Сегодня в кофейне царит суматоха, но здесь есть бесплатный Wi-Fi. Идеальное место, чтобы вытащить свой айпэд и забыться на время обеденного перерыва. Большинство дней я делала записи в своем дневнике. В основном, потому что Тристан продолжает настаивать, что это удержит меня в здравом уме в связи с безрассудностью возникшей ситуации. И как обычно, он прав.
Разумеется, теперь я веду онлайн-дневник, где у меня стоит зашифрованный пароль и мне обеспечена система безопасности надежнее, чем у самого президентского кортежа, но все же это не сравнится с ощущениями, которые возникают, когда ты излагаешь свои мысли на бумаге.
Каждый день Элисса с Итаном предлагают мне присоединиться к ним за ланчем, но об этом не может быть и речи.
Я прихожу на работу, выполняю свои обязанности, и за кулисами держусь от Итана настолько далеко, насколько это возможно. Он продолжает подстерегать меня, чтобы вывести на разговор, но я научилась сторониться и отмахиваться лучше, чем чемпионы мира по боксу.
Разговоры не приведут ни к чему, разве что мы ударимся в мучительные и болезненные воспоминания. Никто из нас не нуждается в этом.
Я допечатываю последнюю запись в дневнике, когда рядом со мной приземляется огромная порция салата «Цезарь». Я уже было собираюсь сказать, что не заказывала его, как поднимаю взгляд и вижу Элиссу.
— Ты становишься худой, как щепка, — говорит она, устраиваясь рядом со мной со своим обедом. — Женщине не выжить только на кофеине и никотине, знаешь ли.
— Неправда, — говорю я, улыбаясь ей. — Я — яркий тому пример.
— Ну, по мнению вашего ассистента режиссера, ты становишься похожа на китайский болванчик[16], так что давай ешь. Я угощаю.
Только когда я смотрю на салат, осознаю, насколько голодна.
— Да, мэм.
Убирая планшет в сторону, я замечаю на противоположном конце кафе одиноко сидящего Холта.
Проклятье. Из всех закусочных этого огромного города, ему приспичило прийти именно сюда. Предполагалось, что это зона свободна от Холта.
Словно предугадав мой следующий вопрос, Элисса говорит:
— Я решила пообедать с тобой, потому что устала от его компании. Всякий раз, когда я спрашиваю его, как обстоят между вами дела, он замыкается в себе.
Я пожимаю плечами и продолжаю есть. Я уже давно смирилась и бросила попытки понять мотивы Холта.
— Вы едва ли обмениваетесь парой слов на репетициях. Ты даже не смотришь на него, тогда как он только и делает, что пялится на тебя. Не хочешь сказать мне в чем дело?
Я украдкой смотрю на Холта, который что-то читает и рассеянно тыкает вилкой в тарелку с картофелем.
— Ни в чем, — говорю, делая глоток газировки. — Просто много работы.
Она склоняет голову в сторону, внимательно изучает меня несколько секунд, и затем говорит:
— Ты трахаешь моего брата?
Я одновременно начинаю смеяться и кашлять. Кола струйкой стекает по моему подбородку, и я хватаю стопку салфеток, чтобы привести себя в порядок.
Судя по его виду, Холту неведома тема нашего разговора. Слава богу.
— Конечно же, нет, — шепчу я. — Думаешь, у меня полностью отсутствует инстинкт самосохранения?
Она кидает беглый взгляд на Холта, потом шепчет в ответ:
— Думаю, когда дело касается моего брата, ты не можешь ясно мыслить, и, если ему вздумается затащить тебя в постель, тебе потребуется не более трех секунд, чтобы раздвинуть перед ним ноги.
— Неправда.
— Серьезно? — говорит она. — Энергия, которая вспыхивает между вами на репетициях, способна обеспечить теплом половину Нью-Йорка. У вас обоих виноватый вид. Если вы не трахаетесь, тогда что?
Определенно на этот разговор я не настроена сейчас, да и не буду ни потом, никогда.
Я вздыхаю и качаю головой.
— Слушай, я бы солгала, если бы сказала, что меня до сих пор не влечет к нему. Но, боже, Элисса, это все. Я не собираюсь связываться с ним снова. Никогда.
