Он сделал знак глазами, и трое охранников, которые, как видно, ожидали приказа, явились с грудой тренировочных мечей-синаи из расщепленного бамбука и длинных обломков луков.
— Эй! — подал голос молчавший доселе Хэйсити. — Зря вы это делаете, все равно ничего не скажет, — промолвил он с холодной усмешкой.
Хэйсити на ветер слов не бросал. По тому, что он видел, можно было понять, что из этого человека, сколько его ни бей, все равно ничего не вытянешь. Однако замечание Кобаяси только подлило масла в огонь, распалив Дэндзо и его приятелей.
Исукэ бесстрастно наблюдал за приготовлениями к экзекуции. Один из охранников принес веревку. Пленника связали и принялись избивать — кто обломками луков, кто бамбуковыми мечами. Он бесстрашно принимал удары, не издав не звука.
Исукэ знал, что главное — не выдать себя самому, поскольку у противников нет никаких доказательств его вины. К тому же, как бы безжалостно они его ни истязали, убивать его охранники, видимо, не собирались. А если так, то что ж — надо стойко терпеть мучения до конца. Впрочем, Исукэ думал не только об этом. Он решил, что, коль скоро уж представился случай повидать всех людей Уэсуги, надо по крайней мере посчитать, сколько здесь охранников.
Жестокие удары так и сыпались на несчастного, палки со свистом рассекали воздух.
— Слабовато! — бросил Дэндзо, вставая.
Сидевший рядом с ним Хэйсити, который с самого начала говорил, что все затеяли зря, казалось, уже не в силах был смотреть на это отвратительное зрелище.
Волосы у Исукэ были растрепаны, одежда на спине разорвана в клочья, лицо искажено болью, но он старался думать о другом и сжав зубы превозмогал муку. Заметив подошедшего Дэндзо, пленник обратил на него взгляд, полный ненависти. Дэндзо взял длинный обломок лука, размахнулся и хлестнул Исукэ по лицу. Тот глухо вскрикнул. Из-под пальцев, которыми он пытался закрыть лицо, обильно полилась кровь. Даже окружавшие пленника охранники, уже собиравшиеся вслед за Дэндзо снова пустить в ход свои палки, невольно отшатнулись от окровавленной жертвы.
— Болван! — снова прорычал Дэндзо, кашляя и выплевывая мокроту. — На сегодня хватит с тебя, можешь убираться. А будешь еще здесь шпионить, так тебя разукрасим, что живого места не останется. Если не нравится, можешь привести своих дружков — мы их встретим.
Не отвечая на оскорбления, Исукэ молча утер кровь и поднялся, превозмогая боль.
Мальчишка-посыльный принес в дом Ёгоро Кандзаки, что в Адзабу, письмо от Исукэ. Вскрыв послание, Ёгоро прочитал, что Исукэ удалось выяснить количество охранников Уэсуги в усадьбе Киры. Кроме Скелета, Плеши, Огурца и еще троих, которым дали клички раньше, он насчитал еще семерых. Каждому была присвоено соответствующее прозвище. Новый список свидетельствовал о том, что Исукэ стал язвительнее, чем прежде. Прозвища в начальном списке основывались на особенностях внешности того или иного персонажа и отражали какие-то их забавные индивидуальные свойства. В нынешнем же списке ничего смешного не осталось — в нем чувствовалась вполне серьезная злость. Ну, ладно еще «Мореный мерин» или «Тощий пес». (Хотя почему было просто не назвать «Мерин» и «Пес»? Так нет же, специально добавил «мореного» и «тощего»!) А «Блоха», «Вошь», «Навозный жук» — это как прикажете понимать? Правда самому Ёгоро, который тех молодчиков не видел, прозвища ровно ничего не говорили.
