ПРИНЦИПЫ БИЗНЕСА В ПРАВЕ




И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

 

Благосостояние народа тесно связано с ведением бизнеса, поскольку руководство промышленностью преследует цели, имеющие к нему прямое отношение, а также потому, что во всех современных обществах укоренилась традиция оценивать средства к существованию и жизненно важные удобства в денежных единицах. Но помимо влияния таких оценок на повседневное регулирование условий существования принципы бизнеса играют решающую роль в более важных жизненных вопросах как для индивида в контексте его гражданско-правовых отношений, так и для общества в целом, небезразличного к тому, что происходит в политической сфере. Институты современной цивилизации в значительной мере основаны на принципах бизнеса. Именно поэтому при объяснении происходящих событий распространена такая фразеология, как “экономическая интерпретация истории” или “материалистическая теория истории”.

В силу укоренившегося обычая рассматривать все жизненно важные вопросы с позиции бизнеса, т.е. в аспекте прибылей и убытков, бразды правления общественными делами с общего согласия оказываются в руках бизнесменов, руководствующихся деловыми соображениями. Тем самым современная политика есть не что иное, как политика бизнеса, даже помимо зловещего приложения этого тезиса к явлению, которое с отвращением именуют “коррумпированной политикой”. Сказанное относится и к внешней, и к внутренней политике. И законодательство, и полицейский надзор, и отправление правосудия, и военная и дипломатическая служба — все это имеет прямое отношение к деловым связям и финансовым интересам и лишь побочное — к инте-

ресам человека. И хотя весь этот государственный аппарат призван осуществлять защиту человеческой жизни и личной свободы, его функционирование в значительной мере имеет оттенок финансового предприятия.

Законодательство и правоприменительная практика основаны на догмате естественной свободы. Это особенно верно в отношении англоязычных наций, основой юрисдикции которых служит обычное право, особенно в Америке. В европейских странах (кроме Англии) господство предвзятых мнений по поводу естественных прав не столь абсолютно, но даже там явно преобладает подход к рассмотрению вопросов, затрагивающих деловые отношения, с позиции естественных прав. Догмат естественной свободы особенно благоприятен для ускоренного ведения бизнеса и согласуется со стереотипами мышления, которые доминируют в любых деловых кругах.

Современные предрассудки, связанные с догматом естественных прав, свидетельствуют о том, что истоки существующего в наши дни положения дел в сфере бизнеса нужно искать в далеком прошлом. Схема естественных прав возникла и прочно укрепилась в принятых обществом критериях здравого смысла, как и в умах законодателей и в судах, благодаря дисциплине, царившей в мелком производстве и мелкой торговле (“отечественной промышленности”), которые достигли пика своего развития в XVIII в.1. В период малой индустрии эффективным независимым фактором производства в промышленной сфере был отдельный работник, наделенный личной силой, умением и прилежанием; точно так же в мелкой торговле докапиталистической Англии решающим качеством считались осмотрительность и дальновидность мелкого торговца и мелкого работодателя, имеющих непосредственные личные связи со своими клиентами и наемными работниками. В той мере, в какой торговля и промышленность не были ограничены общепринятыми нормами, установленными законом или основанными на обычае или обычном праве, обе эти сферы деятельности по существу представляли собой открытое пространство для свободной конкуренции, где люди вступали в контакты друг с другом на примерно равной основе. Пока сохранялось равенство между конкурентами, индустриальная система была весьма гибкой,

а ее развитие проходило достаточно рассредоточенно, чтобы обеспечить эффективность конкуренции при отсутствии принудительных ограничений. То же самое относится к организации бизнеса в мелкосерийном производстве. Как торговля, так и промышленность были связаны скорее с личной инициативой, чем со всеобъемлющей организацией процессов обезличенного характера1.

