Хальберштадт, 1 августа 1914 г.
Пока не могу сказать, куда меня отсюда отправят. Согласно старому приказу о мобилизации, я должен был отправиться на передний край в качестве командира разведывательной эскадрильи. Но он был отменён, и я ничего не знаю о своём месте назначения. Я ожидаю получить приказ по телеграфу сегодня или завтра.
Дармштадт, 3 августа 1914 г.
Прибыл сюда в целости и сохранности, сделав небольшой крюк через Кёльн. Я очень рад, что могу провести сегодня и завтра с Б. и другими старыми друзьями. Затем они уедут и только бедный я должен остаться в резерве. Я думаю, что наша очередь наступит через две недели.
Трир, 29 августа 1914 г.
Добрался сюда благополучно. Я проехал на 30-сильном «Опеле» через Кобленц. Замечательный автопробег!
Мне удалось сдать третий экзамен в Дармштадте перед отъездом.
Ф., 3 сентября, 1914 г.
Взлетел вчера вечером в шесть часов с унтер-офицером и благополучно приземлился здесь в семь. Это был очень приятный полёт.
Ш., 4 сентября 1914 г.
Были здесь с дивизией два дня. Поскольку у меня не было наблюдателя, Вильгельм командовал мной. Конечно, больше всего мне нравится летать с Вильгельмом, поскольку он более рассудителен и опытен. Поскольку он уже хорошо знает местность, ему совсем не нужна карта, чтобы установить курс. Мы летали над вражескими позициями около полутора часов на высоте двух тысяч восьмисот метров, пока Вильгельм не увидел всё. Затем мы быстро вернулись. Он обнаружил позиции всей артиллерии противника. В результате его сообщений первые же выстрелы достигли цели.
Когда на следующий день я вышел на лётное поле, два самолёта уже улетели; Вильгельм тоже. Мне было дан письменный приказ обнаружить врага в определённых точках. У своего самолёта я нашёл унтер-офицера, который прилетел со мной из Трира; он сказал, что должен лететь со мной. Мне это показалось странным, потому что на самом деле я должен был лететь с Вильгельмом. Я сел и взлетел с ним, поскольку знал местность по первому полёту. Нам надо было пролететь довольно большое расстояние, и мы были в пути два с половиной часа. Я летел над намеченными дорогами, идущими вдоль Аргоннского леса, и красным карандашом обозначал на карте всё, что видел. Над Т., на высоте двух с половиной тысяч метров, мы попали под сильный огонь. Мне было довольно неудобно. Справа, под нами, мы увидели маленькие облачка; затем справа и слева от нас. Это был дым разрывающихся артиллерийских снарядов. Теперь я ничего не думаю о таких вещах. Они никогда не попадут, пока ты летишь на высоте 2,500 метров, как мы.
В 7:10 я благополучно приземлился в нашем лагере. И что я получил в благодарность за полёт над вражеской территорией более двух с половиной часов? Выговор. Я едва заглушил двигатель, когда ко мне подскочил Вильгельм. «Где ты был? Что ты делал? Ты сошёл с ума? Ты не должен лететь без моего разрешения! Ты не должен влетать, пока меня нет». И всё в таком духе. Только после того, как я дал слово, что сделаю, как он сказал, он оставил меня в покое.
В среду вечером нас ожидал прекрасный сюрприз: двое наших «пропавших» вернулись. Они вынуждены были приземлиться за линией фронта, потому что их двигатель заглох. Они едва приземлились, как к ним со всех сторон побежали «пейзане» (французские крестьяне). Поспешно отступив, им удалось спрятаться в ближайшем лесу. Позади слышались крики мужчин и женщин. Лес был окружён, и им пришлось прятаться до наступления ночи. Затем, под покровом темноты, они скрылись в Аргоннском лесу, хотя несколько раз слышались выстрелы. Там они провели пять дней, прячась от французских солдат. Поскольку они питались только ягодами и кореньями и могли передвигаться только по ночам, они почти были готовы сдаться. Но на седьмой день утром они услышали, как кто-то сказал по-немецки: «За работу, дурак». Для них это были приятные слова, поскольку это была разведгруппа германских драгун. Таким образом, они вернулись к нам.
М., 6 сентября 1914 г.
Вчера я отправился на позиции лёгкой артиллерии, и оттуда открылся хороший вид на поле битвы. По правде говоря, смотреть было не на что. Большого количества солдат не было, только тут и там всадник или штатский. Единственное, что можно было видеть, это дым от разрывающихся снарядов и горящие повсюду деревни. Но если ничего не было видно, то, конечно многое можно было услышать – глухой шум лёгкой артиллерии, резкий шум комьев земли и треск стрелкового оружия. По пути мы прошли через лагерь резервистов. Сцена была, как во время ежегодных манёвров; одни готовили, другие прогуливались, но большинство бездельничали, лёжа на спине, не обращая на битву никакого внимания.
