Летописание Русского централизованного государства (XVI — XVII вв.)

Летописание периода Киевской Руси (X — начало XII в.)

Особенностью этого периода летописания можно считать становление погодной сетки летописного повествования. Мы не знаем, какую форму имели самые первые летописные тексты. Есть основания предполагать, что погодная форма записи не была единственной и появилась не сразу. Идея Погодных статей могла возникнуть под влиянием календарных таблиц, которые встреча­ются в богослужебных книгах. В XIX в. были обнаружены книги, в которых одновременно присутствуют и календарное упоминание бытия, соотнесенное с датой таблицы, и развернутая летопис­ная погодная запись о том же событии, помещенная вне рамок блицы. Календарные таблицы, используемые православной цер­ковью, возможно, закрепляли практику точной фиксации собы­тий.

В период существования Древнерусского государства летописа­ние велось в самых крупных городах — в Киеве и Новгороде. По сохранившимся поздним летописям наиболее полно мож­но восстановить киевское летописание, которое не ограничива­лось киевскими событиями и регистрировало многие события, происходившие на всей территории тогдашнего государства. Та­ким образом, киевское летописание XI — начала XII в. можно определить как общерусское.

Летописание периода феодальной раздробленности (30-е гг. XII — конец XV в.)

На данном этапе отличительной чертой летописания было рас­ширение его географии. Кроме Киева и Новгорода новые лето­писные центры возникли в Чернигове, Переяславле Южном иПереяславле Суздальском, Владимире Южном и Галиче Южном, Владимире на Северо-Востоке, Твери, Москве, Смоленске, Пско­ве и т.д. Здесь создавались разнообразные по формам и содержа­нию сочинения. Помимо крупных летописных произведений, охва­тывавших события от библейских времен до времени работы по­следнего летописца, стали появляться краткие родовые и личные княжеские летописцы, объектом внимания которых был ограни­ченный круг лиц и событий. Следы подобных летописцев обнару­жены исследователями во многих поздних летописях. В условиях феодальной раздробленности содержание создаваемых летописей, как правило, отражало местные события.

Летописание различных центров изучено сегодня неравномер­но, причиной этого является недостаточная источниковая база. Обрывочные свидетельства о летописании в ряде княжеств не позволяют более или менее полно восстановить и охарактеризо­вать своды, создававшиеся местными авторами. В центре внима­ния исследователей находятся киевское, новгородское, владимир­ское, московское, галицко-волынское летописания, следы кото­рых обнаруживаются в летописях, созданных в XIII —XVвв.

Летописание Русского централизованного государства (XVI — XVII вв.)

В период существования единого Русского централизованного государства летописание претерпело определенные изменения. Они были обусловлены в первую очередь политическими факторами, среди которых главным стало установление в России самодержа­вия. Для поддержания новой политической системы создавалась новая официальная идеология, отраженная во многих историче­ских и литературных сочинениях как светских, так и церковных авторов.

Согласно политической концепции XVI в., Русское государ­ство было законным преемником Византийской империи. Инте­рес к всемирной истории и необходимость вписать русскую исто­рию в мировую породили новый для России тип исторического сочинения — хронограф. Еще в период Киевской Руси летописцы познакомились с византийскими хронографами, в которых по­следовательно излагалась всемирная история, начиная от «сотво­рения мира». Многие содержащиеся в них сведения использова­лись летописцами в качестве источников собственных произведе­ний, справочных данных по хронологии.

Летописцы XVI в. также внесли свой вклад в разработку и рас­пространение новых политических идей. Особенно большую роль в этом сыграли московские официальные летописи, носившие общерусский характер. Так же, как и авторы литературных сочи­нений, летописцы XVI — XVII вв. более обстоятельно и подробно, чем раньше, рассказывали о деятельности и жизни великих кня­зей (с 1547 г. — царей).

Не могло не отразиться на летописании XVI — XVII вв. и нара­стание объема информации, которая сохранялась в письменном виде. Этот рост был обусловлен в первую очередь созданием в XVI в. системы постоянно действующих государственных органов управ-1ения, где письменно регистрировались этапы принятия и ис­полнения решений по самым разным вопросам. Делопроизвод­ственный материал воспринимался летописцами не только как новая разновидность источников, но и как доказательство досто­верности сообщаемого известия.