Хотя в письме и содержалась приписка «Такие прозвища я им дал, чтобы самому получше запомнить», — было очевидно, что личное отношение Исукэ к охранникам из клана Уэсуги сильно переменилось. Однако о причине сих перемен ничего в письме Исукэ не говорилось. Он лишь писал о том, что противник, по всей вероятности, проведал о готовящемся нападении, а потому следует усилить бдительность и действовать крайне осторожно, что звучало довольно-таки странно. Вполне естественно, что противник стремится оградить себя от лазутчиков — Ёгоро и без предупреждения Исукэ старался соблюдать осторожность и не терять бдительности…
Сразу же по прочтении Ёгоро отправился к Ясубэю Хорибэ и показал письмо.
— Значит, их там тринадцать… — заметил Ясубэй.
— Возможно, это еще не все. Человек двадцать, наверное, наберется. В общем, окопались они там основательно.
— Да, но нас-то…
— Конечно, если брать весь список тех, кто присягал, то сотни полторы будет. Тут и сравнивать нечего. Мы их раздавим, как мух! — расхохотался Ясубэй.
Разумеется, Ясубэй умышленно приукрашивал действительность. Он отнюдь не предполагал, что подписавшие присягу ронины все как один явятся в решительный час. Чем долее откладывалась месть, тем больше людей откалывалось — словно куски глины отпадали от пересохшего и потрескавшегося вывороченного кома. Бывало и так, что люди, на чей счет вроде бы не могло возникнуть и тени сомнений, о которых думали, что они «давно не показываются», просто исчезали неведомо куда. Месяц назад Ясубэй полагал, что будет неплохо, если явится хотя бы половина участников. Теперь же он сомневался, удастся ли собрать хотя бы четверть. Ему было и досадно оттого, что на соратников нельзя положиться, и грустно.
Перечитав письмо, Ясубэй, в отличие от Ёгоро, ничего странного в тоне Исукэ не нашел и от души повеселился, изучая список язвительных прозвищ.
— Здорово работает! Так, пожалуй, мы скоро будем знать не только число наших противников, но и кто из них на что способен… Да что ж, все равно дело за командором… — заключил он, будто приводя разговор к знаменателю.
Они с Ёгоро посмотрели друг на друга с горькой улыбкой.
— С ним все так же?
— Так же, а как же! — нараспев повторил Ясубэй.
Ёгоро в последнее время подозревал, что Киру собираются укрыть в Ёнэдзаве, в родовой вотчине Уэсуги, и ему очень хотелось удостовериться, насколько правдивы эти слухи. Однако Ясубэю он о своих намерениях решил до поры до времени не говорить.
Когда Ёгоро отправился восвояси, уже совсем стемнело. Дом его находился в Адзабу, в квартале Танимати, в низине под обрывом, где сейчас клубился густой осенний туман. Туда ему отчего-то сейчас не хотелось, и он даже хотел было идти дальше без особой цели со смутной надеждой наткнуться на что-нибудь интересное и добыть ценные сведения, но передумал и решил пока пройтись вокруг и оглядеться. Сложившийся у него в голове неожиданный план он и сам считал довольно бессмысленным, но тем не менее, взобравшись на обрыв, обошел для начала вокруг усадьбы Киры. Все было спокойно — ничто не тревожило тишину ночи. В кромешной мгле, озаряемой лишь холодным мерцанием звезд, ничто не говорило о присутствии подстерегающих его коварных врагов, о которых предупреждал Исукэ. До того самого момента, пока Ёгоро, вернувшись домой, не зажег фитиль в фонаре, он ничего подозрительного вокруг так и не заметил. Когда, открыв замок, он зашел в дом, в соседнем проулке мелькнула черная тень…
Не собираясь больше никуда выходить, Ёгоро закрыл скрипучую дверь — и наблюдавший за ним из темноты незнакомец поспешно удалился.
Ничего о том не ведая, Ёгоро в темноте нашарил фонарь, зажег и прошел в комнату. Только тут он впервые обратил внимание на то, что в доме все не так, как он оставил уходя. В его отсутствие здесь кто-то побывал и провел обыск. Вещи лежали не на своих местах, дверца секретера была приоткрыта суна на два. Открыв полностью секретер, он увидел, что крышка короба для бумаг сдвинута, а все аккуратно рассортированные старые письма вытащены наружу и свалены в беспорядке.