В 5:30 мы взлетели. Теперь у меня был шанс увидеть с воздуха ту же сцену, которую я только что видел с земли. Всё ещё была сильная стрельба; насколько мог видеть глаз, горели деревни. В 7:30 мы снова приземлились.
Б., 16 сентября 1914 г.
Прошлой ночью трое из нас попытались провести наблюдения, но вынуждены были вернуться, поскольку облачность была слишком густой. Сегодня утром настал мой черёд лететь, но шёл дождь. Нам нужно было поддерживать огонь, чтобы сохранить жильё в тепле. Рядом со мной весело горел камин. Моя спина запеклась до хрустящей корочки. Когда одному боку стало слишком жарко, я повернулся, чтобы дать шанс поджариться другому. Позже зашли несколько телеграфистов и мы сыграли в «дурака». C'est la guerre!
Б., 12 октября 1914 г.
Сегодня вечером я получил Железный Крест.
Б., 25 октября 1914 г.
В течение нескольких недель погода была такой туманной, что мы стали себя чувствовать всё равно что в отставке. Но три дня назад она снова стала приемлемой. Мы воспользовались этим. Мы сидели в наших машинах с раннего утра и «работали» до 5:30 вечера. Сегодня я совершил пять вылетов. Сначала Вильгельм в качестве наблюдателя провёл разведку, а позже определение дальности для артиллерии. Мы договорились, что будем летать над позициями врага, а затем артиллерия откроет огонь. Обязанность Вильгельма, как наблюдателя, состояла в том, чтобы смотреть, куда попадают снаряды и сигнализировать нашей артиллерии разноцветными ракетами, в случае недолёта, перелёта, отклонения вправо или влево от цели. Мы делали так, пока артиллеристы не определили дальность. 22-го, в результате этого, мы уничтожили одну из батарей противника. На следующий день мы уничтожили три за три с половиной часа. Такой род полётов очень сложен как для наблюдателя, так и для пилота, поскольку оба они должны постоянно уделять внимание работе.
Вчера Вильгельм был в штабе и вернулся с Железным Крестом Первого Класса. Он преодолел 6500 километров над вражеской территорией, а я – 3400.
Октября 1914 г.
Вильгельм обнаружил девять вражеских батарей к югу от М. и к юго-востоку от Реймса, из них одна рядом с собором!
Ноября 1914 г.
Поскольку в середине дня погода очень плохая, мы выполняем большинство полётов сразу после восхода солнца, около 7:30. Сегодня в разных местах началось оживление. Мы снова сбили спесь с неприятеля. Вскоре после 7:30 мы взлетели. Всё прошло хорошо, так что через час мы вернулись. Затем мы снова нанесли визит артиллеристам. Теперь мы летали для четырёх наших батарей, и они стреляли, как только мы указывали им дальность. Всякий раз, когда у них есть цель, она уничтожается при первой же возможности. Таким образом, сегодня мы совершили ещё два полёта, поэтому всего их было три, и четыре батареи противника были выведены из строя. Сейчас мы делаем это оптом.
Ноября 1914 г.
Теперь Вильгельм пролетел 9400, а я 7300 километров над вражеской территорией.
Письмо от 15 ноября 1914 г.
Матери не нужно бояться, что постоянные полёты влияют на наши нервы. Скорее, наоборот. Мы становимся очень нетерпеливыми, если простаиваем несколько дней из-за плохой погоды. Мы стоим, глядя в окно, чтобы увидеть. Не проясняется ли. Я думаю, нервы могут служить оправданием почти всего.
Б., 30 ноября 1914 г.
Я до сих пор не получил «Фоккер». Я должен был получить его в Р. в четверг. Очень жаль. Чтобы летать для артиллерии, что является сейчас нашей основной работой, «Фоккер» превосходно подходит благодаря своей скорости, стабильности и простоте управления. На заводе мне заказали новую машину, но я не могу сказать, получу ли её и когда.
П., 9 декабря 1914 г.
Плохая погода. Никакой важной работы. Теперь нам надо быть на востоке, где что-то происходит.
Вчера я был в Р. и получил свой «Фоккер», который за это время прибыл. Это небольшой моноплан с французским вращающимся двигателем впереди; примерно вдвое больше, чем «Таубе». Это самая современная машина, на которой я научился летать; теперь я могу летать на всех типах, которые мы делаем в Германии. «Фоккер» стал моим большим рождественским подарком. У меня теперь есть две машины: большой биплан для дальних полётов и маленький «Фоккер» для дальнометрии. Этот самолёт отлично летает и очень прост в управлении. Теперь двое моих питомцев отдыхают вместе в ангаре, маленький под крылом большого.