— Но, вероятно, у тебя еще остались к нему чувства. Я думала, ты умчишься за миллион миль, когда узнаешь, что у него главная мужская роль. Почему же ты этого не сделала?
Пожимаю плечами.
— Понятия не имею.
Это не совсем правда. Я должна была увидеть его. Мне необходимо было услышать слова извинения о том, что он совершил ошибку, но сейчас я начинаю сомневаться, что это когда-нибудь случится. Полагаю, теперь я просто хочу пройти через это, дабы доказать себе, что смогу жить дальше без него.
— Ну, ты точно не из робкого десятка, — говорит Элисса. — В смысле, я люблю своего брата, но поступи со мной кто-нибудь так, как поступил с тобой он… — Она вытирает губы салфеткой. — Скажем так: я понимаю, почему ты перестала отвечать на мои звонки. Когда Итан сказал мне, что ты получила роль, я подумала, что это шанс наладить между нами отношения.
— Лисса, ты не портила наши отношения. Твой брат сделал это.
— Знаю. Но я рада, что мы снова общаемся. Я скучала по тебе.
Я беру ее за руку и сжимаю.
— Я тоже по тебе скучала. — До этого момента, даже не осознавала, как сильно.
— Ха, после обеда Марко собирается прогнать сцену с поцелуем? — говорит она, поливая кетчупом картошку. — Нервничаешь?
— Нет. Мне не впервой приходится играть с твоим братом, когда я его на дух не переношу.
— Верно. Но с тех пор много воды утекло.
— И я была слишком молода, чтобы отделить реальность от фантазии. — Я набиваю полный рот салата, хоть у меня уже и пропал аппетит.
Элисса доедает свой последний тост с сыром и говорит:
— Значит, ты без проблем поцелуешь его? Это не возродит прежние чувства?
Пожимаю плечами.
— Тут нечего возрождать. От прежних чувств ничего не осталось.
Она смотрит на меня несколько секунд, и потом качает головой.
— Ну, конечно. Не осталось.
Мы продолжаем вести легкую беседу, никто из нас больше не упоминает Итана. Наша дружба и так слишком часто вращалась вокруг него, тогда как нам стоило бы думать только о себе.
Пока мы болтаем, я замечаю, как три девочки окружают стол Итана. Его поклонницы. Около театра его всегда поджидает парочка таких. Они будто обладают шестым чувством насчет его местонахождения. Это так бесит.
Они визжат и просят у него селфи с автографом. Пожирают глазами, как будто он дар свыше. Выпячивают сиськи словно у них есть шанс.
Если бы они только знали правду. Несмотря на его ангельское личико, он – дьявол. Подонок, бросивший Кэсси.
Я доедаю остатки салата с преувеличенным усердием, пока шквал смешков заполняет кафе.
Черт бы побрал его глупое ангельское личико.
После того, как мы с Элиссой заканчиваем есть, она говорит:
— Увидимся на месте. Не забудь нанести бальзам для губ. Итан не брился. Не хочу, чтобы у тебя появилось раздражение. — Она отрывисто меня обнимает, и идет оплатить счет.
Когда она исчезает, я протяжно выдыхаю.
Я почти забыла о поцелуе. Ну, не столько забыла, сколько изолировала себя от этой мысли. Как бы подтвердил Тристан – мой талант отрицания впечатляет.
Я собираю свои вещи, когда чувствую чье-то присутствие за спиной. Меня совершенно не удивляет, что мое тело реагирует еще до того, как я вижу его.
— Значит, с моей сестрой ты разговариваешь, а со мной нет? — говорит он, когда я поворачиваюсь.
— Это потому что твоя сестра мне до сих пор нравится.
Он напускает на лицо свою фирменную хмурость.
— Мы должны иногда разговаривать, Кэсси.
— Ничего мы не должны. — Я беру свои вещи и протискиваюсь мимо него, направляясь к выходу.
Естественно, он следует за мной.
— Ты думаешь, что мы справимся со спектаклем, когда у нас такие напряженные отношения? И это не повиляет на нашу игру?
