Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 32 глава




Во-вторых, капитал уравновешивает рост удельного веса этого слоя параллельным ростом занятости в сфере малоквалифицированного труда, нередко покоящегося на доиндустриальных технологиях. Понятно, что дальнейшее увеличение удельного веса высококвалифицированных работников, занятых в значительной мере творческим трудом, ставит капитал в крайне неудобное положение – надо либо идти на дальнейшие материальные уступки, либо делиться контролем над производством.

Поэтому выход из нынешнего кризиса будет происходить, вероятнее всего, на принципиально той же технологической базе, что будет сужать спрос на новое оборудование и сделает более трудным и менее выраженным переход к оживлению и подъему.

Все это можно считать такими признаками материальной основы циклического кризиса, которые позволяют оценить его не как рядовой цикл в числе прочих, а как чреватый глубокими системными напряжениями.

И если в прежние десятилетия эти процессы сглаживались государственным регулированием, то в нынешнюю эпоху повального торжества неолиберальных стратегий это регулирование оказалось на задворках. Зато на крыльце появился иной процесс, оказавший не тормозящее, а стимулирующее влияние на развертывание процесса перенакопления капитала.

Речь идет о том, что авторы этого текста еще в конце прошлого века назвали приоритетным развитием превратного сектора.

Несколько пояснений. В своих работах последнего десятилетия мы постарались показать, что для позднего капитализма вообще и его неолиберальной фазы в особенности стал характерен перелив наиболее производительных ресурсов (человеческих, финансовых и т.п.) из сферы материального производства и того, что принято называть «человеческим развитием», в иные сферы. Это такие области, где не создается ни материальных благ, ни средств развития человеческих качеств: финансовые спекуляции и многообразные формы посреднической деятельности – раз; «индустрия досуга и в особенности отрасли масс-культуры – два; переразвитая сфера военно-промышленных расходов – три; гипертрофированно переразвитая сфера бюрократического государственного и корпоративного управления – четыре… Перечень можно продолжить, но читателю и так, мы думаем, понятно, о чем идет речь.

Во всех этих сферах (во всяком случае, с точки зрения марксистской теории, а именно ее правоту мы сейчас и стремится показать) не создается стоимости. Создаются лишь превратные формы (отсюда и имя – «превратный сектор») богатства, ложная социальная стоимость.

Как этот процесс связан с перенакоплением капитала? А очень просто: он сам по себе стал следствием фундаментального (выходящего за масштабы циклического) перенакопления капитала в «реальном секторе». Уже много десятилетий назад капитал оказался ограничен своими собственными пределами развития. Он не мог далее эффективно применятся, принося хотя бы среднюю прибыль, в отраслях, содействующих прогрессу производительных сил, человека. И он выплеснулся в превратные сферы. Этот «выплеск», с одной стороны, открыл новые сферы экстенсивной экспансии капитала, а с другой – частично «разрядил напряженность» в реальном секторе. И хотя все последние десятилетия норма прибыли в отраслях превратного сектора, как правило, превышает ту, что характерна для реального (что подтверждается все большими инвестициями в эту сферу со стороны даже производственных кампаний), последний продолжает развиваться.

Следовательно, перенакопление капитала в условиях позднего капитализма конца XX – начала XXI веков результируется едва ли не главным образом в приоритетном развитии превратного сектора, прежде всего, финансовых спекуляций и других форм спекулятивной посреднической деятельности.

Подытожим: теоретически картина перенакопления капитала в условиях приоритетного развития превратного сектора должна была бы выглядеть следующим образом. Капитал в реальном секторе встречает все большие затруднения в прибыльном вложении и все активнее устремляется в сферы финансовых спекуляций и посреднической деятельности. В этих сферах развертывается ажиотажный спрос и происходит искусственное нагнетание конъюнктуры. В надежде на ее дальнейший рост в эти области устремляются все большие капиталы, которые идут на все более и более рисковые вложения. Далее все как в классическом цикле: перегрев конъюнктуры и кризис перепроизводства, банкротства и т.п.