По мере того как естественные права прокладывали себе дорогу к юридическим концепциям права и справедливости, закреплявшим существование равных прав людей, деловые отношения которых по меньшей мере предполагали такое равенство, эти права предоставляли заинтересованным индивидам реальную возможность свободного выбора в случае устранения традиционных ограничений. Организация отношений в целом тогда не была подобна отлаженной машине в том смысле, что взаимосвязь производственных процессов или трансакций в сфере бизнеса не была достаточно жесткой ни в отношении упорядоченности во времени, ни в отношении регулирования количества и качества продукции или привлечения трудовых ресурсов. Не было и четкого установления места, темпа и режима труда, а также применяемых средств как для работника, так и для его нанимателя в соответствии с техническими условиями производственного процесса или рыночных трансакций. Стандартизация жизненного уклада при старом режиме опиралась на традицию и не была столь машинизирована, как при позднейшем развитии. И такого рода стандартизация постепенно теряет силу.

Движение мысли, отправляющейся от концепции естественных прав, привело к требованию так называемой системы естественной свободы. Но это требование не предполагало отказа от всех общепризнанных ограничений. Действительно, “простая и наглядная система естественной свободы” означала свободу от любых ограничений, но исключая те, которые вытекают из прав собственности. В экономическом аспекте система естественной свободы представляла систему свободно заключаемых финансовых контрактов. “Свобода не означает юридического права на неограниченное ведение хозяйственной или производственной

деятельности”. В переводе на язык экономики это означает, что “естественная свобода индивида не должна пересекать границы узаконенных прав собственности”. Собственность включена в корпус естественных прав как неотъемлемый элемент последних. Естественная свобода предписывает право осуществления купли-продажи, ограниченное только такой же свободой других лиц заниматься куплей-продажей — с тем очевидным следствием, что не должно быть никакого вмешательства одного лица в операции купли-продажи, осуществляемые другими лицами, помимо “вмешательства” через предоставление средств купли- продажи.

Этот принцип естественной финансовой свободы получил наибольшее признание в Америке, и именно в этой стране приобрел наиболее сильную власть над умами законодателей. Ни в одной стране, кроме Америки, святость финансовых обязательств не воспринималась обществом в качестве высшего выражения здравого смысла, и ни в одной другой стране финансовые обязательства не становились единственной формой обязательств, пользующейся безоговорочной поддержкой этого здравого смысла. Здесь и нигде больше самые разнообразные обязательства и претензии, будь то бытовые, социальные или гражданские, имеют тенденцию обретать денежную форму, подобно оцениваемым в деньгах долговым обязательствам. В большей мере, чем где-либо, почет, оказываемый обществом художникам, актерам, проповедникам, писателям, ученым, должностным лицам, примерно пропорционален денежным суммам, являющимся платой за их работу.

В силу специфических условий формирования американского общества гражданские права в США особенно сильно акцентированы на незыблемость финансовых обязательств. Первые поселенцы, особенно те из них, кто обосновался на Североатлантическом побережье, сыграли главную роль в формировании американской традиции, принеся из Англии по-своему изощренный вариант предвзятого отношения к свободе действий индивида, и эту традицию они воплотили на практике при особенно благоприятных обстоятельствах, способствующих дерзновенным предприятиям, сохранив в ней лишь немногие пережитки, связанные с принципами, которые некогда ограничивали ремесленную систему, так как условия жизни в колониях не благоприятствовали воспроизведению традиционных предписаний,

сдерживавших частную инициативу. Америка — естественная среда обитания человека, добившегося успеха своими собственными силами, а такой человек сам по себе является финансистом с ног до головы1.

Вскоре, когда возникла благоприятная возможность, метафизика естественной свободы, финансовой или какой-либо иной, была воплощена в установленной форме в законодательных актах, отвечающих требованиям конституции. Поэтому она облечена в более аутентичную форму и пронизывает правовую структуру американского общества в гораздо большей степени, чем любого другого.