П., 21 января 1915 г.
С Рождества мы совершили следующие полёты: 24 декабря, полтора часа; 25 декабря, час; 30 декабря, час; 6 января, час; 12 января, четыре часа; 18 января, два часа. Погода была плохой, поэтому мы не могли сделать больше. В любом случае, сейчас от полётов не так много пользы, пока мы не захотим наступать. Мы находимся друг против друга много месяцев, и каждая сторона точно знает позиции другой. Изменения позиции, фланговые передвижения и наращивание сильных резервов, как в открытой войне, ушли в прошлое, когда мы сидим в траншеях, поэтому нам нечего докладывать. Было бы разумно летать, определяя дальность для артиллерии, но, поскольку в настоящее время мы не хотим наступать, артиллерия стреляет очень мало. На этом этапе достаточно, чтобы самолёт время от времени заглядывал через линию фронта, чтобы увидеть, всё ли остаётся по-прежнему.
П., 27 января 1915 г.
Утром командир вручил К. и мне Железный Крест Первого Класса.
П., 25 апреля 1915 г.
Завтра я уезжаю отсюда; меня перевели в … эскадрилью, которая только что была создана. Завтра я еду в Берлин с докладом в инспекцию авиации.
П., 16 мая 1915 г.
Благополучно вернулся в П. Поездка прошла сравнительно быстро.
П., 17 мая 1915 г.
Нам пришлось уезжать днём, едва мы только прибыли. Я очень рад. Новый пейзаж и деятельность.
Д., 22 мая 1915 г.
Я надеялся, что здесь у меня будет много дел, но погода отменила наши планы. У нас было много времени, чтобы обосноваться, собрать наши машины и отрегулировать их несколькими полётами.
Город полностью цел, и большая часть жителей всё ещё здесь. Город производит такое же впечатление, как и Цербст – современный район с одноэтажными домами и старый с более старыми зданиями: ратушей, остатками старинной городской стены и так далее. Жители процветают. Все магазины. Гостиницы, кофейни и кафе открыты. Каждый день двое моих друзей (Иммельман и лейтенант П.) и я ходим в одну из этих кофеен.
Д., 25 мая 1915 г.
Случайно я стал свидетелем большого военного спектакля. Поскольку мне не нужно было лететь днём, я отправился с нашим командиром на артиллерийский наблюдательный пункт. Около четырёх часов мы добрались до Ф.; оттуда мы шли ещё полчаса. Издалека мы видели, что идёт сильная стрельба. Майор в бомбоубежище сообщил нам, что артиллерия вряд ли успеет воспользоваться авиацией для определения дальности. Как раз в это время французы пытались отомстить за атаку, совершённую нами накануне, и артиллерия была очень занята. Оттуда мы отправились на пост наблюдателя и как раз вовремя. Наши батареи просто стреляли по врагу, наши самолёты указывали для них дальность стрельбы. Внезапно унтер-офицер у двойного перископа крикнул нам, что французы подтягивают подкрепления через сообщающиеся траншеи. Артиллерийский лейтенант подбежал к полевой артиллерии и показал им прекрасную мишень. Вскоре после этого несколько снарядов со шрапнелью взорвались над этими позициями. Бах! И враг исчез. Внезапно шар красного огня появился в первой французской траншее. Это означало, что снаряды падают перед траншеями; нужно стрелять чуть дальше. Именно тогда фронтом в полтора километра из траншей плечом к плечу поднялась целая бригада французов, чего я никогда раньше не видел. Мы восхищались их мужеством. Впереди примерно в четырёх-пяти шагах шли офицеры; позади, плотным строем, солдаты, частично негры, которых мы могли узнать по мешковатым брюкам. Вся линия перемещалась бегом. Первые четыреста метров (всего им надо было преодолеть семьсот) мы дали им пройти без обстрела. Затем мы выпустили первую шрапнель. Поскольку артиллерия знала точное расстояние, первые выстрелы были эффективны. Затем пошли более тяжёлые снаряды. Мы открыли смертоносный огонь; стоял такой шум, что мы не слышали друг друга в двух шагах. Снова и снова наши снаряды ударяли в плотные массы и рвали в них огромные промежутки, но, несмотря на это, атака продолжалась. Промежутки всегда быстро закрывались. Теперь за дело взялась наша пехота. Наши люди стояли в траншеях, высунувшись по пояс, и стреляли, как сумасшедшие. Через три-четыре минуты атака местами ослабла; то есть часть линии продвинулась, другая - нет. Через четверть часа французы на нашем левом фланге. Насколько я мог видеть, дошли до наших траншей, выстрелили, ударили сверху и, наконец, спрыгнули. Теперь мы могли ясно видеть рукопашный бой: головы мотаются вперёд-назад, винтовками дерутся (казалось, ими пытаются только ударить, а не убить), блестят штыки и общее возбуждение. На правом фланге дела шли медленнее, почти остановились. В центре группа время от времени рвалась вперёд, и по ним артиллерия стреляла с большим эффектом. Мы видели, как бегают люди, безуспешно пытаясь избежать артиллерийского огня. Весь склон был усыпан телами. Примерно через четверть часа французы начали отступать. Сначала один, потом второй, потом третий выбрались из наших траншей, осмотрелись вокруг и направились к своим траншеям. Тем временем из тыла подтянулись ещё войска. Но вскоре после нескольких первых побежавших ещё больше вылезли из траншей, пока, наконец, не отступили все. Наши солдаты тоже вылезли, чтобы иметь возможность стрелять в отступающего неприятеля для получения преимущества. Вновь и вновь французские офицеры пытались сомкнуть ряды, сплотить людей и вновь повести их в атаку.
