Внизу серо-голубая, в синих щербинах, равнина облаков. Будто снег. Над нами - плотная, не пробьешь - дымно фиолетовая небесная твердь: у горизонта она сгущается полосами. И вот оттуда, по фиолетовому, все яснее проступает сиренево-розовое тепло. Между этими: серо-голубой и дымно-фиолетовой, плоскостями ширится полоса потрясающе чистых цветов - от дымно-оранжевого через ярко-желтое в аквамарин... Встает солнце.
Солнца еще нет, его свет где-то там, внизу. Но оно ощутимо движется нам навстречу. И, послушные его воле, неудержимо плывут, оплавляются оттенки фантастического праздника утра. И вдруг! Огромный огненный диск выползает из-за горизонта. Алый, нет - уже оранжевый, пылающий его край все больше! На него больно смотреть. Диск теряет свои очертания, уменьшается - это уже лохматый ослепительный шар...
Миг, и все контрасты гаснут. Сияющая желто-аквамариновая полоса разом затягивается заклубившейся дымкой - будто пыль, поднятая ветром. Сквозь ее фиолетовый туман жарко смотрит Солнце.
Прощай, Каунас! Самое время обдумать теперь твои итоги.
В ноябре 83 года межрегиональная спелеологическая группа "Дельта", созданная по инициативе адлерца Владимира Дмитриевича Резвана и лидера литовских спелеотуристов Эрика Э.Лайцонаса, собрала в Каунасе представителей ведущих спелеоколлективов СССР на совещание по актуальным проблемам. С целью получить хоть какой-то финансирование живущим далеко, совещание было замаскировано под какое-то туристическое мероприятие. По системе советов были разосланы приглашения и, конечно, в половине случаев места достались не тем, кого ждали. Но, в основном, собрались.
Наплевав на субординацию системы советов по туризму и экскурсиям, прилетаем с Любой в Каунас на правах личных друзей устроителей совещания. Только что мы с Эриком и Резваном провели на Алеке очередной Всесоюзный семинар по подготовке инструкторов спелеотуризма, во время коего получили интереснейшую "указивку" Москвы.
Ссылаясь на анализ несчастных случаев, происшедших со спелеологами страны за последние годы, в целях повышения безопасности спелеопутешествий, Центр вводил запрет на самостраховку по стальному тросу зажимами типа "гиббс" (*142).
Действительно, к этому времени уже накопилось.
В 1976 году на спуске в Заблудших падает представитель московской группы "Кристалл" Кабанов: разрушился крюк, на котором была навешена веревка. Кабанов спускается, самострахуясь за трос, но в момент срыва зажимает в кулаке самостраховочный "гиббс" - в результате перелом ноги.
Летом 1977-го киевлянин Сомулин падает 18 метров, парашютируя на рогатке с зажатым в кулаке самостраховочным зажимом, благо, без серьезных последствий.
В 1980 году в пещере Осенняя на Алеке москвичка Оля Суслова во время спуска по второму 40-метровому колодцу встает на уступчик в нижней трети колодца и, зажав самостраховочный "гиббс", по непонятной причине падает с высоты 10 метров.
В этом же году падаю я в 35-метровом колодце Вейса пропасти Кутук-Сумган на Южном Урале, когда по небрежности слетаю с недостающей до дна колодца рапели без узла на конце. И делаю это, как мои предшественники, забыв о зажатом в кулаке самостраховочном "гиббсе". Он скользит вдоль веревки точно так же, как вдоль троса. К счастью, без последствий. Спас узел на конце второй веревки.
Мы страховались при спуске за трос, падали и все пока обходилось. Но вот в 1983 году катастрофа настигает свердловчан. В Средней Азии в пещере Зинданат на спуске в 80-метровый, по слухам, колодец соскользнул и покатился по склону свердловчанин Зеньков. И снова - самостраховка есть, но крепко зажатый в руке падающего "гиббс" скользит вдоль 3,5 миллиметрового троса. Зеньков отпускает зажим, только когда склон обрывается в вертикаль, зажим срабатывает и... перекусывает трос. Трос оказался тонковат.
