Ума не приложу, как свыкнуться с той мыслью.
Незаменимых нет – твердят друзья неистово.
Незаменимых нет – пошлейшая из поговорок.
Незаменимых нет – кто близок, тот и дорог.
М. Влади „Памяти Высоцкого“
Первой мыслью было – отправиться следом, аппарировать в Дурмштранг. Но ее появление там только помешало бы Северусу, ведь она должна находиться как можно дальше от того места. По крайней мере так сказал Дамблдор, и как бы Гермиона на него ни злилась, верить она ему верила.
Стоило Гермионе вспомнить о Дамблдоре, как руки непроизвольно сжались в кулаки. Как он мог столько лет знать Северуса, поручать ему такие вещи, а теперь бросаться обвинениями, даже не задумавшись ни на секунду, что Северус может быть невиновен?! Как старик посмел смотреть на него с таким презрением и неприязнью, как смотрел тридцать лет назад, когда не знал о Северусе ровным счетом ничего?! Как он смел обвинять в трусости и подлости? Как...
Когда она вернулась в кабинет директора, внутри нее все бурлило от гнева и возмущения, но выплеснуть злость на ее виновника не удалось – портрет Дамблдора был пуст.
Минерва обняла ее, успокаивая то ли Гермиону, то ли саму себя:
- Все будет хорошо. Северус справится. Он и не с таким справлялся. Я верю, что он не хотел причинить тебе вреда. И что эти несколько дней были ему действительно нужны. Если бы я знала, что все это так опасно для тебя, я бы нашла способ сообщить это ему и тебе. Не понимаю, почему Альбус рассказал мне правду только сегодня утром, за несколько минут до вашего появления... - она расстроенно покачала головой, - и не понимаю, почему он вдруг набросился на Северуса, хотя сам никому ничего не сказал толком, а ограничился лишь туманными фразами - „мне нужно поговорить с Северусом, это очень важно“. Конечно, он обиделся, что Северус не хотел с ним беседовать и советоваться, что не пришел по его просьбе сразу же, но... Альбус не прав. Нельзя было так набрасываться на Северуса, даже если он и поступил не очень вежливо. Ему и так многое выпало за последние годы жизни. А уж когда и жить осталось всего несколько часов...
- Он называл эти дни „каникулами от смерти“, - вздохнула Гермиона. Она хотела бы рассказать Минерве о многом, но слова застревали в горле, и она замолчала, чтобы не расплакаться.
- Мне очень жаль, что его удалось вернуть мир живых лишь ненадолго. Он заслуживал гораздо большего. И уж точно не отповеди, которую ему устроил Альбус. Но думаю, Альбусу сейчас и самому стыдно за свои слова - когда ты вышла, чтобы проводить Северуса, Альбус тут же ушел с картины. Понимает, что я буду возмущаться. Причем, в отличие от него, не на ровном месте.
- Лучше бы ему было стыдно до того, как он набросился на Северуса, - буркнула Гермиона. - Стыдно Дамблдору или нет – это ничего не изменит. Северус пришел сюда спокойным, едва ли не умиротворенным, а уходил... Я пыталась убедить его, что он действительно ни в чем не виноват, но не уверена, что он что-то услышал. Слова старого маразматика для него значили слишком много.
Минерва чуть смущенно кашлянула, но одергивать Гермиону не стала. В конце концов, Дамблдор повел себя именно как старый маразматик, как ни неприятно было это признавать.
- Альбус сказал, что братья Бругг свяжутся с нами, когда будет ясно хоть что-то. Но мне кажется, что все должно пройти хорошо – Альбус говорил, что тут главное, чтобы нейтрализующий обряд был начат, когда Северус еще вменяем...
- А когда все закончится? - спросила Гермиона глухо. - Когда я смогу забрать тело, чтобы... чтобы похоронить? Мы не говорили об этом с Северусом, но я уверена, что он хотел бы быть похороненым на границе Запретного леса. Там красиво. И тихо.
Минерва вздохнула и отвела взгляд:
- Все зависит от того, как пройдет обряд. Братья Бругг сказали, что если у них ничего не выйдет, то лучше бы не переносить тело, уничтожить его на месте, сжечь, а пепел развеять по ветру. Хотя они сказали, что начинать такой обряд в понедельник – хорошо, так что это может помочь как-то уравновесить случившееся... Но и в самом оптимистичном варианте... Гермиона, они сказали, чтобы мы ничего не планировали до вечера четверга. Самое позднее, через четыре-пять дней они сообщат результаты.
Гермиона молча кивнула.
Значит, даже могилы может не остаться. Только та, в которой тело Северуса хоронили после Битвы. Пустая. Ненастоящая. Словно и не было его на свете.
Она скомканно попрощалась с Минервой, кинула в камин дымолетный порошок и отправилась домой. В тишину. Подальше от портрета бывшего директора, который хотелось испепелить на месте. А пепел развеять по ветру.