Но тщетно, ибо всё больше и больше искали спасение в бегстве. Многие пали – думаю, больше, чем при наступлении. В центра французы приблизились к нам на пятьдесят метров и не могли подойти ближе. Когда слева началось отступление, некоторые в центре тоже пали духом и бежали, как испуганные цыплята. Но почти все были убиты. Я видел, как бежали шесть человек, когда рядом с ними взорвался снаряд. Дым рассеялся; осталось всего четверо. Второй снаряд, и остался только один. Вероятно, его достала пехота. О том, как мы полностью отразили их нападение, свидетельствует следующее: четверо французов поднялись, замахали руками и побежали к нашим траншеям. Двое несли тяжелораненого товарища. Вдруг они бросили свою ношу и быстрее побежали к нам. Вероятно, их товарищи стреляли по ним. Вряд ли эти четверо уже были в наших траншеях, когда ещё пятьдесят встали, помахали фуражками и побежали к нам. Но французам это не понравилось и через секунду между ними и нами взорвались четыре точно нацеленных снаряда; возможно, они боялись, что их солдаты сдадутся в полном составе. Теперь отступление было всеобщим. В 6:15 основное сражение было окончено. Позднее мы видели тут и там несколько французов, бегущих или ползущих в свою траншею.
Я был очень рад, что у меня была возможность это увидеть. Сверху мы, авиаторы, не видим таких вещей.
ПИЛОТ БОЕВОГО САМОЛЁТА.
Д., 24 июня 1915 г.
Вчера кронпринц Баварии, наш шеф, инспектировал лагерь. Мы собрали образцы всего, до чего дошло развитие авиации: две эскадрильи аэропланов и дивизия боевых самолётов. Обе эскадрильи оснащены обычными бипланами, только у нас есть улучшение: беспроводная связь, при помощи которой мы корректируем огонь нашей артиллерии. Эскадрилья боевых самолётов находится здесь, потому что на этом участке фронта много работы (Запад). Среди них есть несколько уникальных машин, например: великолепный боевой самолёт с двумя моторами: рассчитанный на трёх пассажиров и оборудованный устройством для сброса бомб – это огромный аппарат. Помимо него, есть и другие боевые самолёты с пулемётами. Они немного больше обычных. Затем у нас есть несколько небольших монопланов «Фоккер», тоже с пулемётами. Итак. У нес есть всё, чего может пожелать сердце. Эскадрилья совершила только один вылет, но с тех пор французов здесь не было. Думаю, что-то, должно быть, стало для них откровением.
Июня 1915 г.
Дождь почти непрерывно, с 22-го. Я абсолютно устал от безделья.
С 14 июля у меня есть собственный боевой самолёт: биплан с двигателем на 150 лошадиных сил. Пилот сидит впереди; наблюдатель сзади управляет пулемётом, который может стрелять в любую сторону и назад. Поскольку французы пытаются помешать нашим воздушным наблюдениям с помощью боевых самолётов, теперь мы должны защищать в полёте наше подразделение. Когда остальные занимаются дальнометрией, я поднимаюсь с ними, летаю поблизости. Наблюдаю за ними и защищаю их от атак. Если француз хочет напасть на них, я нападаю на него, как ястреб, в то время как наблюдающие беспрепятственно уходят. Я прогоняю француза, летя к нему и стреляя из пулемёта. Красиво видеть, как они бегут от меня; они всегда делают это как можно быстрее. Таким образом я прогнал более дюжины.
Июля 1915 г.
