И это был корабль Валентина, Саймон на коленях Джейса, кровь на его губах и рубашке, и кровь на горле Джейса, и открытый портал в Идрис, и обветренное лицо Ходжа, Саймон и Клэри снова, Клэри рисует Печать Каина ему на лоб. Морин, и ее кровь на полу, и ее маленькая розовая шляпа, и крыша в Манхэттене, где Лилит возродила Себастьяна, и Клэри передала ему золотое кольцо через стол, и Ангел поднимался из озера перед ним, и он целовал Изабель.
Все воспоминания Саймона, его воспоминания о магии, его воспоминания обо всех них, они вытягивались и закручивались в моток. Это сияло, как бело‑золото, как небесный свет. Вокруг стоял звук, как надвигающаяся буря, но Клэри едва слышал его. Она протянула руки, умоляя, хотя она не знала, кого она умоляла.
– Пожалуйста… – Она чувствовала руки Джейса напряглись вокруг нее, а затем край шторма поймал ее. Она поднялась в воздух, несясь прочь. Она видела, что каменная комната уменьшалась с ужасной скоростью, и шторм взял ее крики о Саймоне и превратил их в звук, похожий на рваный ветер. Руки Джейса упали с ее плеч.
Она была одна среди хаоса, и на мгновение она подумала, что Асмодей солгал им, что не было выхода, и они были обречены навсегда пребывать в этой неизвестности, до тех пор, пока не умрут.
А потом земля приблизилась. Она увидела жесткий мраморный с золотыми прожилками пол Зала Соглашений, прежде чем она врезалась в него. Столкновение было сильным, повредившим её зубы; она автоматически сгруппировалась, как ее учили, и остановилась около фонтана с русалкой в центре комнаты.
Она села и оглянулась вокруг. Комната была наполнена абсолютно молчащими, внимательно разглядывающими лицами, но это не имело значения. Она не смотрела на незнакомцев. первым она увидела Джейса, он приземлился в позе, готовой к сражению. Она увидела, как расслабились его плечи, когда он оглянулся вокруг и понял, что они были в Идрисе, и война закончилась. Там был Алек; его рука все еще находилась в руке Магнуса. Магнус выглядел больным и измученным, но все же живым.
И здесь была Изабель. Она была совсем недалеко от Клэри, всего в футе от нее, может чуть дальше. Она уже была на ногах, осматривая комнату один, второй и, в отчаянии, в третий раз.
Все они были здесь, все, за исключением одного.
Она взглянула на Клэри, её глаза блестели от слёз.
– Саймона здесь нет, – сказала она. – Он действительно пропал.
Молчание, державшие в своих руках сборище Сумеречных охотников, казалось, разрушилось взрывной волной: внезапно появились нефилимы, бегущие к ним. Клэри увидела свою мать и Люка, Роберта и Маризу, Алину и Хелен, даже Эмма Карстаирс, продвигалась, чтобы обнять их, исцелить их, помочь им.
Клэри знала, что они хотели как лучше. что они бежали на помощь, но она не чувствовала облегчения. Её ладонь крепко сжимала золотое кольцо, она свернулась калачиком на полу и наконец то позволила себе заплакать.
ЗОВИ ЭТО МИРОМ
– Кто теперь будет представлять интересы Фейри? – спросила Джиа Пенхаллоу.
Зал Соглашений был увешан синими знаменами победы. Они выглядели как кусочки неба. На каждой из них была золотая руна триумфа. Это был ясный зимний день, и свет проникал сквозь окна и мерцал между длинными рядами стульев, которые были установлены перед помостом в центре зала, где Консул и Инквизитор сидели за длинным столом.
Сам стол был украшен золотом и синим цветом: массивные золотые подсвечники, которые практически закрывали Эмме вид на представителей Нижнего мира: Люка, представляющего оборотней; на молодую женщину, присутствовавшую от лица вампиров Лили и на самого известного среди всех‑ Магнуса Бейна, представителя магов.
