Это следствие смерти Ореля с недавних пор Герти считала наиболее важным. Если удача отвернется от неё, если восстанет кто-то из великанов-авантюристов, пожелавших взобраться на трон Ореля, в лучшем случае последствием будет раскол ныне единой силы. А этого Герти стремилась всеми силами избежать.
Герти невозможно было назвать легкой жертвой для любого, посягнувшего в обход наследницы на трон Снежной Белизны. Она умело владела мечом и тайной магией. Герти могла наслать колдовство на любого осмелившегося выступить против нее, могла испепелить его или заморозить. Но прикосновение к плечу Урулха мгновенно напомнило ей о том, что магии иногда недостаточно.
— Успех Обальда в наших интересах, по крайней мере, пока, — объяснила она, — Если его армия распадется сейчас, кто остановит силы Мифрил Халла, Фелбарра, Адбара, Серебристой Луны, Эверлэнда, Сандабара, Мирабара и кто знает каких еще городов, если они пойдут войной на Снежную Белизну? Нет, мой добрый Урулх, Обальд — это буфер, который нам нужен против надоедливых дворфов и людей. Пусть его тысячи орков гибнут, но пусть делают это медленно.
— Я устал от этой кампании, — вздохнул Урулх. — Я видел, как убили два десятка моих родичей, и мы не знаем, каково положение наших собратьев на реке Сарбрин, Может, дворфы Фелбарра уже перешли реку? Может, еще два десятка тьерлаан гау лежат бездыханными под вонючими ногами бородатых тварей?
— Этого не произошло, — заверила его Герти.
— Ты не можешь знать наверняка.
Герти кивнула и пожала плечами:
— Так пойдем и проверим. Некоторые из нас, крайней мере.
Это предложение явно обрадовало Урулха, и он возвел на Герти взгляд огромных ярко-голубых глаз.
Герти сдержанно и немного застенчиво ответила на его взгляд, отметив, что Урулх все еще вполне привлекателен для такого старого великана. Его стянутые в хвост длинные волосы образовывали красивый острый гребень, протянувшийся от лба к затылку. Черты липа были чуть резковаты — высокие скулы и очень острый нос. Герти открыла для себя, что, если словами убедить Урулха не удастся, она может использовать другие, имеющиеся у нее в изобилии чары, чтобы достичь того же эффекта, и это отнюдь не будет для нее неприятно.
— Некоторые, друг мой, — мягко сказала она, как бы невзначай переместив ладонь с его плеча к шее, к полоске голой кожи над кольчугой. — Мы пошлем к реке половину отряда, чтобы они нашли наших собратьев и вернулись вместе с ними. Затем мы не торопясь направимся к дому. Не торопясь, чтобы Обальд не решил, что мы уходим бесповоротно. Ему надо охранять реку, но не потребуется долго убеждать его в том, что своих орков ему для этого вполне достаточно и несколько великанов делу не помогут. Я хочу сохранить союз, — продолжала она. — Я не знаю, как враги отреагируют на наше сотрудничество, но мне не хочется драться с двадцатью тысячами орков. Двадцать тысяч? — усмехнулась она. — Или втрое больше?
— Орки плодятся, как мухи в навозе, — заметил Урулх.
— Рискну предположить, что уровень интеллекта у них примерно одинаков, — хмыкнула Герти, продолжая поглаживать пальцами шею соратника и радуясь тому, что напряжение мускулов Урулха ослабло, а на его мужественном лице появился намек на улыбку. — Не исключаю и того, что наши нынешние враги придут искать альянса с нами, — добавила Герти.
Урулх нахмурился:
— Дворфы? Ты веришь, что дворфы Мифрил Халла, Фелбарра или Адбара попросят помощи? Веришь, что Бренор Боевой Топор и его дворфы забудут тех, кто вломился в их крепость? Они знают, кто раскачан таран, выбивший их западные ворота. Они знают, что оркам это было бы не под силу.