В воскресенье утром мне удалось довести бой до полной победы. Мне было приказано защищать лейтенанта П., корректирующего огонь, от вражеских самолётов. Мы были на пути к фронту, когда я увидел направляющийся к нам на большей высоте французский моноплан. Поскольку верхний самолёт имеет преимущество, мы развернулись; он не видел нас, но полетел через наши позиции. Мы были очень рады, поскольку в последнее время французы не любят летать над нашей территорией. Над ней враг не может спастись, спустившись к земле. Как только он миновал, мы начали преследование. Он летел очень быстро, и нам потребовалось полчаса, пока мы не догнали его в Ф. По-видимому он не видел нас до последнего. Рядом с Ф. мы начали атаку, я преграждал ему путь. Как только мы достаточно приблизились, мой наблюдатель стал поливать его из пулемёта. Он защищался, как мог, но мы всегда были агрессивны, так что он должен был защищаться. К счастью, мы были быстрее, поэтому он не мог развернуться и улететь от нас. Мы были выше и быстрее; он ниже нас и медленнее, так что не мог спастись. Он всячески старался увеличить расстояние между нами; безуспешно, потому что я всегда был рядом. Это было великолепно. Я приклеился к нему, чтобы мой наблюдатель мог стрелять с близкого расстояния. Мы могли хорошо видеть всё на моноплане нашего оппонента, почти каждый провод. В среднем расстояние между нами было сто метров; часто мы приближались на тридцать метров, так как на таких высоких скоростях вы не можете ожидать успеха, если не окажетесь очень близко друг к другу. Весь бой длился около двадцати – двадцати пяти минут. Из-за резких поворотов противника, заклинивания нашего пулемёта или перезарядки в стрельбе были небольшие промежутки, которые я использовал, чтобы подобраться к неприятелю. Наше превосходство проявлялось всё больше и больше; в конце я почувствовал, будто француз отказался защищаться и потерял всякую надежду спастись. Незадолго до того, как упасть, он сделал движение рукой, как бы говоря: давай; мы побеждены; мы сдаёмся. Но что ты можешь с этим поделать в воздухе? Затем он начал планировать; я последовал за ним. Мой наблюдатель сделал ещё тридцать или сорок выстрелов; затем он внезапно исчез. Чтобы не потерять его, я держал машину почти вертикально. Вдруг мой наблюдатель закричал: «Он падает; он падает» и радостно хлопнул меня по спине. Сначала я этому не поверил, так как на этих монопланах можно планировать так круто, что кажется, что они падают. Я огляделся, удивился, но ничего не увидел. Затем я скользнул к земле и В. сказал мне, что вражеская машина внезапно перевернулась и упала прямо в лес внизу. Мы опустились на высоту сто метров и искали десять минут, летая над лесом, но ничего не увидели. Поэтому мы решили приземлиться на лугу возле леса и поискать пешком. Солдаты и мирные жители бежали к лесу со всех сторон. Они сказали, что французская машина упала с большой высоты. Дважды перевернулась и скрылась среди деревьев. Для нас это была хорошая новость, и это подтвердил велосипедист, который уже видел упавшую машину и сказал, что оба лётчика мертвы. Мы поспешили к месту. По пути капитан В. из кавалерии сказал мне, что все в пределах видимости следили за боем, несмотря на то, что были внизу. Все были очень взволнованы, поскольку из-за большой высоты никто не знал, кто немец, а кто француз. Когда мы прибыли, там уже были офицеры, врачи и солдаты. Машина упала с высоты примерно 1800 метров. Поскольку оба лётчика были пристёгнуты, они не выпали. Машина падала сквозь деревья с огромной силой, и пилот с наблюдателем, конечно, были мертвы. Врачи, которые осматривали их, больше не могли им помочь. У пилота было семь пулевых ранений, у наблюдателя три. Я уверен, что они оба были мертвы, прежде чем упали. Мы нашли несколько важных документов и другие материалы. Во второй половине дня мой наблюдатель В. и я вернулись в Д., после нескольких триумфальных кругов над деревней и упавшим аэропланом. На следующий день оба авиатора были похоронены с полными воинскими почестями на кладбище в М. Вчера мы были там. Могила покрыта цветами, а в месте, где они упали – большой красно-бело0синий букет и много других цветов.
Я был очень рад, что мой наблюдатель, В., получил Железный Крест. Он сражался превосходно; всего он произвёл триста восемьдесят выстрелов, и двадцать семь из них попали во вражеский самолёт.
Письмо от 16 июля 1915 г.
…Отец спрашивает, можно ли будет опубликовать мой отчёт в газетах. Мне не очень нравится газетная слава, и я не думаю, что мой отчёт написан в стиле, подходящем для газет. Люди хотят, чтобы подобные вещи были описаны более поэтично и цветасто – ужасное, нервирующее ожидание, законченная месть, громадные облака, голубое, ветреное небо – вот что они хотят. Но если публикация отчёта принесёт вам радость, я не буду против.