А теперь давайте посмотрим на процесс развертывания кризиса-2008 в эпицентре этого феномена – в США. С чего начался этот кризис? С затруднений фирм, осуществлявших по сути дела спекулятивное ипотечное кредитование (как еще можно оценить кредитование очевидно некачественных заемщиков в надежде на конъюнктурный рост цен на недвижимость?). Что стало следующим шагом в развертывании кризиса? – Банкротство финансовых корпораций. Что делается в течение последних месяцев правительством США («План Полсона»)? – Скупка «плохих долгов» (прежде всего, связанных с ипотечным кредитованием), т.е. спасение экономики от лавинообразного процесса распространения перенакопленного капитала превратного сектора на все остальные сферы экономики.

Но это еще не вся марксистская теория кризиса даже в ее самом простом изложении. Эта теория будет очевидно неполной, если мы не обратимся к анализу фиктивного капитала. Последний был исследован Марксом в III томе «Капитала», став одним из завершающих аккордов его исследования капитализма, и с той поры, превратившись в финансовый капитал, стал едва ли не господствующей формой этого производственного отношения.

 

 

Фиктивный капитал:

финансиализация как мультипликатор кризиса

 

Одна из интереснейших и относительно мало привлекающих внимание тем «Капитала» – фиктивный капитал. Показав природу кредита как средства экстенсивной и интенсивной экспансии капитала, Маркс из анализа этого явления выводит образование акционерного капитала и, как следствие, появление фиктивного капитала – капитала, который «живет» исключительно как некоторый знак возможного получения прибыли и имеет свою стоимость только как производная нескольких параметров, весьма далеких от процесса создания стоимости. Это ожидаемые дивиденды (которые лишь косвенно зависят от успешности процесса извлечения прибыли фирмой, выпустившей акции), ставка процента (т.е. параметр функционирования общественного ссудного капитала) и конъюнктура фондового рынка[315]. Все это параметры, непосредственно являющиеся субъективными, зависящие, прежде всего, от случайных соотношений и поведения рыночных агентов. Здесь характерный для рынка вообще отрыв цены от стоимости как бы «возводится в степень». Материальная основа – движение общественного абстрактного труда, стоимости – оказывается столь далека от непосредственного процесса «оценки» [фиктивного] капитала (величины капитализации), что играет уже незначительную роль. И только в период кризиса, в период, когда «будят спящую собаку» и докапываются до действительных основ, – только в этот период выясняется, что этот капитал – фиктивен. И выясняется это в совершенно очевидной и брутальной форме – резком падении котировок акций, спаде на фондовом рынке. Последний недвусмысленно говорит обладателям казавшегося огромным фиктивного капитала: ваши акции – фикция. Бумага. Некие виртуальные файлы. Это не товары. Это не стоимость. Это не капитал. Ибо «это» нельзя продать и «это» не приносит прибыли.

Итак, в рамках логики Маркса то, что сегодня называют «капитализацией фирмы», есть косвенная оценка фиктивного капитала, находящегося в собственности того или иного лица (персоны или корпорации). И этот капитал именно фиктивен. Не в том смысле, что он не реален – он вполне реален. А в том смысле, что это реальность особого рода. Этот капитал по своей природе количественно и качественно неопределенен. Он не может быть определен количественно, ибо в принципе не известно и не может быть даже приблизительно известно, какова его действительная величина, т.е. стоимость (выраженная, естественно, в денежном эквиваленте). Известна лишь постоянно изменяющаяся оценка, зависящая не от стоимости данного «товара» (товара-то как такового нет – есть лишь фиктивная производная от функционирующего капитала), а от производных второго, третьего и т.д. порядка факторов. Отрыв «капитализации» от стоимости столь велик, что он делает сомнительным и качество этого феномена как капитала: принципиально неизвестно, принесет ли он прибыль или убыток.