— И они знают, что скоро у них не будет выбора, — сказала Герти. — Обальд окопается, укрепится за зиму, и сомневаюсь, чтобы наши недруги отыскали способ ударить по нему до того, как растают снега. А к тому времени…
— Ты полагаешь, Серебристая Луна, Эверлэнд и три королевства дворфов не сумеют вытеснить орков?
Герти приняла его недоверчивость без удивления.
— Двадцать тысяч орков? — прошептала она. — Сорок? Шестьдесят? За крепостными стенами, на возвышенностях?
— И что же Герти предложит народам, которых мы издавна считаем врагами? — поинтересовался Урулх.
Герти состроила недовольную гримаску, показывающую, как далека она от того, чтобы выносить какие-то приговоры и давать оценки.
— И просто не исключаю возможной выгоды для моего народа, — объяснила она. — Обальд нам не друг. И никогда им не был. Мы терпим его, потому что он занятный.
— Возможно, то же самое он думает о нас.
И снова Герти пришлось постараться, чтобы не показать, насколько неуютно она почувствовала себя при этих словах. Она знала, что должна ладить со своими будущими подданными. Обальд с помощью великанов добился серьезной победы, но какая от этого польза самим снежным великанам? Король орков получил желаемое: он приобрел опорную позицию на землях людей и дворфов. И, что еще важнее, собрал и сплотил множество орочьих племен, объединив их под своей властью. Но ее армия не приобрела ничего осязаемого, никакой реальной добычи. Мифрил Халл и его сокровищницы остались в руках дворфов.
Снежные великаны не любили орков, считая их тупыми и нечистоплотными тварями. И в отличие от орков, покорно идущих на смерть по велению своего короля, народ Герти требовал от своей правительницы убедительных доказательств, что предпринятый поход на юг и гибель нескольких десятков великанов были не напрасны.
Герти посмотрела на пегаса. Да, этот трофей достоин Снежной Белизны! Ей следует чаще прогуливать этого красавца перед своими подданными. Она напомнит им о выгоде похода на мерзкого Витегроо и жителей Низин. Она объяснит, насколько лучше защищена их родина теперь, когда дворфы и люди оттеснены так далеко на Юг.
И великанша поняла — это начало.
* * *
Он удивился, когда сознание стало возвращаться к нему. Дворф всегда полагал, что хотя в Залах Морадина и жарко от костров, но камни там твердые. Никвиллих заворочался и почувствовал, что лежит под толстым одеялом на подстилке из душистых трав.
Веки дворфа затрепетали, открылись и немедленно снова плотно зажмурились — глазам стало больно от дневного света.
За этот короткий миг Никвиллих определил, что находится в густом лиственном лесу, и, осознав это, бедный дворф смутился еще больше. Там, где он упал не было и в помине никаких лесов, и чего он уж никак не ожидал обнаружить в Залах Морадина, так это деревьев и чистого неба.
— Эн ту иль би, — услышал он мелодичный голос, несомненно, эльфа.
Никвиллих не открывал глаз, но мозг его вполне проснулся и прокручивал услышанные слова снова я снова. Фелбаррский купец, Никвиллих часто имел дело с другими расами, включая и эльфов.
«Эн ту иль би? — повторил он про себя. — Проснулся. Эн ту иль би — он проснулся».
Никвиллих понял, что эльф говорил о нем, и заставил себя открыть глаза, привыкая к струящемуся свету. Он потянулся и тут же застонал — повернуться на голос дворф не смог.
Никвиллих снова прикрыл глаза, вдохнул поглубже, усилием воли заставив окатившую все тело волну боли войти в приемлемые берега, и опять разлепил веки.
Его со всех сторон обступали эльфы, бледные и строгие создания с заостренными ушами и глубокими, мудрыми глазами.
— Ты проснулся? — спросил один на общеупотребительном торговом языке.
— Похоже, что так, — ответил Никвиллих и не узнал собственного голоса, вырывавшегося из пересохшего горла. — Гоблины хорошо отделали беднягу Никвиллиха.
