Научная новизна исследования заключается в следующих положениях:
- впервые в отечественной историко-философской литературе всесторонне проанализировано влияние наследия И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля на формирование представлений о правовом государстве, сложившихся в учениях представителей либерализма, коммунитаризма и либерал-коммунитаризма в западной социальной философии второй половины 20-начала 21 века;
- показано, что деонтологическая стратегия обоснования правовой государственности И. Канта опирается на предпосылки онтологического индивидуализма, эпистемологического априоризма, примата моральнонормативного подхода и методологического конструктивизма;
- выявлено, что историцистская стратегия обоснования правовой государственности Г.В.Ф. Гегеля базируется на платформе онтологического холизма, эпистемологического надындивидуального априоризма, примата конкретных ценностей нравственности и историцизма;
- предложено рассмотрение либеральной концепции правового государства Д. Ролза как опирающейся на стратегию видения этой проблемы И. Канта;
- дан анализ коммунитаристской платформы трактовки правового государства Ч. Тейлора как исходящей из историцистской стратегии интерпретации этой темы Г.В.Ф. Гегеля;
- либерально-республиканская концепция правового государства Ю. Хабермаса рассмотрена как имеющая своим основанием осуществленный им синтез кантовского и гегелевского подходов к этой проблеме.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Кант создал деонтологическую стратегию обоснования правовой госудаственности на базе метафизики сознания, разработанной в его философском учении, которое отмечено несомненными достижениями и очевидными противоречиями. Деонтологическая стратегия обоснования правовой государственности сильна своим пафосом обнаружения морально должного, составляющего опору притязающих на всеобщность норм права. Ее основу составляет идеальная модель республики рациональных субъектов, обретающих в публичном пространстве нормы правовой государственности. При этом, однако, в варианте кантовской метафизики сознания не рефлексируется историчность коммуникативных взаимосвязей между субъектами, в формате которых и возникают интерсубъективно значимые нормы морали и права. История выглядит в теории правовой государственности Канта всего лишь фоном, на котором должны проявиться их общезначимые контуры. Позитивным моментом теории правового государства Канта является не только обнаружение необходимой связи норм морали и права, но и учение о республиканизме, конституционно закрепленном разделении властей как отправной точке обеспечения частной и гражданской автономии. Обладая теоретической новизной и конструктивностью, кантовские представления о механизме республиканско-конституционного правления полны неразрешимыми и исторически объяснимыми противоречиями. И прежде всего, Кант не раскрывает те условия, при которых народ как суверен способен оказывать воздействие на исполнительную, законодательную и судебную власть в им же декларативно санкционированном правовом поле, призванном обеспечить в его либеральной по духу философии частную и гражданскую автономию субъекта. В связи с этим учение Канта заставлят задуматься о возможной корректировке в историцистском ключе деонтологической программы обоснования правовой государственности. Этот вопрос интенсиво обсуждается сегодня многочисленными либерально и либерально-коммунитаристски настроенными последователями Канта.
Кант ищет необходимые регулятивы морали и права в имманентной активности практического разума. Деонтологизм как программа обоснования правовой государственности опирается на убеждение в существовании обнаружимых в процессе применения трансцендентальной рефлексии необходимых нормативных оснований морали и права, обеспечивающих поведение личности, обладающей практическим разумом. Их объективность оказывается тождественной с рациональной общезначимостью, производной от универсальной априорной структуры сознания. Проводя правомерную демаркацию морали и права, Кант констатирует, что высший правовой закон по своей сути выступает как своеобразная конкретизация категорического императива, являющаяся финальной опорой любого законотворческого процесса. Это положение выступает в качестве общезначимого априорного основания права.
