Советским социологам, в первую очередь начинающим, интересно познакомиться с некоторыми обобщениями, содержащимися в книге: о пяти ключевых понятиях всякого социологического исследования на базе опроса мнений людей, об основных особенностях панельного опроса и др. Полезными для них будут также сведения о вопросах-индикаторах, о шкалах, об исследовании мотивов, о «просветлении» отчета путем освобождения его от излишних цифровых данных.- Вся эта информация, во-первых, конкретна, технологична, тем самым имеет прямое отношение к практике работы социолога; во-вторых, она заставляет думать, и это очень важно для дальнейшего совершенствования прикладных социологических исследований.
Завершая это «вступительное слово» к работам Инсти-тутадемоскопии,мы считаем уместным сообщить,что он применяет в своей практической деятельности не только опросные, «демоскопические» методы, которым посвящена книга. За последние годы Э. Ноэль-Нойман пришла к выводу, что для прогнозирования результатов выборов, для изучения -отношения населения к телевидению и исследования ряда другихпроблемцелесообразно использовать методы выяснения мнений населения с помощью современной техники связи. Причем она не ограничилась теоретическими соображениями на этот счет, но и создала первую в Европе систему, которая была ею названа «телескопия». Что это такое?
«Телескопия»- это изучение мнения телезрителей с помощью современной техники. В соответствии с принципами репрезентативной выборки осуществляется выбор семей, имеющих телевизор. Представители Института демоскопии получают согласие этих семей на содействие институту в изучении эффективности телепрограмм. За эту работу платится незначительный гонорар. Работа же состоит в том, чтобы на небольшой приставке, подключаемой к телевизору, путем нажатия кнопок (для каждого члена семьи- своя кнопка) выражать свое отношение к просматриваемой программе: «нравится», «не нравится» и т. п. При включении телевизора автоматическое устройство-приставка тотчас же посылает в «центр» сигнал, какая программа просматривается. Зрители, нажимая кнопки, сообщают, кто смотрит телевизор, когда перестали смотреть, каково их мнениеопрограмме.
В течение ночи электронно-вычислительная машина обрабатывает полученную информацию, группирует ее и к утру выдает подробный анализ этой информации с разбивкой телезрителей по возрасту, полу, образованию, профессиям, местожительству, в зависимости от программ и т. п.
Использование подобных технических устройств - дело дорогостоящее, требующее большой организаторской работы, участия инженеров и многих фирм, использования электронно-вычислительной техникиит. п. Однако «телескопия» позволяет достичь результатов, которые невозможно получить никаким иным способом: моментальной, исчерпывающей информации о телевидении и его зрителях, а стало быть,ио мнениях людей всвязи с телепрограммами.
Э. Ноэль-Нойман использует получаемую таким путем информацию в своей работе. В частности, она издает так называемый «Тележур»- журнал, публикующий некоторые наиболее интересные результаты такого «механизированного»опроса населения.
Мы привели краткую информацию о «телескопии» для того, чтобы показать современные тенденции в прикладных социологических исследованиях на Западе, связанные с опросами населения. Конечно, технический прогресс видоизменяет методику исследования, предъявляет к социологам новые требования, поднимает прикладные социологические исследования на новый уровень. Однако это не значит, что с прежними методами ныне уже покончено. До этого еще далеко, весь вопрос сейчас в том, чтобы всемерно повышать качество прикладных социологических исследований, обобщая и совершенствуя то, что делается социологами в других странах и что соответствует прогрессивному направлениюразвития прикладной социологии.
Следует учесть, что первое издание книги вышло в свет в 1963 г. Поэтому некоторые примеры, приводимые автором, сейчас выглядят устаревшими. Но содержание книгине потерялосвоейценности и посей день.
Перевод на русский язык книги Э. Ноэль-Нойман «Массовые опросы» следует рассматривать как подтверждение того, какое плодотворное влияние оказали на разрядку международной напряженности Хельсинские соглашения. Они предусматривают, в частности, улучшение обмена научной информацией между учеными. Советские ученые синтересомпознакомятся с книгойЭ. Ноэль-Нойман.
Докторфилософских наук Н. С. Мансуров
Посвящается Э. П. Н.
Предисловие
Эту книгу я писала, находясь в кругу старых друзей и многолетних сотрудников. Их имена читатель может встретить в тексте - иногда при подробном цитировании, иногда только при ссылке на то или иное понятие, определенное одним из них и облегчившее понимание и дальнейший ход мысли в новой, пока еще столь бедной понятиями области.
Но прежде всего мы вместе проводили исследования, из которых и взяты приводимые в книге примеры. В процессе этих исследований разрабатывалась их методика. «В том и состоит особенность методов эмпирических наук,- пишет Р. Кениг,- что изучать их можно только в процессе практического применения»[1]. Этим он, хотя и непреднамеренно, подтверждает идею, которая только и делает возможным описание данных методов,-идею создания свободного научного института, в котором методика совершенствовалась бы в ходе выполнения практических исследований.
Демоскопические опросы - это трудоемкое мероприятие, проведение которого не под силу одному человеку. Я очень обязана многим сотрудникам Алленсбахского института, а также тем, кто принимал участие в опросах в качестве интервьюеров или чрезвычайно любезных, готовых дать нужные сведения опрашиваемых.
В новой, только зарождающейся, еще не определившейся, далеко не бесспорной области исследования особенно чувствуется инициатива и помощь многих остающихся анонимными сотрудников. Я хотела бы назвать здесь двух своих самых старых коллег - Герберта Вернера и Фридриха Теннштедта, а также Герхарда Шмидтхена и Вильгельма Шварценауэра, с которыми главным образом обсуждались теоретические вопросы разработки методов и которые участвовали в завершении рукописи. Мне хотелось бы также поблагодарить Гюнтера Ванделя, Фрица Эберхарда, Имоген Зегер-Коулборн и Эберхарда Ной-бауэразапросмотррукописиисделанныезамечания.
Э.Н.
Введение
Социальную действительность нельзя познать с помощью одного только наблюдения. Необходимо вооружиться инструментами, которые усилили бы наши природные способности, как это было сделано при изучении природы. Одним из таких вспомогательных средств и являются опросы.
Разработка методики опросов началась с конца XVIII столетия и шла с трудом, преодолевая упорное сопротивление. Характерно, что, когда после 1945 года в Германии возобновилось проведение опросов, немецкая традиция их, создававшаяся на протяжении XIX и начала XX века, была почти забыта. Этот метод стали считать изобрете-1 нием американцев.
Новый инструмент наблюдения был встречен весьма холодно. Мало кто считал его шагом вперед в расширении возможностей человеческого познания. Он вызывал недоверие. Удивлялись, почему вдруг повсюду - в газетах, на радио, в политических речах и в деловых бумагах фирм - стали фигурировать результаты опроса. Порой виделив этомданьмоде.
Естественно, что для выявления ранее неизвестного положения вещей нередко приходится использовать соответствующий инструмент, особенно когда такая информация крайне необходима - в данном случае для широкого охвата социальной действительности. Но это простое объяснение быстрого распространения метода опросов в ФРГ никому не пришло в голову. Мешал барьер непонимания.
Не оказался ли Гэллап несостоятельным? '
Неприязнь и недоверие к репрезентативным опросам населения, распространившимся прежде всего в США, объясняли тем[2], что широкая немецкая общественность впервые услышала об исследовании общественного мнения в связи с неверными прогнозами Института Гэллапа по поводу президентских выборов 1948 года. Таким образом, исследование общественного мнения фактически сначала появилось на первых страницах газет не как успех, а как неудача. Однако отрицательное отношение к нему исходит, в сущности, не от широкой публики и усугубляется с повышением культурного уровня. По-видимому, неверные прогнозы Гэллапа именно потому приобрели такую известность, что послужили хотя и поверхностным, но эффективным подтверждением уже существовавшей антипатии к опросам.
Начиная с 1948 года и в Федеративной Республике Германии, и в Соединенных Штатах Америки были опубликованы многочисленные прогнозы по поводу выборов со средним отклонением от фактических результатов на 1-2 процента. Тем не менее в публичной дискуссии снова и снова фигурировала неудача 1948 года.
Ниже приведены прогнозы Алленсбахского института демоскопии относительно результатов выборов в бундестаг.
В скобках даны фактические результаты выборов (первые голоса, в %)
| хдс/хсс сдпг СвДП Прочие Среднее отклонение (в %) "0,4 Максимальное откло нение (в %) 0,8 |
15.9.,195717.9.196119.9.1965 28.9.1969
50 (50,3) 46 (46,0) 49,5 (48,7) 44,8 (46,6)
32 (32,0) 38 (36,5) 38,5 (40,1) 45,9 (44,0)
7(7,5) И (12,1) 8,0(7,9) 5,3 (4,8)
| 1,2 1,9 |
| 0,75 |
И (10,2) 5(5,4) 4,0 (3,3) 4,0 (4,6)
0,8 1,6
примечание. Прогнозы Института демоскопии были опубликованы до официального сообщения о результатах выборов: «Франк-фуртер альгемайне цайтунг» от 14.9.57 и 16.9.61. В 1965 и 1969 годах прогнозы института сообщались по телевидению и агентством печати ДПА. Статистическое основание: в 1957 и в 1961 годах было опрошено по 1800 человек, в 1965 и 1969 годах - около 3000. Репрезентативная квотная выборка.
То, что во время четырех последовательных выборов в бундестаг ФРГ прогнозы Алленсбахского института так точно совпадали с официальными результатами голосования, оставалось, как правило, неизвестным. По каким причинам? Именно это и надлежало бы исследовать более тщательно.
Вместоподразделенияна«истинно»или «ложно» - вероятностное мышление
Трудность, которая обнаруживается здесь, прежде всего обусловлена тем, что в обыденном сознании отсутствует привычка принимать во внимание степень точности или неточности. Выбор происходит обычно только из альтернатив «истинно» и «ложно». Категории «истинно» или «ложно» закрепляются самыми разнообразными способами - воспитанием в раннем детстве, в процессе начального школьного обучения, позже - тренировкой в логическом мышлении. Мы хотим здесь указать лишь на то, какой перестройки требует понимание метода, при котором получают данные, всегда имеющие приблизительное значение, и где следует принимать во внимание «погрешности» («интервалы между оценками», «допуски»).
Другие характеристики репрезентативного метода также требуют отхода от общепринятых способов мышления. Необычность его - опрос нескольких сотен или тысяч людей выявляет отношение или мнение миллионов - не обязательно должна специально осознаваться. Несмотря на быстрое внедрение метода опросов в практику, к собиранию данных таким путем все еще относятся, как к трюку фокусника.
По-видимому, дискуссии о «правомерности»[3] этого метода стараются избегать, а в ходе такого обсуждения приходится преодолевать значительные трудности, прежде всего эмоционального характера. Неприязнь к методам репрезентативного опроса можно считать вполне обоснованной. Однако ее можно уменьшить, ибо отрицание этого метода является - по крайней мере отчасти - лишь следствием того, что место и результаты его еще четко не опре-делены.
Как только будет точно выяснено, при каких обстоятельствах и с какой целью можно вообще применять этот метод,- сразу же разрешатся многочисленные сомнения, 
исчезнут многие широко распространенные ошибочные представления.
Разумеется, для понимания этого метода необходимо приучиться постоянно думать; нужно, в частности, отказаться от понятий «истинно» и «ложно» и переключиться на область вероятностных оценок, вычисляемых неточностей.
Личность и признак
Изменение" мышления облегчается применением новых принципов различения. Следует различать естественную и привычную сферу нашего мышления и наших представлений, которую мы обозначим как сферу индивидуального или целостного, и сферу признака, статистическую сферу- мир переменных и индексов[4].
Мы увидим далее, что при строгом соблюдении этого понятийного разделения репрезентативные методы опроса утрачивают свою необычность.
«Мыслить признаками», систематически классифицировать и анализировать явления, связанные с цифровыми данными и с «законом больших чисел», означает добиться преодоления эмоционального барьера, ограждающего нас от цифр, статистики и их производного - опросных методов. Эта сфера, естественно, кажется нам чуждой, потому что мы не можем представить себе ее наглядно; ее нельзя ни увидеть, ни услышать, ни почувствовать. Речь здесь идет о процессе абстрагирования, о сведении нашего мира явлений к признакам.
Распространение статистики - можно ли считать людей?
В своей книге «О литературе» мадам де Сталь сначала в 1795 году, а затем более подробно в 1800 году писала: «Почему бы однажды не оказалось возможным сопоставление таблиц... основывающихся на статистических выводах и содержащих ответ на все вопросы политического характера?.. Развитие статистики и теории вероятности дает возможность... определять и предсказывать, каким в среднем будет поведение людей. Чем больше анализируемая масса людей,тем точнее расчет»[5].
Еще в начале XX столетия это высказывание звучало бы не менее утопически, чем в 1800 году. Даже сегодня такое представление кажется не совсем обычным, хотя за это время прогнозы такого рода стали вполне возможными, и во многих странах уже ведется постоянное наблюдение за политическим поведением населения статистическими способами. При этом результаты наблюдений часто используются на практике. Если проследить за историческим развитием этого метода, то упомянутую робость при мысли о применении статистического метода к людям можно встретить на каждом шагу.
Слово «статистика»[6] появилось в XVII веке. Метод, состоящий в том, что изучаемая действительность выражается и описывается количественным отношением предметов или признаков, сознательно абстрагированных от индивидуальных различий, а из найденных количественных соотношений делаются выводы, имеет, по всей вероятности, свою предысторию, которая ненамного моложе, чем само использование чисел.
Применение статистического метода к людям, к группам населения до XIX столетия не имело широкого распро странения. Этому не приходится удивляться, так как выдвигались даже требования запретить его[7].
В Ветхом завете есть указание на то, что применение статистики к людям следует считать опасным. За проведение по распоряжению царя Давида переписи бог покарал людей чумой, унесшей70 000 жизней.
Количественное обобщение в основных понятиях, вероятно, всегда было привилегией бога или королей либо воспринималось как своего рода рискованное вмешательство в божественный порядок. В исламе и в первобытных религиях также имеются подобные свидетельства примерно следующего содержания: нельзя считать вместе верующих и неверующих, праведников и неправедных, счастливых и несчастных, потому что это может привести к неверию или навлечь беду.
Со времени упадка Римской империи до начала XVII столетия общие переписи населения почти не производились. Еще в 1753 году в Англии было отвергнуто предложение о проведении переписи, так как-де подобное мероприятие являлось греховным и подрывающим свободу личности.
Сфера множественного и моральная статистика
Первые сведения о явлениях, статистики или к сфере признаков, сотлетнюю давность. Речь идет об обнаружении странной регулярности, с какой из года в год происходит почти одинаковое количество смертей и о которой английский коммерсант Джон Граунт сообщил в своей работе «Observations on the Bills of Mortality», опубликованной в Лондоне в 1662 году. Впечатление странности возникает здесь уже в силу противоречия между не поддающимся предвидению фактом смерти и явной закономерностью количества смертей.
Высказанная Граунтом мысль получила развитие, хотя и не привлекла к себе особого внимания. Столетие спустя (1761) прусский армейский проповедник Зюссмильх[8] использует, как и Граунт, но уже более широко, данные статистики населения. Наряду с количеством смертей, которые на этот раз подразделяются на виды, причем убийства, самоубийства и т. п. приводятся отдельно, указывается также число родившихся и количество бракосочетаний, а из выявленной странной закономерности делается вывод о «божественном порядке в изменениях человеческогорода».
Еще почти столетие спустя (1835), через 75 лет после выхода в свет труда Зюссмильха, бельгийский статистик Кетле[9] выходит за пределы материалов статистики естественного движения населения и прослеживает такую же закономерность в кажущихся произвольными человеческих действиях, фиксируемых моральной статистикой[10]: рождении внебрачных детей, преступлениях, самоубийствах и т. д. С этих пор самоубийства и их статистика остаются образцом, по которому снова и снова исследуется взаимоотношение между сферой личностного и сферой признаков. Постоянный возврат к этому предмету исследования объясняется, по-видимому, отчетливо выраженным здесь ощущением противоречия между индивидуальным актом и регулярностью, проявляющейся при статистическом суммировании[11].
В этом труде Кетле встречаются не только словообразования, исчерпывающе выражающие дух сферы множественного, как, например, меткое обозначение «средний человек»; прежде всего здесь есть резкое противопоставление концепции свободной воли человека, относящейся к сфере личностного, явлению статистической регулярности человеческих действий,свойственному сфере признаков.
Но Кетле уже не останавливается на указанном противопоставлении, а воспринимает контраст как противоречие, из чего следует, что свободы воли, очевидно, не существует и что необходимо признать господство закона природы, стоящего выше свободы воличеловека.
Закон больших чисел и свобода воли человека
Под влиянием труда Кетле Адольф Вагнер[12] описывает яркими красками новую удивительную область, открывающую широкий простор для изучения:
«Представим себе, что в добрые старые времена, когда в фантастических описаниях путешествий, подобных тем, которые мы читаем у Свифта в его рассказах о Гулливере, находили больше привлекательности, чем сейчас, какому-то писателю, желающему предложить читателям что-то новое, пришлось бы дать примерно такое изображение чужого народа и чужеземного государства. В этой стране государственным законом ежегодно заранее устанавливается, какое количество пар и какого возраста имеют право вступить в брак, сколько молодых девушек выходят замуж за стариков и сколько юношей женятся на старухах, у скольких пар разница в возрасте такая-то, у скольких пар она может быть такой-то, сколько вдовцов и вдов снова вступают в брак, сколько браков должно быть расторгнуто по суду и т. д.».
«Однако все, что таким искусственным путем никогда нельзя было бы осуществить по воле и властью людей, удивительным образом происходит само по себе, вследствие естественной организации человеческого общества. И не является ли эта фантастическая картина копией нашей действительности, с той лишь разницей, что у нас все подчиняется закону природы, не осознаваемому отдельным человеком?» «Исследование браков, самоубийств, преступлений и выявление их закономерностей точно так же позволяет предсказать их количество и распределение в следующем году. И последующая проверка покажет точное совпадение прогнозов с фактическими результатами, как если бы мы находились в том необычном государстве. Но самое удивительное здесь то, что мы, таким образом, действуем как части какого-то огромного механизма и наша неограниченная свобода воли совершенно не нарушает егозаданногохода».
В период между 1860 и 1890 годами дискуссия между сторонниками моральной статистики и сторонниками свободы воли широко развернулась не только в Германии[13], но ивАнглии[14].
Положения Кетле категорически отвергались многими современными ему авторами. Прежде всего следует упомянуть труд лейпцигского математика и философа Морица Вильгельма Дробиша «Моральная статистика и свобода воли человека». Дробиш исследует вопрос: принуждают ли человека к совершению поступков его индивидуальные особенности и давление обстоятельств? Отвечая на этот вопрос отрицательно, он приходит, таким образом, к подтверждениютезиса о свободе воли[15]. При этом он может сослаться прежде всего на Канта[16], который еще до выхода в свет труда Кетле занимался проблемой «естественной причинности», как он ее называл, исвободойволи человека.
Так закончилось столкновение в публичной дискуссии закона больших чисел и человека, рассматриваемого как объект этого закона. В начале XX столетия Инама-Штернегг[17] с удовлетворением констатировал конец «наивного периода моральной статистики, начавшегося у Зюсс-мильха и завершившегося Эттингеном».
Правда, в общем, тогдашние споры с идеями Кетле, изложенными в его книге «О человеке», представляются довольно вялыми. Начиная с Вагнера и кончая фон Мизе-сом, вновь и вновь раздаются замечания и жалобы по поводу нежелания философов заниматься этой проблемой.
«Если мы в основных работах философов всех времен станем искать установку по отношению к понятию вероятности, мы будем поражены тем, как мало об этом написано; до начала XIX столетия нет почти ничего, да и позже вряд ли есть что-нибудь, достойное внимания. Мы узнаем, кроме того, что нельзя надеяться найти существенную помощь или объяснение в философской литературе, являющейся в вопросах вероятности лишь зеркалом идей, возникших у математиков и физиков».
Вагнер объяснял отсутствие у философов интереса к результатам моральной статистики антипатией многих ученых к цифрам и таблицам.
Наряду с безучастностью философов бросается в глаза и странное равнодушие социологов. В работах, где рассматриваются понятия и проблемы социологии, понятие «моральная статистика» или трактовку соответствующих явлений искать, как правило, бесполезно.
Правда, эта странность наблюдается не у всех. Подробный анализ можно найти у Дюркгейма в его исследовании самоубийства, где в числе прочего проводится параллель с близкими моральной статистике явлениями эпидемий. Следствием этого анализа является дюркгеймовская концепция «социального потока», принуждающего определенное количество людей к самоубийству[18].
Выдвигая концепцию «социального потока», Дюрк-гейм пытался привлечь внимание социологов именно к явлениям сферы признаков - как мы ее называем - как к непосредственному предмету социологии. У Дюркгейма это подчеркивается неоднократно, особенно там, где он указывает, что социальные силы действуют совершенно независимо от отдельного индивида, что подтверждается полной взаимозаменимостью индивидов. «Хотя для обновления личного состава армии достаточно нескольких лет, процент самоубийств в армии какого-нибудь государства в течение длительного времени почти не изменяется»[19].
Следовательно, Дюркгейм, как в свое время Кетле в «Социальной физике», считает данные моральной статистики величинами более высокого порядка сравнительно с индивидуальной мотивацией.
В этом отношении взгляды того и другого не получили одобрения. Осуждались ли их взгляды как естественнонаучно-механистические или как социологизирующие,- в любом случае они находились в резком противоречии с полученной из опыта субъективной уверенностью, с убеждениями, которые человек приобрел самостоятельно, с категориями этики, с кантовским пониманием свободы воли человекакак необходимой предпосылки мышления.
Появление опросов
Практически одновременно с дискуссией о моральной статистике, но безотносительно к ней наблюдался новый «взрыв» опросов населения, также основывавшихся на законе больших чисел. Попытка проведения таких опросов была предпринята в Англии в конце XVIII столетия, в начале XIX века был проведен первый опрос в Соединенных Штатах Америки, а с середины того же века были организованы первые опросы во Франции (1848), Германии (1848) и Бельгии (1868-1869). К концу этого столетия в Англии было уже проведено несколько крупных опросов, а в начале следующего (1906) в Лондоне профессор статистики Артур Л. Боули сделал доклад в Королевском статистическом обществе о методе составления репрезентативной выборки при опросах населени[20].
Столкновение с выборочным методом
До тех пор пока статистические данные были делом сугубо ведомственным, а сходные ряды чисел статистики самоубийств, преступлений, несчастных случаев, рождений, браков и т. д. публиковались только в ежегодниках и в специальной литературе, исследование взаимосвязей не получало развития. Даже наиболее образованным слоям, не говоря уже об остальном населении, связь между законом больших чисел и человеком не была ясна.
Это обнаружилось при вторичном сопоставлении, то есть при появлении выборочного и демоскопического методов, когда с применением статистики отпала необходимость в полных данных и официальной документации и когда повсеместное распространение получили выдержки и компиляции из сферы признаков. Теперь речь шла не только о зловещем однообразии моральной статистики из пятилетия в пятилетие. Данное математиками объяснение этого явления постоянными причинами было принято, не встретив особых препятствий в понимании, поскольку nj эта проблема, и связанная с ней идея предопределенности человеческих действий уже были предметом обсуждения.
Теперь добавились два новых обстоятельства: во-первых, принцип репрезентативной выборки, согласно которому выводы, сделанные применительно к небольшой части населения, распространяются на все население; во-вторых, существенное расширение исследуемых вопросов, выход за пределы более или менее очевидных фактов официальной статистики. При этом широкой публике представляется непостижимым, если не абсурдным, сходство данных, наблюдаемое независимо от того, были ли они получены от тысячи человек или от многих миллионов, то есть тот факт, что часть, крохотная доля может выступать от имени всех.
И снова (как и в случае с моральной статистикой) доказуемое положение в сфере статистики противоречило опыту в сфере индивидуального. Рядовой критик, по-видимому, рассуждает примерно: так меня самого не опрашивали, так что о моем мнении вообще ничего не известно. 99% населения, как и я, не были опрошены, так что и о мнении этой части населения тоже ничего сказать нельзя.
Свой опыт в сфере индивидуального он, как нечто само собой разумеющееся, переносит на сферу статистики. Согласно его опыту, никто не может знать его мнение, не опросив его самого или каким-нибудь другим путем не наведя справки о нем лично.
Несмотря на эту уверенность, объективные данные говорят о том, что возможны такие высказывания, которые включают и его мнение.
Иногда для облегчения понимания пытаются наглядно объяснить теорию выборки на конкретных объектах и примерах. Так, для того чтобы судить о качестве целой бутылки или бочки вина, достаточно сделать один глоток; торговец зерном для определения качества предлагаемой пшеницы берет лишь по одной горсти из разных мест и т. д. Однако при этом поставленная здесь проблема недооценивается.
Действенность принципа выборки по отношению к вещам (а также к растениям и животным) - черные и белые шары, орехи; мы называем только некоторые из наиболее часто используемых для демонстрации объектов - эмоционально не оспаривается. Недопустимым и невозможным считается перенос этого принципа на людей. Основную трудность, решающий момент здесь следует усматривать в оскорблении чувства собственного достоинства людей. С самим по себе противоречием между объективно доказуемым положением и субъективным опытом вполне можно было бы смириться. В самом деле, в многочисленных случаях обмана чувств человек охотно выслушивал доводы прогрессирующего естествознания, так что противоречие между действительностью и иллюзией воспринималось даже как нечто привлекательное.
Однако положение в корне меняется, когда затрагиваются и подвергаются сомнению предпосылки, жизненно важные для человека. А ведь именно об этом идет речь при применении прежде всего моральной статистики, а затем выборочного метода; ибо, несмотря на логико-математическое объяснение, в данном случае создается полное впечатление утраты человеком свободы воли, а вместе с ней и чувства собственного достоинства.
Неприязнькцифрам
В Германии эту неприязнь, антипатию по отношению к сфере признаков, статистической сфере, миру переменных мы наблюдаем почти повсеместно. Прежде всего, разумеется, речь идет об антипатии к цифре как символу и важнейшему элементу сферы множественного.
Нелишне еще раз напомнить о замечании Адольфа Вагнера о том, что ученые, возможно, потому уделяли столь мало внимания тезисам Кетле о законах «социальной физики», что очень многие из них испытывали неприязнь к цифрам и таблицам. Полное отсутствие чувства числа, всякой памяти на цифры не считается недостатком интеллигенции (если речь не идет о каком-нибудь мотовстве) и неставится ей в упрек.
Александр Эттинген во введении к своей «Моральной статистике»[21] призвал к тому, чтобы размышление и счет стали близкими понятиями и чтобы об этом всегда помнили, но этот призыв не имел, разумеется, особого успеха. И наоборот, такое требование, как «В центре экономических выкладок должен стоять человек, а не цифра»[22], или же такое заглавие книги, как «Не поддающийся учету человек»[23], импонировали публике.