Была на свете одна маленькая деревня, и жили в ней папа с мамой. Шло время, и, как это обычно бывает, родились у них мальчик-крепыш, а затем девочка-паинька.
И, как это тоже бывает, в сердца родителей вкрался какой-то холод, словно воспоминания о давних, нехороших временах. Как будто бы поднялся занавес, и появился злой колдун.
- Ха, - кричал он, - я злой колдун! Я накличу болезнь! Разобью злобное зеркало, а осколки метну в вас!
- Что случится, если эти осколки попадут в сердца людей? - вопрошал его ученик.
- Запомни мои слова, - шипел колдун, - я не бросаю их на ветер. Сердца людей замерзнут, все будут злыми и противными...
-...бесчувственными и жестокими, - вторил ему ученик. - Любовь исчезнет из мира...
-...и злость разрушит его, - ухмылялся колдун.
- Ха, ха, ха, - злобно смеялись оба.
Итак, папа Воробьев начал ходить в кабак и там «решать» свои проблемы - его неудовлетворенность выходила наружу.
Мама Воробьева «решала» свои проблемы внутри - она все время плакала и излишне усердствовала в работе по дому. Поскольку это было лишь частичное «решение» проблем, нерешенная часть их все увеличивалась. Дома множились склоки и ссоры, то есть следствие неконструктивной критики и нарастающей скованности в общении. Результаты не заставили себя долго ждать и вскоре сказались на детях. Давление на их мысли и чувства возрастало.
Мальчик-крепыш этого не выдержал, и душевное давление выпустил наружу - начал «беситься». Пошли разговоры: «Воробьев? А, это известный хулиган, гроза всей школы, таких мы знаем...»
Будучи на несколько лет старше, он «проложил дорогу» сестре. И как только девочка-паинька пришла в первый класс, ее уже ждал коллектив предубежденных учителей. Всех остальных детей называли по имени - Анечка, Кларочка, Яночка. Только она всегда была Воробьевой - девочкой из неблагополучной семьи, сестрой известного хулигана.
Куда ей деть всю накопленную деструктивную энергию злости, неудовлетворенности, жалости, грусти?
Девочка-паинька отличается от своего брата-крепыша. Она не выплескивает энергию наружу, а копит ее внутри. Напряжение мыслей, чувств и ощущений в голове нарастает, и вот голова уже похожа на кипящий чайник. Когда и где случится взрыв? Она со всех сторон герметично закрыта, замкнута, и нигде нет вентилей, чтобы ослабить давление, пожаловаться кому-нибудь. Тем временем ее страдания накапливаются, и взрыв уже неизбежен. Где - уже понятно. Это случится в голове. Остается когда и как. Что будет последней каплей?
Родители разводятся. Что будет с ней дальше? Ей уже 14 лет. Когда наступит взрыв? Сейчас! «...Пациентка Воробьева... привезена каретой "скорой помощи"... без сознания... подозрение на эпилептический приступ типа... после обследования неврологом... выписан содантон...»
Вот и все. Доктор выписал содантон и продолжал выписывать его с тех самых пор 15 (прописью: пятнадцать) лет. И даже когда он кончился, его покупала мать и отсылала дочери туда, где она училась, ведь «такое лекарство просто нельзя прекратить принимать...».
Какое «такое» лекарство? Я открываю медицинский справочник. Содантон имеет следующие побочные эффекты: нейротоксические, преимущественно мозжечковые изменения - нарушение координации, равновесия при ходьбе, ухудшение зрения, нарушения речи, дрожь, головная боль, галлюцинации, головокружения, рассеянность, нарушения функций кроветворной системы (лейкопения, гранулоцитопения или агранулоцитоз, тромбозы, мегалобластическая анемия), нарушение деятельности почек или печени, гиперплазия (опухание) десен, усиление волосяного покрова, лимфоденопатия, гипергликемия. При длительном приеме - нарушение метаболизма кальция - остеопатия, атрофия костных тканей, размягчение костей, развитие рахита... Этот препарат даже проходит сквозь плацентарный барьер и проникает в материнское молоко. У грудного ребенка он может вызвать сонливость, усталость, тошноту, озноб, сыпь, нарушения в крови.
Наша Воробьева - девочка-паинька - попала под крыло «классической научной, единственно возможной у нас в стране медицины», ее записали в эпилептики и прописали лекарства. Все как полагается. Lege artis - по правилам врачебного искусства.
К клейму принадлежности к семье Воробьевых, которое она несла 14 лет, прибавилось еще клеймо эпилептички на ближайшие пятнадцать лет.
Она должна ежедневно принимать порошки, ходить на контроль, она боится улыбнуться, потому что у нее распухли десны. Со страхом она наблюдает, как по всему ее телу растут волосы, она не может водить машину, она боится высоты, потому что не уверена в себе, она боится завязывать отношения с мужчинами, потому что не станет хорошей женой. Что она может предложить? Что она Воробьева, что она эпилептичка, больная и что она боится иметь детей, потому что думает, что они будут больными с рождения, так как она принимает очень много лекарств...
Бегут годы. Теперь Воробьева красивая, она закончила институт, она работящая, скромная девушка, и, когда осмеливается, то очень приятно улыбается. Но она «не знает» всего этого или боится это знать. Она боится людей, потому что они причинили ей много вреда. Она боится себя, поскольку уже не ощущает себя в своем теле из-за такого количества лекарств.
Она начинает понимать, что так дальше нельзя. Она знает, что по-старому жить не хочет, но не знает, как жить по-новому. Ей нужен совет, и «случайно» ей попадает в руки журнал «Регенерация», где она читает мою статью. Сначала она боится, потом ей стыдно, затем она преодолевает себя. И в один прекрасный день Воробьева сидит передо мной, испуганная и неуверенная в себе.
Она рассказывает о своей болезни - пятнадцать лет диагноза «эпилепсия». Это неизлечимая болезнь. Кто это сказал? «Доктор!» И как это произошло? «Когда я в первый раз открыла глаза, лежа на белой койке в больнице, доктор спросил меня, что болит, не прикусила ли я язык, и потом мне пятнадцать лет давали содантон».
Так, давайте-ка вернемся к тому времени, когда вам было 14.
Тебе опять 14 лет, а я совсем другой доктор и спрашиваю тебя о том, о чем тот доктор забыл спросить: «Что тебя терзает?»
И Воробьева, наверное, впервые в жизни столкнувшаяся с настоящим интересом к тому, что творится в ее маленькой больной душе, начинает рассказывать историю, которую вы уже знаете.
Знаете, что стало той последней каплей, которая и вызвала срыв? В тот день Воробьева сдавала экзамены в колледж в большом городе - она могла показать им всем, что она хорошая, в ее груди теплилась надежда вырваться из семьи в большой мир, который, наверное, будет другим - более справедливым. Она так мечтала сделать это, но так испугалась этого большого мира, этой хаотической круговерти надежд и безнадежности, что все сразу никак не могло уложиться в ее голове.
Она сделала все, что было в ее силах, однако, придя домой, поняла, что не сдала экзамен. В отчаянии забывшись сном, она проснулась уже на белой койке в больнице. А там доктор забыл спросить, что ее терзает. И мне становится ясно, что она нравится мне все больше и я сделаю все, чтобы она поверила в то, что и она, Воробьева, может быть здоровой и счастливой. А пока она дрожит и боится - для нее всего этого слишком много. Это еще птенчик.
Вы когда побудь видели маленьких, покрытых пушком воробышков в гнезде? Красота! Но как объяснить этой хрупкой, трепещущей красоте, что я не причиню ей вреда? Она уже понимает, что лекарства, которые она принимала, вовсе не были лекарствами. Но как поверить, если целых пятнадцать лет ей твердили, что она не может от них отказаться, если не хочет спровоцировать приступ, а ведь она так боится приступов. Она уже боится веры, надежды, любви...
Как убедить представителей официальной медицины, которые заботились о ней пятнадцать лет, что альтернативно мыслящий врач или лекарь знает, как излечить человека от эпилепсии. Как объяснить всё представителям официальной медицины или пациентам? В одном из многочисленных ток-шоу?
Долгие годы я пытался убедить эту «индустрию академической медицины», а сейчас пытаюсь убеждать только «воробушков».
Ну, дружище, что бы вы мне посоветовали? Только быстро - на следующей неделе Воробьева приходит на прием. По телефону у нее был такой веселый голос. Вы тоже радуетесь за нее?