— Все гоблины мертвы, — сообщил эльф, стоящий справа, очевидно главный в этой компании.
Он мановением руки отослал прочь всех, кроме одной эльфийки, и низко нагнулся, так чтобы Никвиллих мог лучше его видеть. У него были прямые черные волосы и темно-голубые глаза, которые оказались вдруг очень близко к глазам дворфа. Брови эльфа сошлись на переносице и взметнулись вверх, как крылья птицы.
— И мы позаботились о твоих ранах, — продолжил он голосом, казавшимся странно спокойным и обнадеживающим, плохо сочетающимся с выражением его лица. — Ты поправишься, добрый дворф.
— Вы вытащили меня оттуда? — спросил Никвиллих. — Эти гоблины поймали меня у реки и…
— Мы застрелили их, всех до одного, — заверил эльф.
— А кто ты? — спросил Никвиллих. — И кто это «мы»?
— Я Хралайн из Лунного Леса, а это Алтеления. Мы пересекли реку в поисках двоих наших. Возможно, ты в Мифрил Халле видел их?
— Я не из Мифрил Халла, а из Цитадели Фелбарр, — сообщил Никвиллих, сжал протянутую руку Хралайна и позволил эльфу помочь ему осторожно принять сидячую позу. — Мы попались бестиям Обальда, а Бренор нас выручил — меня и моего друга Треда. Прости, я не видел никого из твоих друзей.
Эльфы переглянулись.
— Они должны были быть на крылатых конях, — добавила Алтеления. — Возможно, ты видел их издалека, высоко в небе.
— А, эти, — протянул Никвиллих, и оба эльфа порывисто склонились к нему. — Нет, не видал, но слышал о них от братьев Валуноплечих, которые шли через ваш лес в Мифрил Халл.
Эльфы разочарованно отстранились.
— Мифрил Халл все еще в руках Бренора? — спросил Хралайн, а Алтеления поинтересовалась, что это был за «большой огонь, прыгнувший в западном небе»,
— Да, — ответил дворф Хралайну и гордо глянул на эльфийку: — Гномий огонь, таким бы и дракон гордился!
— Ты многое можешь поведать нам, добрый дворф, — сказал Хралайн.
— Сдается мне, я обязан вам хотя бы это, — согласился Никвиллих.
Он еще раз потянулся, устроился поудобнее и рассказал им свою историю: о выходе каравана из Цитадели Фелбарр много дней назад, о гибельной засаде, бесцельных блужданиях с Тредом, о муках от голода и ран. Он рассказал о великодушии людей и доброте Бренора Боевого Топора, который нашел их, возвращаясь в Мифрил Халл, чтобы еще раз вступить на престол.
Он рассказал о битве за Низины и неожиданной помощи дворфов Мирабара, присоединившихся к своей родне из клана Боевых Топоров. Он описал взрыв, устроенный Нанфудлом над Долиной Хранителя, и углубился в детали, в красках описывая, что после этого было с орками и великанами.
Эльфы выслушали все повествование предельно внимательно, но их лица были бесстрастны. Они не проявили никаких эмоций, даже когда Никвиллих внезапно подпрыгнул, изображая взрыв, устроенный Нанфудлом, взрыв столь мощный, что исчез целый горный отрог.
— Вот так все было, когда я в последний раз видел Мифрил Халл, — произнес, наконец, Никвиллих. — Обальд загнал Бренора в пещеры: тролли, орки и великаны держат берег Сарбрина на востоке. Мифрил Халл окружен — драгоценный камень в оправе из орочьих туш.
Эльфы снова переглянулись.
Выражение их лиц не утешило израненного дворфа.
* * *
Через десять дней или больше Дзирт и Инновиндиль обнаружили, что оказались среди высоких отрогов Хребта Мира. Герти и шесть десятков ее великанов выбрали извилистый путь наверх, но они умели быстро передвигаться по этим продуваемым ветром дорогам. Путешествие позволило эльфам взглянуть на то, что делается вдоль Сарбрина, и увиденное не обнадеживало. По всему берегу, у каждого известного брода и всюду, где переход казался возможным, строились укрепления — и весьма внушительные.
Эльфы пытались сосредоточиться на насущной задаче — спасении Зари, но это было нелегко, особенно для Инновиндиль, не раз порывавшейся все бросить и перейти реку, чтобы предупредить свой народ.
Но не было смысла сомневаться в том, что эльфы Лунного Леса зорко следят за Сарбрином и прекрасно знают о происходящем. Дзирту удалось убедить в этом Инновиндиль.
Так что они продолжали путь, наблюдая за караваном снежных великанов и выстраивая планы спасения Зари. Пока такой возможности им не представилось.
А в скалистых горах тягаться с великанами становилось все труднее. Несколько раз Дзирт призывал Гвенвивар и посылал ее на разведку, чтобы убедиться, что они двигаются в правильном направлении и поспевают за караваном.
— Боюсь, это глупо, — сказала как-то Инновиндиль Дзирту, когда они остановились на ночлег под небольшим навесом, способным прикрыть разведенный Дзиртом маленький костерок. Обычно он этого не делал, но если на юге, у ворот Мифрил Халла, осень еще только начиналась, здесь, на такой высоте, ветер уже кусался по-зимнему. — Мы занимаемся не тем делом, в то время как мой народ и твои друзья-дворфы сидят в осаде.
— Ты не бросишь Зарю, пока остается надежда, — криво усмехнулся Дзирт, и выражение его лица показалось эльфийке зеркальным отражением ее внутренних переживаний. — Ты просто расстроена, — добавил дроу.
— А ты нет? — Конечно, и я тоже. Я расстроен, я зол, мне грустно, и я не желаю ничего, кроме как оторвать безобразную голову Обальда от его туловища.
— И как ты борешься с такими эмоциями, Дзирт До'Урден?
Дзирт помолчал, прежде чем ответить, поскольку увидел, как изменился взгляд Инновиндиль и тон её голоса. Он понял, что спрашивала она не для себя, а для него. Сколько раз за время их совместной жизни и борьбы она поворачивалась к Дзирту и спрашивала что-то вроде: «Знаешь ли ты, что значит быть эльфом, Дзирт До'Урден?» Очевидно, ей хотелось побыть наставником на его жизненном пути, и пока он вел себя в таких ситуациях как прилежный ученик. Сегодня он в первый раз обратил внимание, что, когда Инновиндиль начинает свое ненавязчивое преподавание, она заканчивает вопрос, называя его полным именем.
— В моменты раздумий, — ответил он, — в основном на рассвете, я разговариваю с собой. Несомненно, если бы кто-нибудь услышал меня, то решил бы, что я сумасшедший, но эти негромко произнесенные слова о страхах, о боли, о вине помогают мне справляться с зачастую неразумными эмоциями.
— Неразумными?
— Моей уверенностью в собственном всесилии, — ответил Дзирт. — Моей верностью тому, что только я считаю правильным. Моей виной за гибель друзей и даже одного врага.
— Эллифейн.
— Да.
— Тебе не за что винить себя.
— Знаю. Конечно. Если бы я знал, что это Эллифейн, я бы попытался разубедить ее или, если бы дело все же дошло до боя, обезвредить ее, не причинив вреда ей самой. Я знаю, она сама накликала свою смерть. Но мне все равно грустно и все равно больно от этого.
— И ты чувствуешь вину?
— Отчасти, — признался Дзирт.
Инновиндиль встала, обошла костер и опустилась на колени перед сидящим Дзиртом. Она подняла руку и осторожно прикоснулась к его лицу.
— Ты чувствуешь вину, потому что у тебя чувствительная натура, Дзирт До'Урден. Как у меня, как у Тарафиэля, как у большинства эльфов, хотя мы делаем все, чтобы скрыть это от остальных. Наша совесть — наше спасение и наше проклятие. Постоянные и часто мучительные размышления обо всем на свете, о правильном и неправильном, о действиях и последствиях, — вот что является для нас определяющим. И за всю нашу жизнь, которая длится веками, это, возможно, все, что мы имеем.
