Хотя она была тяжело ранена, дракониха не закончила со своим обманщиком. В последних конвульсиях она сплетала и расплетала свое тело, выплевывая безумную вереницу абсурдных фраз, перемежая их жутковатым смехом и говорением на языках. Внезапно она пришла в себя и бросилась на тех, кто оказался вблизи ее челюстей. Следующей жертвой стал Хват. Пижония ухватила братьев и откинула голову, чтобы разом проглотить их, однако Хват не собирался легко сдаваться. Он уперся ногами в нижнюю челюсть зверя, руками — в верхнюю, и ухватился пальцами за зубы. Затем он напрягся, словно доска, и не позволил драконихе сомкнуть пасть.
Не будь Пижония ранена, это бы не сработало. Червь бы просто захлопнул свою пасть, сломав Хвату позвоночник и проглотив его согнутым пополам. Однако рана от меча Женевы ослабила ее. Теперь, когда меча в ране не было, оттуда свободно текла кровь, и все быстро испачкались. Воздух наполнял горький запах греха и испорченности.
— Мы не можем оставаться здесь вечно! — закричал Хват. — Поможет нам кто-нибудь?
Филей, Соня, Ворчун, Удалец, Змей, Губошлеп и Хнык выкрикнули вместе с Хватом:
— ПОМОГИТЕ!
В этот момент на краю ямы появился До-До вместе с Шалопуто.
— Вы кто? — спросил Финнеган.
— Нас послали Фантомайя.
— ДА ПОМОГИТЕ ЖЕ НАМ! — вновь заорали братья.
— Прикончим тварь, — воскликнул Финнеган. Он махнул вновь прибывшим. — Если у вас есть оружие, вперед!
До-До вытащил из ножен кинжал, прыгнул в яму, и по команде Финнегана шкипер, Том, Женева и Фей бросились на дракона, одновременно вонзив ей в горло свои клинки. Не было слышно ни визга, ни даже вздоха. Глаза дракона вдруг стали пустыми, и она осела на землю, в собственную кровь.
— Умерла, — очень тихо сказала Трия.
Хват, все еще зажатый между челюстями Пижонии, внезапно поскользнулся, и две-три пугающих секунды казалось, что братья свалятся в горло мертвого дракона. Джоны завопили вновь. Макбоб первым поспешил им на помощь.
— Держитесь, держитесь! — крикнул он, вцепившись в руку Джона Хвата. Братья зашумели во второй раз (на этот раз благодаря своего спасителя), а затем, когда Хват, наконец, спрыгнул на землю, все захлопали в ладоши.
— Это было как-то уж слишком близко, — заметил Ворчун.
— Что случилось с младенцем? — спросил Финнеган, оглядываясь.
— Уполз, — ответил Джон Филей.
— Видел, куда? — спросил Финнеган. — Почему ты его не остановил?
— Потому что в тот момент мы были во рту его родительницы, — ответил Филей.
— Он не уйдет далеко, — ответил Шалопуто. — К тому же, что он может сделать плохого? Он один.
Финнеган был мрачен.
— Я тебе скажу, что он может сделать. Он может породить других таких же, когда повзрослеет, — сказал он. — Драконы — гермафродиты, и даже если остался всего один, со временем возникнут другие. Кстати, как тебя зовут?
— Шалопуто, — ответил тылкрыс, и все начали знакомиться, объясняться, приветствовать и благодарить друг друга. Когда приветствия закончились, а пыль, взметнувшаяся в битве, начала оседать, из кустов возникла радостная мелодия, быстро подхваченная в самых разных уголках острова. Казалось, животная жизнь пела от радости, празднуя конец владычества Нифагании Пижонии.
На самом деле у неожиданной песни оказалась более прагматичная причина: это был призыв полакомиться мертвым драконом. Через полминуты отовсюду слетелись птицы: некоторые не больше колибри, другие — размером с грифа, одни элегантные, как цапли, другие неловкие, как пингвины. Сперва их были десятки, потом — сотни, а затем тело Пижонии от рыла до хвоста покрыли тысячи птиц, засовывая клювы под чешуйки, чтобы выудить оттуда клещей и вшей, множившихся на драконьем теле, а затем прорваться сквозь кожу к сытно пахнущему мясу.
Шум их обеденной болтовни оказался таким громким, что говорить стало невозможно, и по совету Финнегана они оставили птиц пировать и последовали за ним в маленький дом из белого камня, его резиденцию на время поисков дракона. Жилище Фея было весьма аскетичным: на полу лежал матрас, старое одеяло и плоская подушка; в очаге горел огонь, а на огне стоял горшок с тушеными овощами. Стену украшала карта острова Частного Случая с широкой сетью линий, представляющих многочисленные путешествия Финнегана по Часу. А на самом видном месте, над неудобной кроватью, к стене была прилеплена простая картина, изображавшая бледную темноволосую девушку в синей с оранжевым тунике.
— Кто эта леди? — спросил До-До. Шалопуто ткнул его под ребра. — А что такого я сказал? — возмутился До-До.
— Это моя леди, — ответил Финнеган, глядя на картину. — Моя принцесса Боа.
— О, да… понятно, — пробормотал До-До.
— Она очень красивая, — сказала Трия.
— Картина не может передать всей ее красоты. Это лишь эхо эха. Она изменяла воздух, которым дышала; землю, по которой шла. Она меняла все, что видела, и сам мир становился новым, — Финнеган отвернулся от картины и посмотрел в окно, хотя вид частично закрывали густые растения, выросшие после недавнего дождя. — Единственное, в чем я вижу для себя какой-то смысл после ее ухода, это в уничтожении убившей ее расы. А когда все драконы умрут, я избавлюсь и от своей жизни.
— Избавишься от своей жизни? — в ужасе переспросила Женева. — Как ты можешь такое говорить — как можешь даже думать об этом!
— Моя жизнь не здесь, не на Часах, а с ней. Я хочу быть там, где моя Принцесса. Я очень хочу уйти отсюда навсегда. Но не раньше, чем уничтожу всех червей.
— Вряд ли их осталось много, — радостно сказал Джон Хват.
— Ты прав, — ответил Финнеган, и в его голосе послышалось удовлетворение. — Моя работа почти сделана. Жаль, что я потерял младенца… по собственной глупости. Надо было помнить, что он уползает. Но если я найду его сейчас, тварь не успеет подрасти.
— Ты ранен, — возразила Женева.
— Я легко выздоравливаю. У меня бывали раны и похуже, но я все равно поправлялся. Не следует терять времени. Драконы, принадлежащие королевским родам, как этот младенец, растут невероятно быстро. Если они хорошо питаются, то могут за час удвоить свой размер.
— Ты шутишь.
— Я редко шучу, — с сожалением ответил Финнеган. — И точно не о червях. — Он грустно взглянул на своих спутников. — Пожалуйста, оставайтесь здесь, если хотите, — сказал он. — Вот еда, ее мне приносит местное племя кадош. В горшке — миджабы с кэрри, есть пироги мичельмас. Хватит на всех. Простите, что не могу составить вам компанию.
— Пожалуйста, подождите, — сказал Шалопуто, когда Финнеган направился к двери. — У меня строгие инструкции забрать всех, включая и вас, мистер Фей. Женщины Фантомайя считают, что вам принадлежит очень важная роль в грядущей войне.
— Я объявил свою войну, мистер Шалопуто, — ответил Фей. — И сражаюсь уже почти пятнадцать лет. Год я провел на склонах горы Галигали, следя за драконами, жившими в лавовых реках. Это была сложная кампания. Несколько раз, когда начинал извергаться вулкан, я едва не поджаривался, но все-таки убил червей. Все шестнадцать. А затем на Вздоре, таком же красивом и зеленом острове, как этот, только без странной эволюции, я охотился за пятью членами клана Казиамия, отвратительными, убийственными созданиями, маленькими, но жестокими. На это ушло больше года. На Внешних островах был только один, но он жил в руинах дворца, и местные крестьяне поклонялись ему, утверждая, что капля его крови излечивает любые заболевания. Бред, конечно. Эти твари могут быть очень умными, очень ловко обманывают…
— Думаю, ты уже объяснил свое отношение, — сказал Джон Соня.
Наступила долгая тишина. Очень-очень медленно Финнеган посмотрел на братьев.
— Мое отношение? — переспросил он. — Мое? А какое отношение может быть еще? Думаешь, хватило бы десяти мертвых червяков? Или сотни? Или, чтобы объяснить мое отношение, достаточно смерти одного?
Соня раскрыл рот, чтобы ответить, но Джон Хват молча приложил указательный палец к его губам и тихо сказал:
— Помолчи, Джон.
В разговор вступила Женева.
— Мистер Фей, — с большим уважением сказала она. — Мы лишь хотим, чтобы вы поняли — вы нам нужны. В данный момент есть только мы и женщины Фантомайя…
— И Кэнди, — сказал Шалопуто.
— Возможно, — кивнула Женева. — Но нас очень мало, вот что я имею в виду. А Тлен очень силен.
Все глаза были прикованы к Финнегану, все ждали, что он ответит. Сам он смотрел в окно.
— Мне надо подумать, — наконец, сказал Финнеган. — Угощайтесь пока миджабом и пирогом.
С этими словами он слегка наклонил голову и вышел.
— Странный парень, — заметил Джон Ворчун.
— Он не хочет идти, — сказала Трия.
— Он должен, — произнес Шалопуто. — Диаманда очень настаивала. Думаю, она считает, что по какой-то причине он сыграет в деле ключевую роль.
— Только гляньте, — сказал Том. — Опять дождь.
Он был прав. Несколько толстых капель упали на подоконник, и вскоре по крыше застучал ливень.
Шалопуто подошел к Женеве.
— Думаешь, мне стоит с ним поговорить? — спросил он.
— С Финнеганом?
— Да.
— Попробуй. Но я бы не слишком надеялась.
Шалопуто вышел под теплый дождь. Финнеган стоял в нескольких метрах от дома, подставив лицо струям дождя. Он быстро посмотрел на Шалопуто, а потом вернулся к своей дождевой ванне.
— Знаешь легенду этого Часа? — спросил он.
— Нет. Кажется, нет, — ответил Шалопуто.
— В общем, где-то на острове (хотя сам я никогда их не видел) живет племя крылатых созданий, которые называются фататаи. Тихие, застенчивые люди, похожие на ангелов. Их очень мало, потому что… — он опустил глаза, — потому что им трудно найти свою любовь, и в брак фататаи вступают редко. В легенде говорится, что жил-был фататай по имени Дитя Нума, который влюбился.
— Счастливчик.
— И да, и нет. Видишь ли, он влюбился в женщину, которую встретил здесь, на острове. Ее звали Элатурия. Он считал, что Элатурия — самая прекрасная женщина, какую он только видел. Была только одна проблема.
— И какая же?
— Элатурия оказалась не из плоти и крови, как он.
— Неужели?
— На этом острове обитают очень странные создания, и Элатурия была одним из них. — Он помолчал, затем посмотрел на Шалопуто и сказал: — Она была цветком.
Шалопуто постарался подавить смешок, поскольку лицо убийцы драконов было абсолютно серьезным. И хотя он не улыбнулся, Финнеган, тем не менее, сказал:
— Ты думаешь, я шучу.
— Нет…
— Я в своей жизни понял две вещи. Первая: любовь — начало и конец всему смыслу. И вторая: она одинакова, какую бы форму для своего путешествия не избрали наши души. Любовь — это любовь. Это любовь.
Шалопуто кивнул.
— У меня не было… личного опыта, — сказал он Финнегану. — Но я читал о ней в книгах. Все великие с тобой согласны. — Финнеган кивнул, и впервые с тех пор, как они встретились, Шалопуто заметил на его лице нечто похожее на улыбку. — Пожалуйста, расскажи мне остальную историю, — попросил тылкрыс.
— Когда Дитя Нума впервые встретил Элатурию, та только что расцвела. Она была совершенством. Нет иных слов, чтобы ее описать.
— Невероятно.
— Дальше все становится более странно. Дитя Нума влюбился мгновенно. В буквальном смысле мгновенно. Он увидел Элатурию, и это произошло. Его судьба была решена.
— Любовь с первого взгляда.
— Да.
— Ты в это веришь?
— Конечно. Так случилось и со мной. Как только я увидел принцессу Боа, то понял, что нет другой души, которую я смогу полюбить. Никого, до конца Времен, — Финнеган взглянул вверх, на дождь, который начал стихать. Он слизал с губ капли, а затем продолжил рассказ.
— Дитя Нума обратился к Элатурии: «Леди, — сказал он, — я никогда никого не полюблю так, как тебя». И к его удивлению, Элатурия позволила ему себя поцеловать.
«Торопись, — сказала она. — Солнце высоко, и время уходит».
Нума не слишком задумался о значении этих слов. Он был счастлив поцеловать ту, которую любил. Они поцеловались, начали разговаривать, вновь целовались, а время шло и шло.
— Насколько я понимаю, конец будет печальный, — сказал Шалопуто.
Финнеган не ответил. Он продолжал:
— И вот, когда Дитя Нума поцеловал ее в очередной раз, он ощутил на губах Элатурии горечь.
«Что происходит?», спросил он.
Она сказала: «Время уходит, любовь моя».
И к своему ужасу он увидел, как ее цветки, что были такими яркими и прекрасными в момент их встречи, теряют свою ослепительность, а зеленые листья становятся в золотыми и коричневыми.
Перейдя к этой части рассказа, голос Финнегана стал мягче и печальнее.
— Наконец, она сказала: «Не уходи, моя любовь. Обещай, что никогда не уйдешь. Найди меня снова, где бы я ни оказалась. Найди». Конечно, Нума не понял, о чем она говорит. «Что ты имеешь в виду?», спросил он.
Но вскоре это стало ясно. Она его покидала. Ветер усиливался, она дрожала под его порывами, словно дерево, цветы и листья опадали, унося с собой всю ее красоту. Вот что происходило с Элатурией. На глазах Нумы она теряла жизнь. Это было ужасно.
Финнеган запнулся, и Шалопуто увидел, что по его щекам текут слезы.
— Элатурия была еще сильна и продолжала говорить. «Ищи меня там, куда дует ветер, — произнесла она тающим голосом. — Я вырасту вновь из семечка, которое улетело отсюда». Нума, конечно, был счастлив это слышать, но в нем возникли вопросы и сомнения. «Это будешь действительно ты?», спросил он. «Да, — сказала она. — Это буду я, целиком и полностью. Кроме одного». «И чего же?», спросил Нума. «Я тебя не вспомню», ответила она.
С этими словами резкий порыв ветра затряс ее так, что все листья и цветы Элатурии полностью осыпались.
— Нет! — сказал Шалопуто. — Она умерла?
— И да, и нет. Ветер разбросал семена на большом расстоянии, но Нума решил найти ее следы и искал без устали, словно безумец, пока его поиски не увенчались успехом. Он нашел ее на новом месте. Она только начинала расти, но он сразу же узнал ее и снова влюбился, как в первый раз.
— А она его полюбила?
— Разумеется.
— Хотя не помнила, кто он такой?
— Да. Но ведь это была та же душа. Как и он.
Теперь Шалопуто начал понимать значимость только что услышанного рассказа. Финнеган неслучайно поведал ему эту историю — в конце концов, он оказался здесь, потому что потерял любовь всей своей жизни. Вполне понятно, что эта легенда покорила его воображение.
— Значит, история себя повторила? — спросил Шалопуто.
— Повторила. И не раз, и не два — снова и снова. Дитя Нума поклялся в вечной преданности Элатурии, но проходил час, налетал ветер, и она уносилась в какое-то другое место. Иногда он находил ее быстро. Иногда нет.
— И ты действительно веришь, что они до сих пор здесь, любят друг друга, разлучаются, он вновь ее находит, а через какое-то время теряет опять?
— Да, верю, — сказал Финнеган.
— Какая кошмарная жизнь.
Финнеган некоторое время подумал.
— Любовь предъявляет свои требования, и ты их слушаешь. Не заключаешь сделок. Не возражаешь. По крайней мере, если действительно любишь.
— Ты говоришь о Дитя Нуме и Элатурии? — спросил Шалопуто.
Финнеган взглянул на него.
— Я говорю обо всех влюбленных, — ответил он.
— А, понятно, — проговорил Шалопуто. — Это твой способ сказать, что ты к нам не присоединишься.
— Нет, нет. Ты не так понял. Это мой способ сказать, что я присоединюсь. Но когда все закончится, я вернусь сюда.
— Чтобы убить оставшихся драконов?
— Чтобы продолжать искать, — ответил Финнеган. — Остановимся на этом определении. Просто чтобы искать.
Совместное заклятье
— Нам пора! — сказала Трия, когда Шалопуто и Финнеган вошли в дом.
— К чему такая спешка?
— У нее было видение! — сказал До-До.
— Очень впечатляющая сцена, — заметил Джон Соня.
— Об одной из женщин Фантомайя, — сказала Женева. — О Диаманде. Она мертва, Шалопуто.
— Как это случилось? — огорченно спросил Шалопуто. — Неужели началась война?
— Нет, нет. Она отправилась на помощь Кэнди Квокенбуш, и ее убила одна из тварей Ифрита. Не самая спокойная смерть.
— И она хочет, чтобы мы убили зверя, который убил ее? — оживился Финнеган.
— Нет! — воскликнула Трия гораздо громче, чем когда-либо раньше. — Дело не в том, чтобы отомстить за Диаманду. Мы должны спасти Кэнди. Она в Доме Мертвеца, на Ифрите.
— Что там делает Дом? — спросил Хват.
— Его привел туда Повелитель Полуночи, — сообщила Трия.
— Как ловушку?
— Да.
— В которую, разумеется, девчонка и попала, — сказал Джон Змей.
— Откуда ей было знать? — спросил Джон Ворчун.
Змей застонал.
— Почему все всегда ее защищают? Я же вам говорю, эта девочка приносит одни неприятности. Она была проблемой с самого начала, и останется…
— Заткнись! — сказала Трия. Ее тон, не говоря уже о нехарактерной страстности, вынудил Змея замолчать.
— Да, — сказал Шалопуто чуть тише. — Ты свое сказал. А теперь нам надо вызволить Кэнди из Дома Мертвеца, прежде чем Тлен… — Он покачал головой, не в силах озвучить худшее развитие событий.
— До корабля довольно далеко, — безрадостно заметил До-До.
— А когда мы к нему доберемся, надо спланировать курс, — добавил Макбоб.
— Молись на попутный ветер, — сказал Том.
— Нет времени, чтобы плыть, — ответил Шалопуто.
— Что у тебя на уме? — спросила Женева.
На мгновение воцарилась тишина, и Шалопуто произнес только одно слово:
— Глиф.
На лицах компании отразились самые разные эмоции, от сомнения и непонимания до маленькой надежды.
— И где нам взять такой редкостный транспорт, как глиф? — спросил Джон Хват у Шалопуто.
— Для этого потребуется магия, — сказал Макбоб.
— Серьезная магия, — подтвердила Женева.
— Но его можно сделать, — ответил Шалопуто. И несмотря на внутренние колебания, с уверенным видом добавил: — Я могу.
— Ты? — удивилась Женева.
— Я уже делал его. Один раз.
— И глиф летал? — спросил Финнеган.
— Да. Летал. Правда, он был только двухместный — этот должен быть гораздо больше.
— Мы поможем, — сказала Трия. — Все вместе.
— Думаю, выбора у нас нет, — произнес Финнеган. — Если спасти эту девочку надо так срочно, корабль не сможет доставить нас туда вовремя.
— Тогда ладно, — кивнул Том. — Пора начинать.
— Во-первых, надо расчистить место, — сказал Шалопуто.
На острове Частного Случая повсюду были растения, однако Том мигом взялся за дело и организовал расчистку поляны шириной порядка двадцати метров. В вечном разгаре дня это оказалось тяжелой и жаркой работой, но они сделали ее быстро. Особенно старались Том и Финнеган.
Тем временем Шалопуто отошел от расчищенной территории и начал размышлять над делом, которое ему надлежало совершить. Когда он вернулся, Джон Хват спросил:
— Как именно работает заклинание? Несколько раз я видел действие магии, но никогда не понимал ее принципа.
— Я тоже, — ответил Шалопуто. — Это заклинание я прочел в одной из книг Каспара Захолуста.
— А если что-то пойдет не так?
— Будем надеяться, что не пойдет.
Земля была расчищена, и все ждали, не глядя на Шалопуто (если только краем глаза), когда он начнет колдовать. Сам Шалопуто переступал с ноги на ногу, словно ему надо было в туалет.
— Ты как? — спросил До-До.
— Нормально. Только волнуюсь немного.
— У тебя все получится, — заверил шкипер. — Мы же все вместе, верно?
— Верно.
— Но пора начинать, мой друг. Время не ждет.
Шалопуто кивнул.
— Знаю, знаю, — сказал он. — Я только слегка расслабился. — Он вытер со лба капли золотистого пота и встал в середине расчищенной поляны.
— Мне понадобится вся ваша концентрация, — сказал Шалопуто. — Мы должны действовать как единое сознание. Тянуть вместе.
— Что делать? — переспросил Джон Ворчун.
— Я начну читать заклинание, а вы ко мне присоединитесь.
— И это поможет заклясть? — спросил Хват.
— Нет, я просто смущаюсь колдовать в одиночку, — с ухмылкой сказал Шалопуто. — Да, Хват, это очень поможет. Когда я начну кружиться и бросать воздух…
— Бросать воздух? — удивился Том.
— Скоро увидишь, — ответил Шалопуто. — Вы должны делать то же, что и я. Теперь встаньте в круг. Вот так. Ни о чем не волнуйтесь. Если заклинание не сработает, мы просто не получим глиф.
— И Кэнди останется на милости Кристофера Тлена, — сказал Хват. — Ну уж нет. — Он пристально посмотрел на всех по очереди и сказал: — У нас все получится.
— За дело, — произнес Шалопуто и закрыл глаза. В его сознании возникла сцена на острове Простофиль, где они с Кэнди проделывали этот ритуал вместе. Он увидел его совершенно отчетливо. Шалопуто глубоко вздохнул, поднял руки над головой и трижды хлопнул, а затем начал произносить слова заклятья:
— Итне асме ата,
Итни манамой,
Друта лотаката,
Глиф, предстань передо мной.
Итни, инти,
Асме ата:
Глиф, предстань передо мной.
Слова легко срывались с губ, и когда он установил ритм, то открыл глаза и начал ходить по кругу, сгребая воздух и бросая его в центр.
— А, — пробормотал Двупалый Том. — Вот что значит бросать воздух.
Женева первой присоединилась к Шалопуто, начав вторить ему своим сильным голосом. Затем один за другим в дело вступили и остальные, копируя слова и жесты: все кружили, произносили слова заклинания и бросали воздух.
— Когда мы узнаем, сработало или нет? — где-то между четвертым и пятым повтором прошептал Макбоб Хвату.
— О, мы узнаем, — ответил Хват.
Не успел он договорить, как в середине круга вспыхнуло несколько искр; их цвета были яркими даже в разгар солнечного дня. Искры оказались не просто красными и синими, как те, что возникли при первом исполнении ритуала. Теперь они были фиолетовыми, зелеными и золотистыми. Они мелькали, словно помешанные мухи, оставляя за собой разноцветные следы по мере увеличения скорости.
— Отлично! — сказал Шалопуто. — Началось. Не останавливайтесь. Продолжайте ритуал.
Красота этого зрелища придала новичкам-волшебникам уверенности. Их голоса стали громче, бросание воздуха — ритмичнее. С ростом уверенности усилился и эффект. Танец света стал более активным, цвета образовывали все более сложные формы. Шалопуто воскликнул от удовольствия, понимая, что его амбициозное желание создать второй глиф увенчалось успехом. Он уже различал огромную дугу корпуса и скошенную назад кабину.
Количество искр росло, их элегантный танец усложнялся, и все в круге заклинателей (даже упрямо равнодушный Джон Змей) выглядели очень довольными, глядя на то, как их слова обретают материальное воплощение.
— Мы можем остановиться, — наконец, сказал Шалопуто. — Он сам себя закончит.
Все отошли назад и радостно следили за тем, как глиф завершает свое создание. Точки света явно знали, что делать, словно сплетаясь на невидимом ткацком станке, двигаясь вперед, назад и вокруг до тех пор, пока на поляне не возник полностью законченный блестящий аппарат, сверкающий на дневном солнце и парящий от жара, возникшего при его рождении.
— Мне однажды снился такой, — пробормотал Финнеган, в изумлении глядя на глиф. — Давно. Будто бы он прилетел из другой галактики.
— Нам пора, — сказала Трия.
— Действительно, — согласился Шалопуто. — Мы нужны Кэнди.
— Есть у кого-нибудь карта? — спросил Макбоб.
— У меня есть старый Альменак, — ответил Том.
— Нам не понадобится карта, — сказал Шалопуто. — Глифа направят наши мысли.
— Умная штуковина, — заметил До-До.
— Так оно и есть, — сказала Женева. — Удивительно.
Она открыла дверь и просунула голову внутрь. Впечатлить ее было непросто, но радужный свет глифа, возникшего из воздуха и слов, вызвал на лице Женевы улыбку. — Поздравляю, Шалопуто, — сказала она. — Он замечательный.
— Не торопись с поздравлениями, — осторожно ответил Шалопуто. — Мы еще не летим.
Но мало кто сомневался, что глифу под силу выполнить свои обязанности. Казалось, он просто жаждал отправиться в первый полет. Тысячи крошечных искр энергии мерцали внутри его формы, стаями пробегая от носа и собираясь на противоположном конце, где находился двигатель, шар света и силы, пребывающий в постоянном хаотичном движении. Когда все забрались внутрь, завелся мотор. Его звук был похож на хор тысяч людей, шепчущих на тайном языке стихотворение. Аппарат слегка вибрировал. С мягким вздохом закрылись двери.
— Мы готовы? — спросил Шалопуто.
— Нет! — возразил Джон Хват. — Мне эта штука не нравится! — Он начал толкать дверь. — Она всех нас убьет!
— Успокойся, — сказал До-До. — Мы в безопасности.
— Нет, мы не в безопасности! Не в безопасности. Я хочу наружу!
— А я не хочу, — сказал Джон Ворчун.
— И я, — проговорил Джон Филей.
Через две секунды возник оживленный спор: все Джоны одновременно решили высказать свое мнение.
— Слишком поздно, — крикнула Женева, заглушая их гневные голоса. — Мы уже летим.
— Она права, — сказал Том. — Мы взлетаем!
— Держитесь! — закричал Шалопуто.
Не успел он договорить, как корабль начал подниматься в воздух.
— Ух ты! — завопил Джон Ворчун.
— Я вас предупреждаю, — сказал Джон Змей. — Меня будет тошнить.
Глиф замер в шести метрах над землей и начал поворачиваться, сперва указав носом на Полдень, затем на Двадцать Пятый Час, а потом на Полночь.
В этот момент Джон Змей открыл дверь, решив выполнить обещанное.
— Осторожнее, сынок, — с капитанской заботой в голосе проговорил Макбоб. — Не спеши.
— Я уже не могу им управлять, — сказал Шалопуто. — Думаю, он чувствует наше нетерпение и хочет скорее отправляться.
— Тогда вперед, — сказал Финнеган и привстал, выглядывая в переднее окно. — Мне вдруг очень захотелось сразиться с Тленом! — Он повернулся к Шалопуто. — Он меня слышит?
Шалопуто не потребовалось отвечать. Глиф слышал. Внезапно вся его структура вспыхнула переливчатыми волнами блеска.
— Поехали! — сказал До-До.
С этими словами глиф развернулся в направлении Ифрита и покинул небеса острова Частного Случая с такой скоростью, что вызвал над местом своего рождения спонтанный ливень. И в этом дожде расчищенная земля начала покрываться пышными маленькими зарослями новых растений и порхающими среди них стайками птиц.
Лабиринт на крыше
Несмотря на все удивления и потрясения, пережитые в Абарате, эта встреча на узкой лестнице показалась Кэнди самой странной. Ниже на ступенях стоял Повелитель Полуночи, ужас всех островов. Она слышала о нем такое, будто он — сам дьявол во плоти. Но сейчас она уже не была в этом так уверена. Конечно, он казался уродливым и опасным, однако вызывал в ней жалость. Кэнди не сомневалась, что за этим иссохшим лицом скрывались страдания и печаль.
Он смотрел на нее снизу бесцветными глазами.
— Ты ведь знаешь, что я должен тебя здесь убить? — спросил он. — Моя бабушка считает, что ты несешь Абарату один только вред. Она утверждает, что если тебя не остановить, ты будешь причинять нам и нашим планам… неудобства.
— Ваша бабушка меня даже не видела.
— Думаешь, если бы она тебя увидела, то поменяла бы свою точку зрения?
— Взгляните на меня, — сказала Кэнди. — Я не представляю для вас опасности. И вообще ни для кого. Я просто девочка из Цыптауна, которая потерялась и совершенно случайно оказалась здесь.
— А разве существуют случайности? — спросил он.
— Конечно. Всегда происходит что-нибудь, что… — она собиралась сказать «что не должно происходить», но поняла, что больше в это не верит. Слова исчезли сами собой.
— Закончи мысль.
— Уже неважно.
— Если это тебя успокоит, я тоже потерян. Потерян и одинок.
— А ваша бабушка?
— Она для меня — не слишком большое утешение, — с едва заметной улыбкой ответил он. — Впрочем, как и я для нее. Хотя мы — последние в нашем роду, и ты могла бы решить, что нам следует научиться искать утешение, где только возможно… — Он замолчал, и создания в его воротнике замедлили движение, словно отразив его меланхолию. — Однако это не так, — наконец, сказал он. — Я искал того, кто мог бы меня понять. Пусть немного. И все. Только немного понимания. Иногда ночь так темна. А на Горгоссиуме еще и бесконечна.
Была ли печаль в его голосе и в выражении лица притворством, подумала Кэнди. Почему-то ей так не казалось. Человек, стоявший на лестнице, признавался ей в чем-то очень личном. Но почему? Его следующие слова стали ответом на этот невыраженный вопрос.
— Возможно, ты могла бы понять…
— Я?
— Ты говорила, что потерялась. Быть может, у нас больше общего, чем это кажется.
Она хотела ответить, что он сошел с ума, и вряд ли в этом мире или в Иноземье есть тот, с кем у нее меньше общего. Но она придержала язык. Так безопаснее. Вместо этого Кэнди попыталась вернуть разговор к Бабули Ветоши.
— Вы говорили, что ваша бабушка хочет моей смерти.
— Я смогу убедить ее в обратном, — уверенно ответил он. — Я докажу, что нам нечего тебя бояться. Что мы понимаем друг друга.
Было очень странно слышать, что Повелитель Полуночи говорит о ней, а не о себе как о человеке, которого люди могут бояться.