Стража провела меня во внешние сады, где я увидел Ксодара, окруженного целой толпой чернокожих. Они осыпали его ругательствами и проклятиями. Мужчины били его по лицу. Женщины плевали на него. При моем появлении они обратили свое внимание на меня.
– А, вот он! – вскричал один. – Так вот каков тот, который голыми руками победил великого Ксодара! Посмотрим, как он это устроил!
– Пусть-ка он свяжет Турида, – предложила, смеясь, одна черная женщина. – Турид – благородный датор. Турид покажет собаке, что значит встретиться с настоящим мужчиной.
– Да, да! Турид, Турид! – закричал десяток голосов.
– Вот он! – воскликнул кто-то.
Все головы повернулись в одну сторону. Я тоже обернулся и увидел огромного чернокожего, увешанного блестящими украшениями и оружием, который приближался к нам горделивой походкой.
– Что случилось? – спросил он. – Что вам нужно от Турида?
Несколько голосов, волнуясь и перебивая друг друга, принялись объяснять ему, в чем дело. Турид повернулся к Ксодару. Его глаза сузились от презрения.
– Калот! – прошипел он. – Я всегда предполагал, что в твоей груди сердце сорака. Ты одерживал верх надо мной в тайных советах Иссы, но на поле битвы, где нужна настоящая мужская доблесть, ты показал свое жалкое трусливое сердце! Калот, которому следует давать пинки ногой! – и с этими словами он повернулся, чтобы ударить Ксодара.
Вся кровь бросилась мне в голову. Уже несколько минут я кипел от негодования при виде подлого обращения чернокожих с их бывшим всесильным товарищем. Они презирали его только потому, что он лишился милости Иссы. Я не чувствовал никакой особой любви к Ксодару, но я вообще не выношу несправедливости и напрасных преследований. Тогда глаза мои застилаются кровавым туманом, и я, не рассуждая, действую по первому побуждению.
Я стоял около Ксодара, когда Турид поднял ногу, чтобы нанести удар. Униженный датор стоял прямо, не двигаясь, как изваяние из камня. Он приготовился к оскорблениям и насмешкам, которыми прежние товарищи осыпали его, и принимал их мужественно и стойко. Он все время молчал.
В ту минуту, когда Турид размахнулся ногой, я сделал то же самое и нанес ему болезненный удар в голень, чем спас Ксодара от незаслуженного позора. Минуту царило гробовое молчание. Затем Турид с яростным ревом набросился на меня, чтобы схватить за горло – совсем так же, как бросился на меня Ксодар на палубе крейсера. Результат был тот же: я пригнулся под его вытянутой рукой и, когда он пролетел мимо, нанес ему страшный удар кулаком в челюсть.
Огромный чернокожий повернулся, как волчок, колени его подогнулись, и он упал у моих ног. Чернокожие смотрели с изумлением то на неподвижную фигуру гордого датора, распластанного на рубиновом песке, то на меня: они не верили своим глазам.
– Вы просили меня связать Турида, – вскричал я. – Смотрите!
Нагнувшись над распростертой фигурой, я сорвал с него ремни и крепко связал руки и ноги Турида.
– Теперь поступайте с ним так, как вы поступили с Ксодаром! Понесите его к Иссе связанным его собственным ремнем, чтобы она собственными глазами увидела, что среди вас есть человек, который более велик, чем перворожденные.
– Кто ты? – прошептала испуганно та женщина, которая посоветовала, чтобы я связал Турида.
– Я гражданин двух миров – капитан Джон Картер из Виргинии, член семьи Тардос Морса, джеддака Гелиума. Отнесите этого человека вашей богине и скажите ей, что то, что я сделал с Ксодаром и Туридом, я могу сделать с самым могучим из ее даторов. Я вызываю на бой цвет ее борцов, все равно – в рукопашную, на шпагах или мечах.
Но тут выступил начальник, который должен был отвезти меня на Шадор, и сказал мне:
– Пойдем! У меня строгое приказание, нельзя медлить. Пойдем, Ксодар!
В тоне, которым он обратился ко мне и Ксодару, не было презрения. Было очевидно, что он переменил свое мнение о бывшем даторе с тех пор, как стал свидетелем того, с какой легкостью я справился с силачом Туридом.
Его почтение ко мне было больше, чем полагалось бы по отношению к пленнику. Это было видно из того, что во время нашего обратного путешествия он стоял или ходил с обнаженной шпагой в руке всегда позади меня.
Возвращение к морю Омин совершилось без приключений.
Мы спустились по страшному пролету в тон же кабине, которая доставила нас наверх. Там мы вошли в подводную лодку, которая через длинный туннель далеко под поверхностью Барсума доставила нас в тот же бассейн, с которого мы отправились в храм Иссы.