Как же хорошо Дзирт знал, что это правда!
— Ты копаешься в себе уже после свершившегося факта, так? — спросила Инновиндиль. — Ты берешь свой опыт и вертишь его так и этак, сожалея о сделанном или несделанном?
— Иногда.
— И ты усваиваешь преподнесенные жизнью уроки? Снова и снова прокручивая в голове свои поступки, уверен ли ты в том, что поступишь единственно правильным образом в будущем?
Дзирт откинулся назад, прислонившись к скале. Ему надо было подумать. Он понимал, что Инновиндиль имеет в виду что-то конкретное, хотя и говорит вроде бы об общих вещах. Он провел много внутренних поединков, споря с самим собой, и сделал почти полный круг, вернувшись к источнику своей боли — к Низинам.
Он взглянул на Инновиндиль и заметил, что она приблизилась почти вплотную к нему. Он чувствовал ее дыхание на своем лице. Ее золотистые волосы запись такими нежными и словно излучали мял свет, хотя на самом деле это, должно быть, просто отблески костра… Глаза ее превратились в два бездонных омута…
Она нежно провела рукой по его лицу, и кровь Дзирта вскипела. Он напрягся, чтобы дрожь, мгновенно прошедшая по всему его телу, не превратилась в непрекращающийся озноб.
— Я думаю, у тебя тонкая и прекрасная душа, Дзирт До'Урден, — прошептала Инновиндиль. — Я отлично понимаю, какую трудную дорогу ты избрал, и восторгаюсь твоим упорством.
— Теперь я знаю, что значит быть эльфом, — произнес Дзирт. чтобы как-то сбросить напряжение. Но Инновиндиль не позволила ему увильнуть.
— Нет, — сказала она. — Ты узнал только половину себя. Ты думаешь и беспокоишься, ты заставляешь себя честно оценивать свои действия и требуешь от себя честных ответов, это немало. Но очень трудно за один день пройти дорогу, на которую требуются годы. А ты хочешь почти недостижимого — уверенности, что каждый раз, когда ты что-то делаешь, ты поступаешь правильно.
Дзирт немного отстранился, поскольку Инновиндиль продолжала придвигаться и ее лицо уже было в дюйме от его.
— И что же это за половина меня, с которой я незнаком? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал ровно и непринужденно.
В ответ Инновиндиль прижалась к нему крепко-крепко и поцеловала.
Дзирт опешил. Он долго сидел неподвижно, не чувствуя ничего, кроме нежности ее губ и языка, ее рук, ласкающих его шею, ее гибкого, податливого тела, прижимающегося к нему. Кровь гудела, словно река, прорвавшая плотину, мир кружился, и Дзирт перестал думать… он только чувствовал.
Он ответил на поцелуй Инновиндиль, и его руки обвили ее стан. Он услышал сорвавшийся с его губ слабый стон, но вряд ли осознал это.
И тут Инновиндиль внезапно отпрянула, и ее ладошки уперлись в грудь потянувшегося было следом за ней Дзирта. Она с любопытством глядела на него пару секунд, а потом спросила:
— А что если она жива?
Дзирт попытался осмыслить внезапную перемену, но ее вопрос обжег его подобно удару, и он запнулся, не в силах произнести ни слова.
— Если бы ты узнал, что Кэтти-бри жива, то захотел бы продолжать это? — продолжила допрос Инновиндиль и вполне могла бы и сейчас прибавить «Дзирт До'Урден» в конце.
Мысли темного эльфа пришли в смятение.
— Н-н-но…
— Ах, Дзирт До’Урден. — Инновиндиль грациозно поднялась на ноги. — Ты слишком много времени посвящаешь самоконтролю. Все взвешиваешь, рассчитываешь, пытаешься угадать, к какому будущему приведет каждое твое движение.
— Так разве не это — быть эльфом? — Голос Дзирта так и сочился сарказмом.
— Может быть, — произнесла Инновиндиль. Она низко наклонилась, глядя в глаза Дзирту озорно и прямо, — При твоем опыте быть эльфом означает быть стоиком. Только расслабляйся иногда, друг мой, ибо это еще и просто быть живым.
Она хихикнула и отвернулась.
— Ты отступила, не я, — заметил Дзирт, и Инновиндиль снова взглянула ему в лицо.
— Ты не ответил на мой вопрос.
Дзирт отвел глаза.
— Я видела, как ты безрассуден в бою, — продолжила эльфийка. — Но в любви? В жизни? С твоими мечами ты готов попытать удачу против великана, да что там, десятка великанов! Но хватает ли у тебя храбрости любить? Ты рычишь от злости на орков, но осмелился бы ты взвыть от страсти?
Дзирт не ответил, потому что у него не было ответа. Он опустил глаза и осуждающе (осуждая, конечно, себя) кашлянул и изумился, когда Инновиндиль приседа рядом и уютно приобняла его рукой за плечи.
— Я одна, — сказала эльфийка. — Мой любовник погиб, и мое сердце пусто. Кто мне сейчас нужен, так это друг. Ты ли этот друг?
Дзирт нагнулся и поцеловал ее — в щеку.
— Был бы счастлив, — ответил он.
Инновиндиль задумчиво склонила голову.
— Я надеюсь, ты научишься чему-то от меня, как я надеюсь научиться от тебя. Я знаю, что моя жизнь стала богаче за эти десять дней, что ты был со мной. Надеюсь, ты можешь сказать то же самое.
Дзирт обнял, Инновиндиль и притянул ее поближе. Так они и сидели под звездами, убаюканные волнами эльфийского сна.
Глава 14
ПЕРЕГРУППИРОВКА
Над тронным залом Мифрил Халла висел сизый дым. Западные ворота были снова укреплены, орки выдворены, при этом погибли несколько дворфов, но все же потери сторон были несоизмеримы.
Но с юга прилетела весть, обнадеживающая и трагичная разом.
Бренор Боевой Топор, получив это известие, поднялся на возвышение и потребовал внимания всех, от караульных, выстроившихся вдоль стен зала, до многочисленных сограждан и беженцев, столпившихся у дверей в ожидании королевской аудиенции.
Рядом с Бренором находились Кордио Хлебноголовый и Стампет Коготок, двое верховных жрецов клана. Бренор махнул им рукой, и Кордио погрузил огромную кружку в бочку медовухи. Когда Бренор поднял тост, у всех в зале имелись в руках полные кружки.
— За воеводу Дагну из Адбара и Мифрил Халла, славного дворфа, который ушел от нас в Залы Морадина, и его парней, — провозгласил Бренор. — За тех, кто отдал свою жизнь, защищая соседей, и пал в бою с троллями. — Король сделал паузу, потом возвысил голос так, что эхо Мифрил Халла многократно повторило последние слова: — Славный конец!
— Славный конец! — громыхнуло в ответ.
Бренор одним могучим глотком осушил кружку, вернул ее Кордио и тяжело опустился на трон.
— Новости не так уж и плохи, — сказал Банак Браунавил, сидящий по правую руку от короля в специально сконструированном для него кресле — ведь ноги больше не держали его.
— М-да? — недоверчиво буркнул Бренор.
— В бою видели Аластриэль, — ответил Банак. — А это немало.
Бренор взглянул на молодого гонца, принесшего новости с юга. Когда Бренор посылал туда дворфов Мирабара, он обеспечил эстафетную связь на всем их пути от Мифрил Халла. Орки обосновались у ворот Мифрил Халла, и король дворфов не желал, чтобы преподносили сюрпризы откуда-нибудь еще.
— Аластриэль была там? — вперился он взглядом в гонца. — Или ты думаешь, что она была там?
— О, ее многие видели, мой король, — ответил дворф. — Она спустилась на огненной колеснице с неба, с шарами пламени в руках!
— А как они определили, что это именно? — осмелился поинтересоваться Нанфудл и тут же смущенно попятился.
