Всё, что будет сказано ниже, является моим личным мнением, основанном на личном опыте, не претендующем на научность и не являющимся призывом к действию.
Все началось не сейчас. Все началось лет пятнадцать назад, когда мне – девочке-подростку - было страшно. Мне очень часто было страшно. Страшно дома, страшно на улице, но больше всего было страшно внутри себя, наедине с собой.
В моей вполне светской семье вопросы религии поднимались крайне редко. В серванте пылилась пара икон, да в шкатулке лежал крестик, которым меня крестили. Правда, крестили не потому, что хотелось, а потому что всех крестили. Надо было.
Религиозного воспитания мне никто не давал, и формировалось оно стихийно, как, впрочем, у многих. Там что-то услышала, тут посмотрела, здесь почитала. В результате, где-то в сознании отложились какие-то неясные образы «греха», «кары небесной», «мук адских» и так далее. Эти-то неясные образы и мучали меня. Не понимая логических связей одного с другим, причин и следствий действия и бездействия в данной религии, мое сознание выдавало единственную возможную для него реакцию – страх и желание пригнуться. Причем выдавало по поводу и без повода.
«Не уважать ближнего – грех»: ругнулась в трамвае на мужика, отдавившего мне ногу, и сразу внутри все сжалось, будто удара жду – грех. Боженька все видит.
«Прелюбодеяние – грех»: взял мальчик меня за руку на прогулке – одернула сразу, сжалась – грех.
Услышала, будучи в ванной, что очередной конец света обещают (аккурат двухтысячные на пороге были) – так заплакала. Вроде и не грех, но все равно страшно. Хотелось не то молиться, не то креститься, не то просто плакать.
Годам к пятнадцати мне надоело. Тогда начались поиски альтернативы. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что все поиски были направленны не на нахождение пути, а на обретение щита, защиты от подавляющего воздействия христианства. А это было именно оно. Его ни с чем не спутаешь. Мрачное, бордово-черное, тягучее с золотыми прожилками. Оно тянуло свои щупальца из икон, из церквей, из телевизора, радио – отовсюду. Конечно тогда, пятнадцать лет назад, я не видела этого. Я просто чувствовала страх. А страх – это реакция организма на некий раздражитель, которая призвана побудить человека к действию. Например, отойти от ядовитого паука.
Но помимо страха было еще и благоговение. Я знала, видела, слышала о людях, которые именем этого бога творили чудеса. Я бывала в церквях, где меня охватывал трепет, и хотелось не то смеяться, не то плакать. Сейчас я понимаю, что творить чудеса человек может и без помощи бога, а хорошие, светлые люди есть везде. Многие церкви строились на старых капищах, которые в свою очередь, строились в энергетически благоприятных местах. И с тем же успехом можно и в какой-нибудь роще прийти в восторг и священный трепет. Этими рассуждениями я не отрицаю значимости религиозных сооружений и чудодейственной силы обращения к божеству. Я лишь понимаю, что данные явления не всегда есть проявления бога на земле и уж совсем нечасто – христианского бога.
Но тогда это вводило меня в замешательство. Если есть ощущение правильности и благости, значит и страх – это правильно, это необходимый элемент этой религии. И если хочешь обрести благодать – бойся, подчиняйся. Недостаток информации рождает демонов. У меня сложилось какое-то иллюзорное и совершенно неверное представление о христианстве, о православии, о Христе. Что-то такое теплое и светлое и при этом страх разгневать кого-то за каждым своим действием. Конечно, стоило почитать Библию. Особенно Ветхий завет. Стоило. Но как-то не учили меня логически мыслить о духовном. Мол, в духовном надо чувствовать. На самом деле, сначала надо знать, а уж потом чувствовать. Что бы понимать, что ты чувствуешь.
Итак, сознание мое пребывало в полном замешательстве. Логика «бойся, страдай и радуйся любви своей к Богу» мне как-то не пришлась по душе. И с тех пор началась война.
Крещеная в младенчестве, я имела достаточно сильную привязку к данному эгрегору. Да еще и впустила его в себя глубоко, будучи человеком впечатлительным и по натуре не злым. Но жить так дальше я не захотела. Более того, пробуждающиеся год за годом силы требовали выхода, реализации и входили в резкие столкновения с подавляющим меня христианством. Тяжелые сны, тревожные состояния, видения, прорицания, всплески энергии, неконтролируемые воздействия на людей. И вслед за этим болезни, упадок сил, тяжесть, страхи и постоянный внутренний спор, основной вопрос которого был: кому верить? Себе или Христу? Тому, что я видела, понимала и делала? Или тому, что я должна была делать, но не понимала и внутренне сопротивлялась? То, что происходило со мной, не вписывалось в христианское мировоззрение. Этим события и явлениям, как, впрочем и мне, не находилось места в этом мире.
Победила правда. Какое-то глубинное чувство правильности, которое появлялось от некоторых моих действий. Еще неустойчивое, зыбкое, воздушное – но правильное. Да и действия были неуверенные, необдуманные, интуитивные, без должных знаний и подготовки. Но в направлении своем – правильные. Тогда влияние христианства на меня стало ослабевать. Зато начали усиливаться его попытки разрушить меня. Не мытьем, так катаньем. Чем дальше я от него отходила, тем агрессивней оно ко мне лезло. Агрессия рождает агрессию. Я начала едва ли не огрызаться на любое упоминание при мне чего бы то ни было связанного с христианством. Год за годом длилась эта война. Сперва бессознательно, а потом вполне осознанно. Со временем я поняла, что бороться надо не с проявлениями, а с причинами. Я начала искать снова. Но теперь уже не щит, а силу.
И я нашла то, что искала. Я начала изучать мир и расти в другой традиции. Начала систематизировать и тренировать свои навыки, расширять свои знания, изучать логику взаимодействия всего в природе, начала работать с тонким миром и контролировать энергию. Чувство правильности внутри становилось все полнее, четче и устойчивее. Ушли многие проблемы, связанные с разбалансировкой организма и сознания. Постепенно появилось ощущение внутренней стойкости, целостности. Как будто на складе полезных вещей включили свет, и стало понятно, что где стоит. Бери что нужно, да пользуйся. А не хватай, как прежде, впотьмах, незнамо что и не прилаживай незнамо как незнамо куда. С открытыми глазами чувствуешь себя увереннее, и появляется огромный простор для изучения, исследования, экспериментов и разработок.
Но христианство не отпустило меня до конца. Шутка ли: во время проведения обряда, я призываю в помощь дисов, а где-то на задворках сознания звучит въедливый шепот: «бесов призываешь, грех это, в аду гореть будешь». Но я просто отодвигала это подальше и не обращала внимания. Однако, незаконченное дело все равно помеха. И если уж разбираться с корнем проблемы – то и смотреть надо в корень. А точнее в самое святое место для христиан. Решив расставить все точки над i, я поехала в Иерусалим.
Храм гроба Господнего и Воскрешения – самое святое место для этой религии. Помимо прочего, в ней хранится множество артефактов, среди которых Голгофа – место, где распяли Христа. Вот там-то я себя и обнаружила.
Увлекшись разглядыванием антуража, я как-то втянулась в общий поток людей (довольно обширный, кстати), куда-то направо и наверх от главного входа. Там, в небольшой задымленной комнате, умный человек раздавал указания, мол туда ставить за упокой, там встать на колени, вон тот камень под алтарем руками потрогать, а если удастся, то и поцеловать, и на выход.
В очереди к святыне меня несколько раз ткнули под ребра те, кто стремился к благодати, от чего я и вернулась к реальности от своих мыслей. И осмотрелась. Над алтарем картины распятия, плачущие люди, умирающий Христос. Под алтарем камень. К нему-то и стоит очередь, люди падают на колени и тянутся к нему прикоснуться. Смотрю я на этот камень – а это здоровая черная воронка. И вытягивает она из людей силу жизненную. Тянет, засасывает незнамо куда. А что еще можно ожидать, от места насильственной смерти человека? Я поторопилась покинуть очередь самопожертвования и посторонилась, пропуская священника. Упитанный служитель господень затушил все свечи за упокой, выдернул их и утащил куда-то в подсобку. Это действие меня несколько обескуражило. Если не хватает места для новых свечей – поставь еще одну чашу с песком. Но зачем забирать недопринесенные жертвы людей, прерывая личные маленькие обряды? Загадка.
Ведомая любопытством, я обошла весь Храм. На первом этаже обнаружилось строение под куполом. То самое место, куда снисходит благодатный огонь на Пасху и где стоит гроб господень. Что там внутри – я не знаю, я не пошла. А помешала мне очередь, жирной змеей окружившая строение. Люди не несли, они тащили пуки свечей, целые пакеты свечей. Толкали друг друга, едва не чертыхаясь, спеша поскорее подпалить фитили для себя и всей родни на три года вперед и поклониться святыне. Стало как-то противно.
Но, пожалуй, последней каплей стал камень, где воскрес Иисус.
Монолитная плита лежит на полу за условной загородочкой по периметру. Существует мнение, что якобы любая вещь на этой плите освящается. Сам камень у меня не вызвал каких-то бурных эмоций или отторжения: светится ровным густым светом, ни хорошо, ни плохо. К слову в Иерусалиме так даже мостовая подсвечивается. Намоленное место. Так вот отторжение вызвал не камень, а люди. Они его трогали, целовали, едва ли не ползали по нему. Богато одетая дама выкладывала рядком мобильники за себя и видимо за все семейство. Рядом другая женщина возила по камню чем-то, что показалось мне тряпкой, но оказалось футболкой с принтом лица Христа. Возила старательно, изображением вниз, чтоб святее было. И таких людей там были десятки, сотни. Один за другим, они шли по кругу: галгофа, благодатный огонь, камень воскрешения. Тащили за собой проблемы, беды, надежды, привычки, обязательства, как воз с гниющим мясом. И вот что самое неприятное, так это место. Не только этот Храм, я обошла большинство христианских святынь в Иерусалиме. Место не дает этому возу уйти. Все символы, запахи, звуки внутри помещения сковывают пространство, замыкают его, энергия циркулирует внутри и начинает давить. Чуть войдя в храм, человек попадает в круговорот. Поток вымывает из него негативную энергию, даря чувство легкости и эйфории. В зависимости от особенностей человека, у кого-то это происходит сразу, у кого-то после молитв и ползаний по камням. К слову, у некоторых это вызывает головную боль и тошноту, а порой и агрессию, как защитную реакцию на резкое энергетическое вмешательство. Все бы хорошо, но негатив вышел и никуда не ушел. Чуть погодя, если суметь прислушаться к внутреннему смятению, то понимаешь, что начинаешь переживать не свои, а совершенно чужие и чуждые беды и горести. Более того, они начинают тебя облеплять, впитываться, давить, подавлять, рождать страх, желание пригнуться. Это целенаправленное продуманное воздействие христианской церкви на верующего: мы дадим тебе временное мнимое освобождение, а ты отдай нам свою жизнь и страдай, бойся, подчиняйся.
У меня не осталось сомнений на счет случайной природы моих неприятных опытов общения с христианством. Что касается хороших людей, помогающих другим – так они есть везде, как и плохие. Хорошие же места встречаются по всей планете, но не везде на них встречаются церкви. Рыба гниет с головы. Действительное лицо христианства надо смотреть в самом его сердце.
Я вышла из храма. Внутри меня захлопнулась большая дубовая дверь и дважды повернулся ключ в замке. Больше я не верю в Христа.