Августа 1915 г.
С утра 10 августа погода была очень плохая, так что наш офицер позвонил в город, сказав, что в моём приезде нет необходимости. Поэтому я был рад остаться в постели. Внезапно меня разбудил приятель, сказав, что только что пролетел английский самолёт. Я вскочил с постели и побежал к окну. Но англичанин направлялся к своим, поэтому у меня не было шансов поймать его. Я заполз обратно в постель, злясь на то, что меня беспокоят. Я едва успел согреться, когда приятель вошёл снова – англичанин возвращался. Ну, если у этого парня такие нервы, подумал я, то мне лучше одеться. Неумытый, в ночной рубашке, без гетр, полуодетый я поехал в лагерь на мотоцикле. Я вовремя успел увидеть парней (не одного, а четырёх!), сбрасывающих бомбы на лётное поле. В чём был, я забрался в свою машину и полетел за ними. Но поскольку у англичан были очень быстрые машины, и они отправились домой, сбросив свои бомбы, я не догнал их. Очень грустный, я развернулся и не поверил своим глазам, потому что ещё пятеро врагов посетили нас. Я направился прямо за первым. Я поймал его под хорошим углом и как следует поливал его, но когда я подумал, что конец близок, заклинило мой пулемёт. Я был в ярости. Я пытался исправить повреждение в воздухе, но в гневе сумел только сломать заклинивший патрон напополам. Ничего не оставалось, как приземлиться и поменять патроны; занимаясь этим я увидел, что прибыли другие наши монопланы и был рад, что, по крайней мере, они дадут англичанам хороший бой. Починив повреждение, я увидел, как лейтенант Иммельман напал на англичанина, который пытался улететь. Я быстро взлетел, чтобы поддержать Иммельмана, но к тому времени, как я подоспел, враг ушёл. Теи временем, Иммельман заставил противника сесть. Он ранил его, прострелив левую руку – Иммельман был счастлив. Двумя днями ранее я летал с ним на «Фоккере»; то есть я пилотировал, а он только учился. Накануне он впервые полетел один, и смог приземлиться только после больших проблем. Он никогда не участвовал в бою с врагом, но несмотря на это, очень хорошо справился.
Августа 1915 г.
19-го вечером мне повезло больше.
Я летаю главным образом вечером, охотясь на французов. Которые корректируют огонь, а в тот вечер их было много. Первый, за кем я погнался, был английский биплан «Бристоль». Казалось, он принял меня за француза; он довольно спокойно приблизился ко мне, чего обычно не делают наши оппоненты. Но когда он увидел, что я стреляю в него, он быстро развернулся. Я последовал за ним, давая ему всё, что мог дать. Должно быть, я попал в него или его машину, поскольку он внезапно отключил двигатель и скрылся подо мной. Поскольку бой проходил над вражескими позициями, он смог приземлиться на своей территории. Согласно нашим артиллеристам, он приземлился возле своей артиллерии. Это второй, на котором, я уверен, оставил свой след; я знаю, что вынудил его приземлиться. Он сделал это не потому, что боялся, а потому что в него попали.
В тот же вечер я атаковал ещё двоих и оба скрылись планированием. Но я не могу сказать, попал ли я в них, поскольку обе атаки имели место над французскими позициями.
Августа 1915 г.
Позавчера я слетал на «Фоккере» в дивизию в …, где теперь я должен служить в чине офицера. Я должен получить новую, более мощную машину двигателем в 100 лошадиных сил. Вчера у меня снова был шанс продемонстрировать своё мастерство пловца. Канал, который проходит перед Касино, около 25 метров в ширину и 2,5 метра в глубину. Рассказывают, что в воде есть рыба, а половина города стоит со своими удочками в воде. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них что-нибудь поймал. Перед Касино есть своего рода насыпь, где они разгружают лодки. Вчера, после обеда, я стоял за дверью с Т. И увидел, как французский мальчик перелез через поручень, начал ловить рыбу и внезапно прыгнул в воду. Я побежал посмотреть, что он делает, но его не было видно. Это казалось странным, поэтому я, не теряя времени на раздумья, нырнул за ним. Это произошло так быстро, что Т. Увидел только, как я нырнул, и не знал, в чём дело. Я показался на поверхности, но всё ещё один. Потом, неподалёку, я увидел пузыри и как кто-то борется в воде. Я подплыл к нему, нырнул под него и схватил. Тем временем прибыли Т. и шофёр, и Т. подумал, что я тону и приготовился нырнуть за мной. Наконец мы добрались до ближайшей лодки, и Т. вытащил мальчика и меня. Когда мы добрались до земли, подбежала мама мальчика и очень щедро меня благодарила. Остальная часть населения устроила мне настоящую овацию. Должно быть, я выглядел смешно, потому что я прыгнул, в чём был, и вода стекала с меня.
