Вадим Векслер
Тысяча слов.
Мой дед не любил фотографироваться. Вероятнее всего, виноват был тот жуткий шрам на лбу, оставшийся с войны от шального осколка. (Подумать только: ещё пара миллиметров, и ни моего отца, ни меня не было бы на свете.) А может, какое-то древнее старообрядческое суеверие, доставшееся от предков-раскольников. В любом случае, фотографий от него не осталось. Были какие-то медали, наградные грамоты, но они потерялись при многочисленных переездах. Всё что осталось – это две записные книжки. Я не поленился подсчитать – ровно тысяча слов. Очень странное совпадение. Не думаю, что дед сам их считал и решил остановиться на круглом числе. Просто, так получилось.
Первая записная книжка. Нач. в 1940г.
Часто приходят в голову интересные мысли. Буду по возможности записывать. Жаль, если пропадут.
Жизнь – это океан, в котором человек тонет непрерывно. Уходит потихоньку на дно. И чтобы этого не произошло, он должен постоянно сбрасывать балласт – избавляться от лишнего и ненужного, а иногда и жертвовать чем-то важным, но также утягивающим вглубь. Только таким образом можно выплыть.
Окружающие не одобряют моего «странного увлечения» – так они это называют. Я же считаю, что изучать природу реальности и способы (принципы?) её восприятия – самое достойное, чем может заниматься человек.
Каждый считает себя заведомо умней, если он старше. Но что тебе дадут прожитые годы, если всё время делаешь одно и то же? Чтобы развиваться, нужно получать новый опыт, экспериментировать, рисковать. Но сидя дома на том же диване, а на работе – в том же цеху или кабинете год за годом, только отупеешь.
Вчера началась война. Был не в состоянии что-либо записывать, настолько шокирован. Как вообще могли довести до такого? Кто-то же принимал решение, последствия которого – тысячи невинных жертв? Он реальный человек, такой же, как я? Не могу поверить.
Нас всех забирают на фронт. Наше мнение, естественно, никого не интересует. Учитесь на медиков – военнообязанные. Откажешься – трибунал и, видимо, расстрел. Пытался объяснить, что я не приемлю насилия – никто даже не стал слушать.
Наш эшелон разбомбили. Как говорят выжившие: разгрохали. Кто-то храбрится, кто-то истерично шутит, но у всех в глазах ужас и отвращение. Кругом трупы и куски разорванных тел. Запах жареного мяса вызывает тошноту и головную боль. Удивительно, но есть и странное приятное чувство: выжил! Даже стыдно.
Теперь я знаю, что такое «пушечное мясо». После приезда в расположение части, нас вывели в поле, каждому третьему выдали винтовку и показали, куда наступать. Кто-то пытался объяснить, что мы – врачи, мы можем быть более полезны в военно-полевом госпитале, но, как водится, слушать никого не стали. Обложили матом и приказали бежать в атаку, занимать какую-то никому не нужную высоту.
Мне винтовки не досталось, чему я был несказанно рад. Что с ней делать, всё равно, ума не приложу. Стрелять в живых людей я не собираюсь.
Атака – самое страшное, что со мной случилось в жизни. Знакомые ребята умирали на глазах один за другим. Атака, конечно же, захлебнулась. Нам пришлось отползать назад. Удивительно, что свои не стреляли в спину. Разговоры ходят, что так мотивируют фронтовую храбрость. И ещё спирт, все чувства заливают спиртом.
Потом, конечно, разобрались: распределили нас по медсанбатам.
Месяц ассистировал на операциях. Потом стал резать сам, когда хирурга убило при ночном налете. Теперь, я действительно понимаю, что такое «пушечное мясо». Первые дни меня рвало, потом пообвык.
Удивительная тварь – человек! Ко всему привыкает.
Разобраться в своем уме, будучи в каком-то смысле им самим, всё равно, что сделать самому себе хирургическую операцию – также удобно и перспективно.
Опять сижу на губе. Зачем мы высказываем свое мнение другим людям? Смысл вообще делиться тем, что у тебя внутри, когда ясно понимаешь, что никого не переубедить. Я начинаю понимать людей, берущих обет молчания. Произносящий слова, озвучивая свои мысли, не понимает, что он не избавится от них таким образом! Не отдаст слушателю.
Наверное, человек и не пытается кого-то переубедить. Ему просто необходимо выговориться.
На этом записи первой книжки обрываются. Дед оставил её дома, когда приезжал на побывку. После чего вернулся на фронт и пропал без вести. Считали его умершим, но в 1953 на пороге возник старик, в котором с трудом узнали сына. В свои тридцать три он выглядел на семьдесят.
Рассказал, что после победы получил 10 лет как побывавший в плену. Отправили в лагерь, не уведомив родственников, что он вообще жив. В 53-м был полностью реабилитирован, в 57-м умер от туберкулеза. Отцу было 2 года.