Вот о чем говорил Фердинанд Петцль: трос не выдерживает динамических нагрузок такой силы - это не веревка!
Смерть в Средней Азии наотмашь ударила по сторонникам трос-веревочной техники. А тут еще - тем же летом на Алеке, усть-каменогорец Александр Ван пытается увеличить число жертв тросовой самостраховки: на спуске по 80-метровому колодцу ТЕПа теряет контроль над рапелью и падает вдоль троса с зажатым в кулаке "гиббсом". Когда же он - наконец! - разжимает руку, зажим срабатывает и... обрыв 8-миллиметрового самостраховочного "уса". Трос в ТЕПе был 4-миллиметровый, гораздо прочнее азиатского. Зато порвался "ус" - слабейшее звено той страховочной цепи.
Все эти случаи - только верхушка айсберга. Множество аналогичных падений - на тренировках и в экспедициях, заканчивались благополучно и потому оставались практически неизвестными.
И вот пришла директива Москвы. Отныне за трос зажимом типа "гиббс" страховаться запрещалось. Но позвольте! А как же прикажете спускаться?
Это был запрет с двойным, а то и тройным дном. По сути дела, кроме зажимов системы "гиббс", страховаться за трос было не чем. Получалось, хочешь страховаться на спуске - вешай дополнительно к тросу еще одну веревку - по веревке страховаться можно зажимами других систем. Две веревки плюс трос?! Маразм.
Сторонников двухверевочной техники в Союзе к тому времени почти не осталось - только Крым, пожалуй, отверг трос, вернувшись к двум веревкам. Так веревок в Крыму было завались... И потом, чем же страховаться за ту же веревку, если "гиббсом" нельзя, а другие типы зажимов в СССР были совершенно не распространены? Попробовали в самом начале "жумары", но потом напрочь забросили и позабыли - в прочности они значительно уступали "гиббсам" и для способа "стопа-колено" не слишком годились.
Странная получалась ситуация. Что же теперь без самостраховки спускаться, что ли? По одинарной веревке?..
* * *
Было в этом указании Москвы, за подписью Морозова, что-то недоговоренное, какие-то скрытые течения чувствовались за его строчками, нечто такое, о чем Саша хотел, но, казалось, не решался сказать открытым текстом. Так вот, в Каунас ожидался приезд Морозова - и всем было интересно получить разъяснения, что называется, из первых уст.
Надо сказать, что, несмотря на совместную борьбу против илюхинщины, у нас с Морозовым никогда не было особо близких отношений. Общались мы дружелюбно, но не более. Да тут еще произошел конфликт между участниками нашей апрельской 83-го года экспедиции в Снежную, где мы и приближенные Морозова - в частности, небезызвестный Андрей Пильский, оказались по разные стороны барьера.
Отпечаток на мое ко всему отношение наложила и незарубцевавшаяся рана Мишаниной гибели в Заблудших. И уж конечно, сильные воспоминания оставила наша вынужденно одноверевочная работа в Большом колодце Снежной двумя годами ранее(*143).
Так или иначе, но из Каунаса я уезжал достаточно убежденным противником морозовских идей. А идеи были интереснейшие! И сквозь собственное сопротивление я ощущал их всепроникающий зуд.
На Каунасском совещании Морозов прочел короткую, но массированную лекцию. Замечу, что Саша был переводчиком высочайшего класса, и это в какой-то степени помогало ему проводить столь продолжительные экспедиции в Снежную. Рассказывали, что он за пару месяцев переводил полугодовую норму своей работы, а если я не прав, то, как говорится, "пусть старшие товарищи меня поправят" - суть дела от этого не изменится.
Безусловно, свободное чтение зарубежной спелеологической информации, которая текла через Сашины руки, давала ему возможность далеко опережающего видения перспектив развития техники кейвинга. Думаю, что Морозов одним из первых познакомился с основами техники одинарной веревки, к тому времени уже подробно изложенными в зарубежных спелеопубликациях.