Дома все было так, словно Северус никуда и не уходил. Кожаная куртка на вешалке в прихожей. Его вещи в шкафу. Оставленная в кухонной мойке чашка с недопитым кофе. Недочитанная книга на столике рядом с креслом. АйПод с записями песен Джонни Кэша. Все как вчера. Только без Северуса. И неизвестно, что сейчас с ним проиходит. Наверное, он еще жив – иначе бы братья Бругг сообщили. Наверное. Но думать о том, в чем же заключается тот самый обряд, нейтрализующий последствия темномагического, было страшно. Дамблдор обвинял Северуса в трусости, обвинял несправедливо, и простить ему эти обвинения Гермиона не могла, но сейчас ее в тех словах пугало другое – что же будут творить с Северусом в Дурмштранге, если Дамблдор допускал мысль, что Северус мог бы испугаться и не поехать?.. Только бы все поскорее закончилось, чтобы Северус не жалел, что за две недели нормальной жизни пришлось расплачиваться такой смертью.
Гермиона просидела в кресле до самого вечера. Вставать и делать хоть что-то не было ни сил, ни желания, но нужно было покормить Дымку – кошка уж точно не виновата в случившемся. Она и так пыталась успокоить Гермиону как могла – гладилась, ласкалась, тихо мурлыкала что-то утешающее. Без нее в пустой квартире было бы совсем тошно.
Понедельник. Хороший день для начинаний. Но не для начала конца. Потом будут такие же пустые вторник и среда, заполненные лишь ожиданием вестей о том, можно ли будет похоронить Северуса по-человечески. К вечеру четверга все прояснится. В воскресенье она встретится с родителями, сходит с ними в азиатский ресторанчик и они вместе помянут Северуса. А со следующей недели начнется новая жизнь, в которой он будет лишь воспоминанием. Памятью. Той самой памятью, с которой не захочешь расстаться ни в один момент жизни. И как бы ни хотелось большего, но...
У Гермионы вдруг появилась надежда, слабая и зыбкая, но она становилась все сильнее пока Гермиона не вернулась из аптеки и не сделала тест на беременность. Нет, ребенка от Северуса у нее тоже не будет. Только воспоминания.
Минерва связалась с Гермионой ближе к вечеру, сказала, что обряд удалось начать вовремя и пока что прогнозы братьев Бругг благоприятные, и что Гермионе ничего не угрожает, осталась одна рутина, в которой братья точно не ошибутся, но раньше вечера четверга ничего более конкретного они сказать не смогут. И Гермиона решила заблокировать камин на пару суток – ей не хотелось говорить даже с друзьями. Хотелось впасть в спячку, уснуть и не думать о том, что сейчас происходит с Северусом. Выпить зелье сна без сновидений и спать, вставая лишь для того, чтобы покормить кошку и съесть что-нибудь самой.
Так она и поступила.
Утро четверга было хмурым и пасмурным, дождь то прекращался, то снова моросил, никак не набирая полную силу. Гермиона долго стояла под горячим душем, пытаясь согнать с себя оцепенение прошлых дней. Горячая вода успокаивала, хлесткие струи напоминали о том, что все продолжается и что было бы гораздо хуже, если бы у нее с Северусом вовсе не было тех двух недель. Две недели лучше, чем ничего, но... Но, открывая шкаф, она каждый раз наталкивалась взглядом на рубашки Северуса. А убрать их рука не поднималась.
Трель дверного звонка разорвала сонную тишину и заставила Гермиону поморщиться – видеть никого не хотелось. Открыть все равно придется: если почтальон, то он уйдет тут же, если друзья... тоже уйдут, когда убедятся, что с ней все в порядке. И когда она попросит оставить ее в покое в ближайшие дни.
Звонок повторился, и Гермиона поспешила распахнуть дверь.
Она думала, что хуже смерти Северуса ничего быть не может. Оказалось иначе. Может. То, что ей самой придется дать ему яд. Самой. Ему.
Северус стоял у входа, придерживаясь рукой за стену. Взгляд у него был остекленевший, под запавшими глазами черные круги, в лице ни кровинки.
Перед отъездом в Хогвартс он сказал, что у него странное предчувствие. И попросил убить его, если что-то пойдет не так и он не успеет выпить яд сам.
„Сам я тогда не буду думать ни о чем, кроме того, что мне нужно быть рядом стобой. Я не смогу мыслить здраво и уже не сумею выпить свое зелье, чтобы уйти из жизни как человек, а не как... Очень тебя прошу, не тяни до того, пока я не стану вести себя как невменяемое животное. Из твоих рук в том состоянии я приму все что угодно, тебе не придется делать это силой, если ты в тот момент будешь рядом.“
Склянка с ядом лежит в спальне, в комоде. Дать Северусу выпить ее содержимое – дело пары минут. Это просто. Это правильно. Она обещала ему...
Но можно же подождать хоть немного. Побыть с ним рядом еще хотя бы несколько часов. Даже если он сейчас в полувменяемом состоянии, это все равно он. Живой. Настоящий. Северус.
Она попятилась назад, чтобы пропустить его в квартиру. Она не решалась оторвать взгляд от Северуса ни на секунду. Очень хотелось взять его за руку, но она помнила – от этого могут исчезнуть остатки его разума, останется только желание быть рядом с нею. Но, может, это не так и плохо? Если он будет рядом. Еще хоть сколько-то. Хоть немного. Хоть...
Но внутрь он не вошел. Какое-то время смотрел пустым взглядом на Гермиону, а потом усмехнулся, кривя серые потрескавшиеся губы:
– Извини. Не хотел напугать. Просто не понял. Ты хотела быть со мной. Те две недели. А не больше. Я решил... Неважно. Извини.
Голос у него был охрипший и уставший, говорил Северус нервно и отрывисто, словно выдавливал слова с огромным усилием, смысла в его речи тоже не было. Гермона уже собиралась взять его за руку, чтобы хоть как-то успокоить и хоть как-то облегчить его состояние, но Северус внезапно развернулся и пошел вниз по лестнице, тяжело опираясь рукой о стену.
Гермиона ошарашено смотрела ему в спину, не зная, что и думать. Но он физически не может уйти! В его состоянии он может только стремиться быть как можно ближе к ней. Если уж он сбежал из Дурмштранга, так и не закончив... Ох, Мерлин!
Гермиона кинулась следом за Северусом. Она нагнала его уже на улице и тут же схватила за руку:
– Постой!
Он замер, словно в нем внезапно кончилась энергия, и Гермиона испугалась, что все же ошиблась в своих надеждах. Несколько мгновений они стояли молча, потом он медленно высвободил руку.
– Ты ничего не должна. Не гриффиндорствуй. Иди домой. И спасибо за те недели.
– Северус...
– Извини. Наверное они не передали. Тебе ничего не угрожает. Мне тоже. Иди домой.
– Северус, пойдем домой, я...
– Ты ничего не должна. Я понимаю. Одно дело – пара недель. Другое – так.
– Северус, ты о чем? Пойдем домой, я...
– Тебе страшно и неприятно. Видеть меня. Но ты ничего не должна. Все в порядке.
– Северус! – Гермиона повысила голос. – Прекрати! Ты говоришь какую-то ерунду. Ну конечно же, я рада, что ты жив и...
– Я видел. Как ты на меня смотрела. С ужасом.
Он шагнул в сторону, чтобы обойти Гермиону, она испугалась, что он может попытаться аппарировать, и схватила его за руку.
– Северус, не надо. Пожалуйста. Не уходи. Я действительно испугалась – что ты вернулся в невменяемом состоянии и что я должна выполнить то, что обещала. Но я... Мне не хватило бы духу дать тебе яд. Я бы тянула до последнего. Я не...
Гермиона не договорила, шагнула вплотную к Северусу и обняла его, крепко вцепившись пальцами в его плечи. Живой.
Мимо прошла соседка, ворчливая сплетница. Она окинула Северуса брезгливым взглядом, выплюнула: „Только наркоманов в нашем доме и не хватало,“ – и поспешила по своим делам.
– Извини. Наверное, я действительно похож на наркомана. Или на невменяемого. Но все в порядке. Тебе незачем...
– Северус, пойдем домой. Ты отдохнешь, примешь душ, придешь в себя... и перестанешь нести околесицу. Ну вспомни, как хорошо нам было вместе! Ну же! Помнишь?!
Он пожал плечами:
– Помню, но...
Гермиона взяла его под руку и потащила обратно в дом. Северус не сопротивлялся, только шел очень медленно, и его начало пошатывать.
– Ты точно в порядке? – спросила она уже в квартире.
– Да. Просто усталость. Пройдет. Сделаешь чай?
Северус опустился на стул и уставился невидящим вглядом в окно. Пока закипала вода и настаивался чай, Гермиона накрыла на стол и сделала Северусу несколько бутербродов. Сосредоточиться на самых простых действиях выходило с трудом, все время хотелось поднять глаза на Северуса, дотронуться до него, убедиться, что все происходит на самом деле.
Он отпил из чашки несколько глотков, снова уставился в окно и, кажется, задремал – чашка у него выскользнула и упала на пол. Северус вздрогнул и очнулся. Руки у него мелко дрожали, а взгляд был полон паники, словно произошло нечто непоправимое. Гермиона бросилась к нему и обняла за плечи:
– Северус, успокойся. Все хорошо. Это просто чашка. Ее можно восстановить Репаро.
Он дернулся и замер. Несколько мгновений не шевелился, а потом выдавил:
– Понятно.
– Давай налью тебе чай в другую чашку?
Северус покачал головой:
– Лучше лягу. Все равно засыпаю.
Гермиона помогла ему дойти до спальни и раздеться, а потом устроилась рядом. Завтракать не хотелось – она была слишком взбудоражена от радости, зато хотелось прижаться щекой к его плечу и слушать дыханье. Дымка сонно дремала на подоконнике, а через какое-то время задремала и Гермиона.
Не прошло и часа, как Северус проснулся. Он рывком сел, словно вырываясь из сна, и выглядел в этот момент загнанным зверем, который в панике не знает, что ему делать.
Гермиона осторожно погладила его по спине и приобняла:
– Северус, это был просто плохой сон. Ты дома, все хорошо, все закончилось...
– К-какой сегодня день? – спросил он хриплым шепотом.
– Четверг, пятнадцатое июля, – Гермиона обняла его крепче и добавила: – две тысячи десятого года.
– Я... я давно вернулся из Дурмштранга?
– Часа полтора-два назад. Мы поговорили, ты выпил пару глотков чая и лег спать.
Он медленно выдохнул и прикрыл глаза, Гермиона потянула его назад на кровать и снова легла рядом. Северус постепенно расслабился и уснул, но опять ненадолго.
И все повторилось. Резкое пробуждение, порыв тут же вскочить и куда-то кинуться, сбитое от паники дыхание.
– Северус, все хорошо. Тебе просто что-то приснилось. Ты дома, ты уже несколько часов как вернулся из Дурмштранга, все закончилось... – тихо шептала Гермиона, обнимая его за напряженные как камень плечи. – Хочешь я принесу воды или сделаю чай?
– Спасибо. Лучше просто воды.
Гермиона поцеловала его в подрагивающую жилку на виске и пошла на кухню, но когда она вернулась с чашкой, Северус уже спал. Вода пригодилась часа через полтора, когда все повторилось снова.
Северус просыпался часто, и с каждым разом Гермионе становилось все больше не по себе. Она, как могла, успокаивала его, говорила, что все закончилось, что он у нее дома, и все хорошо. И он затихал, забывался сном, чтобы через какое-то время вскочить.
Ей было страшно оставить его одного в комнате даже на пару минут – а вдруг именно в этот момент он снова проснется, не понимая, где он и что происходит? Думать о том, что же сделали с ним в Дурмштранге, было тошно, а спрашивать об этом его самого – жутко.
Днем она все же встала ненадолго, чтобы приготовить еду и пообедать с Северусом, когда тот проснется в следующий раз, но он только выпил горячий сладкий чай и снова лег спать. Сон его стал спокойнее, просыпался он уже не так часто, и Гермиона немного успокоилась – значит, ничего страшного, просто переутомление. Много сна и покоя – и все наладится. Главное, что он выжил. А сон и покой у него будут. И никаких старых маразматиков-директоров.
За ужином Северус едва вдавил в себя несколько ложек. Он по-прежнему буквально спал на ходу, но вид у него был уже более живой, хотя все еще растерянный и напряженный.
– Послушай, может мне лучше лечь в гостиной? – спросил он неожиданно.
Гермиона опешила.
– Но почему?!
– Я же тебе всю ночь спать не дам. И тебе неприятно видеть меня таким. Со временем это пройдет и...
– Северус, мне не неприятно. Мне страшно, что с тобой происходит. И страшно представить, что творилось в Дурмштранге.
– Со мной все в порядке. Просто устал. Ничего страшного там не было. Не волнуйся. Постели мне в гостиной. Только свет гасить не надо. Чтобы я сразу понял, где нахожусь.
– Хорошо, свет я гасить не буду. Но ляжешь ты в спальне. Можешь считать, что мне так спокойнее – когда ты рядом. Тогда я хотя бы чувствую, что ты действительно живой.
Он покачал головой, но спорить не стал.
Ночь прошла спокойнее, чем ожидала Гермиона, а когда она проснулась утром, поняла, что Северус нормально проспал уже часов пять. Похоже, что все закончилось. Только будить его не нужно – вот когда проснется, тогда можно будет сходить в булочную за свежими хлебцами и позавтракать вдвоем, а пока нужно разблокировать камин и сообщить Минерве, что с Северусом все в порядке, чтобы не волновалась – Минерва не Дамблдор, для нее Северус не отслужившая свой срок деталь, а живой человек...
Она осторожно встала, оделась и вышла в гостиную, тихо прикрыв за собой дверь.
Минерва была в своем в кабинете, словно ждала, не свяжется ли с ней Гермиона по каминной связи.
– Гермиона, милая, все в порядке? – спросила она вместо приветствия. Вид у нее был немного встревоженный.
– Спасибо, все прекрасно, – улыбнулась Гермиона счастливо. – Я должна была сообщить вам еще вчера, но... Северус вернулся вчера утром, очень уставший.
– Он нормально добрался? – спросила Минерва с неподдельным волнением. – Камин у тебя был заблокирован, братья Бругг сказали, что Северус решил аппарировать.
– Да, все хорошо. Он еще спит, а я решила не откладывать разговор, чтобы вы не волновались, – ответила Гермиона пристыженно. Она должна была улучить пару минут для этого разговора еще вчера! Но что сделано, то сделано.
Минерва чуть суховато кивнула:
– Так даже лучше, что он еще спит. Братья Бругг передали мне думосброс с их воспоминаниями об обряде. Они считают, что тебе тоже непременно следует их посмотреть. Для полноты картины. Думаю, они правы.
Она протянула Гермионе сковозь зеленый огонь чашу думосброса с клубящимися в ней серебристыми нитями и распрощалась до завтра.
Гермиона отнесла думосброс на кухонный стол и вернулась к спальне, осторожно заглянула в нее – Северус крепко спал. Самое время, чтобы последовать совету Минервы и посмотреть то, что передали ей дурмштрангские волшебники.
Нырять в воспоминания на этот раз не менее страшно, чем когда она решилась просмотреть воспоминания Северуса. Гермиона глубоко вздохнула и опустила лицо в думосброс.
Глава 16. Дурмштранг
„Would you lay with me in a field of stone?
If my needs were strong, would you lay with me?
Should my lips grow dry, would you wet them dear,
In the midnight hour if my lips were dry?
Would you go away to another land?
Walk a thousand miles through the burning sand?
Wipe the blood away from my dying hand,
If I give myself to you?“
Johnny Сash „Would You Lay With Me“
Гермиона уже видела Дурмштранг на колдографиях, но они не передавали мрачного величия этого замка. Дурмштранг не казался ни сказочным, ни волшебным. Он был... мощным и сильным, как стихия. Несколько его башен были почти черными – Гермиона читала когда-то, что это и есть самые древние башни замка, старше Хогвартса и Боббатона.
У ворот замка стояли двое коренастых стариков лет восьмидесяти, и Гермиона поспешила к ним – наверняка это братья Бругг.
Братья оказались близнецами, и она вдруг подумала, что Фред и Джордж с возрастом могли бы стать такими же. Близнецы Уизли внешне были полной противоположностью Бруггов, да и выражение лиц у обоих дурмштрангцев было такое, словно они никогда в жизни не улыбались, но... Глаза. Точно, глаза – именно в них было сходство. Живые, яркие, со смешинкой, прячущейся за густыми седыми бровями. Фред с Джорджем обязательно помогли бы, если бы знали. И если бы были оба живы. Джордж до сих пор так и не оправился от потери, все еще обломок тандема, но братьев Бругг двое и...
Раздался тихий хлопок – сработал портключ. Северус сдержанно поздоровался с Бруггами, и Гермиона поймала себя на мысли, что он и прежде – в Школе – часто был именно таким, неулыбчивым и злым, но теперь она воспринимала все то же выражение лица совершенно иначе: напряжение, недоверие, разочарование, причем разочарование во всем – от окружающего мира до самого себя.
Она глубоко вздохнула и напомнила себе, что это лишь воспоминания, и что бы она ни увидела дальше, с Северусом уже все в порядке, он дома, живой и более-менее здоровый, а пройдет день-другой, он придет в себя окончательно и все будет хорошо. Да и сейчас все уже хорошо, если сравнивать с тем, что могло бы случиться. А это просто воспоминания. Прошлое. То, что для Северуса уже позади. К счастью.
– Альбус сказал, что вы готовы к обряду, – произнес один из близнецов вместо приветствия.
– Готов, – коротко кивнул Северус, – и хотел бы начать побыстрее. У меня очень мало времени. Я не знаю наверняка, когда я перестану действовать... разумно. Поэтому я хотел бы поспешить. Чтобы успеть все закончить, пока я еще вменяем.
Второй близнец пожал плечами:
– Нам потребуется трое суток, но важен лишь момент, когда мы начнем. Ну и чтобы вы не пошли на попятную и следовали всем нашим указаниям. Беспрекословно.
– Я хотел бы начать побыстрее, – повторил Северус с нажимом.
– Как скажете, Северус, – первый близнец взял его под руку и неожиданно быстро направился внутрь замка. – Извините, что обращаюсь к вам по имени – для обряда не важна родословная, важно лишь ваше имя, поэтому я...
– Мне все равно, – перебил его Северус, – называйте как хотите. Что я должен делать?
– Мы с братом уже почти все подготовили, остались детали. Нам потребуется ваша кровь, чтобы добавить ее в свечу, которая будет гореть все трое суток, пока не окончится обряд. А пока мы займемся свечой, вам надо будет выпить очищающее зелье, чтобы тело избавилось от лишних веществ – когда мы приступим к обряду, вы уже не сможете ни на что прерваться. Конечно, немного воды вам за это время выпить придется, но вы сами понимаете, это другое.