И именно эта неопределенность делает фиктивный капитал особенно чувствительным к кризисным явлениям.

Прошедшие после написания «Капитала» эпохи существенно изменили фиктивный капитал. Он стал основной формой финансового капитала, который превратился в господствующий вид капитала в прошлом и особенно нынешнем веках.

Эти изменения носили двоякий характер.

С одной стороны, как форма господствующего вида капитала, опирающегося на власть гигантских (распоряжающихся объемами общественного богатства, сравнимого с потенциалом средних государств) корпораций, сращенных к тому же с мощнейшими государствами мира, фиктивный капитал обрел гораздо большую устойчивость.

С другой стороны, он еще более оторвался от своей материальной основы, капитала тех сфер, где создается стоимость. Он стал виртуальным. Прежде чем дать его теоретическую характеристику, заметим, что на практике это превращение приняло вид явления, названного на Западе «финансиализацией» [316].

Последняя характеризуется многими специфическими чертами, среди которых наиболее значимыми стали следующие. Во-первых, качественный и количественный сдвиг в пользу финансового сектора (растущие опережающими темпами объемы трансакций, более высокая норма прибыли, отток в эту сферу человеческих и иных ресурсов, образование новых институтов и т.п.). Во-вторых, едва ли не определяющее влияние этого сектора на всю систему аллокации ресурсов и координации (направления потоков инвестиций, принятие решений, структура цен и т.п. во всей экономике определяется ныне во многом конъюнктурой финансового сектора…). Кроме того, приоритетное развитие финансового капитала вызвало волну де-регулирования; финансовые спекуляции стали «регулятором»-субститутом государственного воздействия на экономику. В-третьих, существенно изменились отношения собственности (система прав собственности на постоянно «странствующий» фиктивный капитал – тема особого исследования) и распределения дохода. Наконец, вся система общественного воспроизводства приобрела многие специфические черты, среди которых резко возросшая зависимость этого процесса от случайных факторов, рисковость, нестабильность экономической системы, шот-термизм и т.п. черты, давшие содержательные основания для того, чтобы назвать эту систему «казино-капитализм». Результатом этого процесса стало формирование особого типа человеческого поведения, ориентированного на финансовые трансакции как главный способ жизнедеятельности и модель поведения. По мере развития финансиализации «Homo finansus» становится едва ли не господствующим типом личности (причем это характерно не только для предпринимателей, но и для потребителей).

Даже этот краткий и неполный перечень основных черт процесса финансиализации позволяет зафиксировать некоторые качественные изменения в природе капитала. Прежде чем сформулировать их, заметим, что существенным для понимания образовавшегося в последние десятилетия нового вида капитала является и развитие качественно новой технологической базы его функционирования. Процессы компьютеризации и развитие телекоммуникационных сетей создали новые возможности для развития финансового капитала как виртуального.

Капитал отныне живет в виртуальной среде, оторван от любого материального носителя. Он постоянно движется, это «капитал-странник» (термин Л.Игониной), причем движется со столь высокой скоростью (миллиарды долларов сменяют своих собственников каждую секунду; триллионы – каждый день), что это существенно изменяет самою природу капитала.

Вследствие этого виртуальный финансовый капитал стал капиталом, для которого характерна постоянная смена субъекта собственности и размытость, диффузия прав собственности. Как следствие он потерял такую характерную черту капитала, как управляемость, планомерность процесса внутренней жизнедеятельности капитала (управление фирмой для виртуального капитала заменяется игрой на биржах, где господствуют не собственники акций, а «рейн-меркеры»…). Результатом этого становится относительное «выключение» этого капитала из процесса рыночного саморегулирования производства. Его величина, эффективность зависят в первую очередь не от качества продукции и издержек на ее производство, а от случайных факторов, от постоянно изменяющейся конъюнктуры рынков фиктивных «бумаг». Он отрывается от реального процесса поиска наиболее эффективных решений производства товаров и услуг и превращается в относительно самодостаточный мир спекуляций. Этот капитал не имеет более некоторой локализации в пространстве и времени экономической жизни. Он, выражаясь на языке постмодернизма, «де-терриализован», не имеет «прописки», «земли», к которой он был бы хоть как-то привязан. Как таковой он легко уходит из-под любого – национального и международного – государственного регулирования. И в то же время он оказывается виртуален двояко. Он виртуален с «технологической» точки зрения (живет в компьютерных сетях). И он виртуален во втором значении этого слова – он «вероятностен». Виртуальный финансовый капитал – это, возможно, деньги. А может быть и просто фикция. Денежные агрегаты (особенно М3), становясь чем-то производным от виртуального финансового капитала, перестают быть всеобщим эквивалентом и превращаются в особый рисковый капитал, «капитал-риск ».

Безусловно, все сказанное выше – лишь одна сторона реального процесса общественного воспроизводства. Другая его сторона – «старые» функции финансового капитала, связанные с осуществлением кредитных операций, инвестиций и т.п. средств развития производства товаров и услуг.

Вот это-то противоречие двух сторон жизнедеятельности современного финансового капитала как капитала виртуального, «капитала-риск» и как средства развития системы общественного воспроизводства (ссудный капитал и т.п.) и проявляет себя особенно явно в период кризиса.

Виртуальный финансовый капитал, достигнув невероятных еще двадцать лет назад масштабов (сейчас он составляет более 500 трлн. долларов), превратился в своеобразный «черный ящик», живущий относительно независимо от системы общественного воспроизводства. Это именно «черный ящик»: он столь масштабен, изменения в его структуре и величине происходят столь быстро, он столь всемирен, что познание его внутренней структуры, системы взаимодействий и т.п. представляет собой принципиально неразрешимую задачу. Известно лишь, что он некоторым образом, как правило (но не всегда) реагирует на некоторые внешние «раздражители» (регулирующие меры крупнейших государств и международных финансовых институтов). Но не более того. Теоретически и практически выверенной модели жизнедеятельности этого «ящика» нет. Как такой «черный ящик» он способен как породить гигантский финансовый коллапс, так и «самоуспокоиться». Система не познаваема и не регулируема.

Монетаристы до недавнего времени считали, что эта система гарантированно способна развиваться на основе саморегулирования и, как ныне уже всем очевидно, несколько «ошиблись». Их оппоненты (в том числе – марксисты) совершенно строго могли сказать только одно: с большой (но не 100%) вероятностью можно было ожидать наступления кризиса этой конструкции, этого виртуального финансового ящика. Мы говорили, что этот кризис может разразиться в любой момент (но в том и дело, что «может» и что «в любой» – никто в принципе не мог сказать, когда именно это произойдет и обязательно ли произойдет; мы могли утверждать и утверждали на протяжении последнего десятилетия лишь то, что скорее всего и в ближайшее время такой кризис может случиться).

В этих условиях mainstream’у кажется возможной только одна стратегия взаимодействия с этим монстром: «кормить» его (как в страшных сказках, в которых жители кормят нависшего над городом дракона, отдавая ему самых красивых девственниц).

Впрочем, если использовать образы, то мы бы сравнили нынешнюю финансовую надстройку скорее даже не с драконом или «ящиком», а с пузырем (благо этот термин стал для финансистов уже строгой категорией). Гигантским черным пузырем, нависшим над человечеством (без преувеличений).

Кризис 2008 года обнажил огромные прорехи в этом пузыре, и оттуда пошел зловонный, душащий экономику и жизнь газ «плохих долгов», банкротств, увольнений и т.п.

Так что же делать с этим ящиком-драконом-пузырем?

Прежде чем дать ответ на этот вопрос, подытожим наш анализ причин мирового экономического кризиса, начавшегося в 2008 г. Среди них:

· дерегулирование и де-социализация экономики, которые подарили «второе дыхание» внутренней закономерности капитализма: периодически повторяющимся кризисам;

· перенакопление капитала, усилившееся ростом превратного сектора – сектора, в котором производятся бесполезные для развития производства и прогресса человеческих качеств продукты и услуги: от масс-культуры до гигантского трансакционного сектора, ставшего рассадником посредничества и спекуляций;

· опередивший за последние десятилетия в 10 (!!!) раз объемы реального производства гигантский «финансовый пузырь», надутый спекулянтами на финансовых рынках;

· общая неспособность позднего капитализма найти новый, не связанный с пределами капитала и рынка, путь развития «экономики знаний».

Кризис стал реальностью и стал вопрос о том, как искать пути выхода из него. Почти все экономисты – и теоретики, и практики – заговорили об усилении роли государства. Вот только вопрос: какого регулирования и в чьих интересах?

Для ответа на этот вопрос обратимся вновь к марксистской теории, неслучайно ставшей столь популярной в условиях кризиса.

 

 

Марксистская теория государства и программы выхода из кризиса

 

Критика классической марксистской трактовки государства как машины по реализации экономических, социальных и политических интересов буржуазии общеизвестна. Несколько менее известно то, что эта характеристика – лишь малая толика марксистской теории государства как института капиталистической общественно-экономической системы (о государстве вообще мы в данном тексте речь вести не будем). Марксистская теория государства, во-первых, фиксирует противоречие функций государства как «комитета по управлению делами буржуазии» (политический орган, реализующий интересы капитала как конкретно-всеобщего отношения буржуазной системы), с одной стороны, и органа обеспечения стабильного функционирования социума в целом – с другой.

Это противоречие имеет разные формы своего проявления. В условиях относительной стабильности и прогресса системы, при усилении активности граждан и, прежде всего, наемных работников, на первый план выходит последняя функция и государство эволюционирует в сторону большей социальной ответственности. В условиях кризиса же наиболее ярко проявляется его первая ипостась: государство начинает непосредственно проводить в жизнь интересы капитала. И только рост социальной активности граждан и/или угрозы самому существованию системы (как в случае Великой депрессии, развертывавшейся на фоне ускоренного роста СССР) заставляет буржуазное государство идти на компромиссы.

Ниже мы покажем, что именно делали в условиях кризиса-2008 президенты и правительства таких стран, как Россия и США, а сейчас пойдем дальше. Марксистская теория государства, во-вторых, развиваясь на протяжении последних полутора веков, показала, что внутренние противоречия капиталистического способа производства обусловливают объективную необходимость включения государства в экономическую деятельность.

Причем приоритет в обосновании этого вывода принадлежит именно марксистам, а отнюдь не Кейнсу. Еще в самом начале ХХ века эту закономерность выделили марксисты России (в том числе В.Ульянов), затем Р.Люксембург и многие другие. Позднее идеи косвенного государственного регулирования товарно-капиталистического сектора уже на практике были реализованы в период новой экономической политики (20-е годы) в СССР – за десятилетие до Рузвельта и Кейнса.

Эти теория и практика марксизма показали, что государство в условиях позднего капитализма выступает как не только «ночной сторож» (субъект, устанавливающий «правила игры» и обеспечивающий их стабильность, в частности, гарантии прав собственности, устойчивость денежной системы и т.п.), но и как (1) капитал особого рода (государственная собственность и государственное предпринимательство, государственные закупки и трансферты и т.п.) и (2) субъект сознательного регулирования экономики, ограничивающий и корректирующий механизмы саморегулирования, характерные для рыночной системы.

При этом марксизм четко зафиксировал противоречие между объективной необходимостью развития такого регулирования и незаинтересованностью (в «обычном», стабильном состоянии экономики) капитала в развитии таких ограничений и регулирования.

История 2008 года оказалась на удивление близка к указанной модели. После падения СССР и резкого ослабления давления в сторону развития регулирования экономики со стороны социал-демократии и гражданского общества в 90-е годы в большинстве стран Севера началось некоторое свертывание государственного регулирования, обусловленное, кроме того, развитием глобализации и транснационального капитала. Все больше надежд возлагалось на механизмы саморегулирования рынка, и так продолжалось вплоть до 2008 года. Если бы еще год назад кто-то сказал, что Дж. Буш распорядится увеличить государственные расходы ни много ни мало на 700 миллиардов долларов, то этого эксперта сочли бы… не будем использовать выражений, не подходящих для научного текста. Однако эта сумма уже ассигнована. То же (и в масштабах не меньших, если учитывать размеры экономики) делают и В.Медведев – В.Путин в России.

При этом по видимости парадоксальным выглядит то, что сторонники социально-ориентированной, регулируемой экономики и в США, и в России, и в других странах выступили против этих мер. Но этот парадокс относится именно к сфере видимости. На самом деле здесь перекрещиваются две разных, хотя и взаимосвязанных проблемы: вопрос о необходимости регулирования экономики со стороны государства и о том, в чьих интересах и за счет кого это регулирование будет осуществляться.

 

 

Антикризисное регулирование: какое и в чьих интересах?

 

Кризис 2008 года вновь резко актуализировал старый добрый вопрос, которым при решении социальных проблем советовали задаваться еще авторитеты античности: qui prodest? (кому выгодно?). Марксизмом это известное положение было развито вплоть до акцента на исследовании социально-экономических интересов конкретных общественных групп (в частности, классов, но не только: современный марксизм много тоньше и конкретнее, чем учебник сталинских времен с его проповедью вездесущего «классовго подхода»), скрытых за теми или иными экономическими действиями или решениями тех или иных экономполитиков.

В частности, нынешний кризис и программы по его элиминированию показали, что нарастание государственного вмешательства в экономику не всегда отвечает интересам большинства граждан (а его составляют, как известно, наемные работники). Так, в последние месяцы триллионы долларов, выделяемые из средств, полученных от граждан, направляются правительствами США и ЕС (не забудем и о России) на поддержку прежде всего частных финансовых институтов, т.е. именно тех экономических агентов, чья спекулятивная деятельность и чьи сверхвысокие доходы стали непосредственным спусковым крючком кризиса.

Анализ социальных интересов, лежащих в основе выработки программ выхода из кризиса, позволяет выделить две (против активизации государства в условиях кризиса не выступают даже крайне правые) основных группы решений.

Первая: необходимо поддержание финансового сектора экономики с целью (естественно!) обеспечения стабильности финансовой системы для предотвращения кризиса экономики, что отвечает интересам всех граждан страны (предотвращение обесценения вкладов, сохранение рабочих мест и т.п.). То, что для этого требуется поддержать собственников финансового капитала и возместить им потери от их неудачных спекуляций, – это вопрос «технический», это вопрос средств выхода из кризиса, а не социальных (а уж тем паче классовых) приоритетов. С точки зрения сторонников этого решения другого выхода из кризиса просто нет. Самое смешное, что они правы: сохраняя их правила игры, выйти из кризиса иначе, чем путем вливания «нового вина» (огромных ресурсов, полученных от налогоплательщиков) в «старые меха» стоящих на грани банкротства финансовых корпораций, невозможно.

Другое дело, что можно изменить правила игры.

Но это уже вторая группа решений. Оно предполагает более или менее (в зависимости от объективных предпосылок и субъективных условий) радикальное изменение сложившейся финансовой системы, выход из кризиса за счет сокращения не только доходов, но и богатств (собственности) всех тех, кто активно инвестировал в финансовые спекуляции на протяжении последних десятилетий: те, кто включился в азартные игры казино-капитализма XXI века, должны расплачиваться (по правилам всякого честного казино) не только текущим доходом, но всем своим состоянием. А если нечем платить – идти в долговую яму. Общество за проигрыш в финансовом казино никому ничего компенсировать не должно – таковы правила рынка (ни о какой социальной справедливости здесь речь не идет вообще). Средства госбюджетов в рамках этого сценария пойдут не коммерческим банкам, а непосредственно на поддержку производства, общественных работ, решение социальных проблем, не опосредуясь частными финансовыми институтами (пример такого решения – прямое выделение в Китае более 500 млрд. долларов на развитие инфраструктуры, строительства, решение социальных, экологических и т.д. проблем).

Наиболее радикальный путь (мы в своих решениях остаемся в рамках капиталистического способа производства; социалистическая революция пока что не имеет достаточных предпосылок ни в России, ни в США) – социализация финансов. По сути дела – хирургическое вмешательство в финансовую сферу – удаление раковой опухоли (финансовых пузырей) при сохранении общественно-полезных функций финансовой системы. Эти шаги предполагают, в частности, но не только, национализацию крупнейших банковских институтов при гарантиях неприкосновенности вкладов и постепенной компенсации акционерам банков стоимости их акций в размере, который они имели в результате кризиса (ответственность за неудачные спекуляции должен нести спекулянт, а не общество), принудительное слияние в несколько крупных структур и передача под общественно-государственный контроль средних и мелких банков и т.д. Что касается гарантий вкладов, то они могут и должны быть осуществлены в полном масштабе только для мелких и средних вложений, связанных с получением заработной платы, пенсионными сбережениями и т.п. Вклады тех, кто хотел нажиться на спекулятивном финансовом буме, вкладывая крупные капиталы под высокие проценты, гарантировать нелогично: отправляясь в казино, каждый должен знать, что он может и продуться, и компенсировать потери от этой страстишки общество не обязано…

Для поддержания производства материальных благ и услуг могут использоваться механизмы прямого государственного кредитования и финансирования, жестко привязанного к реализации производственных программ. В России в первую очередь – так называемых «национальных проектов» (они должны иметь на порядок большие масштабы, чем сейчас) и программ перехода на инновационный тип развития.

Сказанное – не только авторская позиция. Эксперты, работающие с международными НПО (в частности, международной сетью АТТАК, поставившей своей целью сокращение финансовых спекуляций еще в начале 90-х гг. прошлого века) и социальными движениями (мировые сети «Интеллектуалы и художники за гуманизм», Всемирный форум альтернатив и др.) в течение последних месяцев не раз формулировали требования выхода из кризиса не за счет граждан.

Выделим только два аспекта.

Требование № 1. Отвечать – причем не только своим доходом, но и своим капиталом, своей собственностью, своим положением – за кризис должны те, кто виновен в его инициировании. Виновны же в этом, во-первых, все инициаторы и участники безудержной экспансии виртуального фиктивного финансового капитала (очень упрощенно их можно назвать финансовыми спекулянтами в самом широком смысле этого слова) – все те, кто «надул» огромный пузырь фиктивных финансовых ресурсов. Во-вторых, в этом виновны все те политические структуры (от президентов и правительства до партий, одобривших и поддержавших эту политику, включая их идеологов, экспертов и т.п. лиц), которые проводили по сути дела монетаристскую политику безграничного доверия «невидимой руке» рынка, характерной для большинства стран и «несвятой троицы» (ВТО, МВФ И МБ) в последние десятилетия. Соответственно, кризис можно и должно преодолевать за счет резкого сокращения их доходов и собственности (уже упомянутые социализация и национализация банков, но не вкладов), расширения и ужесточения общественно-государственного контроля за финансовой сферой при полной прозрачности финансовых трансакций, закрытии оффшорных зон и т.п., при социальном ограничении инвестиций в финансовые спекуляции и выдавливании капиталов из этой сферы (за счет прямых институциональных ограничений, специального повышенного налогообложения и т.п.).



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: