НАЧАЛЬНИК ТИШИНЫ
ИНОК ВСЕВОЛОД
https://prav-molitva.narod.ru
"Напрасно ставят капканы на пути тех, у кого есть крылья...".
Рукопись "Начальник тишины".
"Звезды, сиявшие в Вифлеемскую ночь, и ныне над нами".
Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский.
Глава первая.
Влас
Заключенный Филимонов Влас уже третью неделю находился в тюрьме закрытого типа, в камере смертников. Сюда его привезли после окончания следствия и вынесения смертного приговора. Нельзя сказать, чтобы Влас очень уж мучился душой. Он тупо и обреченно смотрел на приближающуюся смерть, как затравленный бык смотрит на тореадора. Больше всего теперь Влас мучился от казни временем. Всякий раз, когда надзиратель подходил к двери его камеры, Влас внутренне напрягался, ожидая команды: "На выход без вещей", - и всякий раз, не услышав этой команды, нервно улыбался...
Родился Влас в Москве в конце шестидесятых и был из тех, кто с детства мечтает о счастье всего человечества. Мама вместо колыбельной песни читала ему нараспев горьковскую сказку о соколе из "Старухи Изергиль", а дедушка на памятных фотографиях делал надписи вроде "Желаю тебе стать настоящим советским человеком".
Однако в юношеском возрасте Влас разуверился в советских идеалах, хотя еще продолжал верить в возможность некоего индивидуального честного пути. Но и эта вера была уничтожена при столкновении с действительностью, особенно когда Влас поступил в Высшее Военно-политическое училище. Там он увидел действие только одного закона - закона силы.
Тем временем перестройка, начавшаяся в стране, свергала один за другим все идеологические кумиры, взамен не предлагая ничего определенного. Это "определенное" Влас нашел для себя сам, прочитав вновь переизданные труды Фридриха Ницше. Учение о сверхчеловеке пришлось ему по душе. Убежденным ницшеанцем вернулся Влас к гражданской жизни, уйдя из училища по собственному желанию.
Но жизнь не спешила встать на колени перед новоявленным сверхчеловеком, хотя Влас и был настроен решительно. Он так и заявил однажды другу: "К своей цели я пойду по трупам". Правда, он затруднился бы ответить на вопрос, о какой именно цели идет речь.
Возможность идти по трупам Власу вскоре представилась. Но он оказался плохим сверхчеловеком: срезался на первом же серьезном деле. И вот на это он больше всего злился, сидя в камере смертников. Злился он и на заказчиков, и на жертву, но больше всего он злился на девчонку. "Ну почему, почему я тогда ее не прикончил? Ведь она же наверняка и сдала", - думал Влас.
День тянулся за днем. С утра до вечера Влас бесцельно слонялся по прямоугольной одиночной камере, время от времени присаживаясь на единственный табурет. В 10 часов вечера надзиратель выдавал так называемый "вертолет", то есть переносную деревянную койку без ножек. Влас устанавливал "вертолет" на бетонный пол, кутался в телогрейку, ложился и подолгу не мог заснуть. В шесть утра "вертолет" отбирали, и начинался новый бессмысленный день его жизни.
Однажды вечером, уже после отбоя, когда Влас вертелся на своем жестком ложе, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, дверь камеры отворили.
"Что еще за ночные гости?", - подумал Влас. Надзиратель ввел в камеру какого-то человека. Влас безуспешно пытался рассмотреть вошедшего, но не мог по причине слабого освещения, а также потому, что нежданного гостя закрывал собой надзиратель. Тем временем последний объявил:
- Заключенный Филимонов, к тебе подселенец до утра. Его только что привезли, а у нас свободных одиночек больше нет, вот и приказано к тебе.
К сказанному надзиратель обиженно добавил:
- Только "вертолетов" лишних у меня нет.
В голове Власа пронеслось: "Так. Если привели авторитета, то мне светит остаться без "вертолета" и всю ночь, сидя, кимарить".
Надзиратель вышел, оставив Власа один на один с новым соседом. Нет, это был не авторитет, скорее доходяга, и Влас перевел дух: "Буду спать нормально. А этот пусть устраивается, как знает".
Тут новый сосед озадачил Власа.
- Мир дому сему, - сказал он негромко и мягко улыбнулся.
- Слушай, братан, - резко ответил Влас, - спать тебе негде. Вот садись, если хочешь, - он указал жестом на табурет.
Ночной гость тихо и даже как-то изящно прошел мимо Власа и мимо табурета в угол камеры и опустился на корточки, при этом как бы сам себе говоря:
- Птицы имеют гнезда, и звери имеют норы, а Сын человеческий не имеет, где преклонить главу.
"Ну и странный сосед мне попался, - думал Влас. - Какими-то присказками говорит. Уж не свихнулся ли?.. А может, он актер бывший? То-то он мне кого-то напоминает. Слушай, а может это подсадная утка, стукач? Может из меня хотят дополнительные данные выжать?".
- Эй, как тебя там? - обратился Влас к соседу. - А это что за маскарад? Что они тебя в крашеную простыню завернули, что ли?
- В простыню? - сосед улыбнулся. - У меня одежда была такая, в которой здесь не положено, а робу ночью искать не стали, вот и выдали мне эту багряницу. Мне ведь до утра только.
"Какую багряницу? Что он мелет? - недоумевал Влас. - Нет, на стукача этот доходяга не похож. Не стали бы менты такой спектакль закатывать. Смотри-ка, да он - босой".
- А обувь-то, обувь они зачем с тебя сняли?
- Это не они. Это раньше. Меня и привезли сюда без обуви.
- А почему тебя не обрили?
- Не успели еще. Меня ведь недавно арестовали.
- Недавно арестовали и сразу в камеру смертников. Странно все это. Ну, да ладно, - смягчился Влас, - давай знакомиться.
Манерно раскланявшись, Влас представился:
- Убийца Влас, собственной персоной. Приговор - вышка. А как Вас величать, сударь?
Гость, подняв свои большие печальные глаза на Власа, молчал. Тут Влас впервые заметил, что исхудавшее лицо гостя все в ссадинах и кровоподтеках.
"Здорово они его били", - подумал Влас и с иронией в голосе обратился к гостю:
- Ты что оглох? Культурные люди при встрече знакомятся. Чего молчишь?
- Я, - медленно и спокойно проговорил гость, - судия.
- Это что, кликуха такая?
- Нет. Я - твой судия, - так же спокойно и рассудительно ответил гость.
"Ну, все ясно, - мысленно подвел итог Влас, - этот парень - точно сумасшедший. Теперь понятно, почему его менты не хотят здесь на постоянку прописывать. Наверно, утром в закрытую дурку отвезут. А сюда он, видно, случайно попал или с пересылкой. Ну, о спокойном сне можно и не помышлять. Может, он маньяк какой, кто его знает. Нет, уж лучше совсем не спать".
В какой-то момент Власу стало жалко сокамерника, ведь больной человек. Но он сразу же осек себя. Ницше учил презирать таких недочеловеков. И все-таки Влас, то ли из жалости, то ли из приличия, то ли потому, что все равно спать не хотелось, немного смущенно сказал гостю:
- Ну ладно, иди сюда, садись на мой "вертолет", а то ноги-то застудишь.
При этом Влас подвинулся на край "вертолета", освобождая место. Гость подошел и послушно сел, поджав ступни босых ног под себя.
На Власа напало игривое настроение.
- Ну, так что ж, ты меня судить будешь?
После некоторой паузы гость кротко ответил:
- Буду.
- Прекрасно. Начнем-с. Суд открывается, господа присяжные заседатели. Задавайте вопросы подсудимому.
Влас был уверен, что своим игривым тоном собьет гостя. Но тот поднял печальные глаза на Власа и попросил:
- Пожалуйста, расскажите, как все было? - И так он просто это сказал, и столько сочувствия было в его глазах, что Власу захотелось сейчас же все-все про себя рассказать. Захотелось поплакаться, захотелось, чтобы хоть этот дурачок его пожалел.
И Влас начал рассказывать свою жизнь. Говорил он часа два, пока, наконец, не дошел до тех событий, которые привели его сюда, в камеру смертников.
- Ну, и встретил я в конце концов настоящих, серьезных заказчиков, - рассказывал Влас. - Вернее, они сами на меня вышли. Сразу задаток дали большой. Бесплатно выдали хорошее оружие. И дело-то казалось беспроигрышным. Как сейчас помню: подогнал я дворами "Жигуленок" к месту операции, оставил его в подворотне. Огляделся, - никого. Четыре часа утра было, свежо, хорошо на улице. Светало. Вышел я из подворотни. Вот и фирменный магазин на другой стороне улицы, блестят витрины, внутри горит контрольное освещение. А дальше, как в Военном училище на стрельбище, встал на колено, гранатомет на плечо, прицелился, спустил курок. Граната прорезала утренний сумрак, и я уже не слышал звона стекла, а только увидел, как все взметнулось на той стороне улицы и стеклянные витрины заволок желтый дым, а мне в лицо ударила теплая волна воздуха. От этого удара я очнулся и побежал к машине, и дворами уехал... Ну, в общем, и все. Через месяц меня взяли. Кто-то заложил.
Больше Власу ничего не хотелось рассказывать, да и нужды не было, ведь гость не судья, а всего лишь сумасшедший зэк, и ничем не сможет ему помочь. Выслушал - и за то спасибо.
Гость, как бы всматриваясь в душу Власа своим удивительным взором, тихо спросил:
- А что же ты про Надежду ничего не рассказал?
- Про какую такую Надежду?
- Да про ту девушку с собачкой, которую ты встретил в подворотне. Помнишь?
Власу показалось, что его вновь, как тогда у магазина, накрыла взрывная волна. "Откуда он про девчонку-то знает? Про этот мой кошмар?". Власу стало страшно, но он решил не сдаваться и перешел на крик:
- Замолчи! Что ты ко мне в душу лезешь!? Я не хочу знать ни про какую девчонку!..
- Послушай, - прервал Власа гость, - не горячись. Ведь ты же не убил ее тогда. Ведь мог же убить, и не убил - доброе дело сделал. Так что же ты разволновался?
После этих слов гостя у Власа уже не было сил сопротивляться. Он как-то сразу обмяк, и ему даже показалось, что от этих глаз все равно ничего не скроешь. Тут он подумал: "А может быть, я тоже схожу с ума?".
- А ее что, Надей звать? - жалостливо простонал юноша.
- Надеждой. Так расскажешь про нее?
- Расскажу... - Влас собрался с силами. - Я когда к машине бежал, она мне навстречу из подворотни вышла и сразу все увидела: и горящий магазин, и меня с гранатометом в руках. Мы с ней застыли друг против друга, словно вкопанные. Ее собачонка скулит, к ногам жмется. По правилам, мне бы эту девчонку, как свидетельницу, пришить надо было. У меня ведь в кармане пистолет был. Но что-то дрогнуло в груди, пожалел я ее, не тронул. А ведь она меня, наверное, и сдала потом. Меня ведь по машине вычислили, а машину мою только она могла видеть.
- Нет, Влас, она вообще следствию осталась неизвестна и в милицию не обращалась. На тебя другие донесли.
- Кто?
- Твои заказчики. Это у них заранее все так разработано было.
Влас чуть не подпрыгнул от удивления:
- Так вот оно что!? Заказчики! А я-то думал... Выходит, не зря я девчонку пожалел. Но все равно не укладывается у меня в голове, почему она в четыре часа утра пошла с собачкой гулять. Ведь она - соплячка еще, лет пятнадцать-шестнадцать, и что ее понесло ночью по городу?..
- Ее послал Отец наш Небесный.
- Какой Отец? Бог, что ли?
- Бог.
- А зачем Он ее послал-то?
- Чтобы дать тебе возможность пожалеть человека. Ведь у тебя же выбор был: убить ее или оставить жить. Ты выбрал жизнь.
- Ну, а зачем это?
- Зачем? Лучше ты скажи: где Авель, брат твой?
- Какой еще брат? - снова встрепенулся Влас, как будто его по старой ране резанули. - Не было у меня никакого брата.
- Не было? А ты вспомни: Авель, Авель, брат твой.
После этих слов гостя Власа охватила черная тоска. "Это он намекает на того грузина Авеля, охранника из магазина. А какое ему-то дело? Тоже мне, судья выискался. Что он меня мучает. Вот прибью его сейчас табуреткой, и все. Мне терять нечего, все равно - вышка...", - с этими мыслями Влас стал незаметно пододвигаться ближе к табурету.
- Для чего ты хочешь убить меня? - грустно спросил гость.
Власа прошиб холодный пот: "Ага, он еще и мысли читает! Прямо колдун какой-то, экстрасенс... или...". После этого "или" Власу показалось, что у него в голове раздался щелчок и в глазах что-то сверкнуло, но все-таки Влас закончил свою мысль: "...или он - святой. То-то я смотрю, он мне какую-то икону напоминает. Да и про Бога что-то говорил".
- Слушай, братишка, не хотел я твоего Авеля убивать. Не хотел! Я ведь не знал, что он в ту ночь в магазине дежурил. Заказчики ничего об этом не сказали. Просто, говорят, магазин взорвешь, и точка. А про мокрое дело речи не было. Не хотел я его убивать. Ты мне веришь?
- Верю.
- Хорошо, хоть ты веришь, а судьи вот не поверили; повесили мне это дело, как умышленное убийство, а вдобавок пришили десяток заказных убийств, слепили из меня настоящего наемного убийцу. Только я про те дела и знать ничего не знал. Да что уж теперь-то говорить. Видно, судьба у меня такая - под расстрел идти.
Гость пристально посмотрел на Власа. И то ли Власу показалось, то ли на самом деле вид гостя несколько изменился. Это уже не был тот изможденный человек с печальными глазами, которого привел надзиратель. Гость как-то весь оживился, казалось от него исходило какое-то особенное тепло, взгляд излучал радостную надежду.
Именно таким взглядом гость посмотрел на Власа и сказал:
- Я могу спасти тебя.
- Ну, это уж слишком! - Влас вскочил и начал быстро ходить по камере. - Спасти! Как ты можешь меня спасти!? - возбужденно выкрикивал он.
- Я имею власть спасти тебя, потому что Я уже однажды умер за тебя, и Я еще и сейчас страдаю за тебя, и если ты пожелаешь принять сие, как Мой дар тебе, то Я могу умереть вместо тебя... сегодня утром.
Влас уже стал понимать, что в эту ночь перед ним открывается какая-то неведомая ранее грань бытия. Сейчас некогда было раздумывать, как и почему это случилось. Одно он понял: Гость не шутит, и с Ним шутить тоже не стоит. Влас и не собирался больше шутить с Гостем, он хотел Его понять, но понять не мог.
- Ну, ладно, Ты умрешь за меня, - продолжил разговор Влас, ходя по камере. - Для меня-то это хорошо, но Тебе-то зачем это нужно?
- Я хочу, чтобы твоя душа была спасена.
- Почему?
- Потому что Мне тебя жалко.
- Тебе? Меня?.. Почему?
- Потому что Я люблю тебя как брата, - тихо, радостно и торжественно ответил Гость. - Заметь, ведь и ты Меня братом называешь.
- Но как Ты узнал про меня? Почему я? - не успокаивался Влас.
- За тебя просил брат твой Авель.
- Разве он мне брат? Я ведь про него толком ничего не знаю.
- Авель приехал из Грузии в Москву учиться. Жил у родственников, а по ночам подрабатывал дежурством в том магазине, который ты взорвал. Верующий и честный был юноша, такие ныне редкость. Когда ты убил его, ему было двадцать два года.
- Так мы с ним были ровесники...
- Когда ты убил его и он пришел ко Мне, то первое, что он попросил, - это помиловать его брата Власа.
- Значит, мы все-таки братья... - Влас прекратил свое хождение по камере и с застывшим изумлением на лице стал медленно оседать на табурет.
- Все люди братья, потому что все от одной крови. И когда убивают одного человека, то бывает больно всем, только мало кто об этом задумывается... А знаешь, кто еще приходил просить за тебя?
- Кто?
- Надежда.
- Та девчонка?
- Да. Она в тот же день, когда столкнулась с тобой, ходила в храм и поставила свечку о твоем спасении.
- Ты что меня до слез довести хочешь? Смотри же - я плачу, - Влас размазал кулаком слезы. - Говоришь, свечу за меня поставила?.. Спасибо ей. Не ожидал.
- Видишь, у тебя сейчас на душе легче, светлее стало, это потому, что за тебя молятся. За человека молиться - значит, его оживлять. А если и один духовный мертвец оживет, то всем легче станет, для всех радость будет.
- Неужели я тоже мертвец?
- Ты был мертвецом, но теперь оживешь. Ты ведь не Авеля тогда убил, ты себя убил, но теперь ты оживешь.
- И буду жить?
- Обязательно будешь. Долго, долго жить будешь... Вечно. Тебя ведь бабушка в детстве крестила, а крещенные не умирают. Только много поплакать тебе придется. Поплакать, да покаяться, да помолиться.
- А я ведь и молиться-то не умею.
- А ты молись так: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного". Ну, а теперь ложись, спи. Пора уже. Да и Мне скоро идти нужно.
В эту минуту Влас понял, что чувствует себя ребенком в присутствии Гостя.
- Погоди, не уходи, - спохватился он, - оставь мне что-нибудь на память.
- Возьми, - Гость протянул Власу маленький нательный крестик на веревочке.
- Крестик, - сказал Влас, удивленно и радостно разглядывая подарок.
- Это на земле он крестиком называется, а на небе его называют оружием Божественной любви. Ну, ложись, ложись, спи.
Влас лег совершенно умиротворенный. Он впервые в жизни переживал в своей душе такой глубокий покой и тихую светлую радость.
Гость наклонился у изголовья деревянной койки и, легким движением прикоснувшись к волосам Власа, сказал:
- Спи. Пусть Ангел хранит тебя...
- А мы еще увидимся? - спросил Влас.
- Непременно, непременно увидимся.
Засыпая, Влас смотрел на Гостя, и ему казалось (а может быть, это было на самом деле), что Гость был объят золотым сиянием. И тут Влас вспомнил: "Ну, конечно. Как же это я сразу не узнал Его. Да, да, все как на той иконе, которую бабушка хранила в чулане: и овал лица, и этот удивительный взгляд, и изображен Он на той иконе тоже сидящим в камере. А как называется икона? Как же она называется? Кажется, "Иисус Христос в темнице"".
Утешенный найденным ответом, Влас крепко заснул.
Когда он проснулся, уже светало, но "вертолет" пока не отобрали. "Значит, шести еще нет", - подумал Влас.
Он огляделся. Гостя не было. Сразу же всем телом юноша рванулся вперед и, навалившись на железную дверь, начал стучать. Дверь приоткрыли.
- Чего тебе, Филимонов? - раздался из просвета недовольный голос надзирателя.
- Простите за беспокойство. Я это... у меня вопрос. А где Гость?
- Какой гость?
- Ну, сосед, подселенец мой где?
- А-а ты про него? - надзиратель вздохнул, - я же говорил тебе, что он только до утра. Увели его уже. Всё.
- Что значит всё!? Куда увели-то?
- Куда, куда? На кудыкину гору. Не знаешь что ли, куда из этой камеры уводят?
И уже закрывая дверь, надзиратель пробормотал:
- Высшая мера наказания. Приговор приведен в исполнение.
- Да как же вы могли!? - закричал Влас. - Он же ведь для меня, Он же мне, Он за нас...
...И тут Влас проснулся от лязга железной двери. Вошедший надзиратель забрал "вертолет" и объявил, что заключенному Филимонову необходимо привести камеру в надлежащий порядок, так как сегодня будет делать обход начальник тюрьмы.
Влас молча буравил глазами надзирателя, пытаясь понять, что приснилось и что было с ним ночью на самом деле.
Когда надзиратель ушел, Влас запустил руку под робу, крестик был на месте. Тот самый крестик, что подарил ему Он.
Дабы занять себя и успокоиться, Влас стал молиться той молитвой, которой научил его Он. И на удивление Власа, молитва у него шла.
Минут через сорок дверь снова отворили, и на пороге показался начальник тюрьмы, полковник Стопунов.
Влас встал и, не давая полковнику открыть рта, выпалил заранее приготовленный вопрос:
- Его-то за что казнили!?
- Кого его? - не понял полковник.
- Христа, - твердо ответил Влас и шагнул вперед.
- Какого еще Христа?
- Того, Который в этой камере со мной ночью был.
Последовала минутная пауза. Полковник оценил ситуацию и членораздельно, постепенно ускоряя темп, сказал:
- Во-первых, заключенный Филимонов, никого ночью в этой камере кроме тебя не было, а во-вторых, тебе нет смысла разыгрывать из себя сумасшедшего, по той простой причине, что в соответствии с полученным сегодня утром приказом все смертные приговоры на территории Российской Федерации заменены пожизненным заключением или сроками. Потому не валяй дурака, тебя и так не расстреляют и скоро переведут на зону. О чем я собственно и пришел сообщить.
Полковник четко, по-военному развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Влас рухнул на пол. Он-то знал, что дело вовсе не в приказе, а в том, что Христос умер за него, Власа Филимонова. И хотя полковник сказал, что никакого Христа в камере не было, но он-то знал, что был. И все-таки Власу было мучительно жаль Гостя, он с печалью думал: "Эх, чуть-чуть не дотянул до приказа Гость. Был бы жив сейчас".
И был Власу голос:
"Утешься, брат. Не печалься обо Мне, а плачь о грехах своих, ибо Я даю тебе время на покаяние".
Несомненно, это был голос Гостя.
"Значит, Он жив! Значит, и тут Он не обманул, и мы с Ним еще увидимся", - радостным вихрем пронеслось в сознании Власа.
И хлынули из очей Власа потоки слезные, словно некая преграда рухнула. Легко и радостно лились слезы. И казалось ему, что слезы смывают какую-то серую пелену с его глаз и он начинает видеть лучше, яснее, чище.
Рукой Влас крепко прижимал к сердцу Его подарок, нательный крестик, который только на земле так называется, а на небе именуется оружием Божественной любви.
Глава вторая.
Влад
Шел второй год третьего тысячелетия от Рождества Христова. Влас вернулся в Москву. В тот год зима в Москве была снежной. После десяти лет тюремных пейзажей столица показалась Власу слишком роскошной и пресыщенной. Он уже начал было мысленно прощаться с Москвой своей юности и, приближаясь к родному дому на Чистых Прудах, очень боялся и здесь увидеть сияющие огни мира удовольствий и развлечений. Но, выйдя из метро на станции "Чистые Пруды" и нырнув во дворы, Влас облегченно вздохнул. Здесь Москва осталась Москвой. Той самой, которую он любил с детства - Москвой грибоедовской и булгаковской.
Был вечер. Влас медленно шел по снежному пуху. Словно очарованный странник, он любовался московскими дворами и уютными особняками, дремлющими на снежных перинах сугробов, в желтом свете фонарей...
Уже через неделю Власу казалось, что он никогда не уезжал из Москвы. Как будто и не было этих десяти лет заключения. Привычно ворковала на кухне мать в своем плюшевом халате, знакомо посвистывал старый чайник, под которым "синим цветком горел газ".
Почти все время Влас проводил дома. Только поздно вечером он выходил полюбоваться старой Москвой. И с полчаса одиноко побродив по дворам, возвращался.
Нередко Влас бывал в храме Болгарского подворья на Таганке. Он почему-то особенно любил этот храм. Боясь спугнуть мгновение, Влас осторожно шел по скрипучему снегу к храму, вдыхал студеный воздух. Подойдя, истово крестился, входил и окунался в ароматные волны ладана и восковых свеч. Вставал где-нибудь в укромном месте, чтобы не привлекать внимания, и погружался в Иисусову молитву, которой научил его Гость. Душа Власа ликовала. Ему все здесь нравилось: и золотое мерцание свеч, и древние иконы в тяжелых окладах, со светлыми, словно живыми, бликами огоньков, и резные лампады, усыпанные разноцветными каменьями, и приглушенное позвякивание кадила, и уютное, почти домашнее пение хора.
Только к священнику Влас пока подойти не решался. Слишком напуган был в зоне: там разное рассказывали и крепко предупреждали, что нужно искать батюшку "с понятием", а не кидаться к первому встречному.
Так минул месяц. Шла вторая половина января.
Наконец, Влас решился позвонить старому другу Владу и отыскал в ветхой записной книжке номер его телефона.
- Влада Алексеевича нет дома, - ответил Власу незнакомый женский голос. - Перезвоните, пожалуйста, в офис.
- А какой номер? - спросил Влас, подумав: "Ничего себе - Влад Алексеевич! Да еще и офис!".
- Записываете?
- Да.
Влас записал номер телефона и позвонил. Услышав голос друга, он, не представляясь, выдал заранее приготовленную фразу:
- Как думаешь, Влад, мертвые возвращаются?
После небольшой паузы тот ответил:
- Еще как возвращаются. Вам кого?
- Это я - Влас.
- Влас? Вла-а-ас! Это невозможно! - радостно кричал Влад. - Хочу тебя видеть. Немедленно!
- Приезжай, я дома.
- Жди. Скоро буду.
"Скоро" Влад не приехал. Зато, позвонив поздно вечером, объяснил, что у него "масса дел по бизнесу", но как только вырвется, так сразу же приедет. Власа несколько обескуражил этот звонок, ведь по старым меркам Влад должен был незамедлительно приехать. Но что оставалось делать? Только ждать. И Влас ждал.
Влад приехал через неделю. С его появлением квартира наполнилась запахами французского одеколона, фирменных сигарет, кофе, орехового ликера, балыка, свежих фруктов, шоколадных конфет и еще всякой всячины, которой пахло как от самого Влада, так и из двух огромных пакетов, принесенных в качестве "маленького презента".
Друзья устроились на кухне за чаем со всякой всячиной, перекочевавшей из пакетов на стол. Только от ликера и сигарет Влас отказался.
- Нет настроения, - пояснил он.
Влад удивился, но в душу лезть не стал.
После взаимных воспоминаний Влад поинтересовался:
- Чем думаешь заниматься?
- Не знаю, - ответил Влас, покачивая головой.
- Иди ко мне. Только, старик, смотри, теперь времена изменились. Шальная молодость прошла. До двух часов дня спать тебе не придется. Я и сам больше не испытываю жизнь на прочность. Бизнес требует постоянства и полной самоотдачи, зато и бабки хорошие, а главное... чистые!
- А что делаешь? - спросил Влас отрешенно, как будто интересовался этим только из уважения к другу.
- У меня турагенство "Софокл", - торжественно, с видом победителя объявил Влад. - Оформление виз, продажа билетов, организация туров. Это тебе, брат, не хухры-мухры, не мечты молодости! Это работа с людьми. Клиент - наш бог. Мы ему служим, а он нас кормит. Веришь, старик, по двенадцать часов в день вкалываю. И это я-то! Вечером в кровать упаду, а у меня в голове визы, билеты, туры... - Влад помолчал. - Честно говоря, осточертело все это. Суета. Но деньги-то делать надо.
- А почему твое турагенство "Софоклом" называется?
- "Софоклом"? Почему "Софоклом"? - Влад поморщил лоб, как плохой ученик на экзамене. - Ты у следаков так допрашивать научился? Между прочим, до тебя никто не спрашивал. "Софокл", потому что "Софокл"!
- Ясно. Слушай, а кто у тебя дома трубку снял? Жена что ли?
- Да нет, это моя домработница, - Влад двусмысленно улыбнулся, - хотя временно исполняет и некоторые обязанности жены. Но женитьба - дело серьезное. Мне еще нужно покрепче на ноги встать, да и возраст еще позволяет. Годам к сорока женюсь. Не раньше... Ну, это ладно. Ты лучше скажи, пойдешь ко мне коммерческим агентом?
Влас задумался и через минуту тихо, но твердо ответил:
- Нет, не пойду.
- Почему? - Влад даже приподнялся от удивления.
- Не вижу я смысла в такой работе. Я думаю, что делать нужно только то, что искренне любишь, за что готов жизнь отдать, не задумываясь.
"Перевоспитали его в зоне, - внутренне ежась думал Влад. - Вот тебе и мальчик в теннисных туфлях. Видно, и правда мертвые не возвращаются".
- Помнишь нашу жизнь десять лет назад? - продолжал Влас. - Мы хотя и не знали истины, но ценили превыше всего свободу. Мы были свободны от власти общества и его обывательских интересов. Деньги не властвовали над нами...
- А что ты хочешь сказать, - перебил Влад, - что я теперь подчинился деньгам?.. Да, я делаю деньги! Но для чего? Для того, чтобы покупать свободу!
- По-моему, истинная свобода покупается собственной кровью, а не деньгами. Но прости, Влад, я тебя не осуждаю. Ты сам решай. А лично я потерял интерес ко всей этой куролесице.
- Такое случается после отсидки. Потом проходит, - серьезно заметил Влад. - Ну, и как же ты думаешь жить?
- Пока не знаю... Я тебе хотел рассказать об одном очень важном деле... Знаешь, кто меня оттуда спас, кто меня на свободу вызволил?
Влад оживился:
- Да, я догадывался, - сказал он, хитро прищурившись, - что просто так из-под вышки не уходят. Хотя тогда, кажется, всем, под вышку попавшим, в России амнистия была, замена на большие сроки. Так что вышку-то они тебе отменили, это понятно. Но как ты всего десятком лет открутился? - и оглянувшись по сторонам, Влад прошептал: - Что, московские помогли?
Влас тоже оглянулся и понизил голос:
- Меня Христос спас. Он приходил ко мне... И знаешь, так получилось, что Его казнили вместо меня.
У Влада по спине побежали мурашки. Он мучительно заставлял себя не верить в то, что окончательно потерял друга. "Сгубили, падлы, такого парня! - с яростью думал он. - Видно химотой закололи или били много... по голове".
Влад не знал, что нужно говорить в таких случаях, и чувствовал себя неловко, а Влас молчал, ожидая реакции друга. Возникла напряженная пауза. Неожиданно зазвонил мобильный телефон Влада и тот схватился за трубку, как утопающий за соломинку.
- Да, слушаю! Уже ждут? Понял! Сейчас еду. До скорого, - Влад отключил телефон. - Слушай, Влас. Прости. Срочное дело. Нужно ехать... - тараторил он.
- Но мы же не договорили...
- Извини, извини, старичок. Дела. Договорим. Договорим после. Ты не обижайся. Я ведь это... Если чего надо... На вот, на мелкие расходы. Сотню хватит пока? - Влад бросил скомканную стодолларовую бумажку на стол. - И вот тебе моя визитка, тут номер мобильника. В общем звони. Звони, если что.
Уже с лестничной площадки, закутываясь на бегу в мягкий шотландский шарф, Влад крикнул:
- Слушай, а насчет твоего важного дела, ты позвони лучше Милке. Она теперь у нас верующей стала. Может, вы и договоритесь. Телефон прежний. Ну, давай!
И смущенно опустив глаза, чтобы не встретиться взглядом с другом, Влад помчался вниз по лестнице.
Глава третья.
Мила
Мила была подругой Влада еще со школы. Благодаря Владу, Влас в свое время и познакомился с ней. Она жила с мамой в старом, чудом сохранившемся деревянном флигеле одного из арбатских двориков. Когда мать Милы уходила на суточное дежурство (она работала вахтером и одновременно сторожем в театре Вахтангова), то друзья собирались у Милы. Утром, после веселой ночи, окрестности Арбата оглашались песней "Вдоль по Питерской...", которую, выйдя на свежий воздух, красиво исполнял Влад (у него был первый тенор). Влас и Мила кричали "бис", "браво" и неистово аплодировали.
Все это осталось в прошлом. Теперь Влад был серьезным деловым человеком, Влас - убийцей и уголовником с десятилетним сроком за плечами, а Мила, как подметил Влад, - верующей. Ей-то по совету друга и решил позвонить Влас в тот же вечер.
Мила на звонок Власа отреагировала хотя и радостно, но без излишней восторженности. Влас, рассказав вкратце о себе и выслушав ответный рассказ, перешел к делу.
- Мил, я чего звоню-то... Ну, то есть, я знаешь, что хотел тебе рассказать? У меня там, еще в самом начале, когда я в камере смертников сидел, был удивительный случай. Ко мне ночью Гостя подселили. Ну вот. А Он, знаешь, Кто был? А Он был... - Влас медлил, помня о странной реакции Влада на свое откровение.
- Кто?
- Он Христос был.
Влас замолчал. Молчала и Мила.
- Ты слышишь, Мил?
- Слышу.
- А чего молчишь?
- Ты это серьезно?
- Конечно! - Влас ободрился, почувствовав в голосе Милы живое участие.
- И что гость делал?
- Ну, ничего особенного не делал. Поговорил со мной и, знаешь, всю душу мне перевернул в ту ночь. Как теплым светом меня согрел. Оттаял я тогда. Каким-то другим стал. А потом... Потом Его вместо меня расстреляли утром. И вот, благодаря Ему, я теперь с тобой тут разговариваю. Только, Мил, не знаю я, что дальше делать. Он мне молитву дал, а куда идти на свободе, ничего не сказал, да я и не спрашивал. Я и думать тогда не мог, что всего через десять лет окажусь на воле. Я, конечно, потом в зоне читал очень много православных книг. Почти все "Жития святых", учебник по догматике, по нравственному богословию, слова святителя Иоанна Максимовича и много чего еще.
- Догматику? А "Закон Божий" ты прочитал?
- Ну, конечно, прочитал.
- Откуда же ты книги брал?
- А я писал в монастыри, в православные газеты, на радиостанцию "Радонеж", и мне книги присылали. Даже из Америки из русского монастыря в Джорданвилле как-то прислали...
- Влас, - твердо сказала Мила, - слушай внимательно. Все, что ты мне рассказал про Христа, то есть про гостя твоего, - слишком серьезно. Ты сам не должен верить, что это Христос был, и я тебе не имею права верить...
- Почему? - опешил Влас.
- Ты слушай, не перебивай. Так вот, тебе нужно исповедаться во всех твоих грехах, а заодно всю эту историю рассказать батюшке, а там уж как он благословит. Может, это прелесть была, обман бесовский. Понимаешь?
- Да я бы давно батюшке какому-нибудь рассказал, только не было у нас там батюшек. Мы слышали, что в другие зоны они приезжали, а к нам ни разу. Слишком наша дыра далеко от храмов была. Сибирь-то она знаешь какая большая. Вот и не пришлось мне за все эти годы исповедоваться... кроме, конечно, того разговора с Гостем.
- Опять ты про гостя!... Ну и ничего, раз раньше не мог с батюшкой посоветоваться. А теперь ты обязан все рассказать. Слышишь? Обязан.
- Так ведь я не против. Ты какого-нибудь хорошего батюшку знаешь?
- Знаю многих. Например, мой духовник, отец Понтий. Он недалеко от моего дома служит. Он, правда, батюшкой только два года назад стал, но человек он очень добрый и рассудительный. Чувствуется, что жизненный опыт большой имеет. Хочешь с ним поговорить? Я завтра как раз к нему поеду, повезу новый подрясник.
- Ты что, сама сшила?
- Сама. Я уже батюшке давно обещала... Так пойдешь?
- Пойду. Мил, спасибо тебе.
- По-церковному "спасибо" не положено говорить - богохульство. Надо говорить "спаси Бог" или "спаси Господи", - покровительственным тоном поправила Мила.
- Ясно. Спаси Господи, - смущенно промямлил Влас. - А где встретимся?
- В двенадцать дня около храма, где вы тогда с Владом негра били. Помнишь? Дворами от меня пройти. Выйдешь из метро, там недалеко.
- Негра били?... А да, помню, - опять смутился Влас и покраснел. - Бедный негр. Мы его чуть не убили...
- Ну, до завтра. Желаю тебе Ангела Хранителя на сон грядущий.
- Спаси Господи. До свидания.
- Эх, Влас, а говоришь догматику читал, - вновь покровительственно заметила Мила. - Православные "до свидания" не говорят. Нужно говорить "прощай", то есть просить прощения, а то, кто знает, может мы умрем ночью и никакого свидания завтра не будет.
- Извини, - совсем уже потерялся Влас, недоумевая про себя: "А что же она мне "до завтра" cказала?".
- Да не "извини", - не унималась Мила, - а "прости". Православные говорят "простите", понял?
- Понял. Прости.
- Ну вот так, хорошо. И ты меня прости и до завтра, - удовлетворенно вздохнула Мила и повесила трубку.
Глава четвертая.
Отец Понтий
Утром следующего дня Москва дышала морозной свежестью и казалась насквозь пронизанной солнечными лучами. Погода вполне отвечала настроению Власа. Он шел арбатскими двориками, не обращая внимания на прохожих, спешивших в то утро, как и всегда, по своим неотложным делам. Влас размышлял, что в этот самый день, для многих такой обычный, исполнится его заветное желание - он исповедуется у священника. О таинстве исповеди Влас много читал в заключении и старался исповедовать свои грехи Господу в личной молитве, как учили святые отцы, но знал, что необходимо принести покаяние и в таинстве исповеди, при свидетеле-священнике. Влас с радостным волнением думал о том, что, возможно, этот день станет важной ступенью его жизненного пути...
...Когда Мила и Влас окунулись в светлый сумрак уютного храма, с невысокими полукруглыми сводами, с разноцветными бликами лампад на свежевыбеленных стенах, отец Понтий рассматривал новый резной киот, специально исполненный для почитаемой иконы Богородицы. Кроме отца Понтия и полуглухой старушки-уборщицы в храме в это дневное время никого не было.
- Батюшка, благословите, - обратилась Мила к стоявшему спиной отцу Понтию.
- Бог благословит, - не оборачиваясь отозвался отец Понтий, узнав Милу по голосу.
- Батюшка молится, - шепнула Мила Власу. - Ну, проси благословения, как я тебя учила. Да руки-то, руки лодочкой сложи, а не растопыривай.
- Благословите меня, отче, - кротким, умоляющ