– Понимаю. В чем заключается обряд?
Браться Бругг одновременно вздохнули и переглянулись, затем один из них произнес с сожалением в голосе:
– Этого я не могу вам сказать. Но если вы действительно захотите довести дело до конца, вы справитесь.
Северус поморщился – понял, что спорить с близнецами было бесполезно.
Они шли по замку так быстро, что Гермионе приходилось почти что бежать.
Наконец близнецы остановились перед низенькой дверцей и Гермиона перевела дух, но за дверцей оказалась крутая винтовая лестница, по которой пришлось подниматься снова едва ли не бегом.
– Это Северная башня, она самая древняя – для сегодняшних целей она подойдет лучше всего, – пояснил ничуть не запыхавшийся Бругг, когда они оказались на верхней площадке – в небольшой сумрачной комнатке с низким потолком и узкими стрельчатыми окнами. В углу стояло уютное старое кресло с клечатым пледом, а у окна притулился рассохшийся от старости грубо сколоченный деревянный стол и такая же табуретка. Середину же комнаты занимал тяжелый кованый подсвечник в виде широкой чаши, покрытой рунами. Свеча в нем была лишь одна, но очень высокая и едва ли не полметра в диаметре. Она была кипельно-белого цвета и словно светилась изнутри. Гермиона едва удержалась от того, чтобы не подойти и потрогать ее рукой – свеча манила, тянула к себе, как может тянуть лишь магия. Темная магия.
Северус скинул мантию и закатал рукав рубашки, один близнец сделал серебряным ножом едва заметный надрез и из ранки тут же зазмеилась тонкой струйкой кровь, постепенно заполняя деревянную чашу, которую протянул второй брат.
– Вы действительно согласны пройти весь обряд до конца?
– Да, я же сказал, – раздраженно огрызнулся Северус, – что согласен на все ваши условия, чтобы исправить свою ошибку и чтобы с мисс Грейнджер все было в порядке. Сколько раз я должен еще это повторить?!
– Придержите язык, молодой человек. Вы должны будете это повторить еще не одну сотню раз – когда мы снова зададим этот вопрос. Если, конечно, вы не сдадитесь и не попросите прервать начатое. Кстати, для обряда было бы лучше, если бы вы называли мисс Грейнджер по имени. В остальном формулировка нас устраивает.
Северус глубоко вздохнул и произнес неестественно ровным тоном:
– Я согласен пройти весь обряд до конца и не собираюсь останавливаться на полпути. Я согласен на все условия, чтобы исправить свою ошибку и чтобы с Гермионой все было в порядке.
Братья Бругг удовлетворенно улыбнулись.
Когда чаша наполнилась до краев, первый близнец снова провел ножом по руке Северуса, и кровь во мгновение ока остановилась.
Гермиона поежилась – магия эта была определенно темной, и наблюдать ее было жутковато. Она, как завороженная, смотрела на деревянную чашу с кровью – Бругг поднес ее к огромной свече и что-то тихо забормотал себе под нос, а потом опрокинул чашу над свечой.
Кровь на мгновение замерла в воздухе, словно застыла, а затем стала плавно обтекать воск, покрывая его тонкой пленкой. Не расплескалось ни капли, словно воск притягивал кровь к себе, как магнит железо. Пленка пошла трещинками, они все увеличивались и увеличивались, то ли отталкивая кровь, то ли сдвигая ее на нужное место. Гермиона была настолько поглощена этим зрелищем, что не заметила, как Северус вышел. Красный узор на воске постепенно приобретал форму, складываясь то ли в затейливую картину, то ли в витиеватую надпись на незнакомом Гермионе языке. Лишь когда дверь тихо скрипнула второй раз, Гермиона повернулась ко входу – Северус вернулся в комнату и выглядел еще более напряженным, чем раньше.
Гермиона обхватила себя руками, пытаясь унять нервную дрожь, и прислонилась спиной к стене. Стена была теплая, почти горячая, словно живая.
– Северус, зажгите свечу.
Он чиркнул спичкой и уже собрался поднести ее к фитилю, но Бругг придержал его за локоть:
– Вы действительно согласны пройти весь обряд до конца?
Северус напряженно кивнул и зажег свечу:
– Я согласен пройти весь обряд до конца и согласен на все условия, чтобы исправить свою ошибку и чтобы с Гермионой все было в порядке.
Свеча загорелась зеленым огнем, в комнате тут же стало жарче. Началось...
Гермиона боялась, что с Северусом тут же что-то случится, что произойдет что-то осязаемо-плохое, причиняющее боль, как Круцио, или калечащее тело, как режущее заклятие, но ничего подобного не произошло. Только на столе появился огромный фолиант в тусклом металлическом переплете, тяжелом даже на вид.
