамы.
И обезьяны, радуясь гибели своего врага, вознесли хвалу Раме и преклонились перед ним. А ракшасы, с ужасом взирая на сына Дашаратхи, испускали горестные вопли, как дикие слоны при виде льва. И великое отчаяние овладело ими!
Песнь шестнадцатая.
Ракшасы, вернувшись в Ланку, поведали Раване о гибели Кумбхакарны: «Истребив и пожрав несметное множество обезьян, он пал от руки Рамы и лежит теперь, обезглавленный, с отсеченными руками и ногами, наполовину погрузившись в море, наполовину возвышаясь как гора, загородив ворота Ланки». Услышав эти слова, Равана упал без чувств на землю. Преисполнился скорби Индраджит, узнав о гибели дяди; возрыдали Маходара и Махапаршва, проведав о смерти брата.
Придя в себя, Равана возопил: «О герой! О сокрушитель вражеских ратей! О могучий Кумбхакарна, ты покинул меня, по воле судьбы удалившись в обитель Ямы. С тобою не страшны мне были ни боги, ни демоны. Как удалось Раме сразить тебя, непобедимого? То-то ликуют теперь обезьяны! Но без тебя не нужны мне ни царство, ни Сита, ни жизнь! Если я не убью в битве убийцу моего брата, боги будут смеяться надо мной, победившим их когда-то, и смерть будет мне желанным уделом!»
Сетуя так, Равана снова опустился на землю. Тогда Индраджит приблизился к нему и сказал: «О, ты не должен предаваться отчаянию, отец, пока дышит сын твой Индражит. Завтра же ты увидишь Раму и Лакшману, пронзенных моими стрелами насмерть. Клянусь тебе, они не уйдут от моего мщения!»
Между тем день угас и ночь опустилась на землю. И в эту ночь обезьяны, предводительствуемые Сугривой и другими вождями, приблизились к стенам Ланки и забросали город пылающими головнями. Они подожгли стены, ворота и строения Ланки, и великое смятение поднялось в столице ракшасов.
Рушились дома, рушились и гибли в огне роскошные чертоги, полные богатств, драгоценных тканей, утвари и оружия; при свете пожара толпами метались по улицам ракшасы и ракшаси с отчаянными воплями, спасая жизни свои и имущество; кони и слоны, сорвавшиеся с привязи, обезумев от страха, давили людей и умножали смятение – Ланка подобна была бушующему в океане водовороту в день кончины мира. Далеко разносились крики жителей, ржание коней, вопли слонов и треск пламени, и воды океана на много йоджан вокруг побагровели, озаренные пожаром Ланки.
А обезьяны при свете пламени пошли на приступ городских ворот. Ракшасы, посланные Раваной на защиту крепости, встретили их копьями, мечами и топорами, и у входа в город завязалась ожесточенная битва.
Как безумные ринулись обезьяны и ракшасы друг на друга, разя мечами и камнями, палицами и дубинами; и, напирая с обеих сторон, они кусались и царапались, рубили и рвали, пронзали друг друга в бою. В этой кровопролитной и страшной резне Ангада, сражающийся в первых рядах обезьяньего войска, встретился с храбрым Кампаной и поверг его на землю, бездыханного, ударом каменной глыбы. Узрев падение Кампаны, могучий Шонитакша на боевой колеснице бесстрашно устремился на грозного сына Валина. И он осыпал Ангаду в мгновение ока сотнями стрел с наконечниками как лезвия ножей, и с крестообразными наконечниками, и с остриями как перья павлина и как телячьи зубы, и коваными железными стрелами. Но, не дрогнув под ударами, Ангада сокрушил каменной глыбой колесницу Шонитакши, его лук и стрелы.
И Шонитакша с палицей в руках соскочил с колесницы. Тогда, видя, что Ангада одолевает Шонитакшу, могучие ракшасы Праджангха и Юпакша пришли своему соратнику на помощь, и Ангада меж Пранджангхой и Шонитакшей подобен был месяцу между двумя созвездиями. Тут Майнда и Двивида поспешили на выручку Ангаде.
