— Что? Два моих главных актера зажимаются в углу, как парочка подростков? Даже не мечтай.
— Это ничего не значило.
— Дорогая моя, я видел вещи, которые ничего значат, и позволь тебя заверить: то, что вы делали вчера с мистером Холтом, определенно не из этого числа. Я думал то, как вы целуетесь на репетициях горячо, но, очевидно, это меркнет в сравнении с реальной вещью.
— Марко…
— Все в порядке. Я не расстроен. Напротив, в восторге. Можешь представить, как пресса выкрутит это?
Из меня вырывается стон, когда бариста протягивает мне кофе.
— Серьезно? Думаете, они видели?
— Я уверен в этом. Наш публицист хочет встретиться с нами до начала репетиции. Полагаю, внимание каждого бродвейского сайта и бульварной газеты обращено на это. Вы двое у всех на устах.
— О, боже.
Он смеется и ободрительно похлопывает меня по плечу, ведя меня к выходу из кафетерия и помогая перейти улицу. Когда мы заходим в репетиционную студию, я сбрасываю с себя сумку и иду в дамскую комнату, пытаясь унять прилив тошноты.
После того, как мы с Холтом покинули мероприятие, он проводил меня домой.
Когда мы дошли до моей квартиры, он поцеловал меня на ночь.
Ну, по правде говоря, это было больше чем просто поцелуй. Это больше походило на петтинг всего тела в вертикальном положении напротив двери моей квартиры. В действительности, если бы Мистер Липман, который живет через площадку, не чихнул, пока подглядывал за нами в глазок, как извращенец, мы бы наверно загремели в тюрьму за абсолютно незаконный акт в общественном коридоре.
Когда же я наконец-то смогла оторваться от него, то была в растерянности равносильной растерянности гетеросексуала на трансгендерном конкурсе красоты. Я дала себе слово, что не буду спешить с Итаном. Я намеревалась не спешить, и все же всего за один вечер, я как-то умудрилась дважды поцеловаться с ним, дойти до чрезвычайно насыщенной второй базы и завладеть его бейсбольной битой прямо через перед его брюк.
Ни в одном сценарии пьесы, это не считается медленным.
Когда я возвращаюсь в репетиционный зал, Холт уже там. Его лицо озаряется при виде меня.
Стоит мне только остановиться перед ним, как он сразу обвивает меня руками и привлекает в свои объятия. Он не пытается придать этому жесту интимность, но получается именно так.
Его дыхание обдает теплом мое ухо, когда он шепчет:
— Доброе утро. Я соскучился. — Его голос пропитан событиями вчерашнего вчера – страстный с малой долей самоуверенности.
— Привет. — Мой же голос целенаправленно ничего не выражает. И не обнадеживает.
Он отстраняется. Его улыбка исчезает, и свет уходит из глаз.
— Кэсси?
Помещение наполняется людьми. Наш публицист, Мэри, влетает в зал точно крошечное волосатое торнадо с охапкой бумаг и айпэдов.
— Смотрю, у вас двоих был интересный вечер. У меня была организована целая рекламная кампания, чтобы заставить весь город говорить об этом спектакле, но вы умудрились создать вирусные видео всего одним публичным сеансом поцелуя. Отлично сработано!
Она выкладывает все свои материалы на стол. Среди них фотографии, на которых наши губы с Итаном не на шутку плотно сомкнуты вместе. На каждом айпэде проигрываются разные видеоролики с нашим поцелуем.
Черт побери, как много людей засняло нас?
— Это еще цветочки, — говорит Мэри, кликая накрашенным ногтем по одному из дисплеев. — Вот у этого очень художественный угол обзора, который позволяет нам увидеть проблески языка. Гляньте!
Все смеются. Меня тошнит.
— Итак, — продолжает Мэри. — Этим утром мне уже поступило десятки запросов на интервью, так что нам нужно разработать стратегию. Естественно, я за «Воссоединение бывших влюбленных в новой пьесе», поскольку это сметет все билеты. Люди любят, когда страсть на сцене подлинна. Если все согласны, я набросаю несколько пресс-релизов и опубликую их к обеду.