Нахмурившись, Ёгоро вспомнил о письме Исукэ, полученном днем. Похоже, что противник проведал, кто такой галантерейщик Дзэмбэй. И впрямь, надо было держать ухо востро… Правда, если бы даже в доме разобрали все доски потолка и сняли настил пола, все равно ни малейших улик у него обнаружить, вероятно, не могли — необходимые меры предосторожности он всегда принимал. Однако Ёгоро опасался, что тем самым может только навлечь на себя еще худшие подозрения.
Видимо, сие бесчинство содеяли неспроста. Должно быть, охранники решили провести тщательную проверку всех, кто имел доступ в усадьбу Киры. А может быть, кто-то из своих продался врагу и выдал товарищей?
Ёгоро не имел понятия о том, кто вломился к нему в дом, но зрелище учиненного погрома навело его на некоторые размышления. Что ж, прежний его план действий с камуфляжем под галантерейщика был недурен и себя оправдал, но теперь придется придумать что-нибудь другое. Удар, конечно, противник нанес серьезный, но тут уж ничего не поделаешь. И так, можно сказать, до сих пор все шло слишком гладко. При мысли о том, что же теперь будет, на душе становилось мрачновато…
Ёгоро заглянул в жаровню, где стояла железная грелка с водой, и увидел, что огонь едва теплится в золе. Разворошив угли, он стоял над маленькой жаровней, грея озябшие по дороге руки, и напряженно думал, не в силах даже присесть и расслабиться. Ему казалось, что в доме, возможно, еще кто-то прячется. Хоть этот дом и был снят на недолгое время, Ёгоро успел с ним как-то сродниться и чувствовал себя здесь покойно. И вот теперь где-то вдалеке, в темном коридоре промелькнула зловещая тень. Послышался тихий скрип — будто кто-то пробирался по деревянному настилу с черного хода. Негромкий звук заставил Ёгоро вздрогнуть. Он весь напрягся в ожидании.
«Явились!» — будто ток пробежал по телу, заставив Ёгоро выпрямиться. Поскольку он выдавал себя за мещанина, то никакого серьезного оружия в доме не заводил, полагая, что это будет слишком опасно. Для самообороны у него был только кинжал, который он и выхватил, поспешно задув фонарь. В доме стало темно, словно все вокруг залили тушью. Ёгоро прислушался к темноте, пытаясь определить, что творится снаружи.
Звуки доносились не только с черного хода. Кто-то крался к парадной двери через двор. И не двое-трое, а поболее… Справиться с таким противником ему будет не под силу. Но куда же бежать?
Во дворе, видимо совещались — слышно было, как несколько человек тихо переговариваются.
— Эй, галантерейщик! Галантерейщик! — позвали от парадной двери.
Ёгоро отчего-то бросило в жар, но деваться было некуда, и он откликнулся:
— Да? Кто там?
Собравшись с духом, он взял железную грелку, предварительно сняв с нее крышку, и поспешно вышел в коридор. Здесь было еще окно. Он приоткрыл ставни и выглянул наружу. Черные тени во дворе настороженно обернулись, услышав скрип — поскольку они ожидали у дверей, то не предполагали, что хозяин выглянет из окна. Все были рослые молодцы, при двух мечах, в низко надвинутых на глаза клобуках.
— Мы из соседней усадьбы. Хотим кое о чем тебя спросить, — ответил один из пришельцев.
— Опасаться нечего, открывай! — добавил другой. Однако опасаться их стоило, и сами пришельцы отлично это знали.
Ёгоро, не подавая вида, миролюбиво заметил:
— Вон оно что! Поздненько вы, судари мои, пожаловали — вишь, сколько вам хлопот-то!
Закрыв окно, Ёгоро направился к входной двери. Он был доволен произведенным эффектом — противники, как видно, не ожидали, что им откроют.
Отодвинув засов, он поднял щеколду. К радости четверых пришельцев, уже предвкушавших жестокий допрос с пристрастием, прямо перед их замутненными хмелем глазами тяжелый внешний щит двери сдвинулся, но не более, чем на сяку, и в проеме на мгновение мелькнула фигура галантерейщика Дзэмбэя. В тот же миг сквозь щель выплеснулось что-то белое и прозрачное. Все четверо отшатнулись, но горячая вода из грелки успела попасть в лицо стоявшему впереди, а остальным троим — на капюшоны и на одежду.