И вот в Каунасе он впрямую приступил к агитации "за одну веревку". Преимущества одноверевочного хождения были достаточно очевидны, кроме одного, сводившего в наших непросвещенных глазах все прочие к нулю: мы не представляли, как избежать угрозы аварии из-за обрыва единственной на отвесе веревки. Страх перед возможным падением сковывал нашу мысль, а исчерпывающей зарубежной информацией мы, в отличие от Морозова, не обладали.
Второй и, думается, главной причиной, вероятно, подтолкнувшей Морозова к изменению взглядов на вертикальную технику и приходу к идее одинарной веревки, была - Снежная, вынуждавшая "многомешочные" морозовские экспедиции вести яростную борьбу за снижение веса снаряжения.
Притчей во языцех стали морозовские тросовые лестницы. В Каунасе присутствовал замечательный представитель ленинградской школы кейвинга Андрей Шульц - замечательный не только своими человеческими и спелеологическими качествами, но и тем, что, как уже было сказано, Шульц соединял в себе редчайший гибрид спелеотуриста и офицера Советской Армии! Так вот, во время одной из экспедиций, могучий, тогда еще майор, Шульц трижды рвал лестницы на своем пути по Снежной. Шутили, конечно, что это от привычки ходить строевым шагом, но факт остается фактом: морозовские тросовые лестницы отличались изысканной "утонченностью".
Следующим шагом Морозова на пути снижения веса вертикального снаряжения был его переход на работу с 8-миллиметровой веревкой, что большинство из нас и вовсе восприняли настороженно. По-моему, так использовать одинарную "восьмерку" граничило с полным безрассудством - Мишаня в Заблудших оборвался именно на 8-миллиметровой веревке.
Вот таковы были постулаты, высыпанные Морозовым на наши головы. Странно, но Морозов (до сей поры не знаю, чем это объяснить) не утруждал себя в Каунасе строгой аргументацией своей позиции. Возможно, ему все было столь очевидно, что просто не приходило в голову, как это может быть сомнительным для других?
С другой стороны (и этот факт мне тоже до сих пор не понятен), провозглашая и осуществляя на практике одноверевочную технику, Морозов не придерживался наиболее существенных ее правил, которые к тому времени были уже внятно сформулированы в странах, принявших SRT на вооружение. Например, в Каунасе Морозов ни словом не обмолвился о необходимости антифрикционной (от трения) и динамической (от возможного жесткого рывка) защиты одинарной веревки, без которых SRT просто не может существовать. Именно с помощью этих мер удается отвести от одинарной веревки Дамоклов меч неизбежного обрыва.
Так что же? Неужто Морозов не знал о необходимости защиты веревки? Едва ли. Более вероятно, что Морозов просто не считал нужным защищать свою 8-миллиметровую веревку. Потому что верил в себя, своих соратников, в безупречность технической подготовленности своей группы и применяемой его экспедициями тактики неспешного массированного движения группы по пещере посреди "стада" из многочисленных мешков (*144). При этом каждый участник (а их обычно было немного) мог всего пару раз пройти каждый из отвесов пещеры - так что износ веревок (если не использовать заведомо старых и потертых) был невелик.
В пользу этой версии говорит такое высказывание Морозова в моем каунасском дневнике:
"Наша группа ходит по одинарной "восьмерке" и не имеет аварий. Моему сыну Севе - 14 лет, а он спокойно ходит по одинарной веревке".
Последнее было, конечно, слабым аргументом. Молодежь, а тем более школьники, работают, ничтоже сумнящися, так, как их тому научили. С возрастом и опытом это становится труднее. Перефразируя: во многой мудрости, больше и страха!
Морозовская одноверевочная техника, по сути, была возвратом к канонам классической, в истинном значении этого понятия, двухопорной - лестнично-веревочной, техники. Отвергая трос в качестве линейной опоры для самостраховки, Морозов практически уничтожал сам смысл вообще его использовать. Он как бы возвращался назад, к истокам вертикальной техники, предлагая начать все сначала и таким образом выйти из тросового тупика.