Она метает взгляд между Марко, Итаном и мной.
Как и следовало ожидать, Марко и Итан ждут моей реакции.
Так же, как и следовало ожидать, что мой ответ будет:
— Черта с два!
Мэри начинает бушевать. У меня нет желания ее слушать.
— Мне нужно покурить. Вернусь через минуту.
Хватаю сигареты и зажигалку. Когда Итан дотрагивается кончиками пальцев до моей руки, я не останавливаюсь.
Только я оказываюсь в переулке, как сразу пытаюсь поджечь сигарету, но моя верная зажигалка Zippo именно сейчас решает предать мое доверие. Я щелкаю роликом снова и снова, но кремень отказывается зажигаться.
— К черту все!
Прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Когда до меня доносится звук открывающейся двери, я, даже не глядя, знаю, что это он.
— Кэсси?
Я держу глаза закрытыми. Легче не видеть его.
— Пожалуйста, посмотри на меня.
Я не могу. Я хочу быть сильной, а один лишь взгляд на него делает меня самой слабой женщиной на всей планете.
— Посмотри на меня или я поцелую тебя.
Это срабатывает.
Открываю глаза и вижу, что он хмуро смотрит на меня, его руки скрещены на груди.
— Не хочешь мне сказать, какого черта происходит?
Я вскидываю руки.
— Это повсюду. Фотки. Видео. Блог посты.
Он непонимающе смотрит на меня.
— И?
— И… люди болтают, что мы якобы вместе.
— Ну и хорошо. Как сказала Мэри, это отличный рекламный ход.
Его спокойствие раздражает.
Я напрягаюсь и пытаюсь уйти, но он хватает меня за плечи и не дает сдвинуться с места.
— Кэсси, стой. Почему тебя это так пугает? Без обид, но ты не особо волновалась прошлым вечером, когда мы чуть не осквернили твою лестничную площадку.
— Для начала, то, что мы делали на площадке, было только между мной и тобой…
— И мистером Липманом.
— …и не должно красоваться в каждой бульварной газетенке города!
Я толкаю его в грудь, и он отступает назад, давая мне личное пространство, необходимое для дыхания. Его выражение лица по-прежнему преисполнено раздражительного спокойствия, и меня бесит, что он не разделяет мое негодование.
— С каких пор тебя волнует, что думают люди? — говорит он. — Нашу химию на сцене никак не скрыть. Кому какое дело, что мы делаем еще и за сценой? Ибо все и так думают, что я по-настоящему трахаю тебя во время постельных сцен.
Он не понимает меня, а все оттого, что я выражаюсь недостаточно ясно. Объяснения ранят его. И все же какой-то части меня абсолютно все равно.
— Итан, в глазах всех, кто знает нас… кто знает нашу историю… я буду выглядеть самой последней идиоткой в мире, если приму тебя обратно. И загвоздка в том, что они, скорее всего, правы. Они знают, как я была опустошена, когда ты ушел, и теперь я целуюсь с тобой, как ни в чем не бывало? Какая я, должно быть, дура!
При этих словах он застывает на месте. Мышцы его челюсти напрягаются.
— Кэсси, я проделал над собой большую работу, чтобы быть в состоянии хотя бы думать о том, чтобы наладить с тобой отношения. Промелькни у меня хоть на секунду мысль, что я могу снова причинить тебе боль, то меня бы здесь не было. Ты не можешь просто довериться мне?
Качаю головой.
— Нет. Именно в этом и проблема. Я не доверяю тебе, и не знаю, смогу ли когда-нибудь довериться снова. Где-то в глубине моего подсознания, я всегда буду ждать очередного подвоха. Бояться, что в твоих глазах снова появится тот безжизненный, отстраненный взгляд. Как мы можем снова быть вместе, зная это?
