Достаю чистую футболку из его комода, и только я начинаю увлеченно рыться в ящике с нижним бельем, как душ выключается. Испытывая немалое чувство вины, хватаю ближайшую пару боксеров и задвигаю ящик.
Когда доносится звук открывающейся двери, я поворачиваюсь и вижу Холта лишь в одном полотенце. Ореол пара клубится позади него.
Меня внутренне передергивает, когда песня Бейонсе начинает звучать в моей голове и все вокруг словно замедляется. Капельки воды поблескивают на его мышцах. Я чувствую, как у меня округляется рот, когда на моих глазах одна капелька проделывает путь вдоль его ключицы к пупку.
Черт. Так красиво!
— Хей, — произносит он почти севшим голосом.
— Хей! — Я выбираюсь из сладостных грез и с чрезмерным энтузиазмом машу ему чистой одеждой. — Это для тебя. Как прошел душ? Ты все еще мокрый. Тебе надо вытереться. Конечно, не с помощью полотенца, обернутого вокруг твоего пояса, ведь тогда ты будешь голым и… ну, если хочешь, можешь воспользоваться этим полотенцем. В смысле, это же твоя спальня, и если тебе хочется побыть здесь голым, то пожалуйста. Я могу посмотреть, то есть – уйти. Если хочешь побыть наедине с собой голым, я могу подождать в гостиной. Или сходить на прогулку. Как тебе будет угодно.
Он смеется, или же я принимаю это за смех, потому что его голос настолько осипший, что напоминает персонажа из мультфильма.
— Тейлор, хватит болтать.
— Конечно.
— Дай мне одежду.
Я протягиваю ему одежду, и он идет обратно в ванную и закрывает за собой дверь.
Плюхаясь на кровать, я хватаюсь рукой за голову и вздыхаю. Мое непомерное влечение к нему, – даже когда он, по сути, рог изобилия для слизистых бактерий – просто ужасает.
Дверь ванной открывается, и он подходит ко мне, его волосы уже более сухие, и тело не столь обнаженное.
Встаю и притрагиваюсь к его лбу.
— Уже не так горишь.
— Да? Здорово.
Он с мгновенье смотрит на меня, и мне приходится напомнить себе, что если я хочу держаться от него подальше, то не должна позволять ему смотреть так на меня.
— Полезай в постель. — Мой голос звучит прерывистее, чем того хотелось бы.
Он хмурится.
—Тейлор, я польщен, но сейчас мне нездоровится. Может оставим это на потом?
— Обхохочешься. Нет, серьезно, забирайся под одеяла. Ты весь дрожишь.
— Потому что холодно.
— Вовсе нет.
— Будь по-твоему. — Он забирается в постель и натягивает одеяло по самый подборок. — Я вздремну минутку. Это стояние под душем немного выбило меня из сил.
— Ну а как же! Ты же актер, и не привык так сильно напрягаться. — Он с упреком смотрит на меня. — Нуу, пойду принесу тебе еду и лекарства.
Чуть погодя, я возвращаюсь с подносом, нагруженным супом быстрого приготовления, стаканом ананасового сока, баночкой лекарства от кашля, антибиотиками, и тайленолом.
Холт крепко спит.
— Эй, просыпайся.
Он стонет и переворачивается на другой бок.
Ставлю поднос на ночной столик и осторожно трясу его за плечо.
— Ну же, Холт. Твой наркодилер прибыл. Ты должен проснуться.
Его голова сползает в сторону, но сам он не шевелится.
— О, нет! — охаю я. — Я пролила на себя суп в кухне, и мне пришлось снять кофту и лифчик. Срочно накрой мои голые сиськи своими огромными руками!
Он тотчас же просыпается и несколько секунд озирает мое полностью одетое тело, потом валится обратно на подушки и вздыхает.
— Это было низко и излишне. Нельзя обещать умирающему человеку сиськи, а потом обломать.
— Ты не умираешь.
— А если бы умирал, ты бы показала мне сиськи?
— Нет. Это право принадлежит моему парню, а поскольку это не ты…
Черт, Кэсси. Не шантажируй его своими сиськами. Это удар ниже пояса.
— Извини, это было…
— Все нормально, — говорит он, прочищая горло и потирая глаза. — Ты права.
Он опускает взгляд на свои руки, я понимаю, что нам надо многое обсудить, но сейчас не время.
— Сядь прямо, — говорю я, взяв тайленол и сок. — Прими это. А потом поешь суп.
Он делает, как велено.
Через пятнадцать минут он уже уминает большую часть супа, принимает антибиотики, лекарство от кашля, и выпивает весь ананасовый сок.
Я уношу поднос на кухню, а когда возвращаюсь, его веки уже подрагивают.
Накрываю его одеялом.
— Как ты себя чувствуешь?
— Малым ребенком, — отвечает он зевая. — И немного под кайфом. Что, черт побери, в этом лекарстве от кашля?
— Волшебное снотворное.
— О, а я-то думал, что это просто успокоительное.
— Да, в том числе.
— Оно сильное.
— И хорошо. Тебе надо поспать.
Он снова зевает и поднимает на меня взгляд, и это просто возмутительно, что несмотря на болезнь, он все также красив.
Не успеваю я уйти, как он хватает меня за руку своими слишком теплыми пальцами.
— Останься, — говорит он, проводя большим пальцем по тыльной стороне моей руки.
— Тебе необходим отдых.
— Я отдохну. Просто останься со мной. Пожалуйста.
Видя, в каком он сейчас состоянии, я не могу ему ни в чем отказать. Снимаю обувь и перехожу на другую сторону кровати. Он поворачивается ко мне, пока я устраиваюсь поверх покрывал.
— После нашей ссоры в среду, — говорит он, — не думал, что моя постель будет тем местом, где ты окажешься в эти выходные.
Киваю.
— Должна признаться, что я представляла свое первое появление в твоей спальне при более сексуальных и менее слизистых обстоятельствах.
— Что, мой плевральный кашель и ларингит не заводят тебя? Что с тобой не так, женщина?
Ох, Холт, знай ты, как сильно заводишь меня, то тебе стало бы стыдно за меня.
Он подкладывает руку под голову и поднимает на меня глаза.
— Это странно, что я хочу тебя, хоть и так сильно болен?
Его речь непонятна, и я задаюсь вопросом, сказал бы он мне эти слова, не будь лекарств в его организме.
— Итан, мы же договорились…
— Ничего подобного, — говорит он и касается моего бедра. — Ты сказала, что мы должны прекратить касаться друг друга, если не будем парой. Я не согласился. Ты ушла до того, как я успел сказать, что это хреновая идея.
— Твои слова ничего бы не изменили.
Он опускает взгляд.
— Знаю. Я около часа стоял возле твоего дома под дождем, пытаясь сообразить, как все уладить. Когда я понял, что у меня духу не хватит постучаться в твою дверь и сказать, какой я идиот, я так разозлился на себя, что пришел домой и напился. Потом отключился на диване весь мокрый. Проснулся посреди ночи, дрожа от холода.
— Боже, Итан…
Он скользит рукой вверх к поясу моих джинсов и медленно моргает, прежде чем поддеть пальцем низ моей блузки.
— Твоя кожа такая мягкая, — шепчет он, поглаживая мой живот. Его рука поднимается все выше и выше, пока не касается нижней каемки моего бюстгальтера. Мне хочется забыть обо всех его бактериях, и подтолкнуть его руку либо выше, либо ниже
Вместо этого я делаю прерывистый вздох и кладу свою руку поверх его.
Он болен и накачан лекарствами. Ему можно простить оплошность. Мне же нет оправдания. Я просто возбуждена.
— Итан, мы не можем.
— Я знаю. — Его голос усталый, слова сливаются воедино — Нояхочу. Таксильно. Потому что… не прикасаться к тебе… — Он умолкает, глаза закрываются. — Это… невыносимо.
Его голова тяжело опускается, и его рука сползает с меня, и я благодарю Бога, что он засыпает до того, как с моих губ срывается стон неудовлетворенности.
Холт спит беспокойным сном, ворочаясь с бока на бок, пока лекарства воздействуют на его организм. Он то отталкивает меня, растягиваясь по всей постели, то цепляется с переполняющим отчаянием.
Спустя час, он начинает бубнить и стонать.
— Кэсси…
Его глаза закрыты, но руки тянутся ко мне.
— Я здесь, — откликаюсь я, трогая его лицо. Лоб горячий и липкий от пота. — Только схожу за мокрым полотенцем, чтобы смочить твой лоб, ладно?
Его глаза распахиваются, тяжелые и полные тревоги.
— Ты уходишь?
— Я скоро вернусь.
— Нет… пожалуйста. — Он притягивает мою руку к своей груди, а затем прижимается лбом к ладони. — Не уходи. Пожалуйста, только не ты.
В нем сквозит такое отчаяние, пока он цепляется за меня так, словно от этого зависит его жизнь, что я даже не уверена, что он вообще в сознании.
Он непрерывно бормочет: «Пожалуйста, Кэсси», и расслабляется, только когда я притягиваю его к себе и провожу пальцами по волосам.
— Все хорошо. Я не ухожу. Я останусь с тобой.
Он вздыхает, и мне слышно, что его легкие все также свистят при дыхании.
— Спасибо.
Он утыкается мне в шею, и я застываю, когда чувствую прикосновение его губ.
— Итан?
Он стонет и целует меня снова, сжимая крепче в кольце своих рук.
— Я люблю тебя, — шепчет он, кладя голову на мое плечо. — Я так сильно люблю тебя. Не уходи от меня.
Он вновь забывается сном, а я не могу отойти от шока.
И только когда я чувствую жжение в легких, понимаю, что забыла дышать.
ВЕРНАЯ СТАВКА
После того как Холт неожиданно в полубреду признается мне в любви, он продолжает стонать и бормотать еще несколько часов.
Как и ожидалось, он не повторяет этого.
Шар безумной надежды у меня в груди медленно сдувается.
Когда я прижимаюсь к нему сбоку и пытаюсь уснуть, он как удав смыкает руки вокруг меня. Это вызывает у меня улыбку.
На улице все еще темно, когда я чувствую легкое прикосновение пальцев к своей коже. Они пробираются под подол моей кофты и пробегаются по моему животу.
— Итан?
Он откашливается.
— А ты думаешь, с тобой в кровати может лежать какой-то другое парень? Если так, то я не так сильно болен, чтобы не суметь надрать ему зад.
Его голос все также звучит ужасно, но в нем есть некое урчание, отчего у меня мурашки по коже.
— Что ты делаешь?
— Ничего. Просто хочу прочувствовать твою кожу.
Хрип в его голосе настораживает меня, но, когда я прикасаюсь к его лбу, то чувствую, что тот холодный. Жар наконец-таки спал.
— Как ты себя чувствуешь?
— Возбужденно. — Он перемещает свою руку выше, и потом теплые пальцы ласкают мой бок. — Хочу тебя.
Он прижимается ко мне, и я чувствую своим бедром, какой он твердый и теплый. Потом он двигает своими бедрами таким образом, что у меня не остается сомнений в том, как сильно он хочет меня.
— О, боже… — Мое тело реагирует без предупреждения мозга, и я крепче обхватываю его руками.
— Кэсси…
Он скользит рукой к моей груди и нежно пощипывает ее сквозь лифчик. Ощущение спиралью распространяется по всему моему телу.
Тревожные колокольчики звенят у меня в голове, потому что я знаю, что если не остановлю его сейчас, то его действия перечеркнут все причины, из-за которых я не должна позволять ему вот так прикасаться к себе, и я вернусь к тому, что было четыре дня назад.
— Итан… мы должны остановиться.
Он отстраняется и смотрит на меня.
— Думаешь, я не вижу, как сильно ты меня хочешь? Да ты практически срываешь с меня футболку.
— Не в этом суть.
— Нет, суть в том, что ты хочешь, чтобы я продолжал, но только на твоих условиях. На правах твоего парня.
— Что такого в том, что я хочу знать, что значу для тебя?
— Проклятье, Тейлор, ты правда до сих пор не поняла, что я чувствую к тебе? Знаю, я хороший актер, но что до моих чувств к тебе, то тут я был безрассудно честен.
— Мне нужно услышать это от тебя. — Мой голос стихает до шепота.
— Я уже говорил тебе.
— Я думала, ты спал.
— Сейчас, я не сплю.
— Тогда скажи это еще раз.
Он наклоняется и целует меня в висок, потом в щеку, потом так близко к моему рту, как только ему удается, чтобы не прикасаться при этом к губам.
— Я люблю тебя, Кэсси. Не хочу любить, но люблю. А теперь, пожалуйста… — Он снова целует меня в шею, его губы мягкие и приоткрытые, пока он скользит рукой к пуговице моих джинсов. — Замолчи и дай мне прикоснуться к тебе. Прошло слишком много времени. Я уже теряю рассудок.
Я закрываю глаза, когда он расстегивает пуговицу и спускает молнию. И потом все на, что я способна – это просто откинуться на подушку, потому что он проникает пальцами в мои трусики и всякая связь с реальностью распадается на части. Его пальцы – уверенные и сильные – заставляют меня выгибаться и прерывисто дышать, пока он подобно кукловоду дергает за ниточки моего удовольствия, провоцируя звуки, слишком громкие для этой темной, тихой комнаты.
Он делает круговые движения пальцами, его дыхание опаляет мое горло, мой разум мутится, пока внутри меня все закручивается и натягивается.
Я издаю стон, потому что мне недостаточно того, что он делает. Мне нужно больше. Весь он.
— Пожалуйста, — шепчу я, и просовываю руку между нами и нащупываю его сквозь боксеры, твердого и большого.
— Господи, Тейлор…
Я беру его в руку и начинаю медленно двигать верх-вниз, пытаясь притянуть его ближе.
— Итан, пожалуйста…
Он издает низкий стон и обхватывает своими пальцами мою руку.
— Кэсси, остановись. Ты не знаешь, что делаешь.
— Знаю. Хочу тебя. И люблю тебя.
— Ты… что?!
— Итан… войди в меня… Люблю тебя.
— Кэсси!
Потом меня кто-то трясет, и я раскрываю глаза. Холт смотрит на меня сверху вниз, хмурясь и тяжело дыша, в то время как потоки солнечного света заливают комнату.
Я охаю и предоргазменное напряжение тает, когда я понимаю где нахожусь.
Одна моя рука плотно прижата между моих бедер, а другая…
О, боже.
Другая прижата к боксерам Холта, и крепко обхватывает его очень твердую эрекцию.
— О, боже!
Я отпускаю его, и он садится, накидывая одеяло поверх себя.
— Тебе снился сон.
— Извини.
— Ты разговаривала… хваталась за меня…
— О, боже. — Мое лицо горит от стыда. — Как долго я…?
— Несколько минут.
— Мне так жаль.
Он вздыхает.
— Пустяки.
— Вовсе нет. Я… я домогалась тебя. Я – сексуальная маньячка.
Я накрываю лицо руками и издаю стон, сгорая от стыда так сильно, что даже не могу взглянуть на него.
— Проклятье, Тейлор, бросай краснеть. Это не только твоя вина. Сначала я подумал, что ты уже проснулась и… ну знаешь… передумала насчет нас. Но потом ты начала разговаривать, и я понял, что тебе снится сон. Мне бы стоило остановить тебя, но я мужчина, и потому генетически запрограммирован не убирать руку женщины со своего члена.
Я притягиваю ноги к груди и робко смотрю на него.
— Ты сказал, что я разговаривала. Что я сказала?
Он хмурится и теребит одеяло, потом откашливается.
— Это был сон. Какая разница?
— Я хочу знать.
Он кашляет и отпивает немного воды из бутылки на ночном столике, все это время избегая взгляда со мной.
— Ты что-то бормотала. Говорила, что хочешь меня или типа того. Я не смог точно разобрать.
У меня перехватывает горло. Он лжет.
Я опускаю голову на руки и испускаю стон.
То, что он услышал слово на «Л» само по себе плохо, но что еще хуже, так это понимание того, что я на самом деле имела это ввиду. Прежде я ни к кому не испытывала подобных чувств. Когда-то он был просто парнем, который страшно меня раздражал, а сейчас, без какого-либо предупреждения, стал кем-то еще. Кем-то иным.
Необходимым и незаменимым.
Если это и есть любовь, то она тупая.
— Знаешь, ты тоже болтаешь во сне, — говорю я, настроенная не быть единственной в этом чистилище.
Он резко переводит на меня взгляд.
— Что я сказал?
Я прищурено смотрю на него.
— Ты не помнишь?
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, и количество паники, что я вижу в его глазах – не стоит таких усилий. Он либо помнит и жалеет, либо не помнит и в ужасе оттого, что мог такое сказать. Я в любом случае не получу желаемое.
— Не бери в голову, — говорю я. — У тебя был такой жар, что я едва понимала тебя. Давай просто сойдемся на том, что все сказанное во сне – не считается, хорошо?
Он затихает на несколько секунд, и потом разражается сердитым приступом кашля. Затем сгибается вдвое и хватает пару салфеток, чуть ли не давясь тем, что выделяется из его легких. Я поглаживаю его по спине до тех пор, пока приступ не проходит.
— Тебе надо принять душ, — говорю я, гладя его между лопаток.
— Да, наверное. — Его голос усталый.
Он выбирается из постели и направляется к комоду, чтобы взять чистое нижнее белье. Он кидает на меня быстрый взгляд, прежде чем снова посмотреть в ящик.
— Ты… трогала мое нижнее белье?
Пожимаю плечами.
— Частично. — Я перебирала лишь те вещи, которые вызывали во мне безумные чувства.
— Ты странная.
— Это не открытие, милый.
Когда дверь ванной закрывается, я плюхаюсь обратно на кровать и выдыхаю. Я не предвидела того, что забота о своем бывшем-не-парне будет таким унизительным опытом.
Я уже было собираюсь отправиться на кухню, чтобы приготовить завтрак, как звонит телефон Холта.
На экране высвечивается «Дом», и, думая, что это должно быть Элисса, я отвечаю.
— Телефон Итана. Говорит Кэсси.
Следует небольшая пауза, и потом:
— Кэсси? Это Мэгги Холт.
Мой желудок подпрыгивает к горлу, и срывающимся голосом я говорю:
— О, здравствуйте, миссис Холт.
Девушка отвечает на телефон сына с утра пораньше. Это смотрится некрасиво.
— Ну, Кэсси, как вы там?
— Он в душе.
— Ох. Понятно.
— Вот почему я отвечаю на его телефон. Он принимает душ.
— Понимаю. Так ты…
— Просто нахожусь тут. Я знаю, как это может выглядеть со стороны, но я хочу сказать, чтоб вы знали – между мной и Итаном ничего нет. Мы не спим вместе. Ну, вообще-то, вчера спали, но мы спали на самом деле, если вы понимаете, о чем я. Он был под кайфом. Из-за таблеток от кашля. Он болен. Серьезно болен.
Я давлю на переносицу в попытке, чтобы перестать нести околесицу.
— В смысле, он не нуждается в пересадке легких или в чем-то еще, но болен он достаточно серьезно, чтобы нуждаться в чьей-то заботе. Именно этим я и занимаюсь здесь. А еще отвечаю на его звонки. Как видно. Ух ты, как долго ваш сын принимает душ!
Пристрелите меня на месте.
Слышится мягкий смех, и я воспринимаю это как сигнал к тому, что можно сделать вдох. Мое лицо горит сильнее, чем поверхность солнца.
— Кэсси, все нормально. Вчера за обедом Элисса дала нам знать, что он болен, и что она попросила тебя поиграть в няньку. Спасибо, что согласилась. Знаю, мой сын – не самый приятный пациент. Когда он был ребенком, мне приходилось подкупать его игрушечными Черепашками-ниндзя, чтобы заставить принять лекарства.
Образ Холта в роли своевольного малыша – слишком очарователен, и его сложно вынести.
— Правда?
— Боюсь, что так.
Из ванной комнаты доносится сильный кашель, и я слышу, как миссис Холт цокает языком.
— Надо полагать, он не был у врача?
— Нет, но его голос звучит гораздо лучше сегодня.
— Это называется «лучше»?
— Э-э-э…
— Бедный малыш. — Она замолкает, потом говорит: — Вообще-то, Кэсси, я рада, что мы разговариваем. Ты собираешься домой на День Благодарения?
— Э-э… нет. В этом году я могу позволить себе только один перелет туда и обратно, и мама с папой хотят, чтобы я прилетела домой на Рождество.
— Значит, на праздниках ты свободна?
— Пожалуй, да.
— Замечательно. Мне бы хотелось, чтобы ты приехала и погостила у нас в Нью-Йорке.
— О… миссис Холт…
— Пожалуйста, зови меня Мэгги.
— Мэгги, я даже не знаю. Итан…
— Это не имеет никакого отношения к Итану. Элисса тоже дружит с тобой, и она будет рада, если ты останешься. К тому же, мы не можем позволить тебе провести День Благодарения в одиночестве. Это будет трагедией.
— И все же, не думаю, что…
— Вздор! Ответ «нет» не принимается. Ты приедешь, и точка.
Прежде чем у меня появляется возможность ответить, Холт выходит из ванной без футболки, в одни только боксерах.
Он вытирает волосы полотенцем и прокашлявшись, тихо спрашивает:
— Кто это?
Я прикрываю рукой телефон:
— Твоя мама.
Он снова кашляет, и потом протягивает руку.
— Мэгги? Итан только что вышел из душа. Полностью одетый, хотелось бы добавить. Ну, не совсем. На нем нет футболки, но все важные места прикрыты. — О, да ради бога! — Было приятно с вами поболтать.
— Мне тоже, Кэсси. Увидимся на следующей неделе.
— Хм, да. Хорошо.
Холт берет телефон и садится на край кровати.
— Привет, мам. — Его голос едва слышен. — Мой голос звучит хуже, чем я себя чувствую. Мне не нужен врач. Ага, антибиотики уже принял.
Он умолкает, потом бросает на меня взгляд.
— Да, Кэсси хорошо обо мне заботится. Сегодня мне гораздо лучше.
Он слушает несколько секунд, потом хмурится.
— Ты, что?
Его лицо багровеет от гнева, и он проходит мимо меня в гостиную. И хоть он понижает свой голос до резкого шепота, я все еще могу разобрать то, что он говорит.
— Мам, какого черта? Ты могла хотя бы меня спросить.
Я смотрю на кипу книг в углу комнаты и стискиваю челюсть. Я не должна этого слышать.
— Да, она мне нравится, но… Господи… все гораздо сложнее.
Все могло бы сложиться иначе, но как есть.
— Нет, она не моя девушка. Находиться с ней там будет чертовски неловко.
Я сажусь на край кровати и качаю головой. Он в самом деле предпочел бы, чтобы я провела День Благодарения в одиночестве?
Как же я переоценила его чувства к себе!
Холт разговаривает с мамой еще несколько минут, но я больше не могу разобрать его слов.
Тем лучше.
По возвращению в спальню, он кидает телефон на кровать и подходит к комоду. После того как он вытаскивает футболку, он натягивает ее через голову и с грохотом задвигает ящик.
— Ты в порядке?
— Ага.
— Ты сердишься.
— Все нормально.
— Если я приеду на День Благодарения, будет чертовски неловко, да?
Он вздыхает.
— Кэсси…
— Почему будет неловко?
Он взъерошивает пальцами волосы.
— Ты видела, как мы с папой общаемся. Я больше ни за что не подвергну тебя этому.
Я делаю прерывистый вздох.
— Хорошо. Если это то, чего ты хочешь.
Он бросает взгляд на мое лицо и вздыхает, прежде чем сесть рядом со мной.
— Кэсси, я не то чтобы не хотел, чтобы ты поехала, но…
Прежде чем он успевает сказать что-то еще, у него случается очередной приступ кашля.
Когда все проходит, он откидывается на кровати, весь вымотанный.
Полагаю, наш разговор о Дне Благодарения закончился.
Я наклоняюсь и глажу его по спине.
— Я могу чем-нибудь помочь?
Он качает головой.
— Я просто устал. И у меня боли в груди. — Его голос осип.
Иду на кухню и приношу ему обезболивающее и лекарство от кашля. Он забирается под одеяла, после того как принимает оба лекарства.
Я сажусь рядом с ним и поглаживаю его волосы.
— Знаешь, раньше у моей мамы была одна книга. Ее написал самопровозглашенный свами, который верил, что если мы идем против желаний нашей души, то дисгармония в нашем теле приводит к болезни. Например, если мы не станем говорить о своих чувствах, то заболеем ангиной. Или если мы сделаем что-то неправильное осознанно, то заработаем головную боль.
У него сонные глаза, когда он поднимает на меня взгляд.
— А если возникла ангина, головная боль, бронхит, то тогда мы… что? Эмоционально нестабильны? Подавлены?
Пожимаю плечами.
— Тебе лучше знать.
Он кашляет.
— Похоже на то. Думаю, моя мама пригласила тебя на День Благодарения, потому что думает, что ты сможешь исправить меня.
Пробегаю пальцами по его лбу.
— Не знала, что ты сломан.
Он отвечает мне коротким смешком.
— Может и не сломан, но определенно с изъяном.
— Я так не думаю.
— После того, как я обращался с тобой, должна бы. — Он вздыхает и отворачивается от меня. — Со мной все не так, Тейлор. Ты еще не поняла?
Я глажу его по спине.
— Если бы любимый человек и лучший друг предали бы меня, со мной бы тоже все было не так.
Он молчит несколько секунд, потом говорит:
— Как бы сильно мне ни хотелось винить во всех своих проблемах Ванессу и Мэтта, я был не в порядке задолго до этого.
— Насколько задолго?
— Всегда. — Он не смотрит на меня, пока говорит это. Должно быть, так ему легче. — Ребенком мне сложно было заводить друзей. У меня были проблемы с проявлением привязанности. Я всегда чувствовал себя… лишним.
Он молчит долгое время. И когда мне уже было кажется, что он спит, он шепчет:
— Как-то раз родители посадили меня и сказали, что первые пару лет своей жизни, я провел в приемных семьях. Я не помню этого, но от одних только слов у меня началась паническая атака. Мне было почти три года, когда они меня усыновили.
Три? О, боже.
Я привыкла думать, что чувство незащищенности в нем как-то приукрашено его актерским мастерством, но оказывается, у него есть реальный, оправданный страх быть покинутым.
Я глажу его по руке, пытаясь поддержать.
Он делает несколько прерывистых вздохов.
— Прежде я никому не рассказывал этого. Но тебе… — Он переворачивается на спину и смотрит на меня уставшими глазами. — Не знаю, отказались ли мои настоящие родители от меня, потому что я был с изъяном, или же изъян появился во мне, когда они отказались от меня, но конечный результат один. После того как я узнал это, каждый раз, когда папа пропускал соревнования по легкой атлетике или отменял планы на выходные, я списывал все на то, что я не его родной сын. Вот тут-то и начались наши ссоры. Я просто был ребенком какого-то неудачника, которого они с мамой приютили из жалости.
— Итан, нет…
— Внезапно все мои изъяны начали приобретать смысл. Словно я был самозванцем в своей собственной жизни. И это меня так чертовски разозлило, что я решил: «Зачем париться?», понимаешь? Зачем продолжать притворяться? Я не настоящий сын и не родной брат. Я для всех никто. Может потому-то я и хороший актер. Каждый герой, которого я играю, правдоподобнее меня самого.
Я убираю руку с его волос и глажу его по лицу. Он закрывает глаза, мышцы на его челюсти сжимаются и разжимаются.
— Итан, брось. Моей встречи с твоей семьей хватило, чтобы понять, что ты абсолютно реален для них всех. Они восхищаются тобой, даже твой папа. А что до меня, то я никого более настоящего не встречала в своей жизни. Каждый день ты вдохновляешь меня на то, чтобы не быть той, кем все хотят меня видеть и просто быть собой. Так что не смей сидеть здесь и говорить, что ты для всех никто. Ты окружен людьми, которые любят тебя, несмотря на твое стремление их оттолкнуть. Если уж это не по-настоящему, то тогда я не знаю что.
Я жду пререканий в ответ, но к моему удивлению, он не спорит. Вместо этого, он с хмурым видом внимательно вглядывается в мое лицо.
— Я окружен людьми, которые любят меня?
— Почему это так удивляет тебя? — спрашиваю я, гладя его по лбу. — Ты же такой потрясающий.
Его выражение лица меняется, и это выглядит так, будто улыбка пытается сбежать из лабиринта смущения. Не будь это так привлекательно, мне бы показалось это забавным.
— Я просто… я не…— Он плотно закрывает глаза и притягивает меня к себе. Я обнимаю его, и он прерывисто вдыхает.
Мы больше ничего не говорим, но необходимости в словах больше и нет. Он рассказал мне свой самый сокровенный секрет, и пусть это объясняет, почему он стал таким, я решаю, что это не имеет значения. Если он когда-нибудь наберется смелости быть со мной, я буду готова.
Черт, да я уже готова.
На следующий день Холт практически вышвыривает меня из своей квартиры. Не в грубой форме. Он просто хочет, чтобы хоть кто-то из нас пошел на занятия. Когда я звоню ему тем вечером, звучит он уже гораздо лучше. Голос восстанавливается и, по его словам, приступы кашля стали более редкими.
День после выдается безумно суетливым, и лишь когда я клюю носом в постели, звонит мой телефон.
Я смотрю на экран и улыбаюсь, когда вижу номер абонента.
— Привет, больной.
— Привет.
Какое же это безумие, что лишь одно его крошечное слово заставляет мою голову кружиться от счастья. И ведь это даже не какое-то особое слово. Просто обыденное приветствие из двух слогов, и все же по моему лицу расплывается глупая улыбка подобно дешевым обоям.
Я думала, между нами может возникнуть неловкость, после его рассказа о том, что его усыновили, но этого не произошло. Если его рассказ что-то и изменил, так это избавил нас от ноши.
Он по-прежнему ничего не говорил о том, чтобы вернуть наши отношения в интимное русло, но я рада, что мы не отдаляемся друг от друга.
— Почему ты не спишь? — спрашиваю я.
— Я спал весь день. Потому-то теперь сна ни в одном глазу.
— Прими лекарство от кашля. Оно вырубит тебя.
— Уже принял, но оно еще не подействовало. Наверно, это не лучшая идея – говорить с тобой сейчас. У меня есть склонность нести глупости под воздействием этой хрени.
— Не глупости. Лишь то, что ты бы не стал говорить мне при нормальных обстоятельствах. Мне нравится это лекарство от кашля. За последние два дня, я узнала о тебе больше, чем за последние несколько месяцев.