С этого острова на небольшом крейсере нас перевезли на далекий остров Шадор. Здесь оказалась небольшая каменная тюрьма, и при ней стража из шести чернокожих. Никакой церемонии при нашей передаче не произошло. Один из чернокожих огромным ключом открыл дверь темницы, мы вошли, дверь закрылась за нами, замок щелкнул, и мною снова овладело страшное чувство безнадежности, которое я уже испытал в таинственной комнате, затерянной в толще Золотых Скал, под садами святых жрецов.
Но тогда со мной был Тарс Таркас, теперь же я был совершенно один, то есть у меня не было друга. Я снова начал раздумывать о судьбе великого тарка и его прекрасной спутнице Тувии. Если бы даже каким-то чудом они спаслись, и люди пощадили их жизнь, разве мог я надеяться на их помощь, которую, я знал, они с радостью оказали бы мне.
Как могли они догадаться о моей судьбе, догадаться о том, где я нахожусь? Никому на Барсуме и не снилось, что существует место, подобное этому. И даже если бы они знали точное местоположение моей темницы, разве это помогло бы мне? Кто мог проникнуть в это подземное море, оберегаемое могучим флотом перворожденных? Нет, мое дело было безнадежно!
– Ну, все равно нужно сделать все, что можно, – подумал я и, поборов отчаяние, решил исследовать свою темницу.
Ксодар сидел, опустив голову, на низкой каменной скамье, почти в середине комнаты. Он не проронил ни слова с того времени, как Исса разжаловала его.
Строение не имело крыши, стены были вышиной в тридцать футов. Посередине были два небольших окна с прочными решетками. Темница была разделена перегородками вышиной в двадцать футов на несколько камер. В нашем отделении никого другого не было, но две двери, которые вели в другие комнаты, были полуоткрыты. Я вошел в одну из них – она была пуста. Я прошел через другие комнаты и наконец в одной из них нашел красного марсианина и юношу, спящего на каменной скамье.
Другой мебели, по-видимому, не полагалось.
Очевидно, юноша был единственным пленником, кроме нас. Я нагнулся и посмотрел на него. Было что-то странно знакомое в его лице, и однако я не мог его узнать. Его черты были очень правильны и необычайно красивы, но в других отношениях он казался типичным представителем этой красивой расы.
Я не будил его. Сон в темнице – бесценный дар. Мне случалось видеть мужчин, буквально зверевших, если товарищи по тюрьме будили их не вовремя.
Вернувшись в нашу камеру, я нашел Ксодара сидящим в том же положении, в каком я его оставил.
– Послушай! – вскричал я. – Нечего унывать! Это ни к чему не ведет! Никакого позора не было в том, что тебя победил Джон Картер. Ты видел сегодня, с какой легкостью я справился с Туридом, и ты помнишь, как я убил троих твоих товарищей на палубе крейсера?
– Лучше бы ты и меня убил тогда вместе с ними!
– Перестань! – воскликнул я. – У нас есть надежда! Мы оба великие бойцы. Почему бы нам не завоевать себе свободу?
Он посмотрел на меня с изумлением.
– Ты не знаешь, что ты говоришь, – ответил он. – Исса всемогуща. Исса всеведуща. Она слышит слова, которые ты говоришь. Она знает мысли, которые ты думаешь. Идти против ее приказаний – кощунство!
– Вздор, Ксодар! – воскликнул я нетерпеливо.
Он в ужасе вскочил со скамьи.
– Проклятие Иссы падет на тебя! – в ужасе прошептал он. – Через миг ты будешь повержен и умрешь в страшных мучениях!
– Неужели ты и правда веришь этому, датор? – спросил я его удивленно.
– Верю, конечно. Кто осмелился бы сомневаться?
– Я сомневаюсь, Ксодар; более того, я отрицаю, – сказал я. – Ты говоришь мне, что она знает даже мои мысли? Что ж мне до этого? Красные люди уже много веков обладают способностью читать мысли. Они обладают еще другой удивительной силой: скрывать свои мысли так, чтобы никто не смог прочесть их. Первому секрету я научился много лет назад. Второму мне учиться не пришлось; на всем Барсуме нет человека, который сумел бы прочесть мои мысли, и ваша богиня не сможет проникнуть в тайник моего сознания так же, как не сможет прочесть и твоих мыслей, если ты не у нее на глазах. Если бы она догадалась, о чем я думаю, то боюсь, что ее гордость сильно пострадала бы в эту минуту, когда я обернулся на ее приказание взглянуть на священное видение ее лучезарного лика.
– Что ты хочешь сказать? – прошептал он испуганным голосом и так тихо, что я еле услышал его слова.