Место представителя Благого народа не было занято. Из числа сидящих в зале медленно поднялась молодая женщина. Ее глаза были полностью голубые, даже белок, а ее уши были заострены как у Хелены.
– Я Кейли Уайтуиллоу, – сказала она. – Я буду представлять Благой двор.
– Для благих целей? – спросила Джиа; ее перо летало над бумажным свитком.
Кейли потрясла головой, ее губы сжались. Шепот пробежал через комнату. При всей яркости плакатов, было напряженное, а не радостное настроение. В ряду сидений напротив Блекторнов сидели Лайтвуды: Мариза с прямой спиной, рядом с ней Изабель и Алек, их темные головы согнулись вместе, когда они перешептывались. Джослин Фейрчайлд сидела рядом с Маризой, но не было не единого знака присутствия Клэри Фрей и Джейса Лайтвуда.
– Неблагой народ отказался от представителя, – сказала Джиа, записывая это своей ручкой. Она посмотрела поверх своих очков на Кейли. – Какие новости вы принесли нам с Благого двора? Они принимают наши условия?
Эмма услышала Хелену с другого конца их ряда, она сделала глубокий вдох. Дрю, Тави и близнецы были слишком молоды, чтобы присутствовать на собрании, технически, никто моложе восемнадцати лет не мог присутствовать, но для них было совершено специальное рассмотрение, так же как и для Джулиана, который был непосредственно затронут в том, что стало называться Темная война.
Кейли стала проходить между рядами стульев, двигаясь прямо к помосту. Роберт Лайтвуд поднялся на ноги.
– У вас должно быть разрешение, чтобы обращаться к Консулу, – сказал он своим хриплым голосом.
– Разрешение не дано, – сказала Джиа. – Оставайся на месте, Кайли Уайтвиллоу. Я прекрасно тебя слышу.
Эмма почувствовала прилив жалости к девушке фейри, все смотрели на нее взглядом острым как ножи. Все кроме Алины и Хелен, которые сидели вместе, тесно прижавшись, держа друг друга за руки, их костяшки побелели.
– Благой двор просит помилования, – сказала Кейли, сложив перед собой свои тонкие руки. – Требования, которые вы выдвинули – слишком суровы. У Фейри всегда была своя верховная власть, свои короли и королевы. У нас всегда были воины. Мы древний народ. То, что вы требуете‑ полностью разрушит нас.
Тихий ропот пронесся по залу. Это был не дружелюбный шум. Джиа подобрала бумаги, лежащие перед ней на столе.
– Должны ли мы их пересмотреть? – спросила она. – Мы хотим, чтобы Фейри взяли ответственность за потерянные жизни и ущерб, причиненный Охотникам и Нижнему миру в Темной войне.
– Благой народ должен быть ответственен за цену перестройки разрушенных районов, за восстановление Претора Люпус на Лонг айленд и за перестройку всего, что было разрушено в Аликанте. Вы будете платить своими богатствами за это. Так же как и за Охотников, которых вы забрали у нас.
– Если вы имеете в виду Марка Блекторна, то его забрала Дикая Охота, – сказала Кейли. – Они не попадают под нашу юрисдикцию. Вам самими придется вести с ними переговоры, мы не будем мешать этому.
– Он не был единственным, кого забрали у нас, – сказала Джиа. – Есть то, что не подлежит никакому возмещению – потеря жизней, понесенная Сумеречными Охотниками и оборотнями в бою, потеря тех, кто был оторван от нас Адской Чашей.
– Это был Себастьян Моргенштерн, а не Двор, – Кайли запротестовала. – Он был Сумеречным Охотником.
– И вот почему мы не наказываем вас за войну, которую вы бы неизбежно проиграли, – холодно произнесла Джиа. – Вместо этого мы настаиваем на том, чтобы вы расформировали свои армии, больше не будет воинов Благого народа. Вы больше не сможете носить оружие. Любой фейри, носящий оружие без разрешения Конклава будет убил на месте.
– Условия слишком жестоки, – запротестовала Кейли. – Благой народ не может подчиняться им! Если мы останемся без оружия, то мы не сможем защищать себя!
– Тогда мы проголосуем, – сказала Джиа, откладывая бумаги. – Любой из вас, кто считает, что требования, направленные в сторону Благого народа нечестны, пожалуйста, выскажитесь.
Ответом было долгое молчание. Эмма могла видеть взгляд Хелены, пробегающий по залу, ее рот был сжат по бокам; Алина крепко держала ее за запястье. Наконец, раздался звук отъезжающего стула, эхом раздавшийся в тишине, и одинокая фигура поднялась.
Магнус Бейн. Он был все еще бледен после происшествия в Эдоме, но его зелено‑золотые глаза ярко горели, и Эмма могла видеть их через весь зал.
– Я знаю, что история примитивных не представляет большой интерес для большинства Сумеречных Охотников, – сказал он. – Но было время до Нефилимов.
Во времена, когда Рим сражался с Кафрагеном, после многочисленных войн он победил. После одной из битв Рим потребовал, чтобы Кафраген платил им дань, чтобы Кафраген отказался от своей армии и чтобы земли Кафрагена были засеяны солью. Историк Тацит сказал римлянам, что они создают пустыню и называют это миром.
Он повернулся к Джии.
– Кафрагеняне никогда не забывали об этом. Их ненависть к Риму вызвала еще одну войну, и она закончилась смертью и рабством. Это не был мир. Это не мир.
После этого раздался свист со стороны собравшихся.
– Возможно, мы не хотим мира, колдун! – крикнул кто‑то.
– Какое твое решение тогда? – крикнул еще кто‑то.
– Снисхождения, – сказал Магнус. – Дивный Народец уже давно ненавидел Нефилимов за их жестокость. Покажите им что‑то другое, чем жестокость, и вы получите нечто иное, чем ненависть в ответ!
Снова раздался шум, но в этот раз громче; Джиа подняла руки, и толпа затихла.
– Кто‑нибудь еще хочет высказаться за Благой народ? – спросила она.
Магунс, снова садясь на место, взглянул на других представителей Нижнего мира, но Лили ухмылялась, и Люк смотрел вниз, зафиксировав свой взгляд на столе. Всем было известно, что его сестра была первой, кого обратил Себастиан Моргенштерн, что многие волки из Претора были его друзьями, включая Джордана Кайла, но на его лице было сомнение.
– Люк, – сказал Магнус тихим голосом, который все равно эхом разразился по залу, – Пожалуйста.
Сомнение исчезло. Люк мрачно покачал головой.
– Не проси того, чего я не могу дать, – сказал он. – Весь Претор был убит, Магнус. И как представитель оборотней, я не могу выступать против того, чего они все хотя. Если я это сделаю, они встанут против Конклава, и ничего не будет достигнуто таким путем.
– Тогда вот что, – произнесла Джиа. – Говори Кейли Уайтуиллоу. Ты согласна с условиями, или между нами будет война?
Девушка фея склонила голову. – Мы согласны с условиями.
Собрание зааплодировало. Только некоторые не хлопали: Магнус, ряд Блекторнов, Лайтвуды и сама Эмма. Она была слишком занята, наблюдая за Кейли, которая уже садилась. Ее голова, может, и покорно склонилась, но ее лицо выражало гнев.
– Значит закончили, – четко сказала Джия. – Теперь мы может приступить к обсуждению…
– Подождите, худой Сумеречный охотник с темными волосами поднялся на ноги. Эмма не смогла узнать его. Он мог быть кем угодно. Картрайт? Понтмерси? – Вопрос о Марке и Хелен Блекторн остался открытым.
Хелен закрыла глаза. Она была похожа на человека, который наполовину ожидает обвинительного приговора в суде, и наполовину надеется об отсрочке, и это был момент, когда обвинение обрушилось на нее.
Джия перестала писать. – Что ты имеешь ввиду, Балог?
Балог выпрямился.
– Уже был разговор о том, что силы Моргенштерна проникли в Лос‑Анджелеский Институт слишком легко. У обоих Блекторнов в венах течет кровь фейри.
Мы знаем, что мальчик уже присоединился к Дикой Охоте, так что он не с нами, но и девушка не должна быть среди Сумеречных охотников. Это не прилично.
Алина вскочила на ноги. – Это смешно! – Выплюнула она. – Хелен Сумеречный охотник, она одна из нас! В ней течет кровь Ангела и вы не можете не обращать на это внимания!
– И кровь фейри, – сказал Балог. – Она может врать. Мы уже попались на этот трюк, однажды, к сожалению. Я предлагаю лишить ее Рун.
Люк опустил руки на стол с громким хлопком. Магнус склонился вперед и закрыл свое лицо руками, его плечи поникли.
– Девушка ничего не сделала, – сказал Люк. – Вы не можете наказывать ее из‑за случайности, произошедшей при ее рождении.
Эти случайности делают нас теми, кто мы есть, – сказал Балог упорно. – Вы не можете отрицать наличие крови фейри в ней. Вы не можете отрицать, что она может лгать. Если снова дело дойдет до войны, кому будет принадлежать ее преданность?
Хелен поднялась.
– Тому же, кому и сейчас, – сказала она. – Я боролась в Бюррене, на Цитадели, в Аликанте, чтобы защитить свою семью и защитить Нефилимов. Я никогда не давала поводов ставить под сомнение свою преданность.
– Это и происходит, – сказал Магнус, подняв лицо. – Разве вы не видите, что это начинается снова?
– Хэлен права, – сказала Джиа. – Она не сделала ничего плохого.
Другая Сумеречная охотница поднялась на ноги: женщина с темными волосами, собранными в пучок. – Прошу прощения, Консул, но вы не объективны, – произнесла она.
– Мы все знаем, что ваша дочь состоит в отношениях с девушкой‑фэйри. Вам следует отказаться от участия в обсуждении.
– Хелена Блекторн необходима, миссис Седжвик, – сказала Диана Врейбёрн, вставая. Она смотрела возмущенно; Эмма вспомнила ее Зале Соглашений, то как она старалась добраться до Эммы, чтобы помочь ей. – Ее родителей убили; у нее есть пять братьев и сестер, о которых нужно заботиться.
– Она не необходима, – отрезала Седжвик. – Мы заново открываем Академию – дети могут пойти туда, иди они будут разделены между разными Институтами.
– Нет, – прошептал Джулиан. Его руки были зажаты в кулаки на его коленях.
– Абсолютно нет, – крикнула Хелен. – Джия ты должна…
Джиа встретилась с ней взглядом и кивнула, медленно, неохотно.
– Артур Блекторн, – произнесла она, – пожалуйста, встаньте.
Эмма почувствовала, как Джулиан за ней замер, когда мужчина скрытый в толпе, встал. Он был невысок, бледный и уменьшенный вариант отца Джулиана, с редкими коричневыми волосами и с глазами Блекторнов, наполовину скрытыми за очками. Он тяжело оперся на трость, с дискомфортом, причиненным травмой, которая, как она думала. произошла давно.
– Я бы хотела подождать до конца собрания, чтобы дети смогли познакомиться со своим дядей как следует, – сказала Джиа. – Я вызвала его сразу после новостей об атаке на Лос‑Анджелеский Институт, конечно, но он был ранен в Лондоне. Он прибыл в Идрис этим утром, – она подала знак, – мистер Блекторн, вы можете представиться.
Округлый человек приятным лицом и выглядел очень неловко, так как на него уставилось так много людей.
– Я – Артур Блэкхорн, брат Эндрю Блэкхорна, – сказал он.
У него был британский акцент; Эмма всегда забывала, что отец Джулиана был по происхождению англичанин. Он потерял свой акцент годы спустя.
– Я перееду в Лос‑Анжелесский институт так скоро, как это возможно и возьму с собой моих племянниц и племянников со мной. Дети будут под моей защитой.
– Это на самом деле твой дядя? – тихо спросила Эмма, пялясь.
– Да, это он, – ответил Джулиан, явно взволнованный. – Это просто… Я надеялся… Я имею ввиду, я действительно начал думать что он не появится. Я…Я предпочел бы, чтобы Хелен приглядывала за нами.
– Я уверен, что мы все безмерно рады, что вы присмотрите за детьми Блекторна, – сказал Люк, – Хелен одна из них. Вы хотите сказать, что беря на себя ответственность за младших братьев и сестер, вы согласны с тем, что ее Знаки должны быть удалены?
Артур Блэкхорн выглядел ужасно. – Совершенно нет, – он сказал. – Мой брат возможно не мудрец… безалаберный
… но все данные показывают, что дети Сумеречных охотников являются Сумеречными охотниками. Как говорится, ut incepit fidelis sic permanet.
Джулиан скатился в своем кресле. «Так много латинского,» пробормотал он. «Так же, как у папы.»
– Что это значит? – спросила Эмма.
– Она начинает верной и заканчивает верной – что‑то вроде этого, – глаза Джулиана заморгали, оглядывая комнату; все бормотали и смотрели. Джиа приглушенно переговаривалась с Робертом и представителями Нижнего мира. Хелен все еще стояла, но выглядела так, будто Алина все еще держит ее.
Группа обвиняющих распалась, и Роберт Лайтивуд вышел вперед. Его лицо было мрачным. – Вопрос от том, что отношения Джии и Хелен Блэкхорм повлияют на ее решения, не обсуждается, она дает самоотвод, – сказал он.
– Остальные из нас решили, что Хелен 18 лет, это возраст, когда многие молодые сумеречные охотники отправляются в другие институты, чтобы изучить их пути, она будет размещена на острове Врангеля для обучения подопечных.
Как долго? – спросил Балог немедля.
– На неопределенный срок, – сказал Роберт, и Хелен опустилась на стул, а Алина рядом с ней, на ее лице была маска скорби и шока. Остров Врангеля, возможно, был резиденцией всех, кто когда либо защищал мир, это престижная должность во многом, но так же это крошечный остров в замороженном Арктическом море к северу от России и за тысячи километров от Лос Анджелеса.
– Это достаточно хорошо для вас? – спросила Джиа холодным голосом, – мистер Балог? Мисс Седжвик? Должны ли мы проголосовать за это? Те, кто согласен с тем, чтобы отправить Хелен Блекторн на остров Врангеля, пока ее верность не определиться, скажите «да».
Хор «да» и тихий хор «нет» раздался в зале. Эмма ничего не сказала, так же как и Джулиан; они оба были слишком молоды, чтобы голосовать. Эмма нашла руку Джулиана и крепко сжала ее; его пальцы были как лед. Он был похож на того, кто был ранен столько раз, что они уже не хотели вставать. Хелен тихо рыдала на плече Алины.
– Остался вопрос о Марке Блакторне, – сказал Балог.
– Какой вопрос? – Потребовал Роберт Лайтвуд, его голос звучал раздраженно. – Мальчик был взят Дикой Охотой! Маловероятно, что мы можем вести переговоры и договориться о его освобождении, разве мы не должны беспокоится об этом?
– Вот именно, – сказал Балог. – Пока мы не ведем переговоры о его выпуске, проблема остается. Мальчику будет лучше с себе подобными, в любом случае.
Круглое лицо Артура Блэкторна побледнело.
– Нет, – сказал он. – Мой брат не хотел бы этого. Он хотел бы, чтобы мальчик был дома, со своей семьей. Он указал на места где сидели Эмма, Джулиан и остальные. – У них итак отняли слишком много. Как мы можем отнять еще больше?
– Мы защищаем их, – отрезала Седжвик. – От брата и сестры, которые только предадут их со временем, когда осознают, принадлежит ли их верность Двору. Все, кто за то, чтобы поиски Марка Блекторна были прекращены, скажите «да».
Эмма подошла к Джулиану, когда он склонился вперед на своем кресле. Она неловко держалась за его сторону. Все его мышцы были жесткими, такими жесткими, как железо, будто он готовил себя для падения или удара. Хелен наклонилась к нему, шепча и бормоча что‑то, а на ее лице появились прожилки от слез.
Когда Алина наклонилась, чтобы погладить Джулиана, Эмма увидела кольцо Блекторнов на пальце Алины. Когда хор «да» разнесся по залу в ужасной симфонии, блеск кольца заставил Эмму подумать о сигнале бедствия далеко в море, где никто не мог видеть его, где не было никого, что мог бы помочь.
Если это было миром и победой, подумала Эмма, возможно, война и сражение было лучше, в конце концов.
Джейс спрыгнул со своей лошади и протянул руку, чтобы помочь слезть Клэри. – Ну вот мы и на месте, – сказал он, поворачиваясь к озеру.
Они стояли на небольшом скалистом пляже, с которым сталкивался западный край озера Лин. Это был не тот пляж, где стоял Валентин, когда вызывал ангела Разиеля; не тот пляж, где Джейс потерял свою жизнь, а потом получил ее, но Клэри не возвращалась к озеру с тех пор, и его вид все еще вызывал дрожь во всем теле.
Это было милое место, без сомнений. Озеро простиралось на большое расстояние; цвета зимнего неба, покрытое в серебре, шероховатое и рифленое, оно напоминало кусок металлической бумаги, которую то сворачивало, то разворачивало при касании ветра. Облака были белыми, и холмы вокруг них были пусты.
Клэри пошла к краю воды. Она предложила ее матери пойти вместе с ней, попрощаться с сыном, но Джослин отказалась в последний момент, сославшись на то, что она уже давно попрощалась, и теперь настало время для Клэри. Конклав сжег его тело по желанию Клэри.
Если тело сжигают – это честь, а те, кто умер с позором, тех хоронят на перекрестке целыми и не сожженными, как мать Джейса. Сожжение – это больше, чем услуга, – думала Клэри; это был способ убедить Конклав в том, что он был мертв.
Но все же, прах Джонатана не был доставлен в обитель Безмолвных Братьев. Он никогда не станет частью Города Костей и его душа никогда не найдет свое место среди душ других нефилимов.
Он не будет похоронен с теми, кто был убит, и это, по мнению Клэри, было справедливо. Омраченных сожгли, а пепел похоронили на перекрестке рядом с Броселинд.
Там будут памятники, некрополь, чтобы вспоминать тех, кто когда был Сумеречным охотником, но не будет памятника для Джонатана Моргенштама, которого никто не хочет вспоминать. Даже Клэри желала забыть, но это было непросто.
Вода в озере была чистой с легким радужным блеском, будто пятна нефти. Она покрывала сапоги Клэри, когда та открыла серебряную коробку, которую держала.
Внутри нее был пепел, рассыпчатый и серый, испещренный с частями обугленных костей. Среди пепла лежало кольцо Моргеншернов, мерцающее и серебряное. Оно висело на цепочке вокруг шеи Джонатана, когда он был сожжен и это было единственным, что осталось нетронутым и невредимым огнем.
– У меня никогда не было настоящего брата, – произнесла она.
Она почувствовала ладонь Джейса, которая легла ей на спину, между лопаток.
– Был, – сказал он. – У тебя был Саймон. Он был для тебя братом во всех нужных смыслах. Он смотрел, как ты растешь, защищал, и боролся с тобой и за тебя, заботился о тебе всю твою жизнь. Он был тем братом, которого ты выбрала сама. Даже если его…больше нет, никто и ничто не сможет у тебя отнять это.
Клэри глубоко вздохнула и бросила коробку вдаль насколько могла. Она летела далеко, над радужной водой, черные пепел образовал дугу позади него, как шлейф реактивного самолета, и кольцо упало вместе с ним, вращаясь снова и снова, посылая серебряные искры, когда оно падало и падало и исчезло под водой.
– Ave atque vale, сказала она, говоря полные строки древней поэмы. – Ave atque vale in perpetuum, frater. Здравствуй и прощай навсегда, мой брат.
Ветер у озера был холодным; она почувствовала это на ее лице, лед на щеках, и только тогда она поняла, что плакала, и что ее лицо было холодным, потому что было мокрым от слез. Она удивлялась, с тех пор как узнала, что Джонатан был жив, почему ее мать плакала в день его рождения каждый год.
Зачем плакать, если она ненавидела его? Но Клэри поняла теперь. Ее мать оплакивала ребенка, которого у нее никогда не было, мечтая о сыне, представляя, как бы он выглядел.
И она плакала из‑за горького шанса, который уничтожил этого ребенка, прежде чем тот был рожден. И так же, как Джоселин много лет назад, Клэри стояла возле Смертельного Зеркала и оплакивала своего брата, которого она никогда не имела, мальчика, которому никогда не был дан шанс жить.
И она так же оплакивала всех, кто погиб в Темной Войне, и она оплакивала мать и ее потерю, и она оплакивала Эмму и Блэкторнов, напоминая себе, как они боролись со слезами, когда она рассказывала им, что видела Марка в тоннелях Фэйри, а сейчас он принадлежал Охоте, и она оплакивала Саймона и дыру в ее сердце, где когда‑то был он, и то, как она будет скучать по нему каждый день своей жизни до самой смерти, и она оплакивала себя и изменения, которые произошли в ней, потому что иногда даже шанс на что‑то лучшее может чувствоваться, как маленькая смерть.
Джейс тихо стоял рядом, держа Клэри за руку, пока она плакала, пока прах Джонатана, наконец, не скрылся без следа под водной гладью.
– Не подслушивай, – сказал Джулиан.
Эмма посмотрела на него. Хорошо, так она могла услышать громкие голоса через плотное дерево офисной двери Консула, сейчас закрытые, но с трещинами. А может быть, она склонялась к двери, мучаясь фактом, что она могла слышать голоса, могла почти понять их, но не совсем. Ну и что? Разве не лучше знать вещи, чем не знать их?
– И что? – произнесла она Джулиану, который уставился на нее, подняв брови. Джулиан не очень любил правила, но он подчинялся им. Эмма считала, что правила созданы, чтобы их нарушать, ну или избегать в крайнем случае.
Плюс, ей было скучно. Они привели к дверям стражника, одного из членов Совета, который, на самом деле, стоял в конце длинного коридора, протянувшегося почти по всей длине Гарда.
Гобелены висели по всему офисному проходу, потертые на протяжении стольких лет. Большинство из них показывали сцены с истории Сумеречных Охотников – как Ангел поднимается с озера вместе с Орудиями Смерти, как Ангел дает Серую Книгу Джонатану Сумеречному Охотнику, Первое Соглашение, Битву в Шанхае, Совет в Буэнос‑Айресе.
Здесь был еще один гобелен, совершенно новый, изобращающий Ангела, поднимающегося из глубин озера, но на этот раз без Орудий Смерти. Блондин стоял на берегу озера, а возле него, почти незаметная, была хрупкая девушка с рыжими волосами, держащая стило…
– Однажды здесь будет гобелен и о тебе, – сказал Джулс.
Эмма резко перевела взгляд на него.
– Ты должен совершить нечто действительно грандиозное, чтобы заслужить гобелен о себе. Например, выиграть войну.
– Ты можешь выиграть войну, – уверено сказал он. Эмма чувствовала, как что‑то сжимается вокруг ее сердца. Когда Джулиан посмотрел на нее так, будто она была ослепительной и удивительной, это сделало ее боль‑от‑потери‑родителей в ее сердце немного менее беспокоящей. Было что‑то в том, чтобы иметь кого‑то, кто заботится о тебе так, что заставляет тебя не чувствовать себя совершенно одинокой.
Если они не решат разделить ее и Джулиана, конечно. Ее переезд в Идрис, или в какой‑то другой Институт, где она должна была найти дальних родственников – в Англию, Китай или Иран. Вдруг, в панике, она достала ее стило и нарисовала звуковую руну на ее руке, прежде чем приставить ее ухо к деревянной двери, игнорируя взгляды Джулиана.
Голоса сразу стали четче. Первой она узнала Джию, а затем через секунду второго: Консул разговаривала с Люком Гэрровэйем..
– …Захария? Он больше не действующий Сумеречный охотник, – сказала Джиа. – Он уехал сегодня, ещё до встречи, сказав что у него были некие дела, которые нужно разрешить, а также срочная встреча в Лондоне, в начале Января – что‑то, что он просто не может пропустить.
Люк пробормотал что‑то в ответ, но Эмма не слышала. Она не знала, что Захария уехал. Она хотела иметь возможность поблагодарить его за помощь, которую он оказал им во время ночного боя. И спросить его, откуда он узнал, что ее второе имя было Корделия.
Она прижалась ближе к двери, и услышала часть фразы Люка:
– …должен сказать вам, во‑первых, – говорил он, – Я планирую уйти в отставку в качестве представителя. Майя Робертс займет мое место.
Джия удивленно выдохнула:
– Разве она не слишком молода?
– Она очень способна, – ответил Люк, – Она вряд ли нуждается в моем одобрении.
– Нет, – согласилась Джия. – Без ее предупреждения об атаке Себастьяна, мы бы потеряли гораздо больше сумеречных охотников.
– И как для вожака Нью‑йоркской общины для нее важнее быть представителем оборотней здесь, чем для меня, – он вздохнул. – Кроме того, Джия, я потерял свою сестру. Джослин потеряла своего сына снова. И Клэри еще опустошена из‑за того, что произошло с Саймоном. Я хотел бы быть вместе со своей дочерью.
Джия несчастно вздохнула:
– Может быть, мне не следовало разрешать ей попробовать позвонить ему.
– Она должна была знать, – сказал Люк. – Это большая потеря. Она должна примириться с ней. Она горюет. Я хотел бы быть вместе с ней, чтобы помочь ей пройти через это. Я хотел бы жениться. Я хотел бы быть там вместе со своей семьей. Мне необходимо отлучиться.
– Хорошо, конечно же, я даю свое согласие, – сказала она. – Хотя мне бы пригодилась твоя помощь в возрождении академии. Мы потеряли так много. Погибло так много нефелимов. Мы должны выйти в реальный мир, найти тех, кто может переродиться, учить и тренировать их. Будет много работы.
– И многие помогут Вам в этом, – голос Люка остался непреклонным.
Джиа ответила:
– Не бойся, я пригласила Майю. Бедный Магнус, окружен одними женщинами.
– Я сомневаюсь, что он будет возражать или заметит это, – сказал Люк. – Хотя, я должен сказать, что он был прав, Джия. Отказ от поиска Марка Блэкторна, отправка Хэлен Блэкторн на остров Врангеля – это была бессмысленная жестокость.
Наступила пауза, а потом:
– Я знаю, – сказала вполголоса Джиа. – Ты думаешь, что я не знаю, что мне делать со своей собственной дочерью? Но давай Хелен остаться – я видела ненависть в глазах Сумеречных Охотников и я испугалась за Хелен. Испугалась за Марка, а ведь мы должны были позаботится о том, чтобы найти его.
– Ну, я видел опустошение в глазах детей Блекторнов, – сказал Люк.
– Дети радуются жизни.
– Они потеряли своих брата и отца, и теперь ты оставляешь их на воспитание дяде, с которым они виделись лишь пару раз…
– Они узнают его; он хороший человек. Диана Врейбёрн тоже выдвигала свою кандидатуру на роль их опекуна, и я склонна дать согласие. Она была впечатлена их храбростью.
– Но она не их мать. Моя мать ушла, когда я был ребёнком, – сказал Люк. – Она стала Железной Сестрой. Клеофас. Я больше никогда не видел её. Меня вырастила Аматис. Я не знаю, что бы я делал без неё. Она была…Она всё, что у меня было.