Сентября 1915 г.
Сегодня я пошёл к родителям мальчика, и они были очень благодарны. У мальчика закружилась голова, когда он стоял на берегу, и он упал. Они сказали, что получат для меня Орден Почётного Легиона, если смогут. Это была бы хорошая шутка.
В последнее время я каждый вечер летал на фронт с лейтенантом Иммельманом преследовать там французов. Поскольку их обычно восемь-десять, у нас много работы. В субботу нам посчастливилось захватить французский самолёт и преследовать его, пока он недоумевал, что делать. Лишь бежав, он спасся. Французам это совсем не понравилось. Следующим вечером мы мирно вылетели на охоту за врагом и были поражены их огромным количеством. Внезапно они сошли с ума и атаковали нас. У них был биплан нового типа, очень быстрый, с фюзеляжем. Казалось, они удивлены, что мы позволили им напасть на нас. Мы были рады, что у нас появился противник, который не бежал при первой возможности. После нескольких тщетных атак они развернулись, и мы последовали за ними, каждый взял себе одного, и вскоре вынудили их спланировать к земле. Поскольку было уже поздно, мы, довольные, повернули домой. Внезапно я увидел два вражеских самолёта, кружащих над нашими позициями. Поскольку наши солдаты в траншеях могли подумать, что мы испугались, я дал сигнал Иммельману сделать ещё несколько кругов над позициями, чтобы показать, что это не так. Но он не понял меня и напал на одного из французов, но тот не одобрил это. Тем временем второй самолёт направился к Иммельману, который не видел его, и я, естественно, бросился на помощь Иммельману. Когда второй француз увидел меня, он развернулся и направился ко мне. Я сделал несколько выстрелов, поэтому он повернул, когда ему стало слишком жарко. Это была большая ошибка, поскольку это дало мне возможность зайти сзади. Это позиция, из которой я предпочитаю атаковать. Я сел ему на пятки, и нас разделяло не более пятидесяти метров, так что вскоре я попал в него. Должно быть, я смертельно ранил пилота, поскольку внезапно он вскинул обе руки, и машина стала вертикально падать. Я видел, как он падает, и он несколько раз перевернулся, прежде чем ударился о землю в 400 метрах перед нашими позициями. Все были очень довольны, и вне всякого сомнения было установлено, что оба авиатора были убиты, а машина разрушена. Иммельман также видел, как он упал, и был очень доволен нашим успехом.
М., 23 сентября 1915 г.
В воскресенье вечером я неожиданно получил телеграмму о том, что меня перевели. Пока для меня нет машины, так что пока мне нечего делать.
М., 27 сентября 1915 г.
Я бесцельно блуждал по улицам; остановился почитать ежедневный бюллетень, и там было моё имя.
Это случилось на третий день моего пребывания здесь. Поскольку мои машины ещё не прибыли, командир одолжил мне «Фоккер». Мне сказали быть готовым в девять часов, так как остальные должны были охранять кайзера, который завтракал в близлежащем замке. Поскольку я хотел познакомиться с машиной, я взлетел в четверть девятого. Я был наверху три или четыре минуты, когда увидел взрывающиеся бомбы и три или четыре вражеских самолёта, летевших в сторону М. Я быстро попытался подняться на их высоту. Это, конечно, всегда занимает какое-то время, и к тому времени враг оказался над М., выгрузив свои бомбы на железнодорожную станцию. К счастью, они ничего не поразили. После того, как они все сбросили свои бомбы (теперь их было десять), они развернулись, чтобы вернуться домой. Я уже был на их высоте, поэтому направился к ним. Один из бипланов заметил меня – похоже, он должен был защищать остальных – и атаковал меня сверху. Поскольку очень трудно стрелять в противника, который находится над вами, я сделал несколько выстрелов и развернулся. Француз этого и хотел, поэтому он повернул назад. Я снова атаковал эскадрилью и вскоре сумел догнать самого нижнего из них. Я не стрелял, пока не оказался в ста метрах, чтобы не привлекать ненужного внимания. Мой противник испугался и попытался сбежать. Всё это время я держался прямо за ним и продолжал поливать его прицельными выстрелами. Меня волновали те, кто слышал выстрелы и пришли на помощь товарищу. Я должен был спешить. Я заметил, что добился некоторого успеха, потому что француз начал планировать к земле. Наконец, мы оба опустились с 2500 метров до 1200. Я продолжал стрелять в него сзади, как мог. Тем временем, однако, появились двое его друзей и послали мне насколько дружеских приветствий. Это не очень удобно и, в придачу, я был без карты над незнакомой территорией и больше не знал, где нахожусь. Поскольку мой противник продолжал снижаться, а его товарищи следовали за ним, я должен был предположить, что нахожусь за линией фронта. Поэтому я прекратил атаку и вскоре, благодаря своей скорости и отсутствию желания следовать за мной со стороны французов, я оставил их далеко позади. Теперь я должен был найти обратный путь. Я полетел на север и через некоторое время вернулся в район М., который был мне знаком по дням в офицерской школе. Когда я вернулся, я знал только то, что рассказал, и мог сообщить только о бое, а не о победе. При помощи карты я узнал, что был над П. на М. Во второй половине дня появилось сообщение о том, что пехота на высотах … видела, как «флаттер» биплана на землю. Артиллерия позитивно сообщила, что биплан, в который я стрелял, упал позади неприятельской колючей проволоки. Они сказали, что пилота затащили в траншеи, мёртвого или тяжелораненого. Затем наша артиллерия открыла огонь по самолёту и уничтожила его. Я могу объяснить это только так: я ранил пилота во время боя; он попытался скользнуть к земле и приземлиться за своими позициями; незадолго до посадки он потерял сознание или контроль над машиной; затем случился «флаттер», то есть она упала. Это был четвёртый.
Октября 1915 г.
Вчера, 16-го я сбил французский биплан «Вуазен» около П.
Р., 2 ноября 1915 г.
30 октября мы атаковали Т. Нашей задачей было расстроить всю разведку со стороны противника, а в тот день это было трудно. Облака были всего в 1500 метрах над землёй, местами рваные. Французы плыли под ними на высоте 1400 метров. Атаковал двоих сквозь облака. Первый сбежал. Я приблизился на 100 метров ко второму, прежде чем он заметил меня. Затем он начал бежать, но это ему не помогло, потому что я был намного быстрее его. Я сделал 500 выстрелов, прежде чем он упал. Был в трёх-пяти метрах от него. Он не падал. В тот самый момент когда мы, казалось, собирались столкнуться, я свернул влево. Он наклонился вправо. Больше я его не видел. Был очень потрясён. Преследовали два «Фармана», был в 1000 метров за линией фронта. Стреляла артиллерия. Слишком высоко. Добрался до дома без единого попадания. Самолёт противника упал за своими позициями. Обломки, примерно в 200 метрах от наших траншей, ясно видны, особенно одно крыло, которое торчит прямо. Атака была довольно опрометчивой с моей стороны, но день имел большую военную ценность; после этого французы не приближались к нашей позиции.
Д., 12 декабря 1915 г.
Я снова в знакомом городе Д. Всё так же, как обычно. Командир был очень рад, что может дать мне медаль за спасение. Она только что прибыла.
Д., 31 декабря 1915 г.
Рождество отмечалось очень красиво и в комфорте. В канун Рождества мы устроили празднование для людей в одном из ангаров, все они были украшены. Все получили несколько прекрасных подарков. Власти направили мешок с различными вещами для каждого из них. Вечером у нас, офицеров, тоже было небольшое торжество в Касино; здесь также нам раздали подарки. Для меня, среди прочих вещей, был очень красивый серебряный кубок. Кубок был подписан «Победителю в воздухе», и был вручён мне главнокомандующим авиацией. Иммельман получил такой же.
Позавчера я дрался с великолепным противником, который храбро защищался. Я был выше его и принудил к обороне. Он пытался бежать, петляя и маневрируя, и даже хотел заставить меня перейти к обороне. У него ничего не получилось, но я не мог причинить ему вреда. Всё, что я сделал – это заставил его постепенно приблизиться к земле. Мы начали с 2800, и вскоре я опустил его до 1000 метров. Мы продолжали жужжать и летать со свистом друг вокруг друга. Поскольку в этом полёте я уже стрелял по двум другим вражеским самолётам, у меня оставалось всего несколько патронов. Это было его спасение. В конце концов, он больше не мог защищаться, потому что я смертельно ранил его наблюдателя. Теперь я мог относительно безопасно достать его, если бы у меня не кончились патроны на высоте 800 метров. Никто из нас не смог повредить другого. Наконец на помощь пришёл другой «Фоккер» (Иммельман), и бой начался снова. Я атаковал вместе с Иммельманом, чтобы смутить англичанина. Нам удалось заставить его опуститься до 100 метров от земли, и мы ожидали, что он приземлится в любой момент. Тем не менее, он продолжал летать взад-вперёд, как сумасшедший. Я, летя прямо на него, хотел остановить это, но как раз тогда мой двигатель заглох, и мне пришлось приземлиться. Я видел