Я выхожу на улицу, и из-за уличного шума мне приходится повысить голос:
— Я не позволю этому повлиять на нашу игру. Это работа моей мечты. И, несмотря на то, что вселенная поиздевалась надо мной, выбрав тебя на главную роль, я собираюсь вкладываться по полной. — Поворачиваюсь к нему. — Если тебя что-то напрягает, сделай нам обоим одолжение, откажись от роли.
Он подается вперед, целенаправленно вторгается в мое личное пространство, чтобы сбить с толку.
— Кэсси, не обманывай себя, думая, что сможешь исполнить эту роль лучше с кем-то другим, нежели со мной, потому что мы оба знаем, что это бред.
— Я готова попробовать, — говорю я, одаривая его милой улыбкой.
Только он собирается возразить, как появляется еще больше его поклонниц.
Они отталкивают меня в сторону, чтобы добраться до него.
Он в их полном распоряжении. Я устала быть его фанаткой.
Удаляясь, я слышу, как он окликает меня.
Но я не останавливаюсь.
Шесть лет назад
Вестчестер, Нью-Йорк
Гроув
Шестая неделя занятий
Он пристально смотрит на меня.
Все мое внимание направлено на Эрику, и я пытаюсь сконцентрироваться. Это сложно. Его взгляд вызывает во мне электрическое покалывание, начиная с области затылка и распространяясь по всему телу.
Я бы сказала ему прекратить, но это означало бы признать его существование, а я ни за что не сделаю это в обозримом будущем.
С тех пор, как он прочел мой дневник две недели назад, я избегала его всеми возможными способами. Всякий раз когда я смотрю на него, огромная волна унижения прокатывается сквозь меня, сопровождаясь незамедлительным порочным гневом и безудержным желанием прижаться к нему всем телом. Я думала, что он собирался поцеловать меня. Все выглядело именно так. Потом он ушел, и теперь я понятия не имею, что творится у него в голове.
Лишь при одной мысли о нашем почти поцелуе, определенные части моего тела приходят в восторг. У меня не хватает духу сказать им, что мы умрем, так и не испытав оргазма. Это их очень расстроит, а я сейчас не могу позволить себе иметь еще и опечаленную вагину.
— Мисс Тейлор?
— Простите, что?
Эрика смотрит на меня. Как и все остальные. Кроме него. Ох, какая ирония.
— Я спросила, почему, по-вашему мнению, мы хотим стать актерами? — говорит Эрика. — Что нас подталкивает к такому выбору профессии?
Хорошо, главное сохранить самообладание. Ответить честно на вопрос. Не просто дать ответ, который, как мне кажется, она предпочла бы услышать.
— Мисс Тейлор, — говорит Эрика. — Уверяю вас, это не вопрос с подвохом. Как вы думаете, почему человек хочет стать актером?
— Ну… — я делаю глубокий вдох, стараясь игнорировать обращенные на меня взгляды. — Думаю, это некий способ передачи идей и понятий. Полагаю, мы как медиумы. Вселяемся в разных людей и персонажей с целью воплотить на сцене жизнь других людей.
Эрика кивает.
— Вы не думаете, что можете выступать в роли соавтора в этой работе? Что могли бы привнести что-то свое в оригинальное видение персонажа?
— Ну, да. Но только в том случае, если это не обернется полным провалом.
Все смеются.
Холт фыркает.
— Мистер Холт? А что вы скажете?
Он откидывается на спинку стула.
— Мы стремимся стать актерами, потому что хотим внимания. Мы просто становимся перед всеми и повторяем чьи-то слова, стараясь не проколоться.
Эрика улыбается.
— По-вашему, нет ничего творческого в том, что вы делаете?
Он пожимает плечами.
— Не особо.
— А что насчет музыкантов, исполняющих чью-то музыку? Считаете ли вы их работу творческой деятельностью?
— Ну, да…
— А художники, которые передают образы посредством кисти? Это творчество?
— Само собой.
— Но к актерам это не относится.
— Не совсем. Мы – попугаи, разве нет? Мы заучиваем реплики и повторяем их.
— Что ж, — говорит она, — если вы не считаете актерское мастерство творческой деятельностью, тогда почему вы занимаетесь этим, мистер Холт? Почему актерство? Если вы просто марионетка без права голоса, зачем посвящать три года своей жизни этому делу? Вы без сомнения могли бы найти сферу деятельности, которая увлекла бы вас куда больше.