Исходя из идей договорных теорий Нового времени, Кант разработал проблему влияния морали на конституирование правового поля межличностного взаимодействия в публичном пространстве, где, на его взгляд, может складываться консолидированный подход к решению общественно-политических вопросов, сознаваемых людьми в качестве общезначимых. Несмотря на руссоистские мотивы в воззрениях Канта, его взгляд на проблему правовой государственности в целом был отмечен идеей примата личной автономии, характерной для либеральной установки. Естественное право первично и являет собою, по Канту, частное право. Гражданское же право выглядит как сложившееся в публичном пространстве и регламентирующее поведение индивидов на базе принимаемых в его границах законов. Выдвижение свободы как главного естественного права позволяет рисовать человеческого индивида как равного другим, автономного существа, способного быть своим собственным господином. Это естественное, прирожденное и внутреннее право свободы позволяет субъекту критически подходить к оценке своих и чужих поступков в границах установлений позитивного права. Сознавая, что наличие свободы как главного естественного права еще не означает возможности создания системы естественного права, Кант констатирует, что только гражданское состояние может именоваться «правовым» в подлинном смысле этого слова. Движение к состоянию правового государства, по мысли Канта, коррелятивно принятию распределяющей справедливости в качестве базы законности в публичном пространстве. Конструируемая немецким теоретиком республика рациональных субъектов является своеобразным мыслительным экспериментом по воспроизведению идеального публичного пространства, вне поля которого не может возникнуть правовое государство. Не разделяя радикального республиканизма Руссо, Кант переосмыслил его учение об общей воле народа в духе утверждения примата права, основанного на либеральном уважении личности, последовательно проведенном конституциализме и разделении властей. Его видение природы правового государства предполагает, что итогом народного волеизъявления должно стать законодательство, гарантирующее личную и гражданскую автономию. Идея правовой государственности служит в его учении отправным пунктом, который обеспечивает становление состояние мирного сосуществования в границах планетарного сообщества.
2. Предложенная Гегелем историцистсткая стратегия обоснования правовой государственности противоположна кантовскому деонтологизму по своей основе: она предполагает единение логического и исторического анализа для доказательства необходимости появления и эволюции правового государства как итога развития человечества. Трактуя свободу и право как неотъемлемые характеристики Абсолюта, немецкий философ полагал, что имманентная логика его саморазвития связана с основными стадиями движения от абстрактного права к морали и, затем, к торжеству нравственности, запечатлевающейся в семье, гражданском обществе и государстве. В сфере чистого генетического мыслительного эксперимента Гегель, опираясь на исторический материал и апеллируя к торжеству принципа субъективности эпохи европейской модерности, выдвигает логическую схему, ориентированную на доказательство необходимости единения гражданского общества и правового государства. При всех недостатках его трактовки конституциализма и принципа разделения властей, общего стиля панлогистской аргументации, присущего его теоретизированию, логическая схема возникновения правовой государственности как связанной с конкретной культурно-нравственной основой жизни народов, их эволюцией, безусловно, заслуживает внимания. Достойно внимания и стремление Гегеля экстраполировать собственную логическую модель на реалии всемирной истории, демонстрируя, что правовое государство возникает во времени как закономерный итог новоевропейской культуры с ее представлениями о частной и публичной автономии субъекта. При этом, Гегель справедливо полагал, что конкретные формы правовой государственности невозможно логически вывести, а следует создавать, опираясь на исторический опыт народа и ситуацию современности. Историцистская стратегия обоснования правовой государственности имеет определенные достоинства и, несмотря на присущие ей неприемлемые в контексте современности жестские панлогистские онтотеологические схемы, становится предметом пристального теоретического внимания западных социальных философов коммунитаристской и либерально-коммунитаристской ориентации.
Если Кант исходил из возможности обнаружения априорных по своей сути нормативных моральных начал человеческой деятельности, которые должны лежать в основе правовой государственности, то Гегель стремился вывести необходимость ее установления из имманентной логики исторического развития. Деонтологическому сценарию обоснованию правовой государственности противостоит историцистский вариант, предполагающий в системе Гегеля видение динамики общественной жизни как порожденной в финальной инстанции имманентной логикой саморазвития Абсолюта. Гегелевский историцизм опирается на холистические по своей сути представления о самодвижении тотальности Абсолюта во времени, порождающей определенные констелляции народного духа. В противоположность социально-атомистическим идеям радикального французского Просвещения и установке Канта, Гегель исходит в своих построениях из близких ему по духу конструкций Платона, Аристотеля, Гердера и Гете.
Гегель вступает в открытую полемику с пониманием феномена права и основанной на таковом государственности, предложенным Руссо и Кантом в ключе атомистического индивидуализма. Свобода как уникальное естественное право, по Канту, должна найти свой путь в публично принимаемом праве, гражданском законодательстве. У Гегеля же свобода - источник права и главное определение Абсолюта, который дарит ее в своем саморазвитии в различных проявлениях субъекту и общностям людей, что не исключает ложных форм. Право, по Гегелю, есть изначальное свойство всеобщей волевой активности Абсолюта. Оно - онтологическая характеристика волеизъявления абсолютной идеи, которое не обязательно связано с чисто юридической сферой. Право столь же всеобще, как и деятельность Абсолюта и может представать в различных проявлениях. Все формы права рисуются Гегелем как ограниченные, и лишь право мирового духа неограниченно и диктует диалектику их преодоления.
В учении Гегеля тремя главными формами свободной воли и уровнями развития права вступают абстрактное право, мораль и нравственность. Опираясь на их последовательное рассмотрение, он движется к рассмотрению правовой государственности как высшего проявления идеи права, снимающего в своей конкретности все предшествующие ступени ее развития. В связи с отрицательным отношением к договорным теориям происхождения общества и государства, Гегель считает термин «естественное право» двусмысленным, ибо только общественное состояние, на его взгляд, и может гарантировать существование права и свободы. Мораль, по мысли Гегеля, хотя и служит важным шагом к правовой государственности, но отнюдь не достаточна для достижения таковой. В своей оценке морали он радикально расходится с Кантом, говоря, что для этой реализации этой цели необходима опора нравственности, которая последовательно находит проявление в семье, гражданском обществе и государстве. Признание первенства государственного начала в общественной жизни Гегель соединяет с основанием ее организации в эпоху Модерности – принципом субъективности. Имманентный замысел философско-правовой теории Гегеля, его видения правового государства состоял в обнаружении баланса между человеческой свободой и теми конкретными историческими государственно-правовыми формами, которые могут способствовать ее осуществлению. Холизм гегелевских социально-философских построений в сочетании с идеей личностной свободы рождается во многом на основе рефлексивного осмысления опыта древнегреческой полисной демократии. Государство мыслится им как всеобщая субстанция, которая одновременно должна гарантировать права каждого субъекта. Именно конституционная монархия эпохи Нового времени, по Гегелю, оказывается воплощающей в полной мере принцип субъективности.
3. Стратегии деонтологизма и историцизма, намеченные Кантом и Гегелем в разработке проблемы правового государства, оказали существенное влияние на видение этой темы в ключе программ современного либерализма, коммунитаризма и либерал-коммунитаризма, которые в значительной мере модифицировали идеи немецкой классической философии на коммуникативной платформе постметафизической мысли. Либеральный подход к анализу правового государства, сформировавшийся в орбите кантовских идей, связан с онтологической установкой индивидуализма, с эпистемологической платформой коммуникативного априоризма, с утверждением примата морально-политических норм над ценностями и методологической стратегией деонтологического конструктивизма. Согласно либеральному подходу частная автономия субъекта обладает первенством по отношению к гражданской в формате правовой государственности. Коммунитаризм, уходящий своими корнями в гегелевскую философию, в понимании правового государства опирается на онтологический холизм, эпистемологический коммуникативный априоризм, идею первенства ценностей сообщества по отношению к нормам, методологический историцизм. Для его представителей свойственно акцентировать главенствующую роль гражданской автономии в контексте правового государства. Фиксируя односторонность либерализма и коммунитаризма и необходимость использования теоретического наследия как Канта, так и Гегеля, представители либерально-коммунитарной стратегии осуществляют синтез их онтологической, эпистемологической, ценностно-нормативной и методологической установок. Ими подчеркивается важность обеспечения в правовом государстве единства частной и гражданской автономии субъекта. Эта версия понимания правовой государственности представляется наиболее перспективной и содержит в себе идею необходимости корреляции законодательства и процесса его постоянной демократической легитимации.
Современные теории правового государства либерального, коммунитаристского и либерально-коммунитарного плана складываются в поле постклассического философского теоретизирования, коммуникативной переориентации западной философской мысли, свойственной постметафизическому фазису ее эволюции. Это обстоятельство накладывает существенный отпечаток на сам способ обоснования правовой государственности, который утверждается в современной западной социальной философии. Именно на этом фоне и происходит освоение учения Канта и Гегеля о правовой государственности, возникшего в качественно иной мировоззренческой и социально-культурной атмосфере.
Фундаментальная линия противостояния между полярными теориями правового государства, сложившимися в ходе дискуссии второй половины 20-го-начала 21-го века, проходит по оси противоположности либеральных и коммунитарных доктрин. Наметившаяся возможность сближения между ними реализовалась в появлении либерально-коммунитарных теорий правовой государственности. К числу наиболее ярких современных представителей либеральной линии истолкования природы правовой государственности принадлежат такие крупные теоретики западной социальной философии как И. Берлин, К. Поппер, Д. Ролз, Р. Дворкин, Р. Рорти и др. В ряду создателей коммунитаристских интерпретаций правовой государственности наиболее значимы идеи Ч. Тейлора, А. Макинтайра, М. Сэндела и др. С творчеством М. Уолзера и Ю. Хабермаса связана достаточно продуктивная попытка синтеза либеральной и коммунитарной установок, получившая широкую академическую поддержку. Либерально-коммунитаритский взгляд на проблему правового государства сопряжен с осуществлением синтеза онтологического индивидуализма и холизма, с принятием коммуникативно-априористской эпистемолгической установки, с идеей необходимости контекстуализации общезначимых моральных и правовых норм в конкретном поле культурных ценностей, с методологическим соединением стратегий деонтологизма и историцизма. В этом поле обнаруживается и тенденция обоснования значимости единства частной и гражданской автономии в контексте правовой государственности, которая, в отличие от ее классических теорий предполагает понимание в ключе постоянной демократической легитимации. В поле современных дискуссий рождается интенсивная историко-философская рефлексия, связанная с возможностью синтеза наследия Канта и Гегеля в обосновании природы правового государства
4. Хотя Д. Ролз критикует философские предпосылки учения Канта о правовом государстве, его собственный анализ этой проблемы выглядит как развитие воззрений немецкого мыслителя. Взгляды Ролза на значение кантовского наследия претерпели значительную трансформацию, но одновременно нельзя не заметить, что им в целом также присущ онтологический атомизм, априоризм, деонтологическая установка и конструктивизм в разработке социально-философских проблем в целом и, в частности, теории правового государства. Критикуя крайности кантовского морального автономизма, Ролз достаточно обоснованно приходит к собственному пониманию политической автономии как изначально предполагающей независимость личности в контексте определенных общественных обстоятельств, задаваемых практическим разумом. Атомарные рациональные субъекты его доктрины изначально присутствуют в публичном пространстве, что и позволяет им двигаться к принципам справедливости, на которых затем воздвигается строение правовой государственности. Приходя к пониманию конститутивной автономии, Ролз развивает собственное видение своеобразного коллектиого априоризма, выдержанного в коммуникативном ключе. Подвергая критике трансцендентализм как мировоззренческую программу и заявляя о философско-политических истоках своей концепции, Ролз, тем не менее, движется в поле кантовской мысли. Подобно Канту, он последовательно проводит деонтологическую стратегию обоснования правового государства. Примат должного над ценностью окрашивает в целом его подход к этому вопросу, равно как и ко всей совокупности социально-философских сюжетов. В духе конструктивизма он выдвигает иерархию принципов справедливого социального устройства, дедуцируя из них идеализированную модель конституционно-демократического общественного устройства, его институциональных оснований. Такой ход мысли, как обоснованно отмечают критики Ролза, порождает серьезную проблему эмпирической подтверждаемости, верификации развиваемой им модели правовой государственности, ее связи с реалиями социально-политической жизни. Работа с историческим материалом в основном остается за рамками теоретических конструкций Ролза, его концепции конституционно-демократического правового государства.
Правовое государство, по Ролзу, должно основываться на принципах социальной справедливости, которые избираются свободными и рациональными индивидами на основе согласия, договоренности в идеальной ситуации, когда «занавес неведения» вводит отстранение от конкретики окружающих их социокультурных условий. Он сознательно выстраивает собственную концепцию правовой государственности, опирающуюся на платформу социальной справедливости, как своеобразное продолжение теории общественного договора Локка, Руссо и Канта. При этом, Ролз прямо солидаризируется с тем строем мысли, который сформировался в границах кантовского понимания природы моральных оснований социальности и правовых устоев общества. Кант, как полагает Ролз, исходит из понимания автономии субъекта, способного обнаружить общие и универсальные ориентиры собственной деятельности в сфере морали и права.
За разработкой абстрактной модели основополагающих принципов справедливости в системе Ролза следует этап ее применения к созданию институциональной структуры конституционной демократии и определению целей общественного развития. Конституционный фазис справедливого общественного устройства предваряет законодательный, за которым следует этап практического применения принятых юридических регулятивов, призванных обеспечить единство частной и гражданской автономии. Последовательно поднимая «занавес неведения», Ролз выстраивает идеальный образ правового государства, конституционной демократии и рассматривает кардинальные цели общества этого типа. Он постоянно обращается при этом к морально-правовой доктрине Канта, позволяющей, в его понимании, предложить анализ вопроса о возможности институционального обеспечения равной свободы и гражданской ответственности. Такой сценарий теоретического исследования должен, сообразно с его замыслом, привести к осознанию блага справедливости. Ценностно-целевая перспектива общества таким образом «высвечивается» на базе рационально сконструированной деонтологической системы, совокупности принципов справедливого социального устройства. В отличие от Канта, Ролз рассматривает публичное применение разума как связанное с современными представлениями о демократической правовой государственности. Корректируя применение кантовского категориального аппарата, снимая историческую ограниченность его интерпретации, Ролз по сути демонстрирует его актуальность применительно к современной общественно-политической ситуации.
5. Интерпретация гегелевской концепции правового государства, предложенная Ч. Тейлором, прямо связана с обоснованием его собственной коммунитаристской социально-философской платформы. В теоретическом споре Гегеля с Кантом по этой проблеме он защищает гегелевскую версию примата нравственности по отношению к морали. Именно нравственность, содержащая в себе ядро представлений о благой жизни, рисуется Тейлору вслед за Гегелем, основанием становления права и политико-государственной сферы. При этом, Тейлор отвергает гегелевский субстанциализм в понимании природы социальной реальности, апеллируя к современным представлениям о коммуникативных основаниях ее конституирования, сформулированным в границах феноменологии, герменевтики, лингвистической философии и ряда других направлений современной западной мысли. Им дается интересное прочтение историко-философских истоков и содержания гегелевской теории права и государства в ключе ее интерпретации как решающей задачи критики Просвещения, поставленной в границах Романтизма. Рассуждая о идее творчества в ее понимании в социально-философских построениях Гегеля, Тейлор отвергает представления о его крайнем этатизме и невнимании к личностно-гражданской активности. Говоря о невозможности трактовки природы социальной реальности в плане онтологических представлений Гегеля, Тейлор одновременно считает весьма плодотворными его идеи о моральных основаниях общественной жизни для создания коммунитаристской стратегии критики либерализма и построения правовой государственности. Его прочтение гегелевского наследия весьма актуально для выяснения предметной области и выяснения возможных стратегий построения современного демократического правового государства.
Холизм социальной философии Гегеля выглядит в коммунитаристской доктрине Тейлора вполне резонным ответом атомистической версии социального теоретизирования и отнюдь не обязательно влечет за собой забвение личностного измерения общественной жизни, задачи обеспечения единства частной и гражданской автономии. Отстаивая возможность холистского подхода к анализу социальной жизни и возможности построения справедливого правового государства, Тейлор обращает особое внимание на то понимание взаимосвязи морали и нравственности, которое лежит в основе социально-философских построений Гегеля.
Базируясь на онтологическом холизме, коммунитаризм, по мысли Тейлора, побуждает к анализу реальных коммуникативных связей между людьми, их укорененности в конкретной нравственности. В этом последнем варианте срабатывает противоположное либеральному моральному нейтрализму убеждение в том, что демократическому обществу необходимо некоторое общепризнанное определение добродетельной жизни. В подобном варианте обоснования природы правовой государственности Гегель оказывается столь же созвучен коммунитаристской платформе, как Кант либеральной. Его идеи позволяют, по Тейлору, истолковать республиканизм как предполагающий существование правового консенсуса граждан, основывающегося на объединяющем их истолковании добродетельной жизни.
Процедуралистская концепция обоснования демократической правовой государственности совершенно не приемлема для Тейлора в силу ее абстрактности. Республиканизм должен, по мысли Тейлора, опираться на патриотическое отождествление себя с другими индивидами в осуществлении совместных действий на базе «их общей истории». Канадский философ считает, что людей трудно сплотить общим подходом к пониманию абстрактного права. Зато патриотизм, совмещающий в себе альтруизм и нечто схожее с дружеским семейным чувством, может соединить их устремления в морально-правовом и политическом планах. Преодоление социального атомизма означает поиск непосредственно общего блага как базы коммунитарного единения людей. При этом, как полагает Тейлор, неприятие процедурного инструменталистского подхода к единению индивидов отнюдь не исключает признания значимости права. Коммунитарист готов согласиться с доводом, что нормы права сами могут считаться благом, дополняя его утверждением о высшей ценности общей правоспособности граждан, сплоченных патриотическим единством. В подобном случае, разумеется, напрашивается вопрос о возможности синтеза двух подходов, лежащих в их основе кантовских и гегелевских теоретических начал. Тейлор не отбрасывает таковой, однако, в отличие от Хабермаса, последовательно отстаивает примат коммунитаризма и онтологического холизма.
6. Либерально-республиканские представления о природе правового государства, созданные Хабермасом базируются на последовательном синтезе идей Канта и Гегеля, но одновременно содержат выводы, которые могли возникнуть лишь в контексте постметафизической эпохи. Классические европейские теории правового государства периода модерности исходили из идеи, что общество, в силу деятельности суверенного законодателя, воздействует само на себя. Сообразно им, члены общества при посредстве органов государственного управления и юстиции сохраняют и воспроизводят нормативно-правовые установления, которые они же, в своей роли граждан государства, и запрограммировали. В понимании этого процесса действуют установки классической метафизики сознания, которые в полной мере разделяются такими ведущими теоретиками немецкой классической философии как Кант и Гегель, чье наследие было критически переосмыслено Хабермасом при создании им собственной версии понимания природы правового государства. Хабермас считает и сегодня значимыми размышления Канта о необходимом единстве морали и права, а также то видение взаимосвязи нравственности и государственно-правовых устоев, которое предложил Гегель. Вместе с тем, идеи Канта и Гегеля как представителей либеральной и республиканской версий теории правового государства должны быть переосмыслены, по его справедливому утверждению, в контексте постметафизической эпохи в ключе коммуникативной установки. Для Хабермаса коммуникативное сообщество возникает во взаимодействии субъектов, способных вырабатывать взаимоприемлемые рамки когнитивных, инструментально-практических, моральных, правовых и политических решений. Синтез либерализма и республиканизма, как аргументировано утверждает немецкий философ, способен в принципе обеспечить единство частной и публичной автономии правовых субъектов современного государства через демократический процесс. Таким образом, демократическая легитимация и постоянное коммуникативно-делиберативное переосмысление нормативно-законодательных установлений в нарождающихся новых контекстах должны составить основу современного видения теории и практики правового государства.
Оставаясь во многом приверженцем позиции Канта в вопросе взаимосвязи морали и права, Хабермас справедливо констатирует их автономию в реальной социально-политической жизни современности. Он полагает, что правовая регуляция во многом способна освободить субъекта от высоких требований морали, снимая потребность в размышлениях относительно когнитивных, мотивационных и организационных сопряженных с нею проблем. При этом, разумеется, с законодателей отнюдь не снимается обязанность коррелировать собственные правовые установления и морально должное. Вместе с тем, следуя уроку гегелевской мысли, Хабермас замечает, что юридические нормы слишком конкретны, чтобы легитимироваться исключительно за счет моральных принципов. В таком случае возникает вопрос о способе легитимирования морали и права в социокультурном контексте. И тут обнаруживаются как их сходство, так и различия.
Как мораль, так и право существуют в качестве культурных форм, способных обеспечить человеческую свободу. Они доказывают свою легитимность как средства создания свободы для автономного человеческого субъекта. При этом, моральная автономия существует как некоторое целое, в то время как правовая автономия предстает в виде частной и публичной. Позитивное право санкционирует одновременное существование публичной и частной автономии субъекта, границы которых должны постоянно уточняться в несхожих ситуациях.