— Пожалуйста, пожалуйста.
— Только одну каплю, — сказал Тлен. — Чтобы ты мог рационально мыслить.
— Мне больно.
— Получишь еще, когда девчонка Квокенбуш будет мертва. Понял?
— Да, Повелитель. Когда девчонка будет… будет мертва, — сейчас слова Летео едва можно было разобрать.
— Повернись.
Летео послушно перекатился на спину.
— Открой.
Летео поднес руку ко рту и открыл его. Тлен аккуратно наклонил флакон, и оттуда на язык юноши упала капля густой жидкости. Реакция Летео была мгновенной. Он свернулся в комок, задыхаясь и плача.
— Благодари, благодари, — сказал Тлен.
— С-с-спасибо, Повелитель.
— Так-то лучше.
Судороги прекратились, и Летео лежал спокойно.
— Теперь слушай меня, мальчик, — произнес Тлен.
Летео издал тихий болезненный звук, который отдаленно напоминал да.
— У нас, Тленов, есть боевой корабль Полынь. Я приказал ему встретить нас на берегу. Мы отправимся за Кэнди Квокенбуш и поймаем ее. Если ей предоставят убежище, мы разрушим это место. — Он наклонился, схватил мальчика за волосы и поднял его на ноги. — Перестань выглядеть таким жалким. Будет весело. Мы отправляемся собирать улов жизней. Разве не за этим ты пришел ко мне на службу?
Летео кивнул. По его лицу текли слезы боли и облегчения.
— Хорошо. Может, я даже позволю тебе забрать жизнь самой Кэнди Квокенбуш, если буду щедр. Ты бы этого хотел, Летео? А? ТЫБЫЭТОГО ХОТЕЛ?
Снова болезненный кивок.
— Тогда мы поняли друг друга. Иди и собери мои книги.
Он толкнул Летео к дверям.
— Да, и последнее.
— Повелитель?
— Больше никогда не помышляй о предательстве. Если хоть раз ты… Летео, посмотри на меня.
Мальчик повернулся и со странным вызовом взглянул на своего господина.
— Если ты хоть на секунду подумаешь о том, чтобы меня предать, — сказал Тлен, — это будет последняя секунда твоей жизни.
Решение
Под управлением Кэнди и Шалопуто глиф быстро летел над Изабеллой прочь от заснеженного Ифрита. На востоке мерцал утренний свет, но над головой путешественников все еще сверкали яркие звезды. Какое-то время никто ничего не говорил, погрузившись в собственные размышления.
Наконец, Кэнди ощутила, что на нее кто-то смотрит, повернулась и увидела рядом с собой симпатичного, но уставшего молодого мужчину с темной кожей, яркими зелеными глазами и красными дредами.
— Нас не представили, — сказал он тихо, словно не желая нарушить ход мыслей остальных. — Меня зовут Финнеган Фей.
— Приятно познакомиться, — сказала Кэнди. — Я — Кэнди Квокенбуш.
— Спасибо за то, что сделала там, внизу, — проговорил Финнеган. — Ты спасла нам жизнь.
— А вы спасли мою, — ответила Кэнди. — Спасибо.
— Что ты делала на крыше Дома Мертвеца?
— Пыталась не умереть от руки Кристофера Тлена.
Финнеган медленно покачал головой, словно под тяжестью этого чудовищного мира, наполненного смертью.
— Он говорил, почему хочет тебя убить?
— Ему кажется, я собираюсь расстроить его планы.
— Какие планы? — спросил Финнеган.
Кэнди задумалась, стараясь поточнее вспомнить слова Тлена.
— Он сказал, что собирается вызвать… как это… великую тьму. Абсолютную Полночь. И еще он говорил о расплоде. Что они ему помогут. Не будет ни луны, ни звезд.
— Расплод? — переспросил Финнеган. — Они же вымерли.
— Позволю себе не согласиться, — заметил Двупалый Том. — Когда Пикслер копал фундаменты для Коммексо, он нашел гнезда расплода.
— Правда? Он их убил?
— Нет. Я слышал, он продал их Тлену. Для частного зоопарка.
Финнеган покачал головой.
— Умно. Пикслер любит выгоду. И неважно, из чего он ее выносит. Но я не слишком понимаю, как расплод поможет ему затмить звезды.
— И я, — сказал Хват. — Он просто псих.
— Ты согласна? — спросил Финнеган Кэнди. — Тлен сошел с ума?
— Я бы так не сказала.
— А как он на тебя вышел? — спросил Макбоб. — Ведь это кажется полным безумием. Ты не можешь представлять для него настоящую угрозу.
— Даже если он так считает, скоро я перестану ему угрожать, — ответила Кэнди.
— Что ты имеешь в виду?
Кэнди бросила взор на изящные перемежающиеся внизу пятна: свет и тьма, суша и море. Через несколько секунд она ответила:
— Потому что меня здесь не будет.
Чувствуя странную силу взгляда Финнегана, Кэнди вновь посмотрела на него. В его зеленых глазах отражался идущий с востока золотистый свет. На секунду их взгляды встретились. В нем есть что-то знакомое, подумала она. Что-то связанное зеленым и золотым. Может, они уже встречались? Может, она видела его на улицах Тацмагора, или на Веббе Гаснущий День, или пересекалась взглядами, как сейчас, пусть даже на секунду? Она хотела его спросить, но не знала, как сделать так, чтобы вопрос не выглядел странным.
— Эй, следи за дорогой, — сказал Джон Хват, помахав рукой между Кэнди и Финнеганом, словно выводя их из транса.
Покраснев, Кэнди вернулась к управлению глифом.
— Скажи-ка, — непринужденно произнес Джон Ворчун. — Где ты была после того, как мы расстались?
— Везде, — ответила Кэнди. — На Балаганиуме, на Окалине.
— Что ты делала на Окалине?
— Это долгая история, — ответила Кэнди. — Я собираюсь записать ее, когда вернусь домой. Попробую прислать вам экземпляр.
— Когда вернешься домой? — переспросил Шалопуто. — В каком смысле?
— Я тут подумала, — сказала Кэнди, — и решила вернуться в Иноземье.
— Во имя богов, почему?
— Потому что куда бы я ни отправилась в Абарате, происходит то, чего не должно происходить. Люди сходят с ума. Люди страдают. Думаю, будет безопаснее, если я вернусь домой.
Несколько секунд все в глифе молчали. Наконец, Шалопуто сказал:
— Ты ведь этого не сделаешь. Ты не можешь.
— Могу. Очень даже могу. Я много думала и не собираюсь менять решение, Шалопуто, так что пожалуйста, не старайся меня переубедить.
Она услышала, как Шалопуто глубоко и печально вздохнул и скользнул в кресло рядом с ней.
— Конечно, ты можешь делать так, как считаешь нужным, — тихо сказал он. — Это твоя жизнь. Но я буду очень по тебе скучать.
— Я тоже буду по тебе скучать. Но разве мы оба не знали, что однажды я все же должна вернуться? Я скучаю по семье, Шалопуто. По крайней мере, по маме. И там у меня своя жизнь — хочешь верь, а хочешь нет.
— Не такая, как здесь, — проговорил Двупалый Том.
— Конечно, не такая. Там во мне нет магии. Или даже если есть, я об этом не знаю. Там никто не пытается меня убить. Ты скажешь, что по сравнению с этой она скучная, но я не могу бегать от нее вечно.
— А если ты бежала не от нее? — сказал Финнеган. — Может, когда ты прибыла сюда, ты бежала к чему-то. Об этом ты не думала?
Кэнди устало покачала головой.
— Может быть. Я не знаю. Для меня это перебор. Всего слишком много.
— Дай-ка я поведу глиф, — мягко сказал Шалопуто. — Ты устала.
— Да, — ответила Кэнди. — Спасибо. Я устала.
— У тебя есть полное право, — проговорил Шалопуто. — То, что ты сделала за последние восемь недель…
— Лучше отвези нас обратно на Лад Лимбо, — сказал капитан Макбоб. — Если юная леди считает, что настало время отправляться, мы должны уважать ее желание.
Кэнди промолчала. Она смотрела в окно на звезды, вспоминая изумление, которое испытала, обнаружив, что созвездия здесь отличаются от тех, что были над Миннесотой. Я в другом мире, подумала она, и ее сердце наполнилось множеством противоречивых чувств: восторгом и страхом, трепетом и удивлением. Но настало время уходить. Вернуться на Последовательную улицу, 34, и снова стать обычной девочкой (если получится); просыпаться и ходить в школу, а в выходные держаться подальше от отца. На самом деле какая-то ее часть немного боялась быть в Абарате, боялась того, что рано или поздно ее здесь настигнет смерть. И все же, и все же… многие люди стали ей дороги, поэтому мысль о том, что она с ними расстанется, причиняла боль.
— Ты грустишь, — сказал Джон Хват.
Кэнди кивнула.
— Думаю, в глубине души мне не хочется уходить, — согласилась она.
— Так не уходи, — сказал Финнеган. — Если это причиняет боль, оставайся.
— Если я останусь, будет еще больнее.
— Почему? — спросила Женева. — Ты стала здесь довольно известной. А в Иноземье кем ты будешь?
— Никем, — сказала Кэнди.
Над ними падала звезда, тихо летя сквозь фиолетовую тьму. Кэнди смотрела, как она ударилась о воду и продолжала освещать глубины моря, опускаясь все ниже и ниже.
— Столько чудес… — тихо проговорила Кэнди, — столько новых друзей… — Она глубоко вздохнула. — Но если я останусь, и кто-то из вас пострадает… или еще хуже… я никогда себе этого не прощу.
С этим, конечно, спорить никто не стал. Кроме Трии, которая до сих пор не произнесла ни слова.
— Мне кажется, ты родилась, чтобы быть здесь, — сказала она. — И если ты останешься, то навсегда изменишь Абарат.
Кэнди еле слышно ответила:
— Может, как раз этого я и боюсь. Думаю, лучше оставить все как есть и не вмешиваться в жизнь Абарата.
— Поздно, — сказал Джон Соня, широко улыбнувшись.
— В конце концов, это твое решение, — произнес Джон Ворчун. — Но все мы, братья, согласны с юной Трией. Ты должна остаться. Если надо будет рискнуть, мы рискнем вместе.
Кэнди была изумлена, ее мысли смешались. Здесь так ее любили, но разве это причина, чтобы рисковать?
Наконец, она сказала:
— Я приняла решение.
— И какое же? — поинтересовался Хват.
— Я возвращаюсь.
— Что ж, если так… — сказала Женева деловым тоном.
— Да.
— Тогда меньшее, что мы можем сделать, это сопроводить тебя на берега Иноземья.
— Изабелла не заходит так далеко, — произнес Двупалый Том.
— Есть заклинание прилива, — ответил Макбоб. — Оно открывает путь между Абаратом и Иноземьем.
— Мы его знаем, — ухмыльнулся Хват.
— Моряки использовали его в прежние дни, когда корабли ходили туда-сюда постоянно, — продолжил Макбоб. — Меня научил ему дед.
— Ты знаешь магию? — спросил Том. — Поразительно.
— Ты удивишься тому, что я знаю, — со смешком ответил Макбоб.
— Долго нам туда добираться? — спросила Кэнди.
— После того, как вернемся на Частный Случай и окажемся на борту? Часов восемь. Может, девять. Если на стороне рассвета нет штормов.
Пока он говорил, Кэнди взглянула на Финнегана. Он продолжал смотреть на нее, слегка нахмурившись, словно пытаясь решить какую-то загадку. Он улыбнулся ей, и эта улыбка так сильно сжала ее сердце, что она подумала: возможно, ему известен ответ на вопрос, который она начала задавать себе, попав в Абарат, и если она покинет это место, то так никогда и не найдет на него ответа. Это был самый сложный вопрос, какой только существовал в мире:
Кто я?
Часть четвертая
В Цыптаун приходит море
Не вини ветер.
Он несет все, что несется,
Славное или бесславное.
Он разносит слухи, смех и молитвы,
И песни любви.
Он разносит речи безумцев и детей,
Не делая между ними отличий.
Не вини ветер.
— Заошаран, поэт Тотемикса
Отплытия
Пассажиры глифа достигли северных берегов острова Частного случая как раз вовремя. Аппарат, созданный под руководством Шалопуто, начинал исчезать, и не успели они приземлиться на дюны вблизи Лад Лимбо, как глиф задрожал, а его двигатель заглох.
Все выбрались на песок и отошли подальше, глядя, как расплетается их волшебное творение. Зрелище было печальным, словно костер, который некогда горел высоко и ярко, а теперь затухал, чтобы скоро исчезнуть совсем. Но они досмотрели до конца из странной преданности тому, что вместе создавали. Только когда угасла последняя яркая искра, они покинули это место и направились по дюнам и пляжу к небольшой весельной лодке, чтобы добраться до Лад Лимбо.
Кэнди забралась в лодку последней. Она медлила, понимая, что покинув землю Абарата, больше на нее не ступит. Ей вспоминались места, где она побывала во время своего путешествия: Вебба Гаснущий День, остров Простофиль, Пик Одома, чудеса Двадцать Пятого Часа, холодный ужас Ифрита, дикий карнавал Балаганиума, Окалина и красота Сумеречного дворца; остров Частного Случая с его бесконечными видениями и тайнами. Из двадцати пяти островов она посетила двенадцать — неплохо для восьми недель. Но Кэнди понимала: она лишь мельком увидела то, что мог бы показать ей Абарат. Здесь было столько, чего она не видела, даже на островах, где она уже была. На нижних склонах горы Галигали находились руины городов, которые она с удовольствием бы исследовала; невероятная эволюция на Частном Случае сама по себе была чудом, не говоря уже о бесконечных возможностях, скрывавшихся за чудесами Двадцать Пятого Часа. И конечно, тринадцать островов, на которых она не была и теперь не побывает никогда. При этой мысли у нее замерло сердце. Столько чудес она оставляет не увиденными…
Над пятном густых зарослей недалеко от пляжа возникло серое дождевое облако, и условия для его формирования были настолько идеальными, что оно разбухло, пока Кэнди за ним наблюдала, и тут же пролилось дождем. Верхушки деревьев раскачивались и волновались, словно огромное зеленое море, и это зрелище наполнило Кэнди невероятной благодарностью за то, что она успела здесь увидеть.
— Ты идешь? — спросил Финнеган.
Он выбрался из лодки и сейчас стоял позади нее.
— Да, — неохотно ответила она. — Я просто хотела посмотреть на дождь.
— В Миннесоте нет дождей?
— Есть, — ответила она. — Там бывают невероятные ливни. Но не такие. Посмотри!
— Ты всегда можешь передумать, — сказал Финнеган. — Мы могли бы путешествовать вместе. Я буду тебя охранять.
— Знаю. Спасибо. Но я уже решила. Странно — дома люди обычно говорили, что я нерешительная. Наверное, мне было просто все равно. Но, возможно, я изменилась. Эти места изменили меня. Я нашла… — она помолчала, подбирая правильные слова, — то, о чем можно заботиться.
Ее сердце внезапно защемило от этой мысли, и она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
— Надо идти, — сказала она, всеми силами стараясь не расплакаться. — У вас есть более важные вещи, чем меня ждать.
Финнеган кивнул.
— Если ты готова.
Они прошли по теплым неглубоким водам, поднимая медленные тучи песка. Трия и Женева сели на весла, Макбоб — на румпель. Лодка с некоторым трудом преодолела прибрежные волны, и вскоре они оказались за полосой прибоя, резво двигаясь по спокойной воде между разбивающимися волнами и местом, где на якоре стоял Лад Лимбо.
Они были уже в нескольких метрах от красного борта корабля, когда Трия вдруг встала и указала на берег.
— Смотрите! Смотрите! — в восторге крикнула она.
Все посмотрели туда, куда указывала Трия. Облако, пролившееся дождем, стало прозрачнее и приняло восходящую спиральную форму, через которую светило яркое солнце. Однако внимание Трии привлекло не оно, а то, на что падали солнечные лучи. Там, на краю прибрежной стороны леса, покачивалась сияющая зеленая форма, словно только что родившись из пропитанной влагой земли. Это была человеческая фигура, женщина, чью пышную, яркую одежду украшала то ли роса, то ли драгоценные камни.
— Все видят то же, что и я? — спросил Том.
— Женщина, — ответила Кэнди.
— Не просто женщина, — сказал Джон Хват. — Это Элатурия.
— Точно, — пробормотал Финнеган. — Во имя всех божеств любви, это она! Элатурия!
— А где Дитя Нума? — спросил Шалопуто.
— Кто? — поинтересовалась Кэнди.
— Тот, кто ее любит. Кто ищет ее по всему острову, ожидая, пока она…
— Вон! — воскликнула Кэнди, широко улыбаясь. — Я его вижу!
И действительно, он был там, взбираясь на гребень холма, аккуратно сложив на широкой спине фиолетово-синие крылья.
— Дитя Нума, — сказала Кэнди, словно пробуя эти слова на вкус. — Он действительно ангел? То есть прямо с небес?
— Кто знает, — сказал Финнеган. — Но они снова вместе.
— Снова? — спросила Кэнди, не слышавшая его рассказа.
— Это печальная история, — ответил Финнеган. — Думаю, тебе хватит печалей.
— Может, в другой раз, — сказал Шалопуто, но вдруг понял, что другого раза не будет, и погрузился в мрачную тишину.
Они смотрели на далекий берег, где ненадолго воссоединились Элатурия и Дитя Нума, а затем тучи вновь пролились дождем, и серая пелена скрыла за собой их встречу.
Тлен отправился к Предательской гавани на юго-западной оконечности Ифрита, где увидел, что новости о прибытии Полыни уже разнеслись по островам, и на знаменитый боевой корабль собрались взглянуть многочисленные зеваки.
— Какую жалкую жизнь они ведут, — сказал он Летео, глядя на толпу. Богатые мужчины и женщины грелись в своих экипажах, а рабочие были одеты в то, что позволяло им их скудное жалование (сшитые старые козлиные шкуры или шкуры грызунов; соломенные и плетеные одежды; деревянные башмаки).
Тлен не желал находиться среди этого вонючего скопища даже в наряде, способном скрыть его от просителей, а потому нашел себе место чуть выше гавани, сел и стал ждать прибытия Полыни.
Долго ждать не пришлось. Вскоре спокойная поверхность моря забурлила, и среди волн начала появляться рыба. Не стаи мелких рыбешек, обычно населявших эти воды, а создания, жившие в глубинных впадинах и вызванные из тьмы срочным приказом. Они выглядели устрашающе: некоторые были покрыты броней и колючками, другие, с шумом вырываясь на поверхность и мелькая спинами в прибое, говорили на рыбьем языке.
Наконец, из тьмы донеслись звуки корабля, призвавшего это чешуйчатое множество: скрип веревок, треск досок, а когда судно приблизилось к берегу — голос первого помощника капитана, называвшего глубину (шесть саженей! пять саженей!) и пение команды, исполнявшей морскую песню, ведя Полынь в гавань. Перед зрителями возник гигантский корабль. Его появление вызвало такой ужас, что некоторые из собравшихся в страхе бежали, панически моля о защите. Винить их было не за что — Полынь являлась поистине адским судном. Из отверстий вдоль бортов и центральной башни вырывался черно-красный дым. Нос украшали две демонических головы: одна смотрела в небеса, а другая — в глубины Изабеллы. На корме находились их столь же причудливые собратья, глядевшие на правый и левый борта корабля. Вокруг них вился дым, создавая жутковатый эффект оживления, словно в любой момент они могли сорваться со своих мест и уплыть, замыслив что-нибудь недоброе.
Полынь двигало две силы. В темных глубинах трюма сидели рабы-гиганты, обитатели гор острова Черного Яйца, всю свою долгую жизнь обреченные оставаться прикованными к веслам Полыни. Второй силой был ветер, и ловившие его широкие паруса окрашивались в фиолетовый цвет как последнее доказательство — если до сих пор их было мало, — того, что судно несет с собой горе и отчаяние.
Оно бросило якорь в четверти мили от берега. К тому времени Тлен, за которым следовал хромающий Летео, подошел к краю воды и с помощью краткого заклинания, придававшего воде перед ним твердость, проложил путь до самого корабля, в корпусе которого открылась дверь, чтобы их впустить. Только они собрались войти, как Летео ухватил хозяина за одежду.
— Ваша бабушка, — сказал он. — Она здесь.
Тлен автоматически замедлил шаг. Он окинул взглядом огромный корабль, ища признаки Бабули Ветоши.
Не успел он сказать и слова, как из тьмы корабля в сопровождении двух членов команды появился человек. Однако это оказалась не бабка Тлена, а колдун, о чьей репутации Тлен был наслышан — некий Каспар Захолуст. Нелепый человечек носил ярко-желтый пиджак, который не мог менее подходить настроению Тлена. Волшебник, однако, улыбался до ушей.
— Добро пожаловать! Добро пожаловать! — светясь от счастья, заговорил он.
— Захолуст?
— Вы меня помните! — воскликнул колдун. — Как это приятно. Как приятно! Я и представить себе не мог, что вы меня знаете, но все же надеялся…
— Что ты делаешь на Полыни?
— Меня пригласила ваша бабушка, — ответил Захолуст.
— Значит, она здесь.
— Да, она здесь, — Захолуст кивнул. — И она настаивает, чтобы вы как можно скорее уделили ей внимание.
— Ну разумеется, — резко произнес Тлен.
Сейчас они были в темных глубинах корабля. Поблизости плакал один из гигантов в цепях, и этот звук отражался от бортов корабля. Услышав плач, Тлен улыбнулся.
— Могу я проводить вас в ваши покои, Повелитель? — предложил Захолуст.
— Сам найду, — отрезал Тлен. — Возьми Летео и дай ему что-нибудь поесть.
— Мне приказано помогать вам, Повелитель, а не этому мальчику.
— А я приказываю устроить моего слугу, волшебник. Накорми его и переодень. Таковы мои приказы.
— Как пожелаете, — сказал Захолуст, всеми силами стараясь удержать маску дружелюбия, несмотря на кипевшую злость. — Но если вы будете в чем-то нуждаться, Принц, позовите меня. Я весь к вашим услугам.
Он продолжал глубоко и напыщенно кланяться, однако Тлен уже отправился исследовать корабль. Ему очень редко удавалось бывать на Полыни, и он позабыл, что это за шедевр. Корабелом был человек по имени Дитер Селт, который в буквальном смысле отдал ради Полыни свою жизнь, поскольку замысел, создание и постройка огромного корабля настолько его изнурили, что в конце концов мастер умер от истощения. Однако смерть не стала препятствием для его появления на борту Полыни. Иногда, слышал Тлен, моряки утверждали, будто видели на палубе призрак Селта, глядевшего на надутые ветром паруса неподалеку от места, где он умер.
— Добро пожаловать на борт, — сказал голос из тени. Кошмары, плававшие вокруг его головы, внезапно оживились.
— Бабушка… — сказал Тлен.
Перед ним возникла старая женщина.
— Одна? — спросил Тлен.
— Нет, нет. Я взяла с собой швей, так что ни одно мгновение не будет потеряно. Мы продолжим создавать армию заплаточников, охотясь за девочкой.
— Я бы с удовольствием сделал это и без тебя.
— С удовольствием? Ты? Когда в последний раз ты что-то делал с удовольствием?
Тлен поднял бровь.
— Ты пришла сюда возражать всему, что я скажу, или по какой-то другой причине?
— Есть такая причина.
— И в чем она?
— Я тебе не доверяю.
— А.
— Ты слишком привык все делать по-своему. Конечно, ты имеешь право. Ты мужчина. Можно сказать, почти совершенство.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Тлен, скривившись.
— Мы не можем позволить этой девочке жить.
— Я и не собирался…
— Не усложняй свое положение ложью, — сказала Бабуля Ветошь. — Ты не знаешь, что бы ты сделал, будь она действительно в твоей власти.
— На что ты намекаешь?
— Что ты мог бы ее отпустить… из-за своей чувствительности.
— Я не идиот, — огрызнулся Тлен. — И не чувствительный. Лучше отправляйся домой, бабушка. Дай мне делать мою работу, а ты делай свою.
— Нет. Я останусь. Буду шить. Наблюдать.
— Тогда я схожу на берег, — сказал Тлен. — Если ты мне не доверяешь, то катись ко всем чертям! — В ярости он повернулся к старухе спиной.
Неожиданно Бабуля Ветошь шагнула вперед и схватила Тлена за мантию.
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — гневно произнесла она. — Я всегда тебя защищала! И что я вижу в результате? Одно неуважение! Я не потерплю этого, Тлен. Слышишь?
— За мной не надо следить, как за заблудшим ребенком, бабушка. Ты слышишь меня? — Говоря это, он медленно поднял руку и отцепил ее пальцы от своей одежды. — Я видел достаточно, чтобы желать убрать девчонку с нашего пути, уж поверь мне.
— Тогда почему ты позволил ей ускользнуть с Ифрита?
— Меня… отвлекли, — раздраженно ответил Тлен. — Такого больше не случится. Я решил убить Кэнди Квокенбуш, и она умрет, даже если мне придется преследовать ее до конца моря. О на умрет. Чего ты хочешь в доказательство? Голову? Я тебе ее принесу.
— Нет, спасибо, — ответила Бабуля Ветошь так, словно мысль о подобном подарке казалась ей тошнотворной. А затем добавила:
— Только глаза.
— Они разные. Ты это знаешь? Разного цвета.
— Разумеется. Они говорят о ее сути.
— Если я принесу тебе глаза, ты оставишь меня в покое?
— Вот что я тогда сделаю. Я удалюсь в крепость со своими женщинами, и мы будем шить. Ты останешься с адмиралом Копотью и колдуном Захолустом. Если я тебе понадоблюсь, я приду. Если нет, ты меня не увидишь. Ну как? Подходит?
Тлен обдумал соглашение, а потом кивнул.
— Кстати, — сказал он. — Зачем ты освободила этого отвратительного волшебника?
— Он знает девочку. Она была у него дома и забрала с собой его раба. Мне подумалось, что он может оказаться нам полезен. Он определенно заинтересован в ее гибели. Используй его, как захочешь. Обещай власть, если потребуется. А потом, когда девчонка будет мертва, я избавлю его от страданий.
— Как нам узнать, где она находится?
— Сейчас она на борту судна Лад Лимбо. В последний раз его видели покидающим остров Частного Случая.
— И кто там был еще?
— Обычные подозреваемые. Сбежавший от Захолуста раб, тылкрыс Шалопуто. Революционерка Женева Персиковое Дерево, участвовавшая в нескольких актах агрессии против организаций Великого Совета Островов. Ее товарищи — Двупалый Том и капитан Макбоб. Девочка Трия, которая могла бы стать превосходным членом моего сестринства, не свяжись она с этими дураками. Ее нашла Персиковое Дерево. И, разумеется, Хват с братьями.
— Еще Фей. Ты забыла Фея.
— Нет, не забыла. Я бы никогда не совершила такой ошибки. За ним стоит следить, если дело дойдет до личной встречи. Финнеган за нее умрет. Конечно, он не знает, почему…
— Мы это проверим, — сказал Тлен, позволив себе слегка улыбнуться. — Возможно, он не будет таким храбрым, когда я погружу его в свои кошмары.
— Может, и не будет, — сказала Бабуля Ветошь. — Но я бы предпочла не испытывать его преданность. Лучше убить их всех, и дело с концом.
— Ну наконец-то, бабушка, — сказал Тлен. — Хоть в чем-то мы согласны.
Ветер был попутным, течения — благоприятными, и корабль, несмотря на свой размер, быстро набрал скорость, лавируя между островов. Адмирал Копоть, неприятный на вид человек, пребывавший из-за этого в вечной тупой ярости, считал, что они догонят беглецов не позже чем через час.
— Мы их просто протараним, если хотите, — сказал Копоть Тлену. — Они тут же потонут. А когда они пойдут ко дну, мы выльем в море дюжину ведер козлиной крови. После этого начнется что-то несусветное — через минуту их просто заживо сожрут.
— Судите по собственному опыту?
— Повелитель, невозможно стать адмиралом на Горгоссиуме, если любить мир и справедливость, — ответил Копоть.
— Полагаю, да.
— Начать забивать коз?
— Начинайте, — ответил Тлен, испытывая легкое отвращение к адмиралу и его энтузиазму в связи с предстоящими жестокостями. — Начнем и покончим с этим.
— Мир станет лучше, Повелитель, если эти преступники умрут.
— Станет ли? — пробормотал Тлен, отвернулся от Копоти и, отойдя подальше, повторил: — Станет ли?
Предчувствие беды
В тот день Цыптаун пребывал в странном настроении. Город проснулся после ночи беспокойных снов: в два часа, в три часа ночи люди выходили на кухни, чтобы успокоить себя мороженым, или смотрели в своих каморках какое-нибудь старое кино, но на самом деле не чувствовали вкуса еды и не видели фильма, поскольку их мысли были где-то далеко.
По городу распространялись слухи, множились шепоты и предупреждения о том, что Цыптауну грозит ужасная опасность. Не слышал об этом разве что глухой. Играющие школьники пересказывали друг другу последние сплетни; собачники болтали об этом, пока их подопечные здоровались с задницами друг друга; пациенты в приемной стоматолога ради собственного спокойствия переводили разговор на нечто более худшее, чем сверло.
В очередях супермаркетов, на перекрестках, на куриной фабрике, где днем раньше бойня перевыполнила план, и даже в менее дружелюбных кварталах города, где люди подозрительно прислонялись к дверям и не было принято чесать языками, сегодня говорили, говорили так, как не говорили никогда прежде и вряд ли заговорят потом. Люди говорили, что им снилось несколько ночей подряд и что омрачало любую надежду на завтра или послезавтра. Что вынуждало их принять решение отложить свои дела, каким бы важными и срочными они не казались, и на время уехать из города.
И чем чаще эти слухи повторялись, тем убедительнее звучали. Люди начали строить планы. Пришел момент, когда они перестали беспокоиться, что могут сказать соседи (пусть сами о себе заботятся) — они собирали чемодан, брали семью, животных и везли их в безопасное место.
Наверх.
Так начался исход из Цыптауна. Чем больше семей собирали свои вещи и уезжали, тем больше соседей отваживалось делать то же самое. Скоро Мейн-стрит почти на милю оказалась забита автомобилями, и многие, видя, что по улице им не проехать, вышли из машин и пошли пешком. Все двигались в одном направлении. В конце концов, рядом было лишь одно высокое место, хребет к востоку от Цыптауна, прозванный в народе Холмом. Вряд ли его высота над уровнем улиц превышала восемьдесят метров, но недоверчивость людей говорила о том, что этого вполне достаточно, поскольку многие цыптаунцы уже взбирались наверх.