Вот некоторые аргументы той каунасской атаки, предпринятой Морозовым на редуты советской трос-веревочной техники, записанные мною в дневник во время его лекции:
"Правило обязательного наличия на отвесе двух независимых линейных опор возникло при хождении на лестницах. И это было обосновано. Но веревка при этом была одна".
"На Западе ходят по одинарной веревке".
Наверно, впервые из уст Морозова услышал я тогда, в Каунасе, термин "SRT", который даже записал тогда неправильно - "СРП"! Но послушаем еще:
"Многие считают, что западные веревки более качественные, по сравнению с советскими. Нет - они перетираются также. Другое дело, что у них "динамика" лучше. А в остальном разницы нет."
"Динамика", в данном случае, - это способность веревки к удлинению (растяжению), ее эластичность. Занимаясь позднее внимательным изучением характеристик советских и зарубежных веревок, я убедился в справедливости этого высказывания Морозова. Но это позже, а пока:
"Работа на одинарной веревке в чем-то проще и понятнее. Нет рассеивания внимания между двумя веревками. Это особенно благоприятно при работе в обводненных колодцах. А вообще, для обеспечения безопасности в обводненных пещерах - спелеолог должен быть сухим и сытым. Вот у нас все сухие и сытые - потому и нет несчастных случаев..."
Сильно сказано, по-морозовски!
"Несмотря на то, что статистика несчастных случаев насчитывает довольно мало аварий, связанных именно с работой на одинарной веревке, тем не менее переход на одинарную веревку - вещь психологически очень сложная".
Помню, встал лидер одной весьма энергичной московской группы Евгений Снетков:
- А если человек боится одинарной веревки, что ему можно предложить?
- Могу предложить не ходить по одинарной веревке! - улыбнулся Морозов.
Бросив нам на растерзание эти впечатляющие тезисы, Морозов развернулся другим бортом и дал мощный залп из всех орудий в самую гущу озадаченных сторонников двухопорной техники. Вторая часть его речи сводилась примерно к следующему.
Анализ достижений советского и зарубежного кейвинга за последнее десятилетие, особенно сопоставление временных графиков штурма глубочайших пещер мира различными советскими и европейскими группами, недвусмысленно выявляет наше отставание по темпам прохождения и завышенной продолжительности подземных работ. В то время как наши зарубежные коллеги затрачивают на прохождение таких гигантов как Жан-Бернар, ПСМ, Берже буквально несколько дней - экспедиции в советские "тысячники" выливаются в недели работы под землей.
Так оно и было. Вот всего лишь один из примеров, опубликованных в иностранной спелеопрессе:
"Мировой рекорд глубины был недавно побит в Гуффр Жан-Бернар. Отлично организованная экспедиция, руководимая П.Риасом и составленная из членов спелеоклуба "Вулкан" и других французских спелеологов (всего 32 человека), достигла глубины -1455 метров. Экспедиция началась 24 февраля 81 года и закончилась 28 февраля. Стоит заметить, что при этом было поставлено два подземных лагеря на -500 и -900 метров и осуществлено прохождение донных сифонов. Входная часть пропасти представляет собой узкую затапливаемую систему ходов" (*145).
В то же время наиболее серьезные морозовские экспедиции в Снежную, при численности участников значительно меньшей, занимали 71 и даже 85 дней (рекордные по продолжительности экспедиции Морозова, прим. мои, К.Б.С.). Первая же чисто спортивная (т.е. не ставившая перед собой иных целей, кроме прохождения маршрута) экспедиция под руководством Резвана в составе 6-ти человек работала в Снежной 24 дня. Контрастно, не правда ли? Или другой пример:
"В феврале 81 года недалеко от Жан-Бернар спелеологи из Лиона с помощью групп Каверниколь и Торон де Бен продолжили исследование пропасти Мирольда и достигли глубины -1100 метров. В пещере были установлены 2 лагеря: на -300 и -700 метров. Всего подземные работы заняли 4,5 дня. Пещера состоит из многочисленных колодцев, нескольких красивых натечных галерей и активной системы, собирающей воды пяти подземных потоков" (*146).
Можно было бы продолжить перечень подобных примеров, но стоит ли?
Второй залп Морозова заставил нас еще больше призадуматься...
* * *
Если среди спелеотуристов имя Морозова уже само по себе внушало уважение, то туристы других видов относились к нему гораздо спокойнее. Тем более, штатные работники КСС (контрольно-спасательной службы) системы советов по туризму и экскурсиям, перед которыми Саша, еще до Каунаса, выступил с лекцией по безопасности спелеопутешествий. Среди нас не нашлось очевидцев этого представления, но рассказывали, что эффект был подобающий. Если бы КСС-ники обладали властью святой инквизиции времен средневековья (а в чем-то они и являлись ею по отношению к "диким" путешественникам), не избежать бы "еретику" Морозову пыточной и костра за крамольные речи о пагубности самостраховки и пользе перехода на одинарную веревку. Додуматься только! Не ожидавшая такой наглости и такого напора КСС так и осталась с открытым ртом, но позже пропела-таки "Анафему" морозовским идеям.
Морозов резко начал, может быть, даже слишком резко. Он принимал удар на себя, используя весь сосредоточенный в его руках (а по сути - эфемерный) институт власти в лице Центральной комиссии спелеотуризма, опираясь на огромный авторитет - свой и своей группы, завоеванный действительно впечатляющими успехами в исследованиях Снежной и долголетней практически безаварийной работой. И... успеха не добился.
Хотя, как посмотреть. Ведь он посеял сомнение...
Строчки из Каунасского дневника:
"...Всех нас вчера поразили темпы работы на Западе. За какие-то 2 дня они умудряются повесить снаряжение до глубины -900 метров. Не только повесить, но и вернуться наверх. Темпы! Темпы! Что за ними? В голове масса мыслей... Надо связаться с болгарами - через них можно начать. Съездить бы и разобраться на месте. Но как и когда???"
* * *
В 83 году еще очень актуальной была шутка Резвана, прозвучавшая однажды на Буковой поляне. Как-то во время инструкторского совета Эрик Лайцонас - завуч семинара, заглянул через плечо Резвана, который задумчиво водил ручкой по листу бумаги.
- Ай-яй, - со своим тонким литовским акцентом сказал Эрик. - Руководитель Всесоюзного семинара, а на инструкторском совете танки рисует! К чему бы это?
- Я думаю, - мрачно пробурчал Резван, не отрываясь от работы. - Я думаю, что это единственный шанс советских спелеотуристов попасть за границу!
- Смотри, Резван! - покачал головой Эрик. - Вон Серафимов опять что-то пишет. И усмехается!
Володя подозрительно покосился в мою сторону:
- Что это вы пишете, инструктор Серафимов?
- Оперу пишу, гражданин начальник! - не растерялся я, вспомнив бородатый анекдот.
- Оперу? Что-то много ты уже накропал!
- Ничего, у опера времени много, все прочитает!
* * *
Строчки Каунасского дневника:
"...Вот мы сейчас ломаем головы над успехами французов. Мы стоим на новом качественном пороге. Кто перешагнет его? Тактика тотальных штурмов Морозова уже заходит в тупик. Для спорта. И, возможно, для науки. А что скажем мы? Неужели всю жизнь ездить и смотреть на то, что создано кем-то?
Мы - в психологической ловушке. Одна веревка! Страшно.
Но рациональное зерно в этом есть. Надо только исхитриться найти это зерно и взять. Надо преодолеть свою робость".
... Самолет, дрогнув, ложится на крыло. Вся картина за бортом смещается, ползет влево, затем выравнивается.
Что ж, Каунас прошел на высоком уровне. Получена прямо-таки захлестывающая информация. Это здорово. Не покидает ощущение каких-то близящихся изменений в нашем кейвинге. Ах, как нужно оказаