Одна из четырех причин, сформулированных Аристотелем; причина, отвечающая на вопрос «Почему?» указанием формы. Например, почему стоит этот дом? Потому что есть кирпичи (материальная причина), потому что кому-то нравится в нем жить (конечная причина), потому что каменщик, архитектор и прораб над ним поработали (действующие причины). Все это верно. Однако ни одна из этих причин не привела бы к появлению дома, если бы не было плана, благодаря которому его актуализация стала возможной, иными словами, если бы не было формы, или идеи (eidos) дома, но существующей не в качестве отдельной сущности, как полагал Платон, а в том виде, в каком она вначале существует в голове строителей, а потом и в самом доме (его имманентная форма). Тогда, скажут нам, получается, что причина дома это… и есть сам дом. А почему бы и нет? В этом смысле, как пишет Аристотель, мы подразумеваем «под причиной сущность, или суть бытия» (ousia) вещи, в результате чего она есть то, что она есть («Метафизика», книга I (А), 3; в одном из переводов – «формальная субстанция или сущность»). Без этой причины ни одна из трех других никогда не смогла бы дать понятие о реальной действительности. Но и формальная причина ее лишь предполагает.
Фрустрация (Frustration)
Отсутствие чего-либо при неспособности его получить или отказаться от желания его иметь. Тем самым отличается от надежды (которая может быть удовлетворена), траура (отказа от бытия) и удовольствия (каковое и есть само удовлетворение).
Фрустрация почти всегда приводит к преувеличению значимости отсутствующих удовольствий (одержимости), особенно если другие люди этими удовольствиями пользуются (зависть). Чтобы преодолеть это чувство, следует помнить, что удовольствие есть первый шаг к мудрости.
Х
Хаос (Chaos)
Состояние полного беспорядка. Часто хаосом называют исходное состояние чего-либо, хотя с таким же успехом хаос может характеризировать и конечное состояние. Кто сказал, что за порядком всегда должно оставаться последнее слово?
На современном научном языке хаотической называют любую систему, которая способна претерпевать существенные изменения в результате малейшей модификации исходных условий и таким образом, что практически невозможно предугадать, в какую сторону пойдут эти изменения. Следовательно, подобная система является одновременно детерминированной (в теории) и непредсказуемой (на практике). Наше знание о ее актуальном состоянии никогда не бывает настолько точным, чтобы прогнозировать более или менее отдаленные во времени состояния. Метеорологи именуют подобную зависимость эффектом бабочки: если бабочка махнет крыльями где-нибудь в Мексике, это способно вызвать ураган в Европе. Паскаль в той же связи рассуждал о носе Клеопатры: «Если б он был чуть короче, лик земли был бы иным» («Мысли», 413–162). Необходимо отметить, что при всей своей непредсказуемости (на определенном уровне) хаотические явления все же не относятся к числу иррациональных. Теории хаоса знаменуют собой не поражение, а победу человеческого разума, ибо помогают нам понять, что всего на свете нельзя ни объяснить, ни предвидеть.
Характер (Caractére)
Первое значение этого слова – отпечаток (от греческого kharakter – чеканщик монеты), т. е. неотделимый признак, постоянный и отчетливый знак. Соответственно, под характером мы понимаем совокупность постоянных или привычных для того или иного индивидуума черт (его ethos), иначе говоря, его личную манеру чувствовать и воспринимать окружающее, действовать и реагировать, – его манеру быть собой. Вольтер утверждал, что характер – это то, что «природа впечатала в нас». Я бы не рискнул заходить так далеко. Мне же характер представляется более индивидуализированным и способным к эволюции, чем темперамент, хотя и не в такой степени, как личность. Я бы выразился так: темперамент – это то, что заложено в индивидууме природой; характер – это то, во что жизнь превращает его темперамент; личность – это то, во что он сам беспрерывно превращает заложенное в нем природой и историей. Характер отсылает нас к прошлому, то есть ко всему тому в нас, что больше от нас не зависит. Нам приходится мириться с собственным характером. Именно в этом смысле следует понимать знаменитое высказывание Гераклита: «Характер человека – это его демон», иными словами, его судьба. В характере есть что-то, чего мы не выбираем, но что выбирает за нас.
Кант выделяет в каждом человеческом существе его эмпирический и сверхчувственный характер («Критика практического разума», Критическое освещение аналитики чистого практического разума). Эмпирический характер подчинен временным условиям, то есть цепочкам причинно-следственных связей; он полностью детерминирован (прошлым) и сам является определяющим (для будущего) – настолько, что при достаточном знании характера можно было бы предсказать будущее поведение человека «с такой же точностью, как лунное или солнечное затмение». Напротив, сверхчувственный характер не подвержен временным условиям, а значит, и причинно-следственным цепочкам явлений; это абсолютно свободный выбор себя («…характер, который он, человек, создает себе сам», – пишет Кант). Из этого вытекает, что каждый индивидуум одновременно является полностью детерминированным (как феномен) и полностью свободным (как вещь в себе). Как оба эти характера сочетаются между собой? Это невозможно ни понять, ни объяснить. Но даже если поверить Канту на слово, все равно остается непонятным, каким образом индивидуум может сам себя выбирать, ведь для этого надо допустить, что он уже существует, так сказать, до своего собственного существования. Сверхчувственный характер, даже если рассматривать его как вещь в себе, – это нечто сверхзаумное.
Hic Et Nunc
Латинское выражение, означающее «здесь и сейчас». Положение всякого существа, субъекта, события; его включенность в универсальное становление. Это относится даже к таким вещам, как память и воображение: вспоминать о прошлом или представлять себе будущее или нечто нездешнее всегда означает вспоминать и воображать здесь и сейчас. Все наши утопии имеют жесткую привязку к времени, так же как наши эмоции, и старятся не хуже нас.
Холерик (Bilieux)
Один из четырех темпераментов, предложенных Гиппократом (наряду с флегматиком, сангвиником и меланхоликом). Холерик – одна из категорий традиционной характерологии, сегодня вышедшей из употребления. Согласно ее положениям, признаками холерического типа служили тощее телосложение, вечная озабоченность и верное сердце. По Гиппократу, причина этого лежит в избытке в организме желчи. Сегодня мы склоняемся скорее к прямо противоположному толкованию: избыток в организме желчи как раз и объясняется обилием свалившихся на нас забот. На самом деле это значит, что одно суеверие вытеснило другое, вот и все. Печень работает так же, как работала всегда, а заботы продолжают сыпаться на нас своим чередом.
Холерический темперамент – не болезнь, к тому же ваш доктор объяснит вам, что подобная типология давно устарела. Он, конечно, будет прав. Но из этого отнюдь не следует, что классификация, которой придерживается он, не устареет никогда.
Холизм (Holisme)
Течение мысли, придающее большее значение целому (от греческого holos), чем его частям, провозглашающее несводимость целого к составляющим его элементам. В приложении к обществу холизм противостоит индивидуализму.
Хорошее (Bon)
Все то, что нам нравится или должно нравиться. Например: хороший поступок, хороший обед, хорошая идея. Но почему все эти вещи нам нравятся? Потому, что мы желаем их, отвечает Гоббс: «Каков бы ни был объект какого-либо человеческого влечения или желания – это именно то, что человек называет для себя добром (хорошим), объект своей ненависти или отвращения – злом (плохим)». Хорошее и плохое существуют только субъективно: эти слова приобретают то или иное значение в зависимости от употребляющего их человека, продолжает Гоббс, «так как ничто не бывает чем-либо таковым просто и абсолютно» («Левиафан», глава VI). То же самое говорит и Спиноза: «Мы ничего не желаем потому, что оно добро, но, наоборот, называем добром то, чего желаем; и, следовательно, то, к чему чувствуем отвращение, называем злом. Поэтому всякий сообразно с своим аффектом судит или оценивает, что добро и что зло, что лучше и что хуже, что, наконец, самое лучшее и что самое худшее» («Этика», часть III, теорема 39, схолия; см. также теорему 9, схолия и часть IV, Предисловие). Хорошее – не абсолют, но это и не чистое ничто. Это добро, лишенное иллюзий, признаваемый и приемлемый коррелят наших желаний.
В этом и состоит отличие релятивизма от нигилизма. «Быть по ту сторону Добра и Зла, – отмечает Ницше, – еще не значит быть по ту сторону хорошего и плохого». Мыслитель был совершенно прав. В этом вопросе он выступает как последователь Спинозы.
Храбрость (Courage)
Добродетель, необходимая для борьбы с опасностями, страданием и усталостью, способная преодолевать страх, малодушие и леность. Наряду с благоразумием храбрость входит в число добродетелей, с древнейших времен пользующихся всеобщим восхищением, и является едва ли не самой необходимой из них. Без храбрости все прочие добродетели беспомощны или половинчаты. Таким образом, храбрость – основополагающая добродетель, о чем нам то и дело напоминает опыт. Впрочем, не следует слепо восхвалять храбрость. Во-первых, она может служить не только добру, но и злу; во-вторых, она не заменяет ни одну из тех добродетелей, которым служит. Любовь делает храбрым, но одной храбрости для любви недостаточно.
Христианин (Chrétien)
Не только последователь учения Христа (в этом случае Спинозу пришлось бы причислить к христианам). Христианин – это прежде всего тот, кто верит в божественную сущность Христа. Это маловероятное, почти немыслимое допущение (как человек может быть Богом?), и даже Евангелие не дает ему убедительных доказательств. Иисус был набожным евреем. Я с большим трудом представляю себе, чтобы он мог принимать себя за Бога. Впрочем, нигде в Евангелии об этом прямо и не говорится. Но даже если бы и говорилось, вера, как известно, не может служить доказательством.
Иисус не был христианином (он был либо иудеем, либо Богом). Почему же мы должны быть христианами? Потому что мы не боги? Или потому что мы не иудеи? Лично я предпочитаю другие утешения.
Христианские Добродетели (Théologales, Vertus -)
Три главные добродетели христианской традиции, связанные не столько с нравственностью, сколько с религией, – вера, надежда, любовь (милосердие). Их называют также теологическими добродетелями, поскольку их объектом является Бог. Апостол Павел утверждал, что из этих трех добродетелей «любовь […] больше». Он же говорит: «Любовь никогда не перестает» (I Кор 13). Эту же мысль повторят впоследствии бл. Августин и св. Фома Аквинский: вера и надежда преходящи, и мы нуждаемся в них лишь постольку, поскольку отделены от Царствия Небесного. Иными словами, в раю эти добродетели потеряют всякий актуальный смысл. Верить в Бога станет незачем – ведь мы узрим Его лицом к лицу, и надеяться больше будет не на что. Кстати, как отмечает Фома Аквинский, «Христос имел совершенную любовь, но не имел ни веры, ни надежды» («Сумма теологии», Ia, II ae, вопрос 65, 5). Разумеется, ведь он был Богом, а Богу нет нужды верить и надеяться на что бы то ни было (ибо Бог всезнающ и всемогущ). Тем не менее призыв, содержавшийся в знаменитой книге, озаглавленной «О подражании Христу», нисколько не утратил своего накала. Каким образом можно подражать качеству, которого сам образец для подражания не имеет? Это дает хороший шанс атеистам. Спасает любовь, а не вера и не надежда. Это и есть то, что можно назвать Царствием Небесным, в котором ничто не приходится принимать на веру, потому что все поддается познанию; в котором ни на что не надо надеяться, потому что все можно осуществить и все полюбить. Вот мы и пришли к главному: Царствие Небесное – в нас самих, как учил Иисус. Или мы – в нем, а другого не дано.