Завопив от неожиданности и боли, они принялись бешено колотить в дверь, которая немедленно захлопнулась.
— Ах ты, негодяй! — орали охранники, но было поздно: Ёгоро уже опустил на место щеколу и задвинул засов, пока незадачливые охотники барабанили по ставням, пытаясь их проломить.
Крики во дворе усиливались.
— Открывай, мерзавец!
— Открывай, подлец! Раз так, ломаем дверь!
Кто-то побежал в обход дома. Теперь уже колотили изо всех сил не только в парадную дверь, но в заднюю, что вела в дом со двора. Посреди этого шума и грохота Ёгоро тихонько отворил слуховое окно и выбрался по веревке на крышу. Он слышал, как рухнули внешние щиты задней двери и несколько человек прямо в грязных гэта ринулись обыскивать комнаты.
— Нигде нет!
— Тут слуховое окно распахнуто! — переговаривались преследователи.
Ёгоро тем временем уже перебрался на соседнюю крышу и теперь примеривался, где бы спрыгнуть на землю. Высыпавшие во двор преследователи заметили его силуэт на фоне холодного звездного неба и бросились в погоню, но догнать беглеца у них уже не оставалось шансов — он был слишком далеко.
Придя в себя после изрядной встряски, Ёгоро знакомыми проулками выбрался к временному жилищу Ясубэя, где уже побывал нынче днем, и постучал в ворота. На недоуменный вопрос вышедшего к нему навстречу хозяина ответ был краток:
— Они меня достали!
Затем, посмеиваясь, он рассказал все по порядку.
— Да, но что же теперь будет с Маэбарой? — нахмурившись, сказал Ясубэй.
И в самом деле, Исукэ не зря первым проведал о грозящей опасности и всех их предупредил — разумеется, теперь та же опасность угрожала ему самому.
Оба приятеля встревожились не на шутку.
Утро было такое ясное, что сквозь прозрачный осенний воздух видно было далеко-далеко, до самого горизонта. Когда Ясубэй Хорибэ и Ёгоро Кандзаки добрались до лавки Исукэ в Хондзё, на улице было уже совсем светло, но двери и ставни в доме были плотно закрыты. Друзья еще больше обеспокоились. Проникнув в дом через маленькую запасную дверцу, они в слабом свете, пробивавшемся от черного хода, узрели картину страшного разорения. Сёдзи были разломаны и повалены, мешки с рисом, предназначенные для продажи, распороты, рис из бочек высыпан на земляной пол. Было совершенно очевидно, что здесь свирепствовали погромщики.
Ёгоро на всякий случай окликнул хозяина, никак не чая его застать, но Исукэ вдруг предстал перед ними, выбравшись откуда-то из глубины дома.
— Что случилось?! — воскликнули оба приятеля в один голос и тут вдруг одновременно заметили, что у Исукэ от бритого лба к уху тянется свежий лиловый рубец.
Исукэ только молча ухмыльнулся. Этой ухмылкой он словно хотел показать, что ему все нипочем, но оттого, что на голове у него красовалась ужасная рана, ухмылка получилась слишком зловещая.
— Да что уж… В общем, так вот, — только и проронил он.
— Когда ж это тебя? — спросил Ёгоро, скрипнув от ярости зубами.
— Накануне вечером — перед тем как я тебе послал то письмо, — ответил Исукэ.
Ёгоро был глубоко тронут тем, что Исукэ после таких злоключений не захотел ничего сообщить о своем состоянии в письме. Тут молчавший доселе Ясубэй впервые задал вопрос.
— Как же все произошло? Ну-ка выкладывай!
Исукэ кратко поведал, как его заманили в ловушку в усадьбу Киры, там пытали, потом отпустили, а на следующий день трое ворвались к нему в лавку, требовали, чтобы он убирался отсюда, буйствовали и так все разгромили, что лавку открыть было уже невозможно. Потом ушли.
— Значит, они тебя хотели отсюда спровадить?
— Ну, поскольку не убили, то, наверное, так, — улыбнулся Исукэ. — Но я еще здесь и переезжать не собираюсь!
— Однако ж если они разнюхали твое настоящее имя…
— Да наплевать! То было раньше, а теперь, может, я решил все в жизни изменить — только и разговору-то. Вряд ли у них хватит духу, чтобы каждый день ко мне врываться и так бесчинствовать. Все-таки люди вокруг… Будь вы хоть из клана Уэсуги с доходом в сто пятьдесят тысяч коку, а нарушать законы, установленные сёгуном, и учинять погромы никому не дозволено. Так что я тут остаюсь. Буду торговать себе помаленьку и за этими молодчиками присматривать.
В словах Исукэ читалась решимость не поддаваться на угрозы и насилие, но в то же время чувствовалось, что ему нанесено тяжкое оскорбление. Ясубэй и Ёгоро, переживая за товарища, в негодовании молчали. Конечно, ничего удивительного не было в том, что союзники их врага нанесли удар, но оправдать действия охранников Уэсуги, попирающих законы самурайской чести, было невозможно.
Когда к ним вернулась наконец ясность мысли, Ясубэй, намереваясь успокоить Исукэ, доброжелательно сказал:
— А может, ладно, чего уж там? Смирись…
— Смириться?! — Исукэ, который, сидел с непоколебимым видом и не боялся, казалось, ни стрелы, ни пули, вдруг словно сложился пополам, рванувшись вперед, и, помрачнев, решительно выдохнул:
— Смириться?! Никогда! Пусть меня избивают, топчут, — наплевать! Я и боли-то не чувствую, мне от того ни жарко, ни холодно. Раз они меня убивать не собираются, я отсюда не уйду и баста! Что бы там кто ни думал, а прежде всего я ведь терплю за товарищей, ради общего нашего дела!
— Что ж, может оно так и надо…
Ясубэй и Ёгоро снова почувствовали за словами Исукэ крепкую, как сталь, волю — но при этом они не могли не тревожиться за товарища, которого отчаянная храбрость того и гляди заведет неведомо куда.
— Ты ведь мог бы и в другом месте быть нам полезен, — сказал Ясубэй. — Нет особой необходимости защищать этот дом до последнего. Во-первых, торговля у тебя теперь едва ли заладится… Как твой приказчик-то?
— Сбежал.
Вот тебе и раз! Ясубэй и Ёгоро, огорошенные таким известием, расхохотались. Исукэ и сам рассмеялся, состроив мину, которая, видимо, должна была означать, что с этим ничего не поделаешь.
— Так тебе ж, небось, без подручного тяжеленько придется? — не в силах унять смех, сказал Ёгоро.
— Вот еще! Может, и к лучшему, что он сбежал. Я и сам отлично справляюсь.
— Ну, молодчина! — уважительно пробормотал себе под нос Ясубэй и, внезапно спохватившись, откланялся, объяснив, что ему надо срочно наведаться к отцу в усадьбу, а Ёгоро велел оставаться.
Поскольку было известно, что старый Яхэй недавно слег от удара, друзья нисколько не удивились, решив, что Ясубэй просто отправился проведать отца. Около часа спустя кто-то зашел в дом через парадную. Выглянув на шум, Исукэ и Ёгоро онемели от изумления: перед ними стоял наряженный купцом здоровенный детина, в улыбающейся физиономии которого они без труда опознали Ясубэя.
— Цирковое переодевание! — пожал тот плечами, объясняя свое внезапное превращение, и расхохотался.
Прическа изменилась на купеческий узел, к этому добавился полосатый купеческий халат — чересчур короткий и с кургузыми рукавами, что, в сочетании со всем прочим, придавало фигуре весьма комичный вид. Однако Исукэ и Ёгоро даже не могли от души посмеяться, оглядывая Ясубэя со всех сторон.
— Ты что затеял? — спросил Исукэ.
— Да вот, с сегодняшнего дня буду работать в этом доме приказчиком, — как ни в чем не бывало ответствовал Ясубэй, одергивая рукава.
— Шутишь?! — воскликнул Исукэ.
Ёгоро тоже страшно удивился, впервые уразумев, что у Ясубэя на уме.
— Отчего же? Я вполне серьезно. Пусть думают, что ты вместо сбежавшего приказчика нанял другого, поздоровее. Чтобы он, если понадобится, и сторожем поработал. Кто ж виноват, если этот сторож окажется не слишком робким и сговорчивым — может, в отличие от хозяина, дать волю рукам! — и Ясубэй внушительно похлопал себя по бугрящимся округлым холмам мускулов.
Когда на улице стемнело, Исукэ, распахнув входную дверь, зажег фонари и занялся приведением дома в порядок. Он наклеил новую бумагу на разорванные сёдзи и постарался убрать все следы вчерашнего побоища. Как и прежде, радовало слух шуршание пересыпающегося риса, и среди мешков мелькали обсыпанные жмыхом фигуры: деловито снующий хозяин с амбарной книгой в руках и его новый приказчик, толкущий рис в ступе.
Наблюдая из-за страниц амбарной книги, как старается Ясубэй, Исукэ чувствовал, что его собственное упорное желание во что бы то ни стало остаться в этом доме ничего не стоит в сравнении с этим искренним внезапным порывом, свидетельством истинной дружбы.
Ясубэй, похоже, заранее планировал, что охранники Уэсуги снова явятся с погромом. Если бы это произошло, тем самым подтвердились бы и слова Ясубэя о том, что Исукэ одному тут оставаться нельзя. Решив остаться с товарищем и встретиться с противником лицом к лицу, он, очевидно, хотел доказать свою правоту на деле и тем заставить упрямца отсюда убраться.
Ясубэй Хорибэ, как всегда, действует в своей излюбленной манере, — подумал Исукэ. У него уже не было ни сил, ни желания сопротивляться этому напору. Хоть он, Исукэ, и сидел сейчас на хозяйском месте, но в сущности роль играл подчиненную, а заправлял всем «наемный работник» Ясубэй. Ситуация была довольно забавная. Ну что ж, оставалось только ждать развития событий.
— Эй! — позвал Исукэ, когда на улице перед домом почти не осталось прохожих. — Может, отдохнешь немного?
— Ладно, перекур! — согласился Ясубэй, взглянув в сторону двери и, отряхивая с платья жмых, направился в комнату.
— Может, они и вообще не придут? — сказал Исукэ. — Уж во всяком случае до темноты не явятся. Они ж только вчера тут все разгромили…
— Не болтай зря, а то сглазишь! Придут, вот увидишь! Слышать такое заявление из уст Ясубэя было смешно.
Исукэ невольно прыснул, но тут же подавил смех и сказал вполне серьезно:
— Если мы их тут сегодня вечером отделаем, они сразу раскусят, кто мы такие. Нам же может быть от того хуже. Не лучше ли и впрямь убраться отсюда подобру-поздорову, а?
— Да они и так уже могли все про нас узнать. Или, по-твоему, наши противники не подозревают, что ронины из Ако готовятся отомстить за господина? Но это к делу отношения не имеет — уж больно я на них зол! — решительно заявил Ясубэй и с воинственным видом свирепо выпустил из ноздрей две струи табачного дыма.
Исукэ покатился от хохота.
— Значит, хочешь их проучить?
— А то как же! — без тени сомнения ответствовал Ясубэй. Оставался неясным вопрос, что делать дальше с лавкой.
Однако Ясубэй и на это смотрел вполне оптимистично, обещав вскоре посвятить Исукэ в свой план.
Не успели они закончить разговор, как в лавку, откинув занавеску над входом, вошел самурай. Судя по узкой вытянутой физиономии землистого цвета, это был «Огурец» из составленного Исукэ Маэбарой списка охранников.
— Эй, Гохэй! — окликнул он. — А ну доставь-ка нам корзину риса. Адрес все тот же — казарменный барак в усадьбе его светлости Киры.
Предложение было для Исукэ и Ясубэя неожиданно и явно неприемлемо. Огурец нагло уставился на обоих, однако тут же сообразил, что, в связи с прибытием подкрепления в лице Ясубэя, боевой дух противника уже не тот, что раньше. Ясно было, что в усадьбе снова хотят задать Исукэ, а может быть и его новому приказчику, изрядную трепку, но на сей раз хозяин с подручным только смерили заказчика саркастическими взглядами, после чего Исукэ вежливо отказался, сказав, что сейчас слишком занят.
— Что, не пойдешь, значит?! — гневно вскинул взгляд Огурец, но, должно быть, понял, что торговец рисом не тот человек, которого можно легко заставить явиться по первому требованию.
С кривой улыбкой он еще раз бросил на приятелей мрачный взгляд исподлобья и ретировался не солоно хлебавши.
Обоим было ясно, что на этом дело не кончится. Они посмотрели друг на друга и усмехнулись, словно говоря: «Скоро явятся!»
Исукэ уже был готов сделать все в точности, как задумал Ясубэй.
Долго ждать не пришлось: вскоре подозрительные тени уже сновали перед домом, то и дело заглядывая внутрь.
— Закроем двери, — сказал Исукэ.
Ясубэй вышел, закрыл дверь на щеколду. Подозрительные тени скапливались неподалеку под покровом мглы. Почти сразу после того как Ясубэй вернулся через узкую прихожую в дом, снаружи послышался шум шагов, входная дверь с грохотом распахнулась и в прихожую ввалились несколько верзил с закутанными в тряпки лицами.
Пришельцев было пятеро. В руках у них были тренировочные бамбуковые мечи и обломки луков. Не говоря ни слова, Исукэ задул фонарь.
В тот же момент Ясубэй подхватил тяжеленную корзину с рисом и швырнул ее прямо в середину группы. Послышались испуганные возгласы — и корзина грузно шлепнулась на землю, придавив кому руку, кому ногу. Снова послышались вопли и стоны. Не ожидавшие столь отчаянного сопротивления охранники Уэсуги пришли в полное замешательство. Ясубэй швырнул в противника один за другим три заряженных рисом снаряда, а Исукэ тем временем вооружился здоровенным деревянным брусом, который служил засовом, и, как барс, пританцовывая, набросился на врага, раздавая удары направо и налево. Пока в прихожей шла шумная потасовка, один из пришельцев шмыгнул за дверь и бросился наутек, что не укрылось от внимания друзей. Ясубэй захлопнул дверь, чтобы никто из оставшихся четверых больше не сбежал. Трое из пришельцев уже почти не могли сопротивляться, поскольку были пришиблены рисовыми снарядами. Разоружить и скрутить четвертого для Исукэ и Ясубэя было делом нетрудным, так что вскоре все четверо уже валялись вповалку связанными.
— Ну-ка, посвети! — попросил Ясубэй.
Исукэ зажег фитиль, и в колеблющемся свете фонаря предстали четверо пленников в самом плачевном и унизительном положении. Извиваясь и корчась на полу в своих путах, они смотрели снизу вверх на победителей.
— Один все-таки сбежал, — заметил Исукэ.
— Ничего, все в порядке! — уверенно ответил Ясубэй, проверив, хорошо ли у пленников связаны руки за спиной, и деликатно сняв у них с лиц повязки.
— А ну, хозяин, — позвал он, — посвети-ка сюда! Глянь, у них по два меча торчит за поясом, да разве это настоящие самураи? Это ж слизняки какие-то!
Четверо пленников в бешенстве попытались вскочить, но у них ничего не вышло. Смертельно побледнев и трясясь от злости, они в бессилии могли лишь метать грозные взгляды на противника.
Ясубэй, безо всякого сочувствия наблюдая за незадачливыми самураями, испытал прилив актерского вдохновения и отлично вошел в роль неотесанного мужлана-деревенщины.
— Так что, хозяин, — обратился он к Исукэ, — которые из них, говоришь, тебя забижали? То-то они, милки, у меня попляшут, как пороть-то зачну!
Четверо пленников, вконец пав духом, с ужасом смотрели на великана-Ясубэя, сжимавшего в мускулистой руке длинный обломок лука. Смущало только одно: сбежавший сообщник, вероятно, уже сообщил, в какую переделку попали его друзья, и в скором времени следовало ожидать подкреплений из усадьбы.
Опасения были не напрасны. Черные тени одна за другой выскользнули через заднюю дверь усадьбы Киры, сбились в стаю и бегом помчались по ночному городу. Их появления и ожидал без особой радости Исукэ Маэбара.
Хэйсити Кобаяси ничего о происходящем не знал. Семеро самых отчаянных головорезов под водительством Дэндзо Сибуэ устремились к дому Исукэ.
Разумеется, и большая парадная дверь, и маленькая задняя дверца оказались крепко заперты на засов. Налетчики попробовали вломиться силой, сбили замки, но двери не поддавались.
— Открывай! — ревели нападавшие, колотя в двери руками и ногами.
Изнутри в ответ слышался только хохот.
Распаляясь еще пуще при мысли, что от них зависит судьба четверых пленников, и вознамерившись в безудержном гневе растоптать дерзких простолюдинов, они всерьез принялись ломать дверь, налегая все вместе с разбегу плечами. На такую атаку двери съемного дома, конечно, не были рассчитаны. Большая дверь со скрипом подалась и уже вот-вот готова была рухнуть. Но в это мгновение раздался громогласный, как колокол, истошный крик Ясубэя:
— Разбойники! Грабят!
Не ограничившись криками, приятели начали неистово колотить в кастрюли и сковородки.
Охранники Уэсуги испуганно переглянулись.
— Грабеж! В дом ломятся! Спасайте, люди добрые! Выручайте, соседушки! Грабеж!
Звезды холодно мерцали в ночи на темном небосклоне. Ясубэй истошно вопил со второго этажа, будя крепко спящих соседей, и люди Дэндзо понимали, что сейчас на шум сбежится толпа со всего квартала. Дело оборачивалось скверно. Доказать, что они на самом деле не разбойники, будет мудрено. Скорее всего, явится околоточный надзиратель. Придется волей-неволей признаваться, что они не бандиты какие-нибудь, а самураи из дома Уэсуги, от этого не отвертишься. При всем том и бросить на произвол судьбы четверых товарищей они не могли. Сибуэ заметался в нерешительности.
— Грабят! Спасите, люди добрые! — все громче вопили из дома.
В конце концов, устав от колебаний, Сибуэ показал рукой на дверь: «Ломай!» — и сам изо всех сил налег плечом. Как видно, он решил до прихода стражи выломать дверь, спасти четверых пленников и скрыться. Вдохновленные его примером, остальные тоже дружно налегли на дверь, которая не устояла под натиском семерых дюжих мужчин.
Распустив шнурок на ножнах, Дэндзо выхватил меч и ворвался в дом, намереваясь расправиться с дерзкими мещанами, но обнаружил, что оба они стоят в боевой готовности на втором этаже у выхода с узкой лестницы и с издевательским видом поглядывают вниз, будто приглашая желающих к ним подняться.
Сибуэ скрипнул зубами, но наверх не полез. Неизвестно еще, чем в тебя оттуда могут запустить. К тому же надо было поскорее уходить. Он как мог утихомирил своих кипевших от ярости сподвижников, велев им вытащить из дома четверых пленников.
— Эй вы, болваны! — наклонившись, с вызовом крикнул с верхней ступеньки лестницы Ясубэй, удобно усевшийся на корзине риса.
Однако Сибуэ вызова не принял.
— Ладно, ладно, не ввязывайтесь! — успокаивал он своих людей, а сам, закусив губу, вложил меч в ножны и приторочил к поясу шнурком. Несколько раз он оглянулся на противников, будто что-то замышляя. Четверо пленников, которых еле-еле удалось освободить от пут, были все перепачканы сажей от сковородок, щедро рассыпанной Ясубэем, а лица и вовсе были так черны, что глаз не открыть. Над ними и смеяться-то было неловко.