В XVI в. в работе некоторых летописцев, причастных к офици­альному летописанию, отмечается новый момент: они стали со­здавать черновики сочинения.

Летописи Лаврентьевская и Радзивилловская (в ее двух списках: Радзивилловском и Московском академическом) в своем начале име­ют «Повесть временных лет», доведенную до 1110 г. с явно оборван­ным известием о появлении в Киеве огненного столба, после чего сразу же читается запись игумена Михайловского Выдубицкого мо­настыря (в Киеве) Сильвестра о том, что он в 1116 г. «написах книга си Летописець» во время княжения в Киеве Владимира Мономаха. Под 852 г. в тех же летописях приведен расчет годов русской истории, причем автор обещает довести изложение «Повести времен­ных лет» до 1113г.: «тем же от смерти Святославля до смерти Ярославли лет 85, а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лет 60».
Из сопоставления этих данных можно вывести два положения: 1) что в Лаврентьевской и Радзивилловской летописях «Повесть вре­менных лет» представлена не в первоначальной редакции, которая должна была доходить до 1113 г. и под этим годом, конечно, сооб­щать известие о смерти Святополка, и 2) что Сильвестр, вероятно, был только редактором первоначальной редакции и к руке его нужно отнести исключение из текста первоначальной редакции изложения 1111, 1112, 1113 годов.
Ряд наблюдений, о которых скажем ниже, как и древняя (XIII в.) литературная традиция, ведут нас к представлению о том, что авто­ром этого произведения, т. е. первоначальной, не дошедшей до нас, редакции «Повести временных лет», был монах Киево-печерского монастыря Нестор. Значит, труд Нестора, который он закончил 1113 годом, был проредактирован начальником другого киевского монастыря в 1116 г. и только в этой редакции до нас сохранился. Вопрос о восстановлении первоначальной, Нестеровой, редакций 1113 г., как и вопрос о степени и приемах переработки ее Сильвест­ром в 1116 г., будут предметом нашего дальнейшего внимания. Сейчас же мы укажем, что Ипатьевская летопись (в ее двух основных списках: Ипатьевском и Хлебниковском) ведет нас к заключению, при сравнении ее текста «Повести временных лет» с текстом «Повести временных лет» Сильвестровской редакции, что, кроме редакции Сильвестра, в Киеве же в 1118 г. была составлена еще другая редакция, которая значительно переработала редакцию Сильвестра и, кажется, располагала при этом первоначальной редакцией Нестора 1113 г.
В самом деле, в Ипатьевской летописи изложение 1110 года не знает того неоконченного известия об огненном столбе в Киеве, какое мы находим в Лаврентьевской и Радзивилловской летописях; на­против, это известие в Ипатьевской летописи доведено до конца; во-вторых, в Ипатьевской летописи после 1110 г. идет изложение, по своему характеру и пространности вполне примыкающее к изло­жению до 1110 г., и только с 1118 г. начинается ряд кратких записей, дающих повод думать о том, что изложением 1117 г. окончился известный этап летописной работы в Киеве.
К этому можно привести и то наблюдение, что редактор этой но­вой редакции «Повести временных лет» сам указал на 1118 г. как год своей работы. Дело в том, что в числе других отличий этой редакции 1118 г. от редакции Сильвестра 1116 г. нужно указать на пополнение первоначального текста «Повести временных лет» сооб­щениями ладожских рассказов и преданий. Так, под 1114 г. летописатель к известию о закладе каменной стены в Ладоге сделал интересную приписку о каменном дожде, выпадающем близ Ладоги, и о северных странах, лежащих за Югрою и Самоядью. Приписку эту автор сделал в первом лице («пришедъшю ми в Ладогу, поведаша ми ладожане») и сослался в конце, как на «послухов», на Павла ла­дожского и всех ладожан. Под 1096 г. тот же летописатель сделал еще приписку о северных странах, где живет югра и самоядь, о загадочном народе, заключенном там в горах и ведущем с югрою ме­новую торговлю, указав, что все это ему рассказал со слов своего «отрока» Гюрята Рогович. В рассказе 1114 г. летописатель приводит ссылку из Хронографа, а в рассказе 1096 г. - из «Откровения Мефодия Патарского». Наконец, этот же летописатель в известный рас­сказ «Повести временных лет» о призвании Рюрика с братьями внес поправку о том, что Рюрик сначала сел княжить в Ладоге и только после смерти братьев пересел в новый город - Новгород.
В рассказе под 1096 г. о заклепанном в горах народе летописатель обронил указание, что сведения об этом народе он получил от Гюряты Роговича за четыре года пред этим («преже сих четырех лет»). Если мы вспомним, что в Ладоге летописатель был в 1114 г., то этот год будет за четырьмя годами от 1118 г., когда записал он рассказ в летопись.
Итак, когда в Киеве был составлен Нестором летописный свод под заглавием «Повесть временных лет», доводивший свое изложение до смерти киевского князя Святополка (1113 г.), то свод этот подвергся переработке Сильвестра в 1116 г., которая имела успех и заслонила от нас первоначальную, Нестерову, редакцию. Затем через два года в Киеве же появилась новая редакция «Повести временных лет», продолженная до 1118 г.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ТЕКСТОВ ЛЕТОПИСНЫХ ПАМЯТНИКОВ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИХ И ИСПОЛЬЗОВАННЫХ «ПОВЕСТЬЮ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»

Определение четырех слов в составе «Повести временных лет», естественно, ведет к вопросу: возможно ли восстановить облик и текст этих предшествующих «Повести» трех слоев как летописных памятников? С именем А. А. Шахматова связана попытка дать ответ на поставленный выше вопрос, причем ответ этот дался А. А. Шах­матову не сразу, что отразилось в названиях, усвоенных им для вос­становления летописных текстов XI в.
В Новгородской I летописи младшей редакции, при сравнении ее с текстом «Повести временных лет», находим вначале до 1016 г, и потом в пределах 1053-1074 гг. текст летописи более древней, чем «Повесть», но близкий к последней. Изучение младшей редакции Новгородской I, которое дано будет ниже, заставляет думать, что в числе источников, составивших в середине XV в. этот летописный свод, был использован Новгородский свод 1418 г., в котором и было впервые дано то слияние «Повести временных лет» с более древнею летописью, которое теперь мы находим в младшей редакции Новго­родской I. Конечно, Новгородский свод 1418 г. не мог повлиять на составление «Повести временных лет», памятника начала XII в. Но и «Повесть временных лет» не могла повлиять на составление на­чального изложения Новгородского свода 1418 г., потому что там мы не находим ни одной выписки из Амартола, ни одного договора Руси с греками, а так систематически сокращать текст «Повести», конеч­но, не смог бы ни один редактор древности. Заметим, например, что, согласно повествованию Новгородской I летописи младшей редакции, после Рюрика вступил на престол Игорь, сын его, у которой был воеводою Олег. В «Повести временных лет», как известно, Игорь после смерти Рюрика оказывается малолетним и за него правит князь Олег. Что Олег был самостоятельный князь, а не воевода Игоря, составителю «Повести» стало ясно из договора 911 г., заключенного Олегом с греками. Следовательно, включая договоры с грекам в состав своего труда, автор «Повести» вынужден был перестроить изложение своего предшественника. Если бы теперь предположили, что повествование Новгородской I младшей редакции здесь является сокращением «Повести», то нам было бы совершенно непонятно почему при сокращении этом Олег получил титул воеводы и был разжалован от княжеского титула и самостоятельного княжения в Киеве.
Итак, ни Новгородская I младшей редакции не могла получить изложения из «Повести временных лет» путем сокращения, ни «Повесть», памятник начала XII в., - из Новгородской I, памятника XV в. Следовательно, и тот и другой тексты восходят к общему источнику, который А. А. Шахматов назвал Начальным сводом.
Имея от этого Начального свода два куска: начало до 1016 г. и изложение 1053-1074 гг., надо поставить перед собою вопрос, где же этот Начальный свод кончался. Он предшествовал «Повести» и был автором «Повести» использован, следовательно, определение его окончания должно совпасть с началом самостоятельной работы ав­тора «Повести». А. А. Шахматов в определении окончания исходил из того любопытного предисловия, которым открывался Начальный свод. В этом предисловии автор противополагает древних русских князей и их дружину современности: те князья и дружинники не были алчны, не измышляли разных способов через судебные штрафы разорять население и самим обогащаться, а думали только об оборо­не Русской земли и содержали свою дружину за счет завоеваний, как и дружина думала только о славе князя и Русской земли. И эти князья и дружинники «расплодили были землю Русьскую». Вот за ненасытность современных князей и дружинников Бог и навел теперь на нас поганых, которые уже угнали скот наш, разорили села наши и имущество. Очевидно, что автор писал свое предисловие под свежим впечатлением большого половецкого разорения. Это дает нам право сопоставить это предисловие с описанием в «Повести» половецкого разорения 1093 г. и полагать, что этим описанием кон­чался Начальный свод. ¹⁹⁾
Что «Повесть временных лет», как и Начальный свод 1093 г. и предшествующий Начальному своду летописный текст, о котором скажем ниже, все были составлены в Печерском монастыре в Киеве, - в этом не может быть ни малейшего сомнения: настолько часто все три автора говорят по всякому поводу об этом монастыре и настолько ни с чем не пропорционально пространно о нем говорят. Сопоставляя поэтому с Начальным сводом рассказ Печерского Па­терика (XIII в.) о резком осуждении только что вступившего на киевский стол Святополка игуменом Печерского монастыря Иваном за корыстолюбие и насилие, мы вправе сделать предположение, что автором Начального свода 1093 г. был этот игумен Иван. Итак, в основе «Повести временных лет» Нестором был положен Начальный свод 1093 г. игумена Ивана, а, следовательно, часть «Повести» от 1093 г. до 1113 г. была самостоятельною работою Нестора. Восстанавливая Начальный свод 1093 г. из обработки его Нестором мы для изложения 1016-1052 гг. и 1074-1093 гг. можем это делать только путем приложения тех общих соображений о приемах этой обработки, которые мы получаем из изучения этих приемов в части до 1016 г. и между 1052-1074 гг., где перед нами и подлинный текст Начального свода (в Новгородской I младшей редакции), и подлинный текст «Повести временных лет».
Углубляясь в изучение Начального свода 1093 г., нельзя не обратить внимание на весьма искусственное построение изложения в нем хода событий, приведших к крещению Владимира в конце X в Под 986 г. сообщалось о приходе к Владимиру представителей разных вер, предлагавших князю принять их веру. Все представители эти говорят весьма краткие речи, и всем им Владимир так же кратко указывает на причину, по которой он не может принять их веры. Затем выступает с речью греческий «философ», который говорит пространнейшую речь и в конце показывает Владимиру картину «страшного суда». Владимир говорит, что ему бы хотелось быть на этом суде с праведниками. «Философ» обещает это Владимиру, если он крестится. Если прикинуть соотношение речи «философа» с речами предыдущих по изложению представителей вер, то на всех этих представителей отведено (по печатному изданию) неполных две страницы текста, а на речь «философа» - 16 страниц. И этот объем речи «философа», и заключительный разговор с ним Владимира вызывает у читателя ожидание того, что Владимир на это предложение представителя греческой веры ответит согласием. Но, к удивлению, Владимир не отвечает «философу» ни согласием, ни отказом, а оттягивает ответ, хотя в сердце своем уже и решил вопрос: «Володимер же положи на сердци своем, рек: пожду еще ма­ло, хотя испытати о всех верах». И под следующим 987 г. в Началь­ном своде изложено это испытание вер. Избранные Владимиром мужи объезжают соответствующие страны и, вернувшись, заявляют, что греческий культ лучший из всех («есть служба их паче всех стран»). Мы не будем останавливаться над нелепостью этого расска­за, в котором основная тема повествования 986 г. (об истинности вер) подменена вопросом о том, чей культ лучше всех, а обратимся к его заключительной части. Казалось бы, если речь философа уже убедила Владимира, то доклад мужей о том, что греческий культ - лучший из всех, должен окончательно убедить Владимира, т. е. ожидаем в заключении рассказа описания крещения, но на деле Владимир лишь задает боярам вопрос о том, где же принять кре­щение. На этот странный вопрос бояре отвечают туманно: «где ти любо». Затем под 988 г. идет известный рассказ, как Владимир взял Корсунь и потребовал у греков сестру императоров в жены. Так как согласие императоров было дано под условием окрещения Владимира, то он это и сделал.
Невольно возникает предположение, что в этих повествованиях, Начального свода под 986, 987 и 988 гг. мы имеем дело с весьма искусственным построением, вызванным желанием крещение Владимира связать с походом на Корсунь и оттянуть это событие от действительного года его совершения - 986 г. - к году Корсунского похода - 988 г. А. А. Шахматов, предприняв для выяснения этого вопроса изучение всех «житий» Владимира, установил внелетописное существование рассказа о крещении Владимира в Корсуни, послужившего материалом для автора Начального свода. Он назвал этот внелетописный рассказ Корсунской легендою и сделал опыт его реконструкции, опираясь в основе на т. наз. «Житие Владимира особого состава» (в Плигинском сборнике). Отсюда можно смело думать, что в том летописном тексте, который предшествовал Начальному своду, крещение Владимира было изложено после речи философа, а поход на Корсунь был описан под 988 г. как поход Владимира-христианина.
Именно такая конструкция этого древнего летописного памят­ка для указанных годов подтвердилась тем кратким извлечением из него, которое указал А. А. Шахматов в «Памяти и похвале князю русскому Володимеру, како крестися Володимер и дети своя крести и всю землю Рускую от конца и до конца, и како крестися баба Володимерова Олга преже Володимера. Списано Ияковом мнихом». Памятник этот, сложный по составу, имеет в себе летописные заметки, входившие в состав древнего вида этого памятника, которые, как и сам памятник, умалчивают о крещении Владимира в Корсуни, т. е. еще не знают Корсунской легенды.
Если все летописные заметки «Памяти и похвалы» мниха Иакова мы расположим в хронологическом порядке, то получим краткое изложение из очевидно более обширного летописного повествования. Приведем эти заметки полностью: «И седе [Володимер] на месте отьца своего Святослава и деда своего Игоря. А Святослава кънязя Печенези убиша. А Яропълк седяше Кыеве на месте отьца своего Святослава. И Ольгу идущю с вои у Вьруча града, мост ся обломи с вои, и удавиша Ольга в гребли. А Яропълка убиша Кыеве мужие Володимерови. И седе Кыеве кънязь Володимер в осмое лето по сьмьрте отьца своего Святослава, месяца июня в 11, в лето 6486. Крьсти же ся кънязь Володимер в 10-е лето по убиении брата своего Яропълка. И каяшеся и плакашеся блаженыи кънязь Володимер вьсего того, елико сътвори в поганьстве, не зная Бога. По святем же крьщении пожи блаженыи кънязь Володимер 28 лет. На другое лето по крьщении к порогам ходи. На третие Кърсунь город възя. На четвьртое лето Переяславль заложи. В девятое лето десятину блаженыи христолюбивый кънязь Володимер въда цьркъви святей Богородици и от имения своего. О томь бо и сам Господь рече: идеже есть ськровище ваше, ту и сьрдьце ваше будеть. И усъпе с миромь месяца июля в 15 дьнь, в лето 6523 о Христе Иисусе, Господе нашемъ».
Несомненно то, что эта летопись, давшая приведенные заметки, существенно отличалась от Начального свода. Она сообщала факты, которых нет в Начальном своде (ср. поход Владимира на второе лето после крещения к порогам) или которые были в последнем изложены иначе (поход на Корсунь указан без связи с крещением), и давала хронологические определения, расходящиеся с определениями Начального свода: крещение эта древняя летопись относила за 28 лет до смерти Владимира, т. е. к 986 г. (а Начальный свод - к 988 г.); взятие Корсуня - на третье лето после крещения, т. е. к 989 г. (в Начальном своде к 988 г.), и др.
Опираясь частью на эти летописные записи и изучая их соотношение к Начальному своду, извлекая из Начального свода все вставки и дополнения, которые осложняют и затемняют первоначальное изложение, мы путем этих приемов можем сделать попытку восстановить текст этого древнейшего нашего летописного свода, который А. А. Шахматов предложил называть Древнейшим сводом.
Где же искать окончание Древнейшего свода? Изучая ориентировочно пласты в составе «Повести временных лет», мы определили первый слой как не доходящий до 1044 г. А. А. Шахматов, уточняя это наблюдение, предлагает считать последнею статьею Древнейшего свода обширную статью 1037 г., ²⁰⁾ где сообщено о постройке Ярославом в Киеве новой крепости, более обширной, чем прежняя, и целого ряда каменных церквей во главе с «митрополией» - киевскою «Софьею», после чего помещена обширная похвала Ярославу как распространителю христианства. Последующие краткие записи 1038-1043 гг. А. А. Шахматов считает приписками к этому Древнейшему своду.
Итак, мы знаем, что текст Начального свода 1093 г. и текст Древ­нейшего свода 1037 г. до известной степени могут быть восстановле­ны из текста «Повести временных лет» с привлечением ряда других текстов (отрывки Начального свода в Новгородской I летописи млад­шей редакции, заметки из Древнейшего свода в «Памяти и похвале» и других). Но мы ориентировочно получили указание, что между Древнейшим сводом 1037 г. и Начальным сводом 1093 г. был еще один момент летописной работы в Киеве, второй слой, между 1044г. и 80-ми годами XI в. Можно ли поставить вопрос о его выявлении из текста «Повести временных лет»?
А. А. Шахматов обратил внимание, что с 1061 г. можно наблю­дать в тексте Начального свода новый прием летописания: записи текущих событий, ведение летописца. В самом деле, до этого года мы не встречаем точных дат событий (т. е. указаний, кроме года, месяца и дня), которые бы относились к событиям нецерковным. Это означает, конечно, что составитель Древнейшего свода писал свой труд, частью основываясь на церковных письменных памятниках (откуда брал даты смерти Ольги, Владимира и др.), частью на припоминаниях (когда не сообщал точных дат), т. е. не имел в числе источников какого-либо своевременно составляющегося летописца. Под 1061 г. летописатель, сообщая о поражении Всеволода от половцев, указывает, что событие это произошло 2 февраля. Затем идут записи событий опять, как и раньше того, без точных хронологических дат (1063 г. смерть Судислава в Киеве; под 1064 г. бег­ство в Тмуторокань Ростислава; под 1065 г. поход Святослава на Ростислава в Тмуторокань, начало военных действий Всеслава По­лоцкого, появление кометы, извлечение рыбаками из Сетомли детища - урода, солнечное затмение), но с явным указанием на их запись по припоминанию: «в си же времена», «пред сим же временем». Под 1066 г. сообщено о смерти Ростислава в Тмуторокани опять с точною датою (3 февраля); под 1067 г. - поход Ярославичей и битва их на Немиге с Всеславом, отмеченная 3 марта; захват Всеслава Ярославичами опять отмечен точною датою 10 июля. Под 1068 г. сообщено о страшном поражении Ярославичей от половцев и о волнениях в Киеве, определенных днем 15 сентября.
Из этого обзора записей с точными датами, если возвести их к перу одного автора, инициатора этого приема своевременных записей с точными датами, выходит, что автор начал свои записывания в Киеве (1061 г.), потом вел их в Тмуторокани (1066 г.), затем опять вне Тмуторокани (1067 г.), хотя, может быть, и в Киеве, где следили, конечно, за военными событиями в Полоцком княжестве, а в 1068 г. уже наверное в Киеве. Этот ряд наблюдений, - при общем наблюдении, что авторы летописных сводов, работавшие после Древнейшего свода, были из состава Печерского монастыря в Киевe - позволил А. А. Шахматову обратиться к выяснению того лица из числа монахов этого монастыря, которое могло бы в это вре­мя отлучаться из монастыря в Тмуторокань. В «Житии Феодосия», известном сочинении Нестора конца XI в., рассказано, что монах Никон, сотрудник Феодосия и Антония по создании Печерского мо­настыря, вынужден был в начале февраля 1061 г. бежать от гнева князя Изяслава в Тмуторокань. Там Никон пробыл по крайней мере до февраля 1066 г. (почему мы имеем дату 3 февраля, как день смерти Ростислава в Тмуторокани) и затем прибыл в Чернигов, что­бы просить у черниговского князя Святослава об отпуске сына его Глеба на стол Тмуторокани. Но Святослав был в походе против Все­слава. Поджидая его, Никон, вероятно, проживал в Киеве (отсюда точные даты битвы на Немиге и захвата Всеслава) и обещал монахам Печерского монастыря, что по водворении в Тмуторокани Глеба и по устройстве своих там дел, он вернется в Печерский монастырь. Это он и исполнил, почему киевские волнения 1068 г. он описал лично и снабдил точною датою.
Итак, мы можем говорить, что с 60-х годов Никон, монах Печер­ского монастыря, начинает накапливать материалы для летописной работы, отмечая в них своевременно интересовавшие его события, происходившие там, где он был. Вернувшись в Киев в 1068 г. и здесь теперь проживая, он мог работать над задуманною летописною рабо­тою, и нам надлежит теперь решить вопрос, какое время охватывала его летописная работа, в основу которой был положен Древнейший свод 1037 г. с приписками до 1043 г. включительно.
В «Житии Феодосия» Нестор сообщает, что, когда Святослав и Всеволод изгнали Изяслава и в Киеве водворился Святослав, Печерский монастырь выступил против нового киевского князя, порицая борьбу между князьями как нарушение заветов Ярослава. В результате столкновения монастыря со Святославом Никон должен был покинуть Киев и уехать вновь в Тмуторокань. Легко заметить, что известие о смерти Ярослава, изложенное под 1054 г., сопровождается якобы его предсмертным завещанием детям, в котором выражена именно эта мысль о братской любви между князьями и о покорении князей киевскому князю, в отца место. Отсюда можно думать, что работа Никона непременно охватывала 1054-1073 гг., т. к. 22 марта этого последнего года Святослав вступил в Киев и Никону скоро пришлось уехать. Можно уверенно думать, что Никон уехал до 7 мая этого же 1073 г., т. к. в летописании осталось незаписанным известие о смерти одного из основателей Печерского монастыря и давнего сотрудника Никона - Антония, случившейся в этот день.
Просматривая известия 1043-1054 гг., легко усмотреть, что все они могли быть включены Никоном в свою работу, задуманную как продолжение и пополнение Древнейшего свода, по припоминанию а статья 1051 г. о начале Печерского монастыря взята даже из отдельно существовавшего литературного произведения.
Итак, работа Никона была продолжением Древнейшего свода 1037 г., доведенным до 1073 г., и, кроме того, пополнением его теми южными тмутороканскими сказаниями и песнями, которые вынес оттуда Никон. Но об этой стороне его работы, как и о политических моментах ее и общей политической установке, мы будем говорить ниже.
Восстановление труда Никона в пределах 1044 - 1073 гг., как ясно из вышесказанного, возможно из состава Начального свода 1093 г. путем удаления тех вставок и переработок, которые в этот труд Никона мог внести игумен Иван, а в пределах до 1044 г. труд Никона представлял собою Древнейший свод с пополнениями Нико­на, отмеченными общим, так сказать, географическим признаком: все они были взяты из сказаний и песен, которые Никон узнал в Тмуторокани.
Изложив в самых общих чертах те возможности, на основании которых восстанавливается текст Древнейшего свода 1037 г., свода 1073 г. Никона, Начального свода 1093 г., мы можем приступить к изложению начальной истории нашего летописания, отсылая чита­телей для детального ознакомления с вопросами реконструкции тек­ста всех вышеперечисленных летописных памятников к двум трудам А. А. Шахматова: «Разыскания о древнейших русских летописных сводах» (1908 г.) и «Повесть временных лет», т. 1 (1916 г.). В первом из названных трудов А. А. Шахматов, кроме теоретических рассуж­дений, дает в итоге реконструированный текст Древнейшего свода в редакции 1073 г., т. е. текст Печерского свода Никона, с указанием типографским путем двух частей его, слитых вместе: текста Древ­нейшего свода и текста пополнений и продолжения его, восходящих к перу Никона. А во второй работе предложена реконструкция обеих редакций «Повести временных лет» (т. е. Сильвестровской 1116 и Киевской 1118 г.), причем особо крупным шрифтом в их тексте вы­делен текст Начального свода 1093 г., с отнесением в «Приложение» тех кусков Начального свода, которые были Нестором исключены при его обработке.
Таким образом, мы в этих трудах А. А. Шахматова имеем вос­становленные тексты всех тех летописных сводов, о которых говорилось выше, за исключением первой (Несторовой) редакции «Повести временных лет».

Начальный период летописания Сибири датируется в литературе первыми четырьмя десятилетиями XVII века. Сибирские летописи - русские летописи истории Сибири (Есиповская, Ремезовская, Строгановская и др.) конца XVI-XVIII веков - основной источник ранней истории русской Сибири.

Есиповская летопись - одна из Сибирских летописей, составленная в 1636 году подьячим сибирского архиепископа Нектария Саввой Есиповым, посвящена памяти Ермака.

Ремезовская летопись - одна из Сибирских летописей, составленная в конце XVII века С.У. Ремезовым. Семен Ульянович Ремезов - русский картограф, географ, историк, составитель планов и описаний г. Тобольска и Тобольского уезда. Важнейший его труд - рукописная «Чертежная книга Сибири» (1699-1701) - первый русский географический атлас из 23 карт большого формата, отличающийся обилием и детальностью сведений и подводящий итог всем имевшимся географическим материалам того времени.

Строгановская летопись - одна из ранних Сибирских летописей. О времени ее составления существуют различные точки зрения (1620-1630 гг. 1668-1673 гг.). Основана на не дошедших до нас летописных данных и материалах строгановского вотчинного архива, в том числе на переписке Строгановых с дружиной Ермака. В Строгановской летописи обстоятельно изложены события начального этапа присоединения Сибири к России.

Членами Императорской археографической комиссией были установлены следующие редакции Сибирских летописей:

I. Строгановская, разделяющаяся на 1) основную, 2) распространенную 3)сокращенную редакции.

II. Есиповская, тоже разделяющаяся на 1) основную, 2) распространенную 3)сокращенную, при чем типов сокращений - пять.

III. Ремезовскую.

Кроме этих редакций в издании помещена статья «Описание Сибири», начинающаяся рассказом о завоевании Сибири Ермаком и оканчивающаяся сведениями о Китае.

Эссе.

«Исторический источник - феномен культуры и реальный объект познания»

Формирование источниковедения как научной дисциплины происходит к концу XIX века. Впервые теория получила отражение в работах Э. Бернгейма. Он считал, что источник-материал, из которого наука берёт познания. И деятельность историка определяется, прежде всего, внутренними причинами. По Ключевскому В.О. источники - это письменные или вещественные памятники, в которых отразилась угасшая жизнь отдельных лиц и целых обществ.

Исторический источник – это весь комплекс документов и предметов материальной культуры, непосредственно отразивших исторический процесс и запечатлевших отдельные факты и свершившиеся события, на основании которых воссоздается представление о той или иной исторической эпохе.

Если рассматривать исторический источник как феномен культуры, то любой исторический источник является в первую очередь объектом культуры, так как создан человеком и несет на себе отпечаток человеческой деятельности. Будь это документ или другой вещественный предмет (как указано в определении) он является собой частью культуры, в которой он создан, носит на себе ее отпечатки. Феноменальность исторического источника заключается в том, что он сохраняет в себе частичку той культуры, в которой он был создан и проносит ее через время, отдавая исследователю.

Исторический источник является частью реальности несущей в себе часть информации, которая скрыта в нем. При помощи этой информации исследователь может воссоздать историческую ситуацию или какой либо факт или объект. Но при этом исторические источники в силу своей не однородности и разновидности требуют специальных методов познания. Реализация этих методов отвечает задачи наилучшего и качественного изъятия содержащийся в источники информации.

Таким образом Исторический источник является и феноменом культуры частью которой он является и с собой несет и реальным объектом познания, который служит для исторической реставрации.