Его взгляд становится холодным.
— Зная, что мы чувствуем друг к другу… что мы всегда чувствовали друг к другу… как мы можем не быть вместе? Даже не пытайся говорить мне, что когда-нибудь сможешь полюбить кого-то так же сильно, как меня, потому что как бы самоуверенно это ни звучало, это полная чушь. И я чувствую то же самое по отношению к тебе. Любой другой будет лишь дешевой заменой для нас. Как ты этого не понимаешь?
Делаю глубокий вдох. Сердце стучит, как отбойный молоток.
На полном ходу мы несемся вперед, словно в гоночной машине, и я понятия не имею, окажемся ли мы в раю или же врежемся в дерево.
Судя по прошлому опыту, врежемся в дерево.
— Может нам стоит просто… сделать шаг назад, — предлагаю я. — Посмотрим, как пройдет премьера, а потом… не знаю. Переосмыслим все.
Он издает короткий смешок и фыркает.
— Переосмыслим. Ну, еще бы. — Он проводит рукой по волосам.
— Итан, журналисты вольны намекать на что угодно, но, когда они спросят, вместе мы или нет, я скажу, что нет, и это будет правдой.
Я вижу мимолетную боль в его глазах, но он по-прежнему спокоен. Мне хочется кричать от досады, ведь при этих словах он должен был устремиться прочь в приступе ярости. Вместо этого, он пристально смотрит на меня с такой проницательностью, что пальцы моих ног поджимаются. Он подается ко мне и кладет руку на стену рядом с моей головой, потом наклоняется так близко, что наши носы почти соприкасаются.
— Кэсси, делать шаг назад и отталкивать меня – абсолютно разные вещи, а ты именно отталкиваешь меня. Позволь сэкономить уйму твоих сил и сказать, что ты так просто не избавишься от меня. Я не могу жить без тебя, и что еще важнее – не хочу. Так что вперед: паникуй сколько хочешь. Я все также буду здесь, когда ты закончишь. Понятно?
Он не сводит с меня пристального взгляда, пока я не киваю в знак того, что услышала его слова. После, его взгляд задерживается на мне еще на одну секунду, отчего у меня чуть ли не подгибаются ноги.
— Вот и отлично.
На этом он разворачивается и исчезает внутри театра.
В конце дня, мы даем серию интервью для прессы, в которых оба отрицаем, что нас связывают романтические отношения. Судя по реакции интервьюеров, ясно, что никто нам не верит.
БОЛЬНОЙ И УТОМЛЕННЫЙ
Шесть лет назад
Вестчестер, Нью-Йорк
Гроув
Я вздыхаю и переворачиваюсь на другой бок. Снова.
И снова.
И снова.
Смотрю на часы: 1:52 ночи.
Проклятье!
Беру телефон с прикроватного столика и проверяю его.
Полностью заряжен. Нет пропущенных вызовов. Нет сообщений.
Не знаю, почему я так удивлена. Я серьезно думала, что моя маленькая речь под дождем положит конец его комплексам? Я же не столь наивна!
Но все же вот она я: лежу в два часа ночи, задетая отсутствием его звонков и сообщений.
Кидаю телефон обратно на столик, потом отворачиваюсь и закрываю глаза.
Просто перестань о нем думать. Если он захочет прийти, то придет. А если нет…
Что ж, если он не придет…
Я подтягиваю ноги к груди, пытаясь подавить расцветающую внутри боль.
Если он не придет… жизнь продолжится. Я буду в порядке.
Я буду в порядке.
Лежу в темноте и повторяю одну и ту же фразу снова и снова, и даже когда сон наконец завладевает мной, мне все еще не верится в это.
— Ого, дерьмово выглядишь, — замечает Руби, когда я, волоча ноги, захожу в кухню.
— Спасибо.
— Он не звонил?
— Нет.
— Идиот.
— Да уж.
Я сажусь за кухонный стол, Руби же ставит передо мной тарелку с серой яичницей.
