Рамки нашей работы не позволяют вдаваться в детали теоретической дискуссии по этому вопросу. Отметим лишь, что перерастание военно-демократического управления в вождистско-иерархическое не вело автоматически к образованию государственных структур. У разных народов в разное время сложились такие признаки становления государства, как отделение от общества публичной власти, располагающей особым аппаратом принуждения, разделение населения по территориальному признаку (во многих африканских и азиатских обществах сохранилось разделение по родоплеменному признаку и не было больших поселений), возникновение права как системы норм, выражающих волю господствующих классов и обеспеченных принудительной силой публичной власти. У многих народов процесс классообразования отставал от появления государственных структур, что также заслуживает отдельного рассмотрения.
Становление надобщинных властных структур было связано с узурпацией общинной верхушкой наряду с военнопредводительными функциями общественных функций, прежде всего по организации хозяйственной деятельности (в одном случае это была организация ирригационной инфраструктуры, в другом — распределение земельных наделов, в третьем — определение мест пастбищ и т.д.) и по перераспределению избыточного продукта.
Одним из первых обобщил особенности формирования политической организации на этой стадии на примере племени Центральной Австралии М.О. Косвен. Все властно-управленческие решения в этих племенах принимались участниками совещания, состоявшего из стариков высшего ранга и положения, глав локальных групп или тотемов, воинов и «докторов». Лишь после того, как совещание принимало какое-то решение, один из его участников сообщал суть последнего другому собранию, на котором присутствовали уже все пожилые мужчины, располагавшиеся по кругу (молодежь могла присутствовать на собрании, но оставалась вне круга)2. М.О.Косвен отмечал: «Наиболее существенная и знаменательная черта австралийского главарства заключается в том, что политический глава группы, не будучи иногда ни самым старшим, ни физически наиболее сильным, ни самым мудрым, ни военным вождем, ни обладающим лично сверхъестественной мощью, является лишь ставленником экономически господствующей группы геронтов. Выходя из их среды, он остается с ними целиком связанным, им подчиненным, лишь их представителем... Здесь, на одной из примитивнейших ступеней человеческой культуры, власть уже предстает перед нами как организация экономического господства»[87].
Поскольку уровень производительности труда, достигнутый на этой стадии развития первобытного общества, был еще недостаточно высок для того, чтобы правящая верхушка могла присваивать себе значительную долю избыточного продукта, то роль войны как внешнего источника обогащения продолжала не только сохраняться, но и повышаться. При этом военная деятельность в условиях уже далеко зашедшего разделения труда стала, по выражению Р. Люксембург, «специальностью определенных кругов первобытного общества»[88]. В этой связи следует учитывать, что именно в воинственных скотоводческих, кочевых племенах, где в военные операции часто вовлекались и рядовые соплеменники, демократизм участия их в принятии важных решений был значительно выше, чем в земледельческих протокрестьянских обществах. В этих последних функция защиты общества являлась монополией особого военного сословия, терявшего связь со своими общинами и служившего орудием насилия обогащающейся военной и племенной аристократии против своих соплеменников.
Иерархизация системы военной демократии сопровождалась дальнейшим отстранением рядовых общинников от управления общиной, причем этот процесс шел иногда быстрее, чем отчуждение производителей от средств производства, которое большей частью еще носило скрытный характер. Народное собрание все чаще подменялось сходкой военной дружины. Совет старейшин и тайные союзы родовой знати превращались во все более важные центры принятия властных решений, лишь часть которых затем выносилась на формальное утверждение собранием общинников. Это позволяло налагать на рядовых общинников новые повинности, которые (наряду с использованием труда добытых на войне рабов) способствовали обогащению родовой аристократии. Ускорялись распад родоплеменной организации и появление военных и гражданских поселений, лишенных родовых связей. Стали намечаться институционализация обычаев и правил поведения, трансформация их в нормы права, дифференцирование применявшиеся к различным социальным стратам и влекущие за свое нарушение санкции со стороны уже не собрания соплеменников, а выдвигаемых знатью судей и жрецов.
Подчинение органов общинного самоуправления вождю и его группе позволяло племенной верхушке присваивать уже значительную часть производимого общественного продукта, что ускоряло как процесс классообразования, так и дальнейшее отчуждение власти. Но наряду с очевидными признаками государственности продолжали бытовать и формы общинного самоуправления — это и затрудняет фиксацию «готовых» государственных форм властвования в истории многих обществ. Отсюда попытки ввести понятия «предгосударства», «раннего государства» или «варварского государства». Все эти попытки заслуживают внимания (при условии, что они опираются на знание фактов и научно обоснованную методологию). Для нас же особенно важно то, что на данном этапе институты политического участия (а применительно к этому периоду уже позволительно говорить о политическом властвовании) претерпевают серьезную ломку. Однако, поскольку организационно-управленческая деятельность верхушки (как бы далеко ни зашло ее отделение от народа) требовала своего идеологического обоснования и санкционирования, новые формы властвования сочетались со старыми. Весьма часто прежние традиции родовой и военной демократии переносились как «освященные» временем в государство. Классический пример такого сосуществования традиций и новых форм дает Древняя Греция.