— Я не говорил, что не увлечен этим. Я просто думаю, что мы себя обманываем, если считаем это сложной работой.
— Может для вас это и не сложно. Но большинство считают невозможным появление на сцене перед сотнями или тысячами зрителей.
Он смеется.
— Мистер Холт, — говорит терпеливо Эрика, — вам известно, что согласно последним исследованиям, почти девяносто процентов респондентов ответили, что скорее предпочли бы вбежать в горящее здание, чем выйти на сцену и произнести речь перед многочисленной группой людей?
— Что? Это же просто нелепо.
— Более того «боязнь публичных выступлений» занимает второе место в десятке человеческих страхов. Также в списке присутствуют и другие пункты, имеющие отношение к актерству: страх неудачи, страх отказа, страх перед обязательствами, страх интимной близости.
— Какое совпадение, — говорит Джек. — Именно по этим причинам у Холта нет девушки.
Холт метает в его сторону грозный взгляд.
—Требуется гораздо больше смелости, чтобы вбежать в горящее здание, чем вступить с кем-то в близкие отношения или суметь принять факт отказа.
Эрика смотрит на него взглядом, которым паук изучает муху.
— Говорите, больше смелости?
Он кивает, не подозревая, что им собираются закусить.
— Думаю, правильней было бы назвать это разными видами смелости, и принимаемые нами решения зависят от глубины этой смелости.
Холт не выглядит убежденным. Эрика снова его изучает.
— Хм-м-м-м.
Он закатывает глаза. Он ненавидит этот снисходительный звук.
Эрика направляется в переднюю часть аудитории, и пишет слова на доске.
— Мистер Холт? — Она жестом указывает ему встать рядом с ней. Он лениво поднимается со стула и выполняет ее просьбу.
— Не будете ли вы так любезны прочесть слова на доске?
— «Прости меня».
— Хорошо, — говорит Эрика. — Я драматург. Это мои слова. Что они в себе несут?
Холт пожимает плечами.
— Вам виднее.
— Нет, мистер Холт, это не так. В мои обязанности, как драматурга входит дать вам эти слова. А вам, как актеру, надо их интерпретировать.
Она жестом указывает на него, требуя повторить реплику.
Он прикрывает ладонью уши, делая вид, что не слышит ее.
— «Прости меня?».
Она кивает.
— Видите? Вы сделали выбор. Очень осторожный, скучный и, тем не менее, это выбор.
— Но актеру не всегда предоставляют выбор, — настаивает он.
— Верно, — говорит Эрика. — Режиссеры часто подталкивают актеров на более смелые рискованные варианты, так что давайте испробуем и это. — Она становится по другую сторону от него и скрещивает руки. — В этот раз я хочу, чтобы вы произнесли эту реплику так, будто разговариваете с кем-то, кто вам важен. С членом семьи или любимой девушкой.
Темная тень проходит по лицу Холта.
— За что я должен извиняться?
— Вам виднее, — говорит Эрика с улыбкой.
Он выдыхает и потирает лицо рукой.
— Просто скажите мне что делать, и я сделаю.
— Нет, это так не работает. Ваша задача заключается в создании чего-то – идеи или эмоции – с материалом, который я вам предоставляю. В данном случае, это эти два слова, которые вы должны сказать дорогому вам человеку. Условия вам известны. Как вы их будете использовать?
Он окидывает взглядом комнату, выглядя беспокойно и смущенно.
— Мистер Холт?
— Я думаю, — рявкает он.
— О чем?
— О том, перед кем я буду извиняться.
— И кто это?
Он мельком смотрит на меня, и говорит:
— Друг.
— И за что вы будете извиняться?
Он перестает дергаться.
— Какая разница? Разве это имеет значение?
Она качает головой и жестом просит начать.
— Вовсе нет. Начинайте, когда будете готовы.
Он закрывает глаза и вдыхает полной грудью, затем медленно и равномерно выдыхает. В аудитории возникает томительное чувство ожидания.
Когда он открывает глаза, его взгляд останавливается на определенной точке в задней части аудитории и сосредотачивается на ней. Выражение его лица меняется. Становится мягче. Раскаивающимся.
— Прости меня, — говорит он, но получается не так искренне.
— Так не годится, — говорит Эрика. — Попробуйте еще раз.
Он снова концентрируется на той же точке, черты его лица дергаются.
— Прости меня, — повторяет он, явно сопротивляясь эмоциям.
— Копните глубже, мистер Холт, — требует Эрика. — Вы способны на большее. Продемонстрируйте мне это.
Он моргает и качает головой, и на секунду его взгляд становится остекленевшим.
— Прости меня!
Его голос становится громче, но его настрой по-прежнему оборонителен. Искра без пламени.
— Этого недостаточно, Итан! — голос Эрики повышается одновременно с его. — Прекрати бороться с эмоциями. Позволь нам увидеть их. Все. Неважно, насколько ты их стыдишься.
Он сглатывает и стискивает зубы. Сжимает руки в кулаки, переминаясь с одной ноги на другую.
Повисает тишина.
— Мистер Холт?
Он моргает еще несколько раз, потом опускает взгляд в пол.
— Нет, — шепчет он. — Я… не могу.
— Слишком личное?
Он кивает.
— Слишком… уязвимое?
Снова кивает.
— И это вас… пугает?
Он испепеляет ее взглядом. Ему нет необходимости отвечать.
— Садитесь, мистер Холт.
Он возвращается на свое место и плюхается на стул.
— Так, теперь вы согласны, что требуется немалая смелость, чтобы быть актером? — тихо спрашивает Эрика.
Он судорожно сглатывает.
— Очевидно, что да.
Эрика переводит взгляд на всех остальных.
— Актерство тесно связано с тонкими эмоциями человека. Необходимо отыскать их в себе и позволить другим увидеть. Но для этого актер должен быть готов показать свою неприглядную сторону. Он должен быть достаточно смелым, чтобы раскрыть перед всеми каждый свой страх и постыдный поступок. Ничего не должно быть скрыто. Вопреки распространенному мнению, вы не должны стремиться получить отклик у зрителя. Вы должны обнаружить что-то внутри себя и позволить зрителю стать свидетелем этого.
Она указывает на Холта, который смотрит на пол и грызет ногти.
— То, что случилось сегодня с мистером Холтом, в какой-то момент случится с каждым из вас. Будут моменты, когда вы не сможете исполнить какую-нибудь роль или передать определенные черты характера, поскольку для вас это может оказаться пугающим или слишком личным. Но это ваша работа, и вы обязаны найти в себе силы показать другим свою уязвимость. Это главное качество хорошего актера. Как гласят чудесные слова Кафки[17]: «В наших руках растопить лед внутри себя, пробудить дремлющие клетки, заставить чувствовать себя полностью живыми, полноценными людьми, и в то же время быть более индивидуальными и более связанными друг с другом». Вот почему мы делаем то, что делаем.
Ее слова находят отклик во мне. Я смотрю на Холта. Он пристально смотрит на пол, его плечи сгорблены. Он знает, что она права, и это пугает его до смерти.
— А теперь, — говорит Эрика, подходя к своему столу и беря лист бумаги. — вы все прослушивались на участие в малоизвестной пьесе под названием «Ромео и Джульетта», рассчитанной на студентов первого курса… — Все смеются. — И я рада вам сообщить, что кастинг завершен.
Все выпрямляются на своих местах. В комнате возрастает волнение.
Думаю, мое прослушивание прошло неплохо и, несмотря на недостаток опыта, я хочу получить эту роль. Очень сильно.
Эрика начинает с оглашения второстепенных ролей. Ее слова сопровождаются приглушенным шепотом, ругательствами и восторженным визгом, но по мере того, как мы приближаемся к главным ролям, вся группа постепенно умолкает.
— Роль Тибальта получает… Лукас.
Лукас громко выкрикивает «Ура» и победно вскидывает кулак в воздух.
— Бенволио будет играть… мистер Эйвери.
Джек кивает и самодовольно говорит:
— Так-то. Бенволио настоящий мужик.
Следует смех и одобрительные возгласы.
— Няню будет играть мисс Седики.
Раздаются аплодисменты, у Айи такой вид, что она того гляди зальется слезами.
Эрика объявляет, что Миранда, Трой, Маришка и Тайлер сыграют родителей Капулетти и Монтекки.
Настает время оглашения главных ролей.
У меня пересыхает во рту и внутренности сжимаются. С тихой мольбой, я закрываю глаза.
Эрика откашливается.
— Нашей Джульеттой становится… — боже, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Мисс Тейлор.
Да!
Внутри меня все переворачивается, а сердце бешено колотится. Не думаю, что я когда-нибудь была настолько счастлива.
Все аплодируют и такое ощущение, что моя грудь вот-вот взорвется от гордости.
Я – Джульетта.
Я.
Никто из ниоткуда, без опыта.
Черт, да!
Я бросаю взгляд на Холта. Он не смотрит на меня, но улыбается. Наверное, думает «Я же говорил тебе» и хвалит себя за то, что убедил меня пойти на прослушивание.
— И, наконец, — говорит Эрика, оглядывая аудиторию. — Главные мужские роли вызвали бурную дискуссию среди членов комиссии, но, думаю, мы приняли верное решение. Это не самый очевидный выбор, но ведь из самых рискованных решений и получается что-то интересное.
Холт выпрямляется. Я знаю, он хочет роль Меркуцио. Он уже играл эту роль, и по слухам, успешно с ней справился.
Коннор идеально подошел бы на роль Ромео, и думаю, мы бы отлично сработались. Он смотрит на меня, держа пальцы крестиком.
— В постановке этого года, Меркуцио будет играть мистер Бейн. Роль Ромео достается мистеру Холту.
Вся группа взрывается аплодисментами, но я не следую их примеру.
Мой желудок словно свинцом наливается.
Судя по выражению их лиц, Холт и Коннор чувствуют то же самое.
Мы трое неуверенно переглядываемся между собой, не понимая, что за чертовщина только что произошла.
Эрика хлопает руками, давая знать, что занятие подошло к концу.
— На этом все. Если вам не досталась роль, значит, вы будете в составе хора. Не переживайте, у вас еще будет возможность проявить себя. Пожалуйста, перед уходом заберите свои копии сценариев и расписание репетиций.
На пути к выходу, одногруппники поздравляют меня, но я едва ли их слышу.
Подходит Коннор и обнимает меня.
— Поздравляю, — с теплотой говорит он. — Ты будешь потрясающей Джульеттой, у меня нет сомнений.
— Я хотела, чтобы ты был Ромео, — говорю я, зная, что Холт не сдвинулся со своего места.
— Было бы неплохо, — говорит он. — но не буду врать, Меркуцио – обалденная роль. Как насчет фразы: «Чума на оба ваших дома»[18]? Что может быть круче?
Когда он уходит, я словно в тумане иду к столу Эрики, чтобы забрать свой сценарий. На нем написано мое имя рядом с именем моего персонажа – Джульеттой. Я вижу еще один сценарий рядом. Ромео – Итан Холт.
Нет.
Нет.
Нет.
— Мисс Тейлор? Вы в порядке?
Я стараюсь скрыть свое ужасное состояние.
— Хм… да. Все нормально.
Она улыбается.
— Я думала, вы будете выглядеть счастливее, когда заполучите свою первую главную роль. Это же классика. Очень немногим актрисам выпадает возможность сыграть Джульетту.
— Ох, я знаю, — говорю я. — Боже, я в восторге. Честно. Просто…
Эрика выжидающе смотрит на меня.
— Она не хочет, чтобы я был ее Ромео, — говорит Холт, подходя и становясь около меня. — И честно говоря, нас таких двое. Ты знала, что я хотел получить роль Меркуцио. И знала, как сильно я ненавижу Ромео. К чему эта ерунда?
— Как гласят бессмертные слова Роллинг Стоунс, мистер Холт: «Ты не всегда можешь получить желаемое». Вы хотели получить роль Меркуцио, потому что играли эту роль прежде, и легко бы все повторили. В профессии актера все далеко нелегко. Вы должны бросать себе вызов. Я знаю, что вы ненавидите Ромео, и это одна из причин, почему вам досталась эта роль. Вы не типичный романтический герой. Вы бесцеремонный и циничный, а порой и отъявленный грубиян. В вас есть жесткость, в которой, по моему мнению, нуждается Ромео. То же самое касается и мистера Бейна. В его характере есть чувствительность, которая придаст образу Меркуцио чуткости. Поверьте, это решение далось мне нелегко. Я знала, что вы будете сопротивляться и, учитывая, что мне придется направлять вас, я только усложнила себе работу. Не знаю с чего я взяла, но мне кажется, что если вас слегка подтолкнуть, то вы справитесь, и мои усилия будут стоить того.
Холт пытливо смотрит на нее и скрещивает руки на груди.
— А что, если я откажусь? — спрашивает он. — Потому что, даже, если и предположить, что я смогу сыграть этого ссыкливого дебила, а я не смогу, очень сомневаюсь, что это обрадует Тейлор.
Эрика вопросительно смотрит на меня.
— Это правда, — говорю я. — Он придурок.
Эрика кладет руки на стол и опускает голову.
— И что вы предлагаете? Вы сыграете Меркуцио, а мистер Бейн – Ромео?
— Да! — говорит Холт. — Он отлично справится с этими телячьими нежностями. А я просто красиво умру, и мы покончим с этим. Все в выигрыше.
— Нет, не все, мистер Холт, потому что вы пока еще ничего не достигли на актерском поприще, и я не упущу возможность представить на сцене ту поразительную химию между вами и мисс Тейлор, свидетелем которой я стала на прослушиваниях.
Холт застывает на месте.
— Так вот почему вы выбрали меня на эту роль? Из-за этого гребаного упражнения на синхронность? Господи, Эрика!
— Это не единственная причина, но одна из. Вы думаете, столь яркую химию можно встретить каждый день? Что ж, у меня для вас новость – это большая редкость.
— Но это… Это не то, что я… Я просто не могу…
— Итан, — говорит Эрика. — Я понимаю, что иметь дело со связью такого рода страшно, но именно это тебе необходимо в себе развить. Ты так талантлив в столь многих отношениях, но у тебя есть ахиллесова пята – ты не можешь быть открытым и уязвимым с другими, и поверь мне на слово, ты не добьешься успеха в этой области, или в жизни, если не решишь эту проблему.
Она переводит взгляд с Итана на меня.
— Вас двоих выбрали на главные роли в одну из величайших романтических трагедий в мировой истории, так что прекратите ныть и будьте благодарны. Либо вы играете отведенные вам роли, либо получаете «неудовлетворительно» за семестр. Меня не волнует как, но вы должны найти способ работать вместе. Приходите в понедельник с выученными репликами и хорошим настроем, потому что я заставлю вас выглядеть влюбленными, даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Бестолковое поведение недопустимо ни на каком уровне. Все ясно?
— Да, Эрика, — бормочем мы с Холтом, уставившись в пол.
Эрика вздыхает и собирает свои вещи.
— Не забудьте свои сценарии, — говорит она, прежде чем выйти.
Мы с Холтом просто стоим на месте, не разговаривая и не осмеливаясь взглянуть друг на друга.
Мне стоило бы радоваться этой роли, но я не могу.
Холт хватает свой сценарий с расписанием репетиций, и запихивает в свой рюкзак.
— Полная жопа, — бормочет он себе под нос. — Этот чертов год обещает быть дерьмовым, и в этом только ты виновата.
— Я виновата? Как я могу быть виновата в том, что тебя выбрали на роль Ромео? К твоему сведению, тебе не всегда будут доставаться роли брутальных, неприкасаемых бунтарей. Время от времени, тебе придется исполнять главные романтические роли.
— Какая чушь! Не каждый актер должен играть главные роли. Сэмюэл Л. Джексон, Стив Бушеми, Джон Туртурро, Джон Гудмен. У них всех успешная карьера, и они не играют романтическую ересь.
— Не пойми меня неправильно, Холт, потому что я не горю желанием делать тебе комплимент, но ты не похож ни на кого из них. Ты высокий и красивый, и у тебя клевая прическа. Тебя будут выбирать на главные роли, хочешь ты того или нет.
— Так что, ты хочешь, чтобы я был твоим Ромео? К этому ты клонишь? Помнится, когда мы в последний раз были вместе, ты не могла даже взглянуть на меня.
— Нет, — говорю я, — будь моя воля, я бы отказалась играть с тобой, в основном, потому что ты полный кретин, читающий чужие дневники!
— Пошло все на хрен. — Он хватает рюкзак и направляется к двери, но я успеваю схватить его за руку.
— Холт, что, черт побери, с тобой не так? Уже прошло две недели, а ты даже не попытался улучшить отношения между нами. Хотя бы извинись, ты кретин, посягнувший на мой дневник!
Он разворачивается и смеряет меня горящим взглядом. Я отступаю назад, но он следует за мной. И только когда я прижимаюсь спиной к стене, мы оба останавливаемся.
— Читать твой дневник, было гребаной ошибкой, я признаю. Хотелось бы мне стереть себе память, потому что моя жизнь была бы гораздо проще, если бы я не знал обо всей той чуши, что ты ко мне чувствуешь. Но о чем, черт побери, ты думала, когда вообще писала об этом? Конечно же, человек, о котором ты написала, случайно наткнется и прочтет это, унизив при этом обоих и испортив все!
— О, нет, — говорю я, поток крови подобный вспышке огня, устремляется к моему лицу. — Не смей обвинять меня в том, что прочел мой дневник!
— Да, именно это я и смею делать.
— Ты невыносим! — Я ожесточенно вскидываю руки. — С меня хватит. Я устала с тобой спорить. Мне даже больше не нужны твои извинения. Просто держись от меня подальше.
Я протискиваюсь мимо него, но он следует за мной.
— И как ты предлагаешь мне держаться от тебя подальше, когда мы должны сыграть эти бесчисленные любовные сцены в этой дурацкой пьесе? Поверь мне, я бы рад избежать этой гребаной пытки, но у меня нет выбора.
Я прибавляю шаг.
— Я бы скорее воткнула себе иглы в глаза, чем изображала бы с тобой любовь, но я собираюсь сделать это, потому что итоговая оценка за семестр на сорок процентов зависит от этой постановки, и ты не испортишь мне средний бал!
— Я и не помышлял об этом, принцесса. После всего, ты наверно будешь ныть об этом в своем дневнике.
— Да! Еще как буду!
— А знаешь, — говорит он, шагая рядом со мной невесомой походкой, тогда как я едва плетусь на своих двоих, — миллионы людей проживают свою гребаную жизнь, не записывая свои сексуальные фантазии и сокровенные мысли в книгу, которую каждый может найти и прочесть. Тебе стоит попытаться!
— Как только ты увидел, что это, ты должен был перестать читать!
— О, да, конечно, как будто возможно перестать читать, когда ты рассуждаешь о моем члене!
Я резко останавливаюсь и ударяю его в руку.
— Ау! Черт!
— Это не моя вина! Отцепись от меня!
Он хватает меня за руку и притягивает к себе.
— Ну, согласно твоим записям, тебе от меня нужно совершенно противоположное. Вот откуда вся эта агрессия? Ты злишься, что я не поцеловал тебя тогда, потому что давно хочешь оседлать мой член?
— Боже, какой же ты придурок!
— Хочу заметить, что это не «нет»!
Я инстинктивно тянусь ударить его, но он перехватывает мою руку и крепко держит за запястье.
— Неконтролируемая часть моего тела нуждается в твоих ручках, милая. Не хочешь ублажить ту часть моего тела, что чертовски тверда с тех пор, как я прочел твой тупой дневник? Не хочешь почувствовать через какой ад я прохожу по твоей милости? Ты так сильно хочешь дотронуться до члена? Вперед. Пусти же в ход ручки и положи конец моим мучениям.
Я вырываю свою руку из его хватки.
— Ты отвратителен, — говорю я, и иду прочь.
— Так, значит, ты не будешь ублажать меня ручками?! — кричит он мне вдогонку.
Я уношусь от него так быстро, как только могу, и когда я уже заворачиваю за угол, мне видно, что он все также стоит на месте, опустив голову и запустив руки в волосы.
Я иду домой нетвердой походкой, и только когда я оказываюсь в своей спальне и закрываю за собой дверь, осознаю, что у меня мокрые от слез глаза.
ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
Наши дни
Нью-Йорк