Я с сомнением кошусь на нее.
— Не начинай, — предупреждает она. — Даже такие как я могу готовить яйца.
— Серьезно?
— Не знаю. Раньше никогда не пробовала. И все же, уверена, получилось вкусно.
Я закидываю немного в рот, в то время как она открывает холодильник. Меня едва не выворачивает. Не знаю, как возможно так сильно испортить яйца, но Руби это как-то удалось.
— Вкусно? — оглядываясь, спрашивает она.
— Объедение, — отвечаю я с набитым ртом. — Тебе стоит попробовать. — А то с чего бы мне страдать в одиночку?
— Ты собираешься звонить ему? — спрашивает она, наливая мне сока.
— Нет.
— Хорошая девочка. Ты сделала все, что могла. Пусть теперь побегает за тобой.
Я с трудом проглатываю яйца и заодно свою паранойю.
— А если нет? В смысле, что если он не станет бегать за мной?
— Он станет.
— Но что, если нет?
— Он точно станет.
— Руби, блин, но что если нет?
Она прекращает возиться с едой и смотрит на меня.
— Кэсси, этот парень просто без ума от тебя. Ему может потребоваться какое-то время, чтобы понять, что он жить без тебя не может, но он поймет. Поверь мне.
Вздыхаю и начинаю водить яйцами по тарелке.
— И что же мне делать, когда я увижу его сегодня?
— Веди себя равнодушно.
— Я не знаю, как это делать.
Она ставит свою тарелку на стол и садится рядом со мной.
— Просто… будь вежливой. Дружелюбной, но не слишком. Если он затронет тему ваших отношений, тогда и говори об этом. Если же нет, придерживайся нейтральных тем: погода, политика, спортивные команды, как сильно ты хочешь оседлать его пульсирующий твердый член. Ой, подожди. — Она хмурится и поднимает палец кверху. — Вычеркни последнее. Он уже знает об этом.
Я смеюсь и стараюсь не морщиться от отвращения, доедая остатки ужасной яичницы.
— Он уступит, Кэсси. — говорит Руби, поднося вилку ко рту. — Поверь мне. Он наверно заснул вчера весь в слезах, и теперь не может дождаться встречи с тобой, чтобы признаться в своей вечной любви. Может он даже сделает предложение.
Я закатываю глаза, она же кладет немного яичницы в рот и тут же давится.
— О, черт! Какая гадость! Почему ты не предупредила меня?
Я отпиваю сок с самым невинным выражением лица.
Должна признать, я уделяю себе чуть больше внимания, когда собираюсь на занятия. Крашусь немного ярче обычного и выпрямляю волосы. Надеваю облегающий топ и обтягивающую юбку.
Никогда не думала, что стану одной из тех девушек, которые пользуются своей внешностью, чтобы показать мужчине, какую красоту он упускает, но, как видно, я одна из них. А ведь одна из причин нашей ссоры в том, что я хочу, чтобы он хотел меня не только физически.
Лицемерка, вот кто ты, Кэсси!
К тому времени когда я занимаю место в аудитории, где проходит занятие по истории театра, я уже сплошной клубок нервов.
Но оказывается, что мое беспокойство неоправданно. Холт не появляется. В начале, мне кажется, что он просто опаздывает, но к обеду приходится признать, что этот день он прогулял.
Не могу поверить в это.
Я думала, к этому времени он обдумает наше положение и захочет поговорить, но не тут-то было, он снова выбирает легкий путь и уклоняется от проблемы.
Мысленно обозвать его подонком никак не поможет приглушить чувство разочарования, но я все же делаю это.
Он не звонит весь четверг – ни днем, ни вечером, и не объявляется на занятиях в пятницу. К субботе, Руби уже вне себя оттого, что я то и дело проверяю телефон и бормочу под нос непристойности, когда не вижу на экране новых уведомлений.
— Кэсс, может уже угомонишься? Дай парню немного времени. У него больше проблем, чем печатают в журнале People. Нельзя ожидать, что он изменится волшебным образом только потому, что ты этого хочешь.
— Я знаю, Руби. Знаю, что мои ожидания нереалистичны и неразумны, но почему он не звонит?! — Откидываюсь на спинку дивана и обхватываю голову руками. — Нет, серьезно, я сойду с ума, если не поговорю с ним. Как он может просто оборвать все связи? Не понимаю.
— Мальчики странные.
— Как будто я ничего для него не значу.
— Рискну и предположу, что это не так.
Сажусь прямо.
— Я позвоню ему.
Руби вырывает телефон из моих рук.
— Нет, не позвонишь. Ты пойдешь со мной в спа-салон, чтобы на пару часов прекратить убиваться по нему. Я не доверяю тебе. Стоит мне оставить тебя одну, как ты позвонишь ему.
— Я скучаю по нему.
— Знаю.
— Мне хочется знать, скучает ли он по мне тоже.
Она садится рядом и обнимает меня за плечи.
— Кэсси, он скучает по тебе. Я уверена.
Мне все больше и больше кажется, что она не права.
В воскресенье, я чувствую онемение.
Ну, онемение большей части моего тела. Моя вагина адски болит, а все потому, что вчера Руби убедила меня, что процедура бразильской эпиляции поможет мне выкинуть из головы Холта.
И она не ошиблась.
На протяжении получаса, что заняло удаление лобковых волос с корнем, я напрочь забыла о Холте и сосредоточилась на составлении способов, которыми смогу поранить Руби и не угодить за это в тюрьму. В итоге, я составила двадцать три способа.
Теперь она делает мне педикюр, чтобы загладить свою вину, но она все еще в моем черном списке.
Звонит мой телефон, мы обмениваемся взглядами и одновременно тянемся за устройством. Он взлетает в воздух, и мы бросаемся за ним, как кошки, потом Руби ловит его и протягивает мне. Смотрю на номер абонента и быстро нажимаю «ответить».
— Привет, Элисса.
— Кэсси! Слава богу, ты ответила! Итан с тобой?
Я смотрю на Руби.
— Хм… нет. А что?
Руби хмуриться и наклоняется ближе, чтобы подслушать.
— Я не могу дозвониться до него, а когда я разговаривала с ним в четверг, его голос звучал ужасно. Сейчас же он не отвечает на звонки. Боюсь, он совсем нездоров и не в состоянии сходить к врачу.
— Тебя не было дома на выходных? — спрашиваю я.
— Нет. До вторника я буду в Нью-Йорке с мамой и папой. Так ты не видела его?
Провожу рукой по волосам.
— Нет. Мы как бы… поссорились в среду. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним. Я думала, он просто избегает меня.
Элисса выдерживает паузу.
— Такое возможно. Это на него похоже. Но он обычно отвечает, когда я звоню, а сейчас – нет. Могу я попросить тебя о большом одолжении?
У меня сводит желудок.
— Ты хочешь, чтобы я сходила и проверила как он?
— Да, пожалуйста, Кэсси.
Руби яростно мотает головой и шепчет: «Черта с два!», размахивая руками, как безумная.
Я со стоном хватаюсь рукой за голову.
— Элисса, я не знаю. То, что было после ссоры… не думаю, что он хочет видеть меня сейчас.
— Кэсси, я бы не стала тебя просить, если бы это мог сделать кто-то другой. Ты его единственный друг.
— А как же Джек и Лукас?
— Ты шутишь? Сейчас девять утра воскресенья. Скорее всего, они валяются полупьяные в какой-то клумбе. Кроме того, ты всерьез думаешь, что если Итан нездоров, Джек и Лукас смогут ему помочь?
Веский аргумент. Я хмурюсь и делаю глубокий вдох.
— Так и быть. Я проверю как он. Но если я умру от передозировки унижения, ты оплатишь мои похороны.
— Спасибо! Ты удивительная! Позвони мне, когда доберешься туда, чтобы дать знать, как он.
— Подожди, Элисса! Мне нужен твой адрес.
— У тебя его нет?
Вздыхаю.
— Нет. Я никогда не была в вашей квартире.
Мне буквально слышно ее неверие.
— Ты, черт побери, издеваешься надо мной? За все время, что вы тусовались вместе, он ни разу не привел тебя туда?
— Нет.
— Дай-ка угадаю: это одна из причин, почему вы поссорились?
— Можно и так сказать.
— Мой брат – придурок.
Да, но я хочу, чтобы он был моим придурком.
— Ну, — говорит Элисса, — Руби знает, где мы живем. Думаешь, она сможет тебя отвезти?
Руби драматично закатывает глаза, и поднимает руки в знак поражения.
— Да, думаю, я смогу убедить ее.
— Хорошо. Спасибо, Кэсси. Я у тебя в долгу.
— Не то слово.
Двадцать минут спустя Руби останавливается перед уютным жилым домом. Всю дорогу я провела моля Бога, чтобы Холт был при смерти, потому что это единственное объяснение его молчанию, которое не вызывает боль у меня в груди.
— Их квартира – номер четыре, — говорит Руби, указывая на второй этаж. — Я подожду здесь на случай, если он вовсе не болен, и ты решишь расправиться с ним. Не могу же я загреметь в тюрьму, как соучастница. Я слишком красивая.
Выхожу из машины и иду к дому. Здание не суперсовременное, но чистое и стильное. Полная противоположность моему месту жительства.
Поднимаюсь на нужный этаж и нахожу четвертую квартиру, потом делаю глубокий вдох и решительно стучусь три раза.
Внутри тишина.
Стучусь снова, громче и более настойчиво. Вновь ничего, и маленькая крупица обиды, которую я носила в себе с момента нашей ссоры, расцветает и обращается в бутон боли.
Его нет.
Возможно, он с другой девушкой.
Возможно, испытывает оргазмы без обязательств, что были у него со мной.
Подавляю боль.
Я уже собираюсь было уйти, как до меня доносится шум по другую сторону двери. Слышится приглушенное шарканье, затем грохот, за которым следует тихое: «Вот черт!».
Когда я поворачиваюсь обратно, дверь приотворяется на крошечную щелочку, открывая моему взору заспанного и растрепанного Холта, который прищурившись в недоумении смотрит на меня.
— Тейлор? — Его голос такой хриплый и низкий, что звучит как Барри Уайт на стероидах. — Что ты здесь делаешь?
Огромная волна облегчения накрывает меня.
— О, боже, Холт, так ты действительно болен! Отвратительный видок!
Он хмурится и дрожа прислоняется к дверному косяку.
— Ты проделала такой путь, чтобы позлорадствовать? Без обиняков, но это просто низко.
— Нет, прости, — говорю я, пытаясь совладать с собой и окидывая взглядом его сальные волосы и взмокшее лицо. — Элисса попросила меня прийти и проверить тебя. Ты не отвечал на звонки, и она волнуется.
Он громко кашляет, вызывая ужасные хрипы в бронхах.
— Это просто простуда, — хрипит он, сильнее приваливаясь к стене. — Я буду в порядке.
Прикладываю ладонь к его лбу. Он весь горит, а темные круги под глазами свидетельствуют о том, что он не спал несколько дней.
— Ты не в порядке. У тебя грипп. Ты что-нибудь принял?
— Тайленол закончился, — говорит он, потом снова кашляет. — Думаю, мне просто нужно поспать.
Он закрывает глаза и слегка отшатывается в сторону, и я тотчас спешу поддержать его. Из одежды на нем только тонкая футболка и хлопковые боксеры, и пусть он весь липкий и горячий, он все равно дрожит.
— Пойдем, — говорю я, заводя его внутрь и усаживая на диван. — Посиди минутку. — На спинке дивана лежит одеяло, я хватаю его и накидываю ему на плечи. Он плотно укутывается в него, затем ложится и закрывает глаза. Его зубы постукивают от холода.
— Итан?
— Хм-м-м? — Он уже почти спит.
— Я вернусь через минуту, ладно? Нам нужны лекарства.
Он что-то невнятно бормочет, а я в свою очередь наспех осматриваю содержимое кухни и ванной, после чего несусь вниз к ждущей в машине Руби. Даю ей список медикаментов, которые нужно купить в аптеке и прошу поторопиться. Когда я возвращаюсь обратно, Итан все также лежит на месте, тихо бормоча и постанывая.
Его сильно лихорадит. Пока Руби не вернулась с тайленолом, я должна постараться сбить температуру. Один раз я выхаживала своего папу, когда у него случилось воспаление легких, мама тогда уехала на йога-курорт. Так что с процедурами я знакома довольно хорошо.
— Итан, ты можешь сесть?
Он кашляет и пытается принять сидячее положение. Меня настораживает звук, исходящий из бронхов.
— По-моему, у тебя бронхит. Тебе нужно показаться врачу.
— Нет, — говорит он осипшим голосом. — Осадок в моем горле зеленый. Это бактерии. Врач просто пропишет антибиотики, а у меня есть немного в ванной, в шкафчике за зеркалом.
— Антибиотики вот так просто хранятся у тебя дома?
— Папа – фармацевт.
— Ах, да.
Направляюсь в ванную комнату и достаю таблетки. Идя обратно к Итану, попутно читаю инструкцию.
— Здесь говорится, что их следует принимать во время еды. Ты ел что-нибудь сегодня?
Он укутывается в одеяло и качает головой.
— Желудок ничего не воспринимает.
— Ну, Руби пошла за супом. Пожалуй, нам лучше дождаться ее возвращения.
Он ежится и кивает. Когда я прикладываю ладонь к его лбу, он закрывает глаза и приникает к моей руке.
Притрагиваюсь костяшками пальцев к его пылающей щеке.
— У тебя хватит сил, чтобы принять душ? Это поможет тебе остыть.
Он открывает глаза, и какое-то мгновение не сводит с меня пристального взгляда.
Потом шепчет:
— Кэсси, ты не обязана это делать. — Его голос такой осипший, что у меня слезы на глаза наворачиваются.
— Знаю, но я сама хочу.
Протягиваю ему руки и помогаю встать на ноги. Несколько секунд он неуверенно покачивается, потом перекидывает руку через мои плечи. Озноб проходит по его телу, пока мы медленно идем в ванную. Я помогаю ему сесть на крышку унитаза, после чего включаю душ и регулирую температуру.
Когда я снова поворачиваюсь к нему, у меня щемит в сердце при виде его жалкого вида. Сгорбившись над коленями, он сидит, тяжело дыша и пытаясь плотнее укутаться в одеяло.
— Ну, давай. От этого тебе станет легче.
Стаскиваю с него одеяло и бросаю его на пол. Затем стягиваю его футболку через голову. Его грудь и плечи покрыты багровыми пятнами, и когда я притрагиваюсь к нему рукой, чувствую, что он пылает огнем. Он обнимает себя руками. Его кожа покрывается мурашками, когда я помогаю ему подняться.
— Тебе помочь с нижним бельем? — спрашиваю я, потирая его предплечья, чтобы он не замерз.
Он качает головой, и мне становится не по себе, что даже когда он такой больной, вид его обнаженного торса все также творит со мной немыслимые вещи.
— Ну, не буду тебе мешать. Буду прямо за дверью. Если вдруг закружится голова, просто присядь и позови меня. Я буду здесь через секунду.
Он кивает. Я слабо улыбаюсь ему и закрываю за собой дверь.
Несколько минут спустя раздается стук во входную дверь. Когда я открываю, на пороге стоит Руби с двумя пакетами медикаментов. Она идет прямиком в кухню и начинает разбирать их.