– Я хочу сказать, что она показалась мне самым безобразным существом, которое я когда-либо видел.
Минуту он смотрел на меня, пораженный диким ужасом, а затем с криком «Богохульник» бросился на меня. Я не хотел больно ударить его, да в этом и не было необходимости. Он был безоружен и, следовательно, совершенно безопасен для меня. Я просто схватил его левое запястье левой рукой, размахнулся правой над его левым плечом, зацепил его своим левым локтем под подбородком и прокрутил назад. Он беспомощно повис, глядя на меня в бессильной ярости.
– Ксодар, – сказал я, – будем друзьями. Нам придется, быть может, целый год жить вместе в узких пределах этой маленькой комнаты. Мне жаль, что я оскорбил тебя, но я не мог себе представить, что тот, который так жестоко пострадал от несправедливости Иссы, все еще может верить в ее божественность и непогрешимость.
Я хотел бы сказать тебе еще несколько слов, Ксодар, и поверь, не для того, чтобы оскорбить тебя снова, а для того, чтобы ты признал за факт, что, пока мы живы, мы сами являемся господами нашей судьбы, мы, а не какой-нибудь бог!
Вот, смотри, Исса не поразила меня и не спасла своего верного Ксодара из рук «богохульника», который поносил ее божественную красоту! Нет, Ксодар, поверь, Исса – простая смертная. Только бы выбраться из ее лап, и она больше не сможет причинить нам вреда.
С твоими знаниями этой необыкновенной страны и с моими знаниями внешнего мира, два таких бойца, как ты и я, можем пробить себе путь к свободе! Даже если бы мы умерли при этой попытке, разве память о нас не сохранится светлее, чем если бы мы оставались здесь, ожидая бесславной смерти раба? Разве лучше зависеть от жестокого, несправедливого произвола богини, как ты полагаешь, или смертной, как думаю я?
Сказав это, я поставил Ксодара на ноги и отпустил его. Он не пытался снова напасть на меня и не ответил мне ни слова. Молча отошел он к скамейке и на несколько часов погрузился в раздумья.
Часы тоскливо текли. Вдруг я услышал легкий шум у дверей, ведущих в другие камеры, и, взглянув, увидел красного марсианского юношу, пристально смотревшего на нас.
– Каор, – закричал я ему приветствие красных марсиан.
– Каор, – ответил он. – Что вы здесь делаете?
– По всей вероятности, ожидаем смерти, – ответил я, невесело улыбаясь.
Он улыбнулся бесстрашной улыбкой, полной очарования.
– Я тоже, – сказал он. – Моя смерть скоро наступит. Прошло уже около года с тех пор, как я взглянул на лучезарную красоту Иссы, и до сих пор удивляюсь, как это я не умер сразу при виде этого урода. А ее живот! Клянусь моим первым предком, во всей вселенной никогда не было такой безобразной фигуры! Как они могут величать такое чудовище богиней вечной жизни, богиней смерти, матерью ближнего месяца и давать ей еще пятьдесят таких же невозможных титулов?
– Как ты попал сюда? – спросил я.
– Очень просто. Я залетел на Одноместном разведчике далеко к югу, когда мне пришла неудачная мысль поискать мертвое озеро Корус, которое, по преданиям, лежит где-то у самого полюса. Вероятно, я унаследовал у своего отца страсть к приключениям, а также отсутствие чувства благоговения. Я достиг уже полосы вечных льдов, когда пропеллер мой начал пошаливать, и я снизился, чтобы произвести починку. Не успел я оглянуться, как все небо почернело от аэропланов, и сотня этих перворожденных дьяволов спустилась и окружила меня. Они кинулись на меня с поднятыми мечами, но прежде, чем они со мной справились, они успели попробовать стали моего меча. Я так постоял за себя, что, наверное, это понравилось бы отцу, если бы он дожил до этого!
– Твой отец умер?
– Он умер раньше, чем я вылупился из яйца. Единственным горем моей жизни было то, что я не имел счастья знать его. А то моя жизнь была очень и очень счастливой. Теперь я только печалюсь о том, что моя мать будет оплакивать меня так, как она оплакивала отца в продолжение десяти лет.
– Кто был твоим отцом? – спросил я.
Он собирался ответить мне, но внешние двери нашей темницы открылись. Вошел дюжий стражник. Он приказал мальчику уйти на ночь в свою камеру и запер его.
– Исса желает, чтобы вы оба были заключены в одном отделении, – сказал стражник, вернувшись к нам в камеру, и, повернувшись ко мне, добавил:
– Этот негодный трус – твой раб. Он должен будет хорошо служить тебе. Смотри, бей его, если он не будет подчиняться! Исса желает, чтобы ты придумывал для него самые большие унижения.
С этими словами он покинул нас.
