Two ground moles tried
to slip quietly by, unnoticed.
“ You!” said the owl.
“Who?” they quavered, in
fear and astonishment, for
they could not believe it was
possible for anyone to see
them in that thick darkness.
“ You two!” said the owl.
Перевод В. Казарова
Однажды… два Земляных Крота
попытались проскользнуть мимо него
незамеченными.
– Дух! – сказал Филин. – Двух!
Кроты зашептались, затряслись и
зазаикались, потому что не могли
вообразить, чтобы кто-нибудь мог
разглядеть их в такой кромешной
темноте.
– Вслух! – сказал Филин. – Ух!
Перевод И. Богданова
Мимо тихо и незаметно
попытались пробежать два
крота.
– Эй, вы! – крикнула сова.
– Это вы кому? – задрожали от
страха и изумления кроты.
Они никак не могли поверить,
что их можно увидеть в
кромешной тьме.
– Я к вам обоим обращаюсь!
– повторила сова.
23 См., например, Бузаджи Д.М. Векторы смысла. О функциональном подходе к переводу // Мосты
3(19)/2008. – М.: Р.Валент, 2008. – С. 43–59.
Статья опубликована на сайте о переводе и для переводчиков «Думать вслух»
https://www.thinkaloud.ru/scienceak.html
“How many claws am I
holding up?” said the
secretary bird. “ Two,” said
the owl, and that was right.
“Can you give me another
expression for ‘that is to
say’ or ‘namely’?” asked the
secretary bird. “ To wit,”
said the owl. “Why does a
lover call on his love?”
asked the secretary bird.
“ To woo,” said the owl.
Перевод В. Казарова
– Скольких когтей не хватает у меня
на этой ноге? – спросил он.
– Двух! Ух? – сказал Филин, и это
было правильно, потому что так оно и
было.
– А что говорит влюбленный своей
возлюбленной, когда ему удаётся её
уговорить? – спросил Секретарь?
– Уф! – сказал Филин. – Фу! – и это
было ровно вдвое больше, чем
требовалось.
– А можешь ли ты одним словом
передать радость и огорчение, надежду
и безнадежность? – спросил Секретарь.
– У-у-у! – сказал Филин. – Ну?
Перевод И. Богданова
– Сколько лап я подняла? –
спросила птица-секретарь.
– Две, – ответила сова, и это
было правдой.
– Как можно сказать иначе «то
есть»? – спросила птица-
секретарь.
– «А именно », – ответила
сова.
–Зачем любимый ухаживает за
любимой? – спросила птица-
секретарь.
– Чтобы добиться её руки, –
ответила сова.
Как видим, переводчик В. Казаров произвел значительные изменения в
фактической информации оригинала, чтобы ответы Филина фонетически напоминали ухающий звук. Переводчик И. Богданов, наоборот, полностью отказался от воспроизведения звукоподражательного эффекта и ограничился передачей менее релевантной в данном случае фактической информации. В результате рассказ в переводе И. Богданова полностью утратил логику, поскольку рецептор его перевода не может на основании реплик типа «Эй, вы!» или «Чтобы добиться ее руки» сделать вывод о том, что сова просто ухала. Таким образом, не происходит того прироста информации, о котором
писали Д. Спербер и Д. Уилсон. Точнее говоря, в переводе И. Богданова прирост информации, безусловно, происходит, но ничтожный по сравнению с тем, который имеет место в переводе В. Казарова, и, более того, получаемая в результате этого прироста информация не вполне соответствует действительности, ср:
Перевод В. Казарова
старая посылка (сова) + новая посылка («Вслух!
Ух!») = «сова просто ухает, а наивные животные
принимают ее за мудрую птицу»
Перевод И. Богданова
старая посылка (сова) + новая посылка («Две»)
= «сова верно ответила на вопрос»
Чтобы окончательно прояснить нашу позицию насчет «учета относительной
коммуникативной ценности» информации, добавим еще одно условие: в тексте, претендующем на статус перевода, опущения КРИ могут быть только вынужденными. Иными словами, задача переводчика не только в том, чтобы передавать КРИ, и не только в том, чтобы отдавать приоритет более релевантной информации перед менее релевантной, но и в том, чтобы опускать КРИ только в тех случаях, когда это необходимо для (более полного) воспроизведения более ценной КРИ.
И, наконец, мы должны пояснить использованные в нашем определении перевода слова «призванный» и «максимум». Разумеется, речь не идет о намерении переводчика, поскольку мы исходим из того, что, во-первых, намерение переводчика нам может быть неизвестно и, во-вторы, его намерение могло разойтись с результатом его работы (иными словами, мы не исключаем возможность того, что даже при желании сделать перевод
может получиться «неперевод»).
Является ли ТП «призванным воспроизвести максимум коммуникативно
релевантной информации», мы предлагаем устанавливать в соответствии с наличием или отсутствием в ТП регулярных и взаимосвязанных опущений коммуникативно
Статья опубликована на сайте о переводе и для переводчиков «Думать вслух»
https://www.thinkaloud.ru/scienceak.html
релевантной информации или добавлений коммуникативно релевантной информации, не
мотивированной ТО.
Таким образом, наше определение нельзя упрекнуть в том, что оно является
определением только хорошего перевода. На самом деле даже очень плохой перевод, согласно нашему определению, остается переводом постольку, поскольку ошибки в нем не носят тенденциозного характера и, свидетельствуя о низкой квалификации переводчика, не предполагают отсутствия намерения осуществить именно перевод.
С другой стороны, даже текст, в целом точно воспроизводящий информацию ТО, перестает, согласно нашему определению, быть переводом, если в нем последовательно искажена авторская оценка тех или иных событий, выпущены взаимосвязанные эпизоды, изменены функционально-стилистические черты произведения и т. п.
В какой-то степени и эта предлагаемая граница между переводами и
«непереводами» является размытой, однако мы еще раз повторим мысль о том, что отсутствие математической точности в критериях не означает полного отсутствия критериев и неоднозначность статуса небольшой группы текстов не означает, как считает Э.-А. Гутт, невозможности принципиального отграничения переводов от других текстов,
осуществляющих межъязыковое посредничество.
В заключение отметим, что наше определение снимает противоречие, отмеченное В.В. Сдобниковым и другими исследователями, указывающими на то, что постулат о равнозначности коммуникативных эффектов является следствием ошибочной веры в однородность читательской аудитории и проявлением лингвистического идеализма24). Мы не делаем совпадение коммуникативных эффектов ТО и ТП основой для описания
сущности перевода и не говорим о коммуникативной замене оригинала переводом. Вместо этого мы ставим (а точнее говоря, возвращаем) в центр внимания сам ТП и его отношение к ТО. Однако при этом для наших оценок мы используем не статичный и, как правило, механистический критерий лингвистической эквивалентности, а комплексную динамичную модель, в которой учитывается и тип текста, и его функциональная доминанта, и характер конкретного передаваемого на ПЯ элемента, и общая взаимосвязь
медлу жтими факторами.__