— Да, это Аластриэль, — заверил всех Бренор. — Я кое-что знаю об огненной колеснице владычицы Серебристой Луны.
Раздались смешки, даже сумрачно настроенный Вульфгар улыбнулся, поскольку он был непосредственным свидетелем знакомства Бренора с магической колесницей Аластриэль.
— Значит, она знает, что затевается битва, — сказал Бренор и взглянул на посланцев из соседнего королевства.
— До нее наверняка дошли вести из Цитадели Фелбарр, — согласился Жаконрей Широкий Кушак. — У нас надежная связь и с Серебристой Луной, и с Сандабаром. Будьте уверены, Аластриэль знала, что происходит, раз присоединилась к сражению на юге.
— Но придет ли она на север со своими войсками, как в тот раз, когда против Мифрил Халла выступили дроу? — спросил Вульфгар.
— Может, нам следует послать к ней хафлинга, чтобы выяснить это, — ответил Бренор, подмигнув варвару, и оба они повернулись к Реджису.
Очевидно, хафлинг не услышал сказанного, потому что сидел неподвижно и очень тихо, опустив голову.
Бренор разглядывал его пару секунд.
— О чем ты думаешь, Пузан? — наконец взревел он. — Почему бы тебе не воспользоваться своим рубином и не призвать всю Серебристую Луну нам на помощь?
Реджис поднял голову, и глаза его расширились, когда до него дошел смысл этого абсурдного предложения.
— Ба, да успокойся ты, — хохотнул Бренор. — Тебе не удастся опробовать свою магическую побрякушку на таких, как Аластриэль!
Все засмеялись, но Бренор почти сразу стал серьезным и даже мрачным:
— Но ты понадобишься на переговорах с Серебристой Луной, ты и моя девочка, вы лучше всех знаете это место. Иди, побудь с ней, Пузан. Я приду поговорить с вами, как только закончу здесь.
Облегчение Реджиса, покидающего столь большое собрание, было очевидно для всякого, кто не поленился взглянуть на него. Он быстро закивал и торопливо вы шел из комнаты, ближе к двери сорвавшись на мелкую рысцу.
* * *
Реджис обнаружил Кэтти-бри сидящей в постели, со стоящим перед ней подносом с едой. Она улыбнулась ему, и это было одним из прекраснейших зрелищ, какие только хафлингу приходилось видеть, поскольку улыбка ее была полна радости. Улыбка эта обещала лучшие дни и новые сражения, хотя Реджис опасался, что на сражения Кэтти-бри не стоит надеяться.
— Стампет и Кордио очень заняты, — заметил он, подвигая к кровати девушки маленький стульчик и садясь.
— Снова молятся? Они уже прожужжали Морадину все уши с просьбами исцелить таких, как я.
Хафлинг улыбнулся ее словам.
— Как ты? — спросил он,
— Не думаю, что мне потребуется больше десяти дней, чтобы встать на ноги, — ответила Кэтти-бри. — А через двадцать готова буду снова драться в полную силу. А если понадобится, то и раньше, даже не сомневайся.
Реджис скептически покачал головой:
— Это твои предположения или Кордио?
Кэтти-бри отмахнулась от вопроса и вернулась к еде. Покончив с фруктами. Кэтти-бри свесилась с кровати, потянувшись к ведерку для мусора. Одеяло при этом задралось, открывая Реджису ее изувеченное бедро.
Кэтти-бри снова откинулась на подушки, а Реджис не успел скрыть исказившую его лицо боль.
— Здорово тебя зацепило, — сказал Реджис, понимая, что избежать сейчас неприятной беседы невозможно.
Кэтти-бри подоткнула одеяло.
— Мне еще повезло, что он ударил рикошетом, — признала она.
— Так что говорят жрецы?
Лицо Кэтти-бри сделалось непроницаемым. Но Реджис решил выяснить все сейчас, чтобы больше к этому не возвращаться:
— Ты сможешь полностью поправиться? Мышцы, похоже, разорваны… Ты будешь снова ходить?