И ужасной была битва между тремя обезьяньими вождями и тремя прославленными ракшасами у врат Ланки, и у тех, кто видел ее, волосы встали дыбом на голове.
Тяжкие удары могучих древесных стволов обрушили обезьяны на ракшасов; но Праджангха отразил их натиск своим мечом. Тогда град огромных камней обрушили Ангада, Майнда и Двивида на вражеские колесницы; но Юпакша отразил те камни в полете своими стрелами. А Шонитакша палицей отбил все камни и бревна, пущенные в него обезьянами.
Праджангха бросился на сына Валина, подняв меч над головою; Ангада же ударил по мечу стволом ашвакарны и выбил его из рук Праджангхи. Тогда обезоруженный Праджангха сжал руку в кулак и нанес им сокрушительный удар по голове Ангады. Ангада пошатнулся, но, мгновенно придя в себя, с такою силой ударил Праджангху, что голова у того отделилась от тела, и рухнул он на землю мертвый.
Видя гибель родича своего, Юпакша, с глазами, полными слез, соскочил с мечом в руке с колесницы. Двивида бросился к нему навстречу и, оглушив его ударом кулака, своими могучими руками обхватил ракшаса. Тогда Шонитакша, выручая Юпакшу, приблизился и палицею нанес удар Двивиде. Пошатнулся обезьяний вождь под тем ударом, но оправился тотчас и обратился против нового врага, и вырвал он палицу из рук Шонитакши. Майнда подоспел тем временем и сцепился с Юпакшей. А Двивида разодрал когтями лицо Шонитакши, повалил его и придавил к земле; и ракшас, корчась, испустил дух. А Майнда тогда же задушил Юпакшу в своих неодолимых объятиях.
Ангада между тем устремился дальше, рассеивая и обращая в бегство защитников Ланки. Но на пути победоносного обезьяньего войска стал тогда Кумбха, сын Кумбхакарны, и остановил его натиск. Сгибая до отказа свой могучий лук, он сверкающими стрелами своими, подобными молниям, преградил дорогу обезьянам. Оперенной стрелою, украшенной золотом, Кумбха поразил в грудь Двивиду, и отважный вождь лесных племен распростерся на земле без сознания, раскинув в стороны руки и ноги. Майнда бросился на сына Кумбхакарны и метнул в него громадный утес; но, стрелами отразив его удар, Кумбха пронзил Майнду своим оружием, и тот упал без чувств на землю рядом с братом.
Видя братьев своей матери поверженными в бою, Ангада ринулся в ярости на Кумбху. И сотнями стрел поразил Кумбха царевича обезьян, но не мог остановить его – Ангада приблизился к ракшасу и обрушил на него ствол огромного дерева, подобного стягу Индры, повелителя молний. Но и этот удар отразил Кумбха; Ангада же, пронзенный многократно его стрелами, рухнул на землю и, не в силах вынести боли, лишился чувств.
Рама, услышав о поражении Ангады, послал против Кумбхи Джамбавана и Сушену с медведями и обезьяну Вегадаршина. Но и их яростный натиск отразил сын Кумбхакарны, стоя неколебимо у ворот Ланки со смертоносным луком в руке. Тогда Сугрива, Царь обезьян, выступил против Кумбхи и напал на него, как могучий лев на слона.
Невзирая на убийственный ливень стрел, которыми осыпал его Кумбха, Сугрива приблизился к ракшасу, вырвал из рук его грозный лук, сияющий словно радуга, – небесный лук Индры – и обратился к Кумбхе, подобному боевому слону, у которого вырвали бивни, с такими словами: «О сын Кумбхакарны, велика твоя доблесть и удивительно могущество твое! Славный подвиг совершил ты ныне, отразив нападение нашего войска. Я не хочу подвергнуться порицанию, убив тебя сейчас, утомленного битвой. Отдохни и сразись тогда со мною!»
Но Кумбха, возгоревшись гневом, бросился на Сугриву и обхватил его обеими руками. Сотряслась земля под ногами обоих могучих воинов и извергла из себя потоки воды, когда они, словно разъяренные слоны, сошедшиеся в поединке из-за слонихи, кружились, тяжело вздыхая, обхватив друг друга руками, и каждый тщился сокрушить противника своею мощью.
Наконец Сугрива оторвал сына Кумбхакарны от земли и, подняв его над головою, швырнул в море. И воды взметнулись в небо горою в том месте, где упал Кумбха, и вновь опустились.
Вслед за Кумбхой преградил обезьянам дорогу Никумбха, второй сын Кумбхакарны. Но и он был сражен в жестокой схватке – Хануман свернул ему шею своими руками.
Узнав о гибели своих вождей, Равана заскрежетал зубами от ярости. И, стремясь воспрепятствовать врагу ворваться в город, он послал на защиту Ланки Индраджита. Совершив жертвоприношение богу огня и закляв оружие Индраджита, царь ракшасов благословил сына на битву.
Явившись на поле боя, Индраджит ободрил ракшасов; и, прибегнув к чарам, сражаясь невидимкой, он тучами стрел своих заставил отступать обезьян. Сугриву, и Нилу, и Налу, и Ришабху, могучих вождей обезьяньего войска, поразил он своим оружием. Испытали на себе его удары и оба сына Дашаратхи.
Не в силах победить Индраджита, сражающегося невидимым, обезьяны, утомленные боем, отступили в ту ночь от стен Ланки.
Песнь семнадцатая.
Утром следующего дня Индраджит, сопровождаемый войском ракшасов, выехал через Западные ворота на своей колеснице в поле. Завидев его, обезьяны, пылая жаждой боя и сжимая в руках каменные глыбы, двинулись ему навстречу во главе с Хануманом.
Когда же приблизились обезьяны к Индраджиту, увидели они на его колеснице Ситу, печальную, изнуренную постом, в бедной одежде, лишенную украшений. И Хануман, узрев дочь Джанаки во власти Индраджита, сокрушился в сердце своем, и задумался он, не умея разгадать намерения ракшаса. В сопровождении отважных обезьян он направился к колеснице сына Раваны.
Индраджит же, видя приближающихся неприятелей, возгорелся гневом. Обнажив свой меч, он схватил Ситу за волосы. И все обезьяны увидели, как заплакала Сита, восклицая: «О Рама! О Рама!» При виде этого Хануман, сын Ветра, в великой скорби пролил обильные слезы. Гневно вскричал он, обращаясь к царевичу ракшасов: «На свою погибель, о нечестивый, ты касаешься ее волос! О, проклят ты, если решился на подлое это деяние! О низкий душою! О злобный! О жестокий и бесчестный злодей! О ты, чья мощь – в пороках! Или не ведаешь ты стыда, что хочешь свершить бесчеловечное дело? Что сделала тебе дочь Джанаки, о безжалостный, за что ты хочешь убить ее? Ситу изгнали из дома, лишили царства, разлучили с супругом – этого ли не довольно тебе? Если ты убьешь Ситу, недолго продлится и твоя жизнь, о злодей; ты падешь от руки моей! А после смерти ты отправишься в обитель, предназначенную для тех, кто убивает женщин, в обитель, коей избегают и презреннейшие из грешников».
С этими словами Хануман со своими обезьянами, исполненными гнева, устремился на Индраджита. Видя их приближение, ракшасы преградили им путь, и завязался бой. Индраджит же, осыпая обезьян ливнем стрел, отвечал Хануману: «Сегодня я убью на глазах у вас Ситу, ради которой пришли вы все сюда вслед за Рамой. И, убив ее, о житель леса, я убью затем тебя, Раму, Лакшману, Сугриву и предателя Вибхишану. Позор же из-за убиения женщин, обезьяна, меня не волнует! О чем толкуешь ты – что причиняет страдание врагу, то и надлежит свершать!»
И, сказав так, Индраджит поразил мечом плачущую Ситу, не ведающую грехов, и голова ее упала на землю. «Смотри, я убил своим мечом возлюбленную Рамы, – сказал Индраджит Хануману. – Тщетны теперь ваши труды». И он, убивший на глазах обезьян Ситу, издал устрашающий вопль и скрылся.
Обезьяны в ужасе бежали прочь от того места, где это свершилось. Но, обращаясь к бегущим, Хануман вскричал: «Куда вы бежите, о обезьяны? Куда девалась ваша отвага! Остановитесь! Следуйте за мною, я пойду впереди вас в битву!» И обезьяны повернули обратно. Сплотившись вокруг Ханумана, они бросились в бой. И сын Ветра напал на вражеское войско, круша и истребляя ракшасов, словно воплощение смерти. Вне себя от горя и гнева, он схватил огромный утес и метнул его в Индраджита, чья колесница опять появилась на поле. Но возничий сына Раваны, видя полет камня, повернул коней и быстро отъехал. И утес обрушился на поле, насмерть придавив многих пеших ракшасов.
Оттеснив войско ракшасов к стенам Ланки, Хануман сказал своим обезьянам: «Стойте, пока довольно сражаться! Дочь Джанаки, ради которой мы бились не жалея жизни, убита! Теперь мы должны пойти и поведать об этом Раме и Сугриве – как они повелят, так мы и сделаем тогда». И обезьяны отошли вслед за Хануманом.
Между тем, слыша издали громовые клики обезьян и ракшасов и ужасный шум битвы у Западных ворот, Рама сказал, обращаясь к Джамбавану: «О благородный, поистине, Хануман свершает сейчас какой-то великий ратный подвиг – я слышу грозное бряцание оружия. Поспеши, о царь медведей, со своим воинством, окажи помощь лучшему из обезьян!»
«Да будет так!» – сказал царь медведей я со своим войском приблизился к Западным воротам, где сражался Хануман. И там он узрел Ханумана, стоящего в окружении обезьян, отдыхающих после битвы. Хануман же, завидев войско медведей, подобное темным тучам, вышел им навстречу и остановил их. Затем сын Ветра со своими воинами отправился к Северным воротам, в стан сына Дашаратхи.
Представ перед Рамой, Хануман сказал ему со скорбью в сердце: «Сегодня, когда мы сражались на поле брани, Индраджит, сын Раваны, на наших глазах убил плачущую Ситу. О каратель врагов, видя ее гибель, я был сокрушен горем. И я пришел к тебе поведать о том, что случилось».
Услышав слова Ханумана, Рама, сраженный горем, упал на землю, как подрубленное дерево.
Видя богоравного потомка Рагху распростертым на земле, обезьяны сбежались со всех сторон и обступили его. Они обрызгали его лицо водою, благоухающей запахом лотоса, и сознание возвратилось к нему. Тогда Лакшмана, обняв Раму, сказал ему такие слова: «Бесполезны подвиги добра, о благородный, они не спасут от горя тебя, никогда не покидавшего стези справедливости. Не к добродетели, но к счастью стремится все живое, все существа. И я думаю, ее не существует вовсе. Добродетель не ведет к счастью. Если бы это было так, ты бы не был ввергнут в пучину бед. И если бы неправедность вела к несчастью, Равана уже был бы низвергнут в ад и ты не познал бы невзгоды. Если закосневшие в грехе торжествуют, а добродетельные преданы жалкой участи – значит, нет истины в Священном писании. Напрасным было отречение твое от царства, напрасен отказ от богатства: имеющий богатство имеет силу, имеющий богатство имеет друзей, имеющий богатство почитается в этом мире, имеющий богатство умен, имеющий богатство могуч, имеющий богатство наделен всеми достоинствами, все желания его исполняются.