В те советские годы народное целительство и знахарство были строжайше запрещены законом. Они считались ненаучными — «шарлатанством», поэтому народные целители практиковали под постоянной угрозой преследования, а иногда и тюрьмы. Тем не менее, большая часть больных, которые обращались к бабушке, были медицинскими работниками. Надо сказать, что это соотношение не изменилось и по сей день. Бабушка объясняла этот наплыв медработников так:
Врач хоть и понимает, что иного больного вылечить не может, а надежду в нем поддерживать должен, вот и лечит, как умеет, как учили его, таблетками да уколами. К знахарю тоже послать нельзя, запрещено, это «ненаучно», вспомни-ка сказку о Магии и пяти сестрах. Больной же в болезнях не разбирается, в науку верит. Ну а если врач сам чем серьезным заболеет и знает, что наука здесь бессильна, то ищет он знахаря или бабку какую, вдруг помогут. Человек всегда надежду и веру иметь должен.
Ба, ты же говорила, что некоторые колдуны много людей погробили, — сказал я как-то.
Так и врачи разные бывают, — улыбнулась она, — подрастешь — поймешь.
Человек всегда пытался постичь природу, — говорила бабушка, — и с тех пор как появились современные науки, начал покорять ее — воевать, значит. Все по недомыслию своему пытается лучше Бога сделать, да пока не то что улучшить, а даже повторить не может, тем себя и убивает. Реки перегораживает, леса вырубает, поля травит, а все из-за гордыни своей да глупости: я, мол, царь природы! Царя в революцию свергли, а сами все царствовать стремятся, да не знают, над кем.
По утрам мы ходили собирать травы. Те, которые использовались сразу, бабушка брала вместе с росой, а для заготовки впрок — как только солнце их высушивало.
— Всякая травка свою силу имеет, — говорила бабушка. — Она ее от земли получает, а земля эту силу от солнышка берет. Травы и деревья человеку сродни, с них жизнь на Земле начиналась, растения это родство помнят и людям помогают. Ты к травке с добром да любовью подойдешь, и она тебя полюбит, помощь и поддержку окажет, от зла защитит и от хвори излечит. Чувствует растение душу людскую, злому да жадному от него вред один — "что посеешь, то пожнешь".
Собирая травы, бабушка снимала обувь, умывалась росой и начинала говорить: "Травка, милая сестрица, я к тебе в гости пришла. От одной Земли-матери мы рождены, из одного теста слеплены, одной росой омыты, одним солнышком согреты. Поделись от избытка и щедрости своей, сохрани силу в стеблях и цветах, что сорвут руки мои. От чистого сердца, по велению души хочу людям помочь. Прости за боль, что причиню тебе, не с корыстью хожу к тебе, по необходимости…"
Все время, пока говорила, бабушка держала открытые ладони протянутыми к луговым травам, и когда речь заканчивалась, травы у ладоней начинали слегка покачиваться — тянуться к рукам. Она рассказывала, что такой разговор называется заговором.
— Заговор — это как бы просьба. И просишь ты то, что тебе очень нужно, чего очень-очень хочется, так хочется, что аж дух захватывает. Такое состояние называется эмоцией. Помнишь, дружку твоему Сашке ногу бревном придавило, ты ведь тогда сильно перепугался…
За несколько дней до этого разговора мы играли с соседским мальчиком Сашкой (о его семье я рассказывал выше) около кучи бревен, привезенных на строительство их дома, и не заметили, как плохо закрепленное бревно сползло и прижало ногу мальчика к земле. Сашка громко заорал, начал дергаться, но нога была плотно прижата. Вид огромного бревна и орущего друга сильно испугал меня, с перепугу я подбежал к бревну, ухватился за комель, приподнял его и отодвинул в сторону. Сашка тут встал на ноги, по инерции продолжая орать. К счастью, земля была мягкая, и он отделался большим синяком. Вечером того же дня двое здоровых мужчин с большим трудом передвинули бревно на место. "И откуда у пацана столько силы взялось, такую махину сдвинуть?" — удивлялись они.
— Страх в тебе силу пробудил, — продолжала бабушка. — Страх — это тоже эмоция, но для человека вредная. Полдня я тебя после той эмоции выхаживала да травами отпаивала, столько ты силы потерял, сам знаешь. Так вот, заговор порождает эмоцию, она в свою очередь пробуждает твои внутренние силы, через силы эти ты и разговариваешь с травкой. Она тебя слышит и отвечает…
Наблюдая за работой бабушки, а в дальнейшем практикуя сам, я пришел к выводу, что собранное и обработанное по знахарским методикам фитосырье по эффективности действия не может быть поставлено ни в какое сравнение с аптечным. В этом нетрудно убедиться самостоятельно.
Ученый ведь что в растении видит, — говорила бабушка, — одну химию, а те силы, которые химические элементы к взаимодействию приводят, не замечает. Травка, она в процессе роста все элементы из земли вовремя возьмет и на свои полочки разложит. Вот тут-то и срывать ее надо, только осторожно и по-доброму, потому что боль чувствует и умирает долго.
Как долго, бабушка, разве она умирает? — спрашиваю я.