Ксодар все еще сидел, закрыв руками лицо. Я подошел к нему и положил руку ему на плечо.
– Ксодар, – сказал я, – не бойся, я и не подумаю исполнять приказание Иссы. Ты храбрый человек, Ксодар. Конечно, если ты хочешь, чтобы тебя преследовали и унижали – дело твое. Но будь я на твоем месте, я бы защищал свое мужское достоинство и не боялся бы ничего.
– Я очень много думал, Джон Картер, – ответил он, – о том, что ты сказал мне несколько часов тому назад. Это были такие новые для меня мысли! Я сопоставил то, что ты мне сказал, и что мне тогда казалось кощунством, с тем, что я видел в своей прошлой жизни, и о чем даже не смел думать, страшась навлечь на себя гнев Иссы. Я верю теперь, что она – обманщица. Она такое же божество, как ты или я. Я готов даже признать, что перворожденные не более священны, чем святые жрецы, а святые жрецы, в свою очередь, не выше красных людей.
Вся наша религия основана на суеверии, обмане и лжи. Нас в продолжение веков держали в неведении те, которым это было выгодно. Они жили тем, что мы верили их россказням.
Я готов сбросить с себя оковы, которыми был опутан. Я готов вызвать на бой саму Иссу. Но к чему все это? Кто бы ни были перворожденные – боги ли, смертные ли, они во всяком случае сильная раса, и нам не вырваться из их рук. Нам нет спасения!
– Мой друг! Мне приходилось выходить благополучно из худшего положения в моей прошлой жизни, – ответил я. – Пока сердце бьется в груди, я не теряю надежды бежать с острова Шадор.
– Но мы не сможем даже убежать из четырех стен нашей темницы, – протестовал Ксодар. – Попробуй крепость стен – они как камень! Посмотри на их полированную поверхность – как взобраться по ней и перелезть?
Я улыбнулся.
– Это – совсем пустяки, Ксодар, – отвечал я. – Я ручаюсь тебе, что вскарабкаюсь по стене и возьму тебя с собой, если ты поможешь мне своим знанием ваших обычаев и скажешь, когда лучше всего пытаться бежать. Ты сможешь провести меня до выхода из подземного царства на свежий воздух внешнего мира.
– Самое лучшее время для бегства – ночь. Ночью есть некоторый шанс на спасение: ночью военные корабли, крейсера и аэропланы охраняются очень небольшим числом часовых. Теперь ночь.
– Какая же ночь? – воскликнул я. – Ведь совсем светло!
Он улыбнулся.
– Ты забываешь, одно, – сказал он, – мы находимся глубоко под поверхностью Марса. Солнечный свет не проникает сюда. Луна и звезды никогда не отражаются в водах Омина. Фосфорический свет, которым освещается эта огромная подземная пещера, излучается из скал, образующих ее свод. На Омине всегда одинаково светло, точно так же, как всегда одинакова сила волн, которые ты видишь: несмотря на безветрие, они вечно перекатываются. Но когда наверху наступает ночь – люди ложатся спать и здесь, несмотря на то, что свет остается тот же.
– Это затрудняет наше бегство, – сказал я и прибавил, пожав плечами. – Впрочем, какое удовольствие, скажи мне, сделать что-то легкое?
– Ляжем сегодня спать, – сказал Ксодар. – Утром, быть может, мы что-нибудь и придумаем.
Мы улеглись на твердый каменный пол и крепко заснули.
Когда разверзается ад
На следующий день рано утром мы с Ксодаром начали разрабатывать план бегства. Я начертил на каменном полу нашей камеры по возможности точную карту южнополярных областей при помощи пряжки от моих доспехов и острия чудесного алмаза Сатор Трога. На основании этой карты я определил общее направление на Гелиум, а также расстояние от Гелиума до расселины, ведущей в Омин.
Затем я начертил карту Омина с ясным обозначением положения Шадора и отверстия в куполе, которое вело во внешний мир.
Все это я заучил так, что эта карта неизгладимо запечатлелась в моей памяти.
Я старался разузнать у Ксодара привычки стражи, несшей караул у нашей тюрьмы. По-видимому, ночью стоял только один часовой. Он ходил вокруг тюрьмы, футах в ста от здания. По словам Ксодара, он шел так медленно, что ему требовалось двадцать минут, чтобы сделать полный круг. Практически это означало для нас, что в продолжение пяти минут то та, то другая сторона тюрьмы оставалась без надзора, пока часовой проходил черепашьим шагом по противоположной стороне.
– Все эти сведения, – прибавил Ксодар, – будут очень полезны после того, как мы выберемся, но ни одно из них не поможет нам решить самый важный вопрос: как выбраться?
– Прекрасно выберемся, – возразил я со смехом. – Предоставь это мне!
– Когда ты думаешь бежать? – спросил Ксодар.
– В первую же ночь, как к берегу Шадора причалит маленький челн, – ответил я.
– Но, как мы узнаем, что у Шадора причалил челн? Ведь до окон нам добраться невозможно.
– Ну, не так уж и невозможно, – возразил я. – Посмотри! – одним прыжком подскочил я к решетке окна, находившегося напротив нас, и быстрым взором окинул открывающийся из него вид. Несколько небольших барок и два крупных военных судна стояли на расстоянии ста ярдов от Шадора.
«Сегодня вечером», – подумал я, и был готов сообщить о моем решении Ксодару, когда внезапно открылась дверь нашей тюрьмы и вошел страж.
Если бы этот человек увидел меня у окна, наши шансы на бегство сильно бы ухудшились. Наши тюремщики немедленно заковали бы нас в кандалы, если бы они имели малейшее представление о том удивительном проворстве, которое давали мне на Марсе земные мускулы.
К счастью, страж повернулся спиной ко мне и смотрел в другую сторону. Надо мной, на высоте пяти футов находился верх перегородки, отделявшей нашу камеру от соседней. Мой единственный шанс не быть застигнутым был соскочить туда. Если бы только сторож обернулся, я был бы погибшим человеком; незаметно соскочить назад в камеру было немыслимым: страж стоял внизу так близко ко мне, что, спрыгивая, я задел бы его.
– Где же белый человек? Исса велела привести его к себе! – страж обернулся, чтобы посмотреть, нет ли меня в другой части камеры.
Я быстро лез по железной решетке, пока не встал твердо ногой на выступе окна; затем, выпустив решетку из рук, я перескочил на верх перегородки.
– Что это такое? – спросил страж, когда решетка с маху ударилась о каменную стену при моем скачке. Я успел спрыгнуть на пол соседней камеры.
– Где же белый раб? – опять раздался голос стража.
– Не знаю, – ответил Ксодар. – Он был здесь еще в тот момент, когда ты вошел. Я не сторож ему: иди, ищи его.
Черный проворчал что-то, чего я не мог понять, а затем я услышал, как он отпер дверь одной из камер, расположенных дальше. Тогда я снова забрался наверх перегородки и спрыгнул в нашу камеру около удивленного Ксодара.
– Теперь ты видишь, каким образом мы убежим? – спросил я его шепотом.
– Я вижу, каким образом ты можешь это сделать, – отвечал он мне, – но не вижу по-прежнему, как я переберусь через эти стены. Ведь я не могу перескочить через них, как ты!
Сторож суетливо обходил одну камеру за другой, пока в конце концов не вошел вновь в нашу. Когда его взор упал на меня, то глаза его чуть не выскочили из орбит.
– Клянусь скорлупой моего первого предка! – прорычал он. – Где ты был?
– Я был все время в тюрьме с той минуты, как ты вчера меня сюда посадил, – отвечал я наивно. – Когда ты заходил в эту комнату, я был здесь же. Тебе следовало бы обратить внимание на зрение.
Он сверкнул на меня глазами, испытывая смешанное чувство гнева и облегчения.
– Иди за мной! Исса велела привести тебя к ней!
Он вывел меня из тюрьмы, оставив в ней Ксодара. У ворот стояло несколько других сторожей и тот краснокожий марсианский юноша, с которым я разговаривал накануне.
Мы вновь проделали путешествие, которое я совершил накануне к храму Иссы. Сторожа все время отделяли меня от краснокожего юноши, так что мы не имели возможности продолжать наш разговор, прерванный прошлым вечером.
Его лицо не выходило у меня из памяти. Где я мог видеть его раньше? В каждой черте его, в его походке, в его манере говорить, в его движениях сквозило что-то удивительно знакомое. Я мог бы поклясться, что знал его прежде, а вместе с тем был уверен, что никогда не видел его до сих пор.
Когда мы дошли до садов, нас повели в сторону от храма, вместо того, чтобы вести к нему. Дорога велась по очаровательному парку. Его замыкала стена, окаймленная таким же пышным лесом, какой я видел у подножия гор в долине Дор.
Толпы черных людей тянулись в том же направлении, что и мы. Когда они загораживали путь, то стража грубо отталкивала их и освобождала дорогу. Наконец, мы пришли к месту нашего назначения. Это был большой амфитеатр, возвышавшийся на дальнем конце долины на расстоянии мили от садовых стен.
Черные люди бросились в амфитеатр через массивные сводчатые ворота и поспешили занять свои места, между тем как нас повели к меньшему входу у одного из конца здания.
Через этот вход нас ввели в помещение под местами зрителей, обнесенное крепкой решеткой. Здесь находилось уже некоторое количество других пленников, согнанных вместе под присмотром воинов. Иные из них были в кандалах, но большинство казалось такими запуганными присутствием стражи и всей окружающей обстановкой, что всякая возможность бегства для них была исключением.
Пока мы вместе шли из Шадора, мне не пришлось поговорить с моим товарищем по заключению; однако теперь, когда мы были благополучно доставлены и заперты в надежном загоне, наши стражи ослабили бдительность. Я смог, наконец, подойти к юноше, к которому чувствовал такое странное влечение.
– Что это за сборище? – спросил я его, – и чего они хотят от нас? Должны ли мы сражаться на потеху перворожденным, или нам предстоит испытать что-нибудь еще худшее?
– Это один из ежемесячных обрядов Иссы, – ответил юноша. – Время, когда черные люди смывают грехи со своих душ в крови людей, пришедших из внешнего мира. Если случайно во время этих сражений оказывается убитым черный человек – это является уликой его неверности Иссе и считается смертным грехом, если же черный человек выживает в борьбе, то он освобождается от обвинения, которое навлекло на него необходимость защищаться.
Иногда мы должны принимать участие в очистительном обряде. Виды борьбы – разные, количество черных людей иногда вдвое больше. Нас могут также заставить вступить в единоборство с диким зверем или каким-нибудь знаменитым черным воином.
– Ну, а если мы выходим из борьбы победителями, – спросил я, – тогда что – свобода?
Юноша рассмеялся.
– Ждите! Единственная свобода для нас – смерть. Никто из вступивших в царство перворожденных никогда не покидает его. Если мы окажемся искусными бойцами, то получим позволение сражаться часто. Если же мы слабые бойцы, то… – рассказчик только пожал плечами. – Впрочем, рано или поздно мы умрем на арене, – прибавил он.
– А ты часто сражался? – спросил я его.
– Очень часто, – вспыхнув от удовольствия, ответил он. – Это моя единственная радость. Меньше чем за год я отправил на тот свет несколько сотен черных дьяволов на этих обрядах Иссы. Моя мать очень гордилась бы мною, если бы только она знала, с какой честью я поддерживаю славу отца.
– Твой отец, наверно, был могучим воином, – сказал я. – В свое время я был знаком с большинством воинов Барсума; вероятно, я знал и его. Кто был твой отец?
– Мой отец…
– Идите же, идите! – раздался грубый голос стражника. – Марш на арену!
Вслед за этими словами мы были грубо вытолкнуты на крутой спуск, ведущий в расположенные далеко внизу клетки, из которых был выход прямо на арену. Амфитеатр, как и везде на Барсуме, был построен в обширной котловине. Только самые верхние места, образовавшие низкую стену вокруг воронки, возвышались над уровнем почвы. Сама же арена находилась значительно ниже поверхности. Под нижним ярусом мест для зрителей имелся ряд загороженных клеток, выходивших, прямо на арену. В них то нас и загнали. К несчастью мой юный друг не оказался в одной клетке со мной.
Как раз напротив моей клетки возвышался трон Иссы. На нем на корточках, сгорбившись, сидела ужасная старушонка, окруженная сотней красавиц-рабынь, облаченных в роскошные уборы. Блестящие переливчатые ткани странного покроя образовывали как бы балдахин трона.
По четырем сторонам трона, в нескольких футах ниже его, выстроилась локоть в локоть стража из вооруженных до зубов солдат. Напротив этой группы находились высшие сановники этих мнимых небес – ярко-черные люди, усыпанные драгоценными камнями; лбы их были украшены золотыми обручами, знаками их достоинства.
По обеим сторонам трона расположилось множество людей, заполнявших снизу доверху весь амфитеатр. Женщин было столько же, сколько и мужчин. Все были одеты в доспехи удивительно художественной работы, с обозначением общественного положения и рода. При каждом черном было от одного до трех рабов – людей внешнего мира. Черные все «благородны», среди перворожденных простонародья нет. Самый последний солдат является богом и имеет прислуживающих ему рабов.
Перворожденные не заняты никакой работой. Мужчины, правда, сражаются – это их священная привилегия и долг – сражаться и умереть за Иссу. Зато женщины ничего не делают – ровно ничего. Рабыни их моют, одевают и кормят. Есть даже такие, за которых рабыни говорят. Во время обряда я видел одну женщину, которая сидела с закрытыми глазами, а рабыня рассказывала ей о событиях, происходивших на арене.
Первой частью церемонии нынешнего дня было принесение жертвы Иссе. Эта жертва знаменовала собой кончину несчастных, которые за год до этого лицезрели божественную славу богини. Их было десять – блистательные красавицы из гордых дворов могущественных джеддаков и из храма святых жрецов. В течение года они служили в свите Иссы; сегодня они платили жизнью за эту божественную привилегию. Завтра они украсят собой столы придворных чиновников.
Девушек вывели на арену. За ними вышел громадный черный человек. Он тщательно их осмотрел, пощупал их тела и потыкал между ребрами. Затем, выбрав одну, он повел ее к трону Иссы и обратился к богине с несколькими словами, которых я не мог расслышать. Исса кивнула. Черный поднял руки над головой в знак приветствия, схватил девушку и потащил ее с арены через небольшую дверь, находившуюся под троном.
– Исса вкусно пообедает сегодня, – промолвил находившийся возле меня пленник.
– Что ты хочешь сказать? – спросил я.
– Это ее обед; старый Тэбис потащил девушку на кухню. Разве ты не заметил, как он выбирал самый жирный и нежный кусок?
Я пробормотал проклятия по адресу чудовища, сидевшего напротив нас на пышном троне.
– Не кипятись, – увещевал меня мой сотоварищ. – Ты увидишь кое-что похуже этого, если проживешь хотя бы месяц среди перворожденных.
Я обернулся как раз в тот момент, когда решетка соседней клетки открылась и выпустила трех чудовищных белых обезьян, одним прыжком очутившихся на арене. Девушки в испуге сбились в кучу и замерли. Одна из них на коленях с мольбой простирала руки к Иссе, но чудовищное божество только слегка подалось вперед, предвкушая потешное зрелище, которое сейчас состоится. Обезьяны скоро заметили сбившуюся в ужасе кучку девушек и бросились на них, испуская дикие крики взбесившегося животного.
Мною овладел припадок неудержимой ярости. Жестокая подлость твари, злобный ум которой придумывал такие ужасные формы пыток, глубоко взволновали меня. Кровавый туман застлал мое зрение – тот туман, который всегда предвещал гибель моих врагов.
Сторож стоял, небрежно облокотившись у открытой двери клетки, в которую я был заключен. В самом деле, к чему решетка, только мешающая бедным жертвам броситься на арену, которая велением богов предназначалась быть их лобным местом!
Одним ударом черный страж был опрокинут на землю. Схватив его меч, я выпрыгнул на арену. Обезьяны уже почти подмяли под себя девушек, но для моих земных мускулов понадобилось всего несколько могучих прыжков, чтобы очутиться около них.
На миг в огромном амфитеатре воцарилось молчание, а затем раздался дикий вопль из клеток осужденных. Мой длинный меч с шумом описал в воздухе круг, и одна из больших белых обезьян, обезглавленная, растянулась у ног впавших в беспамятство девушек.
Две оставшиеся обезьяны кинулись на меня. На арене творилось нечто неописуемое: злобный ропот зрителей вторил диким крикам радости, несшимся из клеток. Углом глаза я заметил, как десятка два стражей спешно двинулись ко мне по блестящему песку. Тогда вслед за ними из одной из клеток выскочила стройная фигура. Это был тот юноша, который так очаровал меня.
Он на миг остановился перед клетками с поднятым мечом.
– Идите, люди внешнего мира! – воскликнул он. – Продадим дорого нашу жизнь! Идем за неизвестным воином, превратим нынешний день жертв Иссе в оргию мщения, весть о которой прокатилась бы сквозь века и заставила бы всякий раз бледнеть чернокожих, если бы они вздумали повторить обряд Иссы! Выходите! Перед вашими клетками есть стойки, полные мечей!
Не ожидая результата своего зова, он повернулся и прыжками направился ко мне. Громовой клич ответил на его призыв из каждой клетки, заключавшей краснокожих. Стража была смята ревущей толпой, и из разверзшихся клеток выскочили заключенные, горя радостной жаждой убийств.
Стойки с мечами были немедленно опустошены пленниками, которые, вооружившись, были готовы принять участие в завязавшейся борьбе.
Большие обезьяны, вытянувшись во весь свой пятнадцатифутовый рост, уже лежали поверженные моим мечом, между тем, как шедшие в атаку воины еще находились от меня на некотором расстоянии. За ними бежал преследовавший их юноша. Сзади меня толпились девушки, и так как я сражался за них, то не двигался с места, готовясь встретить неизбежную смерть. Однако я был проникнут решимостью так дорого продать свою жизнь, чтобы об этом долго помнили в стране перворожденных. Помню, что я тогда же заметил удивительную быстроту, с какой молодой краснокожий гнался за стражами. Никогда я не видел такой быстроты движений среди марсиан. Прыжки этого юноши мало уступали моим.
Стражи еще не достигли меня, как он напал на них с тыла, и когда они обернулись, полагая по стремительному натиску, что они подверглись нападению целой дюжины врагов, я со своей стороны набросился на них. В последовавшей за этим быстрой схватке мне было трудно заметить что-нибудь, кроме движений моих непосредственных противников; однако время от времени передо мной мелькали свистящий меч и легкая фигура юноши со стальными мускулами, и каждый раз сердце мое замирало от странного томления и могучей, хоть и безотчетной гордости.
На прекрасном лице юноши играла жестокая улыбка, и он то и дело бросал насмешливый вызов стоявшим перед ним врагам. В этом и других отношениях его манера сражаться походила на мою собственную.
Возможно, что именно это неопределенное сходство и заставило меня полюбить юношу, между тем, как ужасное опустошение, которое его меч вносил в ряды стражей, внушало мне трепетное к нему уважение.
Что касается меня, то я сражался так, как делал это тысячи раз ранее: то уклонялся от опасного удара, то быстро выдвигался вперед, чтобы погрузить острие своего меча глубоко в сердце или горло врага. Мы оба потешались таким образом, пока большой отряд лейб-гвардии Иссы не получил приказания двинуться на арену. Они выступили с дикими криками, а в это время на них бросились со всех сторон вооруженные пленники.
В течение получаса казалось, будто разверзается ад. На обнесенной стенами арене мы сражались как какие-то воющие, изрыгающие проклятия, окровавленные демоны. Меч молодого краснокожего все время сверкал возле меня.
Постепенно, путем повторных приказов, я стянул пленников вокруг себя в мощную боевую единицу, так что под конец мы сражались, образуя приблизительно круг, в центре которого находились девушки. Много народу пало с обеих сторон; однако гораздо большие потери от резни понесли ряды гвардии богини. Я видел, как вестовые быстро пробегали по рядам зрителей, и по их зову воины обнажали мечи и прыгали на арену. Они спешили подавить нас количеством.
Я уловил взгляд Иссы, наклонившейся вперед над троном. Ее отвратительное лицо было искажено гримасой, в которой ненависть смешивалась с яростью. Мне показалось даже, что я уловил в нем выражение испуга. Вид Иссы изменил мой план действий.
Я немедленно приказал пятидесяти пленным окружить девушек.
– Стойте на месте и защищайте их, пока я не вернусь, – скомандовал я.
Затем, обернувшись к бойцам, занимавшим внешнюю линию фронта, я крикнул:
– Долой Иссу! Идемте к трону! Мы утолим чувство мести там, где месть заслужена!
Юноша, стоявший подле меня, первым подхватил клич: «Долой Иссу!» Тогда за моей спиной и со всех сторон поднялся неистовый рев: «Долой Иссу!» Как один человек двинулись мы безудержной лавиной, катясь по телам убитых и умирающих к пышному трону марсианского божества.
Толпы храбрейших воинов среди перворожденных кинулись из рядов зрителей, чтобы нас задержать. Мы косили их так, как если бы это были бумажные люди.
– Вскакивайте на скамьи! – вскричал я, когда мы подошли к барьеру арены. – Десяток из нас могут взять трон!
В самом деле я заметил, что большая часть гвардии Иссы вступила в схватку, завязавшуюся на арене. Пленники устремились к скамьям, прыгая через барьер с окровавленными мечами, алчно ожидающими новых жертв.
Весь амфитеатр наполнился стонами умирающих и раненых, звоном оружия и торжествующими криками победителей. Бок о бок я и молодой краснокожий с дюжиной других бойцов пробили себе путь к трону. Там перед нами сомкнулись ряды уцелевшей еще гвардии и высших сановников перворожденных. Исса, наклонившись вперед, сидела на своем резном троне, то отдавая писклявым голосом приказания своей свите, то насылая проклятия на тех, кто стремился развенчать ее.
Окружавшие ее перепуганные рабыни, дрожа, ожидали исхода, не зная, молиться ли им за нашу победу или за наше поражение. Некоторые из них, вероятно, гордые дочери благороднейших воинов Барсума, выхватили мечи из рук павших и бросились на стражей Иссы. Но они скоро были перерезаны, славные мученицы за безнадежное дело!
Гвардия оказала нам бешеное сопротивление, но никогда с тех пор, как Тарс Таркас и я сражались бок о бок против орд Варгуна на пересохшем морском дне, никогда с той поры не видел я, чтобы два человека бились с такой безумной жестокостью, как молодой краснокожий и я в тот день перед троном Иссы, богини смерти и вечной жизни.
Стражи, отделявшие нас от резного трона, валились один за другим под ударами наших мечей. Их место занимали другие; однако, дюйм за дюймом, фут за футом мы приближались к нашей цели.
Теперь с части скамей раздался крик: «Подымайтесь, рабы!» Он раздавался то громче, то слабее, пока не превр