– Садитесь, – Бругг кивнул на табурет, – пока огонь не стал синим, самое время открыть книгу. Мы с братом будем сменять друг друга каждые пару часов – для помощи вам хватит и одного из нас, впрочем, от нас будет зависеть слишком мало... Откройте книгу на первой странице.
Северус молча выполнил то, что сказал ему Бругг, и вопросительно посмотрел на него:
– Что теперь? Я не знаю языка, на котором это написано.
Бругг чуть усмехнулся:
– Я и не прошу вас перевести это на английский. Возможно, для вас даже лучше, что вы не поймете смысла того, что будете произносить. Читайте вслух, я исправлю, если вы ошибетесь. Как сможете произнести по памяти – подойдете к свече и произнесете, взгляд при этом должен быть сфокусирован на пламени. Вы почувствуете, если оно примет ваши слова. Ошибетесь – повторите заново. И так – с каждой страницей.
Северус собрался было что-то сказать, но Бругг остановил его:
– До того, как вы произнесли что-нибудь лишнее. Любое ваше „не могу“ может быть расценено как желание прервать обряд. Если бы мы считали, что дело безнадежное – начинать бы мы не стали. Я верю, что при желании тут справиться можно. Вам все понятно?
Северус медленно кивнул. Филиант тихо шелестнул страницами.
– Единственное, что я могу вам посоветовать – не сдаваться в любом случае. И еще один момент... худшее, что вы можете сделать во время обряда – уснуть. Мы постараемся следить за тем, чтобы этого не случилось, но...
Бругг вздохнул и развел руками.
Северус склонился над книгой и провол пальцами по краю обложки, то ли машинально, то ли пытаясь взять себя в руки. Или успокоить книгу.
– Давайте приступим. Я согласен пройти весь обряд до конца и согласен на все условия, чтобы исправить свою ошибку и чтобы с Гермионой все было в порядке.
Свеча вспыхнула синим, огонь ее стал ярче и холоднее. Северус начал читать текст на незнакомом языке, Бругг его то и дело поправлял, свеча постепенно таяла. Прошло пару часов, прежде чем Северус смог произнести текст по памяти. Он шагнул к свече и стал негромко и чуть нараспев произносить то, что выучил, так и не понимая смысла. Огонь свечи под его взглядом становился то зеленым, то желтым, но когда Северус замолчал, огонь стал гаснуть.
– Вы должны подтвердить, что делаете все по доброй воле, – шепнул ему Бругг едва слышно.
– Я делаю это по доброй воле и согласен пройти весь обряд до конца. Я согласен на все условия, чтобы исправить свою ошибку и чтобы с Гермионой все было в порядке.
Свеча снова загорелась синим.
Воспоминание потускнело и сменилось другим. Свеча в нем прогорела почти наполовину, а от книги была прочитана в лучшем случае четверть. Северус выглядел уставшим и то и дело тер руками лицо, пытаясь отогнать сонную одурь. Гермионе хотелось подойти к нему и обнять за плечи, сказать что-то, поддержать, но воспоминание есть воспоминание, вмешаться в него нельзя, можно только наблюдать и слушать, как он раз за разом пытается повторить фразу с нужной интонацией, как сжимает руку в кулак, когда ничего не выходит снова и снова. Слушать его голос, который звучит уже более хрипло, и не иметь возможности помочь хоть чем-то.
Огонь снова сменил свой цвет, потому что Северус стал проговаривать заученные слова и завершил их очередным повтором того, что он хочет пройти обряд до конца и защитить Гермиону любой ценой.
Третье воспоминание сменило второе. От свечи остался огарок, огонь едва теплился, фолиант был прочитан едва наполовину, но Северус продолжал повторять вслух непонятные слова и предложения. Голос у него уже совсем охрип, язык заплетался, и вряд ли Северус не понимал, что продолжать попытки бесполезно – он едва боролся со сном, какие уж тут фолианты на неизвестном языке... Прошло больше получаса, воск таял, а Северус не продвинулся ни на йоту. Бругг сосредоточенно слушал его, но ничего не говорил, только иногда сокрушенно качал головой.
Огонек затрепетал, собираясь погаснуть, и стал менять цвет от синего к зеленому, от зеленого к обычному желтому. Теперь уже было бесполезно продолжать заучивать фразы, смысла которых он не понимал – свеча догорала, время вышло. Северус вскочил из-за стола, кинулся к огарку, встал перед ним на колени и уперся подрагивающими руками в пол.
– Кем бы и чем бы ты ни было, не дай темной магии навредить Гермионе. Я вверяю себя твоей власти и прошу – помоги. Дай мне еще время, чтобы я успел. Я смогу, я сделаю, я... Пожалуйста... – произнес он с отчаяньем.
Огонек мигнул и погас. В комнате стало сумрачно и неожиданно промозгло. Бругг зажег обычную свечу, поставил ее на стол и повернулся к Северусу:
– Сядь обратно. Мы еще не закончили.