— Да.
— А бегать?
Женщина напряженно помолчала.
— Да.
Реджис знал, что в этой уверенности больше желания, нежели правды. Большого труда ему стоило ничем не выдать той острой жалости, что охватила его. Он отлично понимал, что Кэтти-бри не потерпит ничего подобного.
— Пришли вести с юга, — сказал он. — К битве присоединилась леди Аластриэль, хотя и на короткое время.
— Но Дагна погиб, — отозвалась Кэтти-бри.
Реджис удивился ее осведомленности.
— Плохие новости среди дворфов распространяются быстрее, — объяснила она.
Они немного помолчали, вспомнив павших героев и помолившись про себя за них.
— Ты думаешь, дальше будет лучше? — спросил он.
— Нет, — спокойно ответила девушка, и хафлинг вздрогнул. Не такого ответа он ожидал от оптимистки Кэтти-бри. — Разве нам было легко в войне за Мифрил Халл, даже когда мы загнали полчища Мензоберранзана обратно в Подземье? Каждая война оставляет шрамы, которые долго ноют. Иногда всю жизнь.
Реджис с минуту размышлял над ее словами, кивнул, соглашаясь.
— Обальд бьет больно, — сказал он. — Бренор будет счастлив, когда голова этой твари поднимется на копье перед западными воротами.
— Но перемены не всегда к худшему… — проговорила Кэтти-бри.
— Здесь Торгар со своими ребятами, — быстро вставил Реджис. — И связь с Фелбарром работает как никогда прежде!
— Да, — сказала женщина, — Иногда трагедии служат сигналом для тех, кто идет позади, и они меняют свой путь, понимая, что давно должны были ступить на другую тропу, но не находили в себе смелости сделать это.
Тон ее голоса и отстраненный взгляд дали понять хафлингу, что образ ее мыслей изменился. Это уже не та Кэтти-бри, какой она была до ранения, и всем им — а, прежде всего, ей самой — придется научиться понимать эту знакомую незнакомку.
— Мы пошлем разведчиков по дымоходам, — сказал Реджис. — Может, удастся что-нибудь разузнать о Дзирте.
При упоминании этого имени у Кэтти-бри дернулась щека. Этого было достаточно, чтобы Реджис понял: он задел чувствительную струну.
Хафлинг поспешил сменить тему. С чего он вдруг решил заговорить о Дзирте, когда никто ничего не знает наверняка, хотя надежды у всех одни и те же? Реджис заговорил о грядущих лучших днях, о неминуемом поражении Обальда и его тупых орков и о добрых временах с храбрыми дворфами Мирабара, новыми членами их клана. Он рассказал о Треде из Цитадели Фелбарр; об Айвене и Пайкеле и храме Парящего Духа, откуда пришли братья, расположенном высоко в горах Снежные Хлопья над озером Импреск. Когда все закончится, им всем следует еще раз посетить эти изумительные места, говорил Реджис, и навестить Кэддерли и Данику.
Так за болтовней незаметно протек целый час. Наконец раздался резкий стук в дверь, и в комнату ввалился Бренор.
— Вести из Фелбарра, — объявил он, не позаботившись даже поздороваться. — Гонцы Жаконрея вернулись сообщить о выступлении Эмеруса Боевого Венца?
— Они прибудут через восточные туннели? — спросил Реджис. — Мы должны оказать королю достойный прием.
— Сейчас не до жратвы. Пузан, — ответил Бренор. — И вовсе не через туннели. Король Эмерус ведет своих ребят поверху. Его войско движется маршем к Сарбрину. Их авангард уже ставит лагерь на западном берегу.
— Ты откроешь восточные ворота? — спросила Кэтти-бри.
— Мы пересечем ущелья Гарумна, — отозвался Бренор, имея в виду широкий провал, отделяющий восточную часть Мифрил Халла. — Мы ударим по оркам так, что они у нас попрыгают в реку, только бы оказаться подальше от ворот Мифрил Халла!