— Я принесла ему несколько видов супа и немного хлеба, потому что когда жар спадет, он будет умирать от голода. Ананасовый сок поможет избавиться от мокроты, и еще я принесла «Гаторейд» от обезвоживания.
— Хорошо продумано.
Она заканчивает с продуктами и принимается за пакет с лекарствами.
— А тут тайленол и адвил, и еще противоотечное средство, которое полностью вырубит его и поможет со сном.
Тяжелый кашель эхом разносится по всему коридору, и Руби корчит гримасу отвращения.
— Ладно, не пойми неправильно, но мне пора сматываться. От вида слизи любого рода меня тянет блевать. Тебе лучше вернуться к своему отвратительному пациенту, пока он не выкашлял себе легкие.
Я смеюсь и провожаю ее к двери.
— Ты останешься здесь на ночь? — спрашивает она, выходя на лестничную площадку.
— Да, если только он не исцелится волшебным образом в ближайшие восемь часов. Ты не против?
— Нет, конечно, при условии, что ты не станешь домогаться его, пока он спит.
— Руби, ты говоришь так, словно у меня нулевое самообладание рядом с ним. — Она смотрит на меня, поджав губы. Я смеряю ее взглядом. — Заткнись!
— Я ничего не сказала.
— Ты осудила меня глазами. Я говорю заткнуться им.
— Ты сможешь находиться с ним наедине всю ночь? — спрашивает она. — Или мне сделать тебе пояс целомудрия из алюминиевой фольги?
— Руби, между нами ничего не произойдет по двум причинам: первая, он действительно болен, и да, выглядит отвратительно. — Я забываю упомянуть, что это совсем не мешает мне хотеть его. — И вторая, я установила границы в наших отношениях, и пока он не признается в своих чувствах, я не намерена пересекать черту. У меня есть гордость, знаешь ли.
— Да, но не особо.
— Повторяю – замолчи.
Она обнимает меня, и я чувствую, как она улыбается напротив моего плеча.
— Сможешь позвонить Элиссе? — спрашиваю я. — Чтобы дать ей знать, что происходит?
— Не вопрос. Поговорим завтра.
После ее ухода я иду обратно в спальню Холта. Стучусь в дверь ванной, и приоткрываю ее на самую малость.
— Эй, ты там в порядке?
Тишину нарушает мокрый кашель.
— Да. Слизь, которую я выкашливаю, смахивает на что-то из фильма ужасов, но пар ослабляет тяжесть в груди. — У него пропадает голос, но полагаю, этого стоило ожидать после стольких приступов кашля.
— Собираешься выходить?
— Уже скоро. Дай мне минутку.
Я невольно кидаю взгляд через порог и резко втягиваю воздух при виде его обнаженной спины. Его плечи напрягаются, когда он прислоняется руками к стене.
О, боже.
Обнаженный Холт.
Обнаженный и мокрый.
Я опускаю взгляд на его превосходную задницу.
Да поможет мне Бог!
О, да, Руби, я смогу провести с ним ночь. Смогу контролировать себя. Без проблем.
Я не могу отвести взгляда от воды, стекающей по его мышцам.
— Идиотка.
Он поворачивает голову.
— Ты что-то сказала?
— Нет. Просто разговариваю сама с собой. — И заодно пялюсь на твою классную задницу.
Я поспешно отворачиваюсь и сосредотачиваю внимание на его кровати. Простыни скручены и смяты, и кажутся влажными.
Закрываю дверь и принимаюсь стаскивать их. Пока я застилаю ему постель, я прикладываю море усилий, чтобы не думать о его красивой спине, ногах и заднице, и о том, как бы они смотрелись в растянутом положении на этих свежих простынях.
Попутно я оглядываю его комнату. Царит небольшой бардак, но не в плохом смысле. На столе лежат груды книг и DVD-дисков, ворох бумаг и лэптоп, а на полу разбросаны диски с видеоиграми рядом с последней версией «X-Box». Но в остальном, здесь вполне чисто и не пыльно. Далеко не самая худшая комната парня на моей памяти.