Северус поднялся и, пошатываясь, добрался до стола – он уже засыпал на ходу.
– У меня еще есть время что-то изменить? – спросил он хриплым шепотом.
Бругг провел волшебной палочкой над фолиантом и пододвинул его к Северусу:
– Читай. Можешь не вслух.
Северус склонился над книгой, и Гермиона встала у него за плечом, едва удерживаясь от того, чтобы не прижаться к его спине и не обнять крепко за плечи. Взгляд ее упал на страницы – текст был уже на английском. И она стала читать вместе с Северусом.
Гермиона ожидала увидеть что-то из темной магии – заклинания или пояснения к ним, описание обрядов или их последствий, но текст оказался легендой. Легендой о предке мага, основавшего Дурмштранг.
В те далекие годы на месте замка Дурмштранг стояла белокаменная крепость, но живший в ней волшебник считал, что белыми бывают только камни и снег, а настоящая магия – всегда темная по своей сути. Звали того волшебника Грюнном. Местные магглы в нем души не чаяли, уж больно он был похож на своих родителей, которых они считали едва ли не святыми – отец и мать Грюнна погибли в схватке с драконом, нападавшем на селения магглов. Грюнну тогда и десяти лет не было, но он решил для себя главное – хочешь биться, бейся изо всех сил, не пытаясь делить магию на добрую и злую. Не чурайся отец темной магии, кто знает, как бы все вышло...
Магглы изо всех сил старались хоть чем-то порадовать „несчастного сироту“ и надеялись, что он вырастет таким же, как и его отец. Но шли годы, Грюнн больше и больше привыкал получать все, что ни пожелает, поэтому когда он посватался к Эллин, дочери благородного Люрфа, самого богатого купца в округе, отказ был для него как гром среди ясного неба. Верно, Грюнн не мог похвастаться ни огромными ларями с золотом и самоцветами, ни большим войском, ни большой семьей. Но он был молод и считал, что доброго имени его отца да собственных умений вполне достаточно для того, чтобы получить руку прекрасной девушки – чем плох он для купца-маггла и его дочери? Разве может быть кто-то лучше него? Да и сама Эллин ему улыбалась, когда он ее на Иванов день увидел.
Грюнн уехал домой не солоно хлебавши. Несколько дней злился на весь белый свет, а потом решил взять то, что считал своим, силой. Он отправился в купеческий дом, усыпил в нем всех при помощи нехитрых заклинаний, да и выкрал девушку, оставив спесивому купцу письмо.
Не хотела богатый отцовский дом покидать или отец не отпускал? Ну так теперь и из крепости Грюнна – ни ногой. Магия темная и древняя привяжет крепче, чем любые угрозы – как бы ни хотела Эллин уйти, не пустит ее крепость, удержит невидимой стеной. Он думал, девушка испугается, когда узнает правду. Испугается и разозлится, а после смирится со своей участью, признает, что он сильнее – уже потому, что он волшебник, а она – обычная маггла, пусть даже очень красивая. Но Эллин почему-то заплакала и назвала его дураком, который все испортил – ей молодой сероглазый Грюнн понравился еще на Иванов день, когда хороводы водили. Она надеялась, что отца, пусть и не сразу, но уговорит, отец ее любит и согласился бы... Но Грюнн все испортил, поломал жизнь и ей, и себе – ей из крепости больше не выйти, а отец неприменно отомстит, чтобы поставить оскорбившего его человека на место. Наймет разбойников, колдунов, кого угодно, но отомстит.
Грюнн лишь беспечно отмахнулся – какое ему дело до ее отца-маггла и его мести, если Эллин на самом деле была не против стать его женой?! Он постарался утешить девушку, пообещал, что с ними ничего не случится – если бы купец хотел отомстить, он бы уже наутро погоню выслал.
Прошло еще несколько дней, от купца не было никаких вестей, и волшебник послал Люрфу сову с покаянным письмом и просьбой отдать ему руку Эллин, которой Грюнн обещал быть добрым мужем. Сова вернулась очень быстро – купец ответил согласием. Только одно омрачало радость Грюнна – если бы не его вспыльчивость, Эллин могла бы покидать крепость в любое время, когда ей заблагорассудится...
Свадьбу сыграли в крепости, купец во время празднества был радушен и весел, но стоило гостям разъехаться, как все переменилось. Нанятые купцом люди во мгновение ока скрутили не ожидавшего нападения Грюнна, очнулся он уже в холодном подвале и не сразу понял, что случилось. Вернее, не сразу поверил в то, что увидел.
Права была Эллин, ее отец был готов нанять кого угодно, лишь бы отомстить. И разбойникам заплатил, и колдуну. Широкий оловянный браслет, стягивающий правую руку, был не просто украшением – это Грюнна почувствовал, как только пришел в себя. И п