Конечно, миленький, как сорвал ее, так целый год умирает и боль чувствует. Вот ставят люди букеты цветов в воду и любуются их смертью, красиво, говорят, а ведь на лужке или на клумбе они куда красивее смотрятся, когда живут да солнышку радуются…
У меня на глаза наворачиваются слезы, до того травку жалко.
Бабушка никогда не срезала цветы, но каждый день выходила на луг или в огород и любовалась ими. Она смотрела на цветы, гладила их, что-то шептала, и цветы в нашем огороде росли на удивление крупные и яркие. "Откуда у вас цветы такие красивые берутся, Анна Георгиевна?" — спрашивали соседи. "Петушиное слово" знаю", — смеялась бабушка.
Кухня колдуньи
— Год можно сухие травы хранить, потом они уже никуда не годятся. Поэтому с умом их собирать надо, по необходимости, лишнего не брать. Ведь дерево без нужды срубить не меньший грех, чем человека погубить, — учила бабушка.
Собирая травы, она очень внимательно отбирала нужные растения. По каким-то одной ей известным признакам выбирала их, садилась на корточки, несколько секунд держалась за стебелек, потом срывала, клала в корзиночку и не торопясь шла искать следующее. Заворачивая разные травы в отдельные салфетки, она говорила: "Одни травы друг друга любят, другие нет. Вот приглядись, они и в природе порознь растут. Чтобы они между собой не ссорились, мы их домой отдельно понесем".
На чердаке времянки бабушка сушила и хранила травы и корни. Они висели, связанные в пучки и разделенные холщовыми занавесками — каждый вид отдельно. На прибитых к стенкам полочках аккуратными кучками были сложены корни, кора и расставлены баночки с маслами, покрытые кусками марли. "Травы да корни дышать должны, нельзя их в банках хранить, но и пыль лишнюю собирать не стоит", — говорила она.
Ба, а как ты травки выбираешь, они ведь все одинаковые, — как-то спросил я.
А ты посмотри на них, — ответила бабушка. — Видишь, на некоторых цветки еще не раскрылись, на других уже пожухли или цвет изменили, а третьи во всей красе стоят. Вот из последних-то мы и будем выбирать. А какие взять, нам ночью Луна покажет.
Весь в нетерпении я ждал вечера, каждые пять минут поглядывая на солнце, высоко ли оно.
— Не скачи, егоза, сбегай-ка в низинку да нарежь аира на салат, только смотри, молодой бери.
Бабушка сидит в тени у времянки и плетет корзиночку из ивовых веток.
— Ночь все равно раньше не наступит, — улыбается она, — ну беги.
Я убегаю за аиром. Дикие травы — на нашем столе вещь обычная, бабушка не любит огородных растений. "Пресные они какие-то, как мочало ешь, ни вкуса, ни запаха, да и силы в них нет", — говорила она. Зато бабушкины салаты из диких растений запомнил каждый, кто хоть раз их пробовал… Ее больные, уезжая от нас, всегда просили записать рецепт зеленых лакомств. Бабушка охотно делилась секретами, но говорила: "Пишешь вот, бумагу мараешь, а все равно на рынок за травой пойдешь. По золоту ведь ходишь, наклонись да возьми, так ведь нет, и это лень".
Я возвращаюсь с пучком молодых листьев аира, и бабушка начинает готовить. Хорошенько промыв листья, она мелко крошит их в миску:
— Аир — сильная трава, — говорит она. — Он тело крепким делает, легкие чистит и от простуды защищает. Бабушка добавляет растертый дикий щавель и мелко рубленные листья одуванчика.
— Это чтобы желудок и кишечник оживить, а печень успокоить, — продолжает она свои объяснения. — Теперь положим ошпаренной крапивы, она силы даст, почки успокоит и кровь оживит. Теперь веточку сурепки и немного душицы для запаха.
Бабушка переминает травки, слегка солит, заливает сметаной.
— Ну вот и готово.
Господи, какой запах! Рот мгновенно заполняется слюной.
— Будешь такие салаты есть, никакая хворь к тебе не пристанет, и у детей золотухи не будет. Русские люди во все времена дикие травы ели, жили долго и сил не теряли. Лекарств не принимали, а здоровыми были, — продолжает бабушка Аня.
После обеда она протягивает мне корзинку:
— Сходи-ка в лесок, грибков к ужину набери, да пучок кислички мне принеси.
Совсем рядом с домом расположен осиновый подлесок вперемежку с мелким ельником. Заблудиться здесь негде, а красных грибов растет много, поэтому ребятишки, в том числе и я, постоянно бегают сюда собирать грибы и просто играть. За делами, играми и разговорами день пролетает незаметно. Наступает вечер.
ЛУНА И СИЛА ТРАВ
— Собирайся, миленький, пойдем травки смотреть, скоро луна выйдет, — говорит бабушка. — Сапожки да курточку надень, прохладно.
Я одеваюсь, и мы идем к бабушкиному клену. На траву начинает ложиться тонкая пленка тумана, которая делает все вокруг размытым и нереальным. По дороге я пристаю к бабушке с расспросами:
— Ба, а как луна травку показывает?
Она начинает объяснять:
— Луна водами земными владеет, поднимает их, смешивает и особой силой наделяет. Некоторые травы только при лунном свете собирать можно, тогда они полную силу имеют. Другие травы собирают в новолуние, при полной луне, при убывающей. Но у любой травы луна силу наружу вытягивает, тем и показывает. А как, сейчас сам увидишь.
Мы подходим к дереву, бабушка расстилает на траве дождевик.
Садись сюда, — говорит она, — вечерняя роса не всегда полезна, будем луну ждать, скоро покажется.
Бабушка, а расскажи еще про луну, — прошу я.
Народ рассказывает, — начинает она, — что жили когда-то три брата. Давно это было, на самой заре мира. Говорят, они от ангелов и земных женщин происходили. Долго жили тогда люди, аж по тысяче лет. Так вот, жили братья охотой да плодами земными, и все бы хорошо, но стали они замечать, что нет в мире им ровни, никто с ними совладать не может. Загордились братья, заважничали, стали других людей заставлять на себя работать, пошли по земле с войнами да пожарами, чужим горем тешатся, законы свои ставят — не Божеские, а кто не хочет им подчиняться, того убивают.
Шло время, жесткой рукой правили братья миром, стонали люди под их гнетом, да ничего поделать не могли. Пришел однажды к ним седой человек и сказал: "Не вечно злу править, велика ваша сила, но и смерть не за горами, а перед ней все равны", — сказал и исчез. Задумались братья и решили саму смерть победить. Занялись они черным колдовством и таких вершин достигли, что саму смерть в железную клетку посадили да заперли.
"А теперь разорвем мы этот мир на части и по-своему переделаем, чтобы и Бог над нами не стоял", — сказали они. Разошлись братья в три стороны, ухватились каждый одной рукой за твердь земную, другой за свод небесный и потянули. Застонала земля, пошли по ней глубокие трещины, закачались горы, огненные потоки вырвались из недр. Горят леса, стонут в огне и под обвалами люди и звери, стонут, а умереть не могут, смерть-то заперта. Нет до них дела братьям. Второй раз рванули они землю в стороны. Выплеснулись моря, вздрогнул небесный свод, закачался. Услышал Господь Бог стоны людские, взглянул на землю, нахмурились его брови. И ударил он молнией старшего брата, так ударил, что разлетелся тот на мелкие куски. Потом взял Господь братьев и на луну забросил. "Много зла вы сделали, — сказал он братьям. — До тех пор на луне жить будете, пока старшего брата из кусков не соберете. А сила его в травы да деревья вложится, через них людям служить будет". Вот с тех пор и живут они на луне, а по ночам спускаются и разбросанные кусочки ищут, брата собирают. Пока собирают, луна растет. Вот уж все, последние кусочки остались, да глянет Господь, шевельнет рукой, и разлетаются куски опять по земле. Тут луна на убыль идет. Говорят в народе, что если соберут двое третьего, то настанет конец света. А соберут они его, только если люди веру потеряют и к злу склонятся.
Бабушка, а конец света скоро будет? — шепотом спрашиваю я, завороженный страшной сказкой.
Не знаю, миленький, это же только сказка, хотя для видящих в ней большая мудрость сокрыта. Ну вот и луна взошла, пойдем травы смотреть.
Я поворачиваю голову, низко над лесом висит огромная, бледная луна. И то ли от бабушкиной сказки, но мне кажется, что на ее поверхности два человека, стоя на коленях, складывают третьего, лежащего между ними. Мне кажется, что я вижу движения их рук, в беззвучном крике открытый рот третьего.
Бабушка, они шевелятся! — мне становится жутко.
Не бойся, миленький, они далеко, ты лучше на травку посмотри, — говорит она и берет меня за руку. Я смотрю на луговые травы, лунная дорожка тянется через весь луг, пронизывая пелену тумана. Травы стоят неподвижно, но слегка наклонившись навстречу лунному свету.
Смотри внимательно, — тихо говорит бабушка.
Тут я начинаю замечать, что не все растения одинаковы. Большинство стоят темными, а некоторые как бы выделены на общем фоне светлым ореолом. Они видны четче — контрастнее, а темнота вокруг ореола гуще, кажется, что она материальна и ее можно потрогать руками. Более того, весь луг заполняет медленное движение — это по мере передвижения луны кончики трав медленно сопровождают ее. Воздух как будто застывает, становится густым, ощутимым. Все вокруг медленно движется.
Вот эти-то травки мы и будем утром собирать, — голос бабушки вырывает меня из оцепенения. Я вдруг замечаю, что ужасно замерз, все тело затекло.
Ба, ой, как холодно, — с трудом выговариваю я.
Бабушка одной рукой опирается о клен, второй сверху вниз проводит по моей спине. По телу пробегает волна тепла, оно расслабляется, исчезает дрожь.
Пойдем домой, — говорит бабушка, — утро скоро.
Как утро? — Ведь, кажется, всего минуту назад мы вышли на лунную дорожку.
Луна и не такие шутки выкидывает, — улыбается бабушка, — ну, пойдем, пойдем.