Свобода заключать контракты является, так сказать, нерушимым, неотъемлемым и основным элементом правового кредо; и в области права и справедливости никто не имеет полномочий обходить эту исходную предпосылку или ставить под сомнение достоинства метафизики естественных прав, на которой она основана. Единственный соответствующий стереотипам мышления прием, посредством которого можно оспаривать верховенство этого догмата в гражданских делах, — это маловразумительный тезис о “всеобщем благосостоянии”; но даже этот тезис признается весомым только при исключительных обстоятельствах. Применяя любой вариант трактовки всеобщего благосостояния, всегда следует иметь в виду, что принцип свободы заключения контракта должен оставаться незыблемым, пока это позволяют обстоятельства, сопутствующие конкретной ситуации. Граждан нельзя лишить жизни, свободы или собственности без должного судебного процесса, и основой подобного процесса является предпосылка нерушимости прав собственности. В контексте экономических отношений между индивидами это означает не только то, что индивид или группа индивидов не могут законным путем оказывать какое-либо давление, отличное от финансового, на другого индивида или другую группу, но и то, что именно финансовое давление невозможно запретить.

Традиционный принцип абсолютной, неотъемлемой свободы заключения контракта начал устаревать примерно с того времени, когда он был надлежащим образом зафиксирован, причем

устаревшим он стал, разумеется, не в правовом аспекте, а де-факто. Когда в XVIII в.1новый уклад на основе свободного права заключать контракты достиг зрелого уровня развития, в экономическую сферу вторглась новая сила, навязавшая обновленную стандартизацию схемы экономической жизни, а именно машинное производство2. Стандартизация в эпоху машинной индустрии отличается от той, что имела место прежде, в том отношении, что она не получила ни общего признания, ни метафизического подтверждения истинности. Она не стала узаконенным фактом. Поэтому нет надобности принимать во внимание правовой аспект данного явления. Это действительно новое явление, не вписывающееся ни в патриархальную систему, основанную на давности обычая, ни в позднейшую систему свободы личной инициативы. Оно не имеет места де-юре — только де-факто. Не имея отношения ни к прекратившей свое существование системе, ни к современной правовой системе, не образуя ни “естественного права”, не вступая с ним в противоречие, это явление просто не существует в рамках правовой компетенции. Пожалуй, ему действительно присуща грубая материальная реальность; и все же данный феномен следует считать лишь воображаемым в смысле правовой, метафизически дееспособной реальности. Связанные с ним средства поддержания стандартов функционирования машинного производства с правовой точки зрения не являются принуждением.

В случае когда физически невозможно выполнить условия контракта из-за разрывов в цепи взаимосвязанных производственных процессов, можно сослаться на неполноценность условий контракта. Но влияние, какое оказывают на цены или на доступность жизненных благ последовательность и взаимозависимость производственных процессов, не имеет никакого статуса с точки зрения закона или права справедливости; оно лишь косвенно признается законом при грубых нарушениях контракта одной из его сторон в тех случаях, когда такое влияние достаточно жестко, чтобы привести к неплатежеспособности, болезни или смерти. Материальные предметы первой необходимости для рабочих или потребителей, как продукты функционирования специализированных и кооперированных производственных процессов, не могут не учитываться, что реально ограничивает “естественную свободу” собственников этих процессов выбирать — запускать эти процессы или нет в зависимости от того, каковы перспективы извлечения прибылей. Прибыли напрямую присутствуют в деловых расчетах, чего нельзя сказать о средствах существования персонала как таковых1.