Следует особо обратить внимание на то. что возникновение военной демократии — есть переходная форма от первобытной демократии к демократии классового общества[89]. Ее внешние признаки — должность военачальника в сочетании с ограничивающими ее учреждениями. Морган постоянно подчеркивает, что военачальник — это военный вождь, а не царь, что это именно должность, должность выборная и с ограниченной властью[90], что царская власть несовместна с родовым строем[91]. Ограничивающие власть военачальника органы — совет старейшин и народное собрание. Но наличие их обоих необязательно.
Таким образом, сущность военной демократии — сочетание пронизывающей всю жизнь общества воинственности со свободой народа, которую Морган отождествляет с демократией. Он пишет: «Где господствует военный дух, как это было у ацтеков, там естественным путем при родовых учреждениях возникает военная демократия»[92].
История Европы знает две большие эпохи, к которым прилагается термин «военная демократия» — период складывания классовых обществ древнего мира (греки «героической», или «гомеровской», эпохи, в начале века датируемой XI—IX вв. до н.э.)[93] и римляне «эпохи царей» в период складывания обществ средневековья в I тыс. н. э. у народов, не знавших рабовладельческого строя — германцев и славян[94]. Большинство исследователей сходятся на том, что эти две эпохи классообразова-ния привели к складыванию обществ, различных по своей фор-мационной природе: в первом случае — рабовладельческих, во втором — феодальных.
Сходство политического устройства двух указанных групп обществ (с одной стороны, греки XI—IX вв. до н. э. и римляне VIII—VI вв. до н. э., с другой — германцы с начала новой эры до образования у них раннесреднезековых государств, разновременного у разных этнических группировок, и славяне VI— VTII вв. н. э.), заключающееся в существовании народного собрания, совета старейшин и военачальника, является общепризнанным. Вопрос состоит в том, можно ли говорить о сходстве в сфере социально-экономических отношений.
В раннегреческом и ранкеримском обществах разложение родовых отношений и складывание соседской общины далеко не было завершено в период формирования классов и государства. Родовые связи долгое время оставались определяющим типом социальных связей. Родовая собственность на землю сохранялась и продолжала существовать даже в период развития античного общества.
Разложение родовых связей и складывание соседской общины не предшествовали в древности оформлению классового и государственного строя, а совпадали с ним, так как само государство принимало форму общины (полис). Напротив, у германцев и славян классовое общество формировалось в условиях, когда родовая община и родовая собственность на землю являлись пройденным этапом развития. Разложение родовых связей и складывание соседской общины здесь предшествовали появлению классов и государства[95].
Правильное понимание военной демократии прежде всего предполагает определение исторической эпохи, которой она присуща. Эпоха военной демократии — это не последняя стадия разложения первобытного общества. Она существует и в эпоху переходного периода от первобытного общества к классово-антагонистическому. Этот переходной период является переходным не только в развитии базиса, но и надстройки. Подобно тому, как само общество переходного периода представляет собой переходную форму от первобытнообщинного строя к антагонистической формации, так и органы и нормы управления обществом этого переходного периода будут переходными формами от органов и норм самоуправления первобытного общества к органам и нормам управления антагонистического общества, к государству и праву.
Таким образом, государственная организация общества возникает после военной демократии, а сама военная демократия есть выражение процесса возникновения государства. Ее сущность в том и заключается, что она представляет собой переходную форму органов и норм управления обществом. Военная демократия уже не является органами и нормами общественного самоуправления, но она еще не стала органами и нормами классово-антагонистического общества — государством и правом. Военная демократия сочетает в себе черты и свойства как органов и норм управления первобытным обществом, так и государства и права.
Военная демократия присуща эпохе переходного периода от бесклассового общества к классовому, когда общество уже перестало быть однородным, но еще не стало классовым. Переходной период от первобытнообщинного общества к классово-антагонистическому есть эпоха, на протяжении которой «отдельные господствующие лица сплотились в господствующий класс». Именно в интересах этих отдельных господствующих лиц, которые лишь постепенно объединялись в господствующий класс, и появилась военная демократия, переходная форма в развитии органов и норм управления обществом.