При современной фактической стандартизации экономической жизни, навязанной машинной индустрией, часто может случиться, что индивид или, например, группа рабочих не обладают реальной возможностью осуществить свое право на заключение контракта. Может статься, что в поиске средств существования рабочему придется уповать на единственный шанс получить работу на каких-то особо невыгодных условиях и то в виде одолжения. Но принуждение, которое таким образом воздействует на его выбор посредством стандартизации производственного процесса, не является ни грубым давлением, ни оскорблением, ни нарушением контракта и, следовательно, не противоречит принципам естественной свободы. Посредством управления производственными процессами, которые для рабочих являются практически единственным способом обеспечить себе средства существования, собственники этих процессов могут оказать финансовое давление на выбор рабочих; но поскольку такое давление не выходит за рамки права собственности, оно

не противоречит ни принципам естественной свободы, ни закону, ибо данный случай не вписывается в правовые рамки. Противоположная ситуация — когда рабочие аналогичным образом одерживают верх над предпринимателями, вынуждая их принять свои условия, — также находится за пределами обычного права, разумеется, в предположении, что ни в каком случае нельзя делать уступку личной свободе, коль скоро речь идет о нарушении контракта, воровстве, обращении к насилию или угрозе насилия. До тех пор пока нет откровенного покушения на жизнь, свободу личности или свободу купли-продажи, вмешательство закона недопустимо, за исключением ситуации, когда необходимо принять превентивные меры, призванные воспрепятствовать предполагаемому нарушению прав личности или прав собственности.

“Естественное” общепризнанное право на заключение контракта священно и неотъемлемо. Фактическая же свобода выбора является вопросом, рассмотрение которого находится вне компетенции закона и судов. В связи с интеграцией производственных процессов, ставящей благополучие людей в зависимость от упорядоченного функционирования этих процессов, реализация прав собственности в интересах бизнеса может противоречить насущным потребностям той или иной группы или того или иного класса; она может даже противоречить потребностям всего общества, как, например, в ситуации намеренного создания дефицита угля; но поскольку насущные потребности в благополучии или в средствах существования нельзя сформулировать на языке естественной свободы контракта, они вполне могут быть источником запутанных и тяжелых жизненных проблем, которых невозможно избежать с помощью дозволенных законом средств.

Многократной иллюстрацией несоответствия между законом и реальностью в вопросах промышленной свободы являются судебные решения по поводу споров между трудовым коллективом и нанимателями или собственниками. Эти решения обычно принимаются в пользу последних, т.е. они подтверждают права собственности и свободу заключения контракта. По утверждению (часто голословному) некоторых обозревателей судебных процессов, в определенной категории тяжб суды откровенно становятся на сторону собственников. Кроме того, некоторые придирчивые люди указывают, что суды высшей инстанции

постоянно принимают решение скорее в пользу собственников- нанимателей, чем в пользу низших слоев населения, особенно в тех случаях, когда суд присяжных находит способ подвести дело под нужный закон. То же самое относится и к искам по поводу нанесения ущерба рабочим в связи с производственным травматизмом, когда поднимается вопрос об ответственности нанимателя1. Даже поверхностное изучение судебных решений показывает, что в большинстве случаев решения суда, положительные или отрицательные, соответствуют конституции или законоположениям, прочно основанным на метафизических принципах естественной свободы, иными словами, решения будут найдены исходя из закона и порядка, ибо “закон и порядок” связаны с неотчуждаемыми правами собственности и контрактом. Как и следовало ожидать, даже самые опытные судьи, которые, предполагается, лучше всех знакомы с принципами юриспруденции, ибо прошли трудоемкое обучение основам права и при этом наделены юридической проницательностью, — эти судьи весьма недвусмысленно придерживаются метафизических принципов и применяют их с непоколебимой уверенностью. С точки зрения таких специалистов в области права, свобода контракта является настолько неотъемлемым элементом естественных прав человека, что даже установленные законом положения не дадут работнику возможности отказаться от исполнения контракта и оговоренных в нем обязательств. Метафизическая необходимость его соблюдения настолько привязана к индивиду, что невозможно на законных основаниях передать вопрос на усмотрение коллективного решения, будь то в порядке законодательной или корпоративной инициативы2. Такие

-крайние последствия принципа естественной свободы зачастую вызывают возмущение у рядовых граждан, но не стоит осуждать людей за то, что они не в состоянии достаточно быстро воспринимать правовые принципы. Чем более четко логические следствия доводятся до конца, тем убедительнее принципиальная правомерность судебного решения.

Сопоставив решения судов высшей инстанции с решениями, выносимыми присяжными в судах низшей инстанции, можно обнаружить их четкий контраст. Хотя он имеет значение в других отношениях, но не бросает тень на законность решений судов высшей инстанции. Симпатии присяжных зачастую оказываются на стороне неподготовленных в правовом отношении простых людей, тем самым в чем-то отклоняясь от основ закона и порядка1.

-Таким образом, общественное мнение далеко не всегда единодушно поддерживает решения судов при спорах между правами собственности и беззащитным человечеством, причем особенно отрицательно воспринимается неукоснительное соблюдение принципа свободы контракта. Такого рода разногласия демонстрируют тот факт, что рядовые граждане, из числа которых формируется состав присяжных, не обладают адекватным пониманием принципов, на которых базируется закон, что отчасти может быть связано с отсутствием представления о том, насколько существенны принципы естественной свободы, на которых основаны закон и порядок, а также общее благосостояние. Видимое неравенство распределения прав собственности может вызвать зависть у классов, обладающих малым размером собственности, по отношению к состоятельным слоям общества, и тем самым такие классы не заинтересованы в поддержке прав собственности. Но помимо этого упорядоченность повседневной жизни, базирующаяся на представлениях рядовых граждан о здравом смысле, уже не согласуется в полной мере с концепциями естественных прав, унаследованных от XVIII в. Иными словами, концепции естественных прав, на которые опирается обычное право, во-

площают формальные тезисы, основанные на здравом смысле, привитом упорядоченной повседневной жизнью XVIII в., т.е. задолго до того, как сложилось современное положение вещей, тогда как упорядоченность повседневной жизни при текущем положении дел в сфере технологии и бизнеса прививает воззрения, отвечающие современному восприятию здравого смысла, которые в известной мере расходятся с ранее сложившимися понятиями о естественных правах.

Итак, имеет место некоторое несомненное расхождение между общепринятыми представлениями о естественных правах и присущим нашему времени здравым смыслом. Это расхождение не является ни четко определенным, ни логически последовательным. Современное отношение к вопросам такого рода весьма неопределенное, в основном негативное или критическое и, кроме того, несомненно, изменчивое, но в конечном счете указанное расхождение в известной мере устойчиво, т.е. можно даже сказать, что оно носит систематический характер. Налицо частичное и нерешительное отрицание или недоверие к метафизической основе свободы контракта и даже к естественной свободе вообще. Такое уклончивое отношение к общепринятым основам закона и порядка в неодинаковой степени распространено среди разных слоев общества, оно сильнее выражено среди рабочих в промышленных городах и в целом менее заметно среди имущих классов, интеллигенции и сельского населения. Специфическое классовое расслоение мнений по поводу естественных прав, как и его связь с современным положением дел в промышленности, будут еще раз рассматриваться ниже в несколько ином контексте.

Государство, т.е. правительство, некогда было организацией, призванной осуществлять контроль над ситуацией в интересах аристократии или династии. Во внутренних делах искусство управления государством было связано с проблемами династической преемственности, устремлениями и интригами политических деятелей, налоговым ведомством, цель которого заключалась в изыскании адекватной поддержки королевской власти и т.п. Целью внешней политики были сохранение престижа и защиты династии, военные успехи и т.п. Таковыми до сих пор являются цели политических акций в таких странах, как, например, Германия, Австрия или Италия, где переход к конституционному правлению так и не был полностью осуществлен.

Но в той мере, в какой этот переход был доведен до конца, интересы бизнеса заняли место династических интересов в государственном управлении. Конституционная форма правления это власть бизнеса. Именно посредством проникнутого духом бизнеса парламентского голосования по бюджету любой государственный чиновник удерживается в конституционных рамках; голосование по бюджету ведется главным образом исходя из пригодности последнего для целей бизнеса. Главенство интересов делового предприятия вообще не ставится под сомнение тогда как целесообразность усиления власти и возвеличивании монарха, сопряженных с дополнительными издержками, вполне может быть оспорена.

Современная экономическая политика правительства, основной заботой которого является содействие интересам бизнеса, носит сугубо “меркантильный” характер. Она ставит целью благоприятствовать торговле, как и экономическая политика меркантилизма в XVI—XVII вв., и хотя с тех пор понятие “торговли уже включало нечто большее, чем коммерческую деятельность на внешних рынках, современная экономическая политика трактует бизнес как торговлю в еще более широком смысле этого термина. Но такая “меркантильно” ориентированная политика со всеми ее тарифами, договоренностями, межгосударственными коммерческими правилами и принципами, запрещающими все “торговые барьеры”, в конечном счете отличается от политики меркантилизма прежних французских и немецких государственных деятелей, лишь поверхностно схожей с современной политикой. Старая “система меркантилизма”, преобладавшая в континентальной Европе, разработана в интересах монархи, в целях содействия коммерческой выгоде, служившей средством укрепления власти и достоинства монарха1. В отличие от этого современный меркантилизм взирает на конституционную монархию или на правительство как на средство достижения коммерческого дохода. С переходом к конституционной форме правления и соответствующим инструментам политики свобода

действий и независимость уплывают из рук монарха и переходят к тем бизнесменам, которые замещают его во власти.

Представительная форма правления главным образом выражает интересы бизнеса. Как правило, деятельность правительства с весьма последовательной целеустремленностью подчинена интересам бизнесменов. И внимание, которое оно оказывает их интересам, подкрепляется современным общественным мнением, поскольку среди народа господствует наивная, слепая убежденность в том, что каким-то мистическим путем материальные интересы населения совпадают с финансовыми интересами тех бизнесменов, которые действуют в рамках правительственных проектов. Такая убежденность — элемент народной метафизики, т.е. она основана на предвзятом представлении о солидарности интересов, а не на осмыслении подлинных отношений между деловым предприятием и материальным благосостоянием тех категорий граждан, которые преимущественно не являются бизнесменами. Эта убежденность особенно сильна среди наиболее консервативной части общества, т.е. бизнесменов высшей и низшей категории, а также среди интеллигенции в противоположность той части рядовых граждан, которые заражены социалистическими или анархистскими идеями. Но поскольку консервативные элементы состоят из состоятельных граждан, обладающих существенным весом в обществе, а также из большинства законопослушных граждан, то тем самым значительная масса народа, в том числе даже те, кто не имеет никакой финансовой заинтересованности в общих делах бизнеса, санкционирует конституционную форму правления, которая, по существу, становится своего рода подразделением единой предпринимательской организации в масштабах страны и руководствуется рекомендациями бизнесменов. Разумеется, у правительства есть немало дел помимо содействия деловым кругам; но большая часть его работы, даже той, что, по всей видимости, не направлена на реализацию целей бизнеса, находится под надзором деловых кругов. Редко бывает так, если вообще когда-либо бывает, что правительство цивилизованного государства будет настойчиво проводить курс, наносящий ущерб или открыто не способствующий интересам наиболее заметного в данном обществе корпуса бизнесменов. Степень, в которой правительству не удается адаптировать свою экономическую политику к потребностям бизнеса, служит мерой его ослабления.

Ту эмоциональную основу, на которой формируется народное одобрение деятельности правительства в пользу бизнеса, можно выразить двумя словами: патриотизм и собственность. Оба этих слова символизируют факты институционального характера, пришедшие к нам из прошлого, которое существенно отличается от современной ситуации. На самом деле оба этих слова содержат совершенно нерациональный, эмоционально насыщенный смысл самозаконных оснований действия, которые не только задают правила поведения, но и не допускают никаких вопросов по поводу их последствий или их значимости для жизненно важных целей общества. Первый из этих институциональных стереотипов мышления (пожалуй, лучше сказать — стереотипов разума) восходит к временам раннего варварства, если, минуя феодальную эпоху вассальной преданности, возвратиться к еще более ранней эпохе клановой жизни и клановой вражды. Тем самым данный стереотип обладает глубоко укорененной силой, которой его наделил весьма затянувшийся порядок, основанный на хищничестве и рабстве. В современных условиях патриотизм следует трактовать как институт, символизирующий общность выживания, и он настолько укоренился в сознании населения, что любая апелляция к нему вызывает ответную реакцию независимо от фактических достоинств точки зрения, в пользу которой делается подобная апелляция1.

-В силу такого успешно сохранившегося древнего пристрастия к клановой жизни простой человек в состоянии ощущать, что и ему причитается своего рода метафизическая доля доходов, поступающих бизнесменам, которые являются гражданами той же “нации”; так что какой бы ни была экономическая политика, способствующая коммерческим доходам бизнесменов, проживающих в пределах государственных границ, она воспринимается как благотворная и для остального населения1.

Аналогично воплощенный в слове “собственность” второй стереотип, служащий институциональной поддержкой ориентированной на бизнес стратегии правительства, является наследием порядка, существовавшего в прошлом, и он также, хотя, пожалуй, в меньшей степени, неадекватен порядку, господствующему в современной культурной ситуации. Как отмечалось выше, в той форме, в какой принцип собственности преобладает в современном народном сознании, он является наследием времен кустарного производства и мелкой торговли. Поскольку этот принцип имеет не столь древнее происхождение и не столь непрерывную преемственность, представляется, что он является менее прочным культурным наследием, чем чувство патриотической солидарности. Принцип собственности утверждает владение как материальную основу благополучия людей и признает естественное право собственности священным в той же мере,

как священна личная жизнь человека и в особенности жизнь нации. Привычный образ жизни и стереотипы мышления, привитые совместной работой и едиными правилами в рамках манориальной системы и цеховой организации ремесел, очевидно, внесли большой вклад в представление об общности экономических интересов, придав этому представлению такую завершенность и стройность, что оно смогло устоять, столкнувшись с явным расхождением интересов уже в позднейшие, капиталистические времена. При современном режиме бизнеса доходы от него являются основой личного богатства, и ложное представление о совместном управлении предприятием заняло место представления о совместной работе в поместье. Институциональный дух собственности, который обрел форму еще в раннюю эпоху кустарного производства, требует вознаградить работника, производящего эту собственность. Посредством диалектическом перелицовки терминов этот метафизический тезис позднее был сформулирован так, чтобы привести его в соответствие с условиями конкурентного бизнеса, а именно путем интерпретации акта приобретения собственности как производительного акта, увеличивающего богатство. В силу такой софистики приобретение собственности любым лицом не только целесообразно для самого собственника, но и похвально как действие, служащее общему благу. Неудача в делах, как и накопление большего количества благ, чем можно самостоятельно произвести, вызывает раздражение как пренебрежение не только благоприятной возможностью, но и долгом. Разумеется, мышление финансиста не достигает донкихотских масштабов в смысле альтруистических настроений, настойчиво требующих отказа от приобретения все большего и большего богатства, но ему по душе мысль о том, что тот, кто лучше служит общему благу, при прочих равных условиях оставляет большую долю совокупного богатства себе. Приобретение защищенного права собственности на эту долю превращает его в предполагаемого производителя собственности.

Основой естественного права собственности служит именно это ложное заключение, которое остается незыблемым, и рядовой человек полагает, что бизнесмены добавляют к совокупному богатству общества столько же, сколько они приобретают на основе права собственности; по крайней мере преуспевающие бизнесмены искренне убеждены, что именно такова связь их

деятельности с совокупным богатством и благосостоянием общества. Так что и бизнесмены, стремящиеся извлекать повышенные доходы от предпринимательства, и население, обеспечивающее доходы бизнеса, работают сообща, не испытывая сомнений в благоразумности целей бизнеса, т.е. благоразумности сосредоточения богатства в руках тех, кто обладает достаточным искусством в финансовых делах1.

Способ, которым интересы бизнеса оказывают воздействие на политику правительства, можно продемонстрировать на одной из фаз этой политики. Крайнее выражение засилья интересов бизнеса и в то же время характерная черта высших проявлений национальной жизни христианских народов — современная политика войны и вооружений. Современный бизнес носит конкурентный, соревновательный характер, и управление деловым предприятием находится в руках лиц, отличающихся узколобой тактикой делового соперничества. Такие люди не пренебрегают любым средством, коль скоро соответствующая возможность предоставляется конкуренцией, позволяющей им извлечь выгоду для себя или воспрепятствовать извлечению выгоды соперниками. В своих современных формах, постепенно складывавшихся еще со времен промышленной революции, конкуренция в сфере бизнеса стала международной и охватила весь институт, именуемый мировым рынком. При такой международной конкуренции организационный аппарат и экономическая политика государства в определенной степени вовлекаются в обслуживание интересов большого бизнеса; так что и в торговле, и в промышленности бизнесмены, принадлежащие одной нации, роют друг другу яму и тем самым в ходе стратегической игры,

нацеленной на извлечение финансовой выгоды, расшатываю! государственные структуры, будь то законодательные, дипломатические или военные. Интересы бизнеса, нашедшие пристанище в правительственных сферах, порождают некую расплывчатую форму организации, так сказать, санкционированным неписаным законом картель или синдикат, деятельность которого основана на общем понимании необходимости сплочения против интересов постороннего бизнеса. Ближайшим приближением к организационному воплощению такого делового картеля служит современная политическая партия со своей неафишируемой, но широко признанной платформой. Партии различаются между собой в нюансах преследуемых ими целей но те из них, чье существование не носит скоротечного и поверхностного характера, действуют в одном из направлении деловой стратегии бизнеса в целом, достигая взаимного согласия насчет того, что все они ставят своей целью служить так или иначе трактуемым деловым интересам всего общества. Партийное объединение, служащее деловым интересам и пользующееся поддержкой избирателей, в соответствии с требованиями конституции приобретает покровительство правительственных учреждений. Одобрение со стороны широкой публики можно обеспечить на основе солидной деловой платформы или отчасти на основе эмоций, не имеющих отношения к собственно дело вой стратегии, скажем, на волне межнациональной вражды, популярности кандидата на соответствующий пост, оптимизма в связи с большим урожаем зерновых и т.д. Но единственной гарантированной основой устойчивого и влиятельного положения партии во властных структурах является стратегия бизнеса, совпадающая с интересами или предубеждениями доминирующего большинства.

В международной конкуренции военная сила, как всегда, выступает последним доводом в спорных вопросах, возникают ли они между правителями Божьей милостью или правителями по праву богатства. Излюбленный афоризм современной политики — “торговля следует за военно-морским флагом”. Такова, с точки зрения бизнесмена, оценка государственной экономической политики и целей государства. Афористично выраженная формула выворачивает наизнанку последовательность фактов, но тем не менее вполне адекватно отражает тесную связь между устремлениями бизнеса и современной военной стратегией.

Если дипломатия направлена на реализацию тех или иных целей, то ее следует подкрепить демонстрацией силы и готовности применить ее. Характерной аргументацией тех, кто ратует за вооружения, как в Англии, так и в Америке является тезис о том, что защита деловых интересов должна быть подкреплена оружием. В континентальной Европе такой довод, как правило, занимает второе место, первенствуют же мотивы патриотизма и вражды к чужакам.

Вооружения служат интересам торговли не только при переговорах об условиях купли-продажи между бизнесменами цивилизованных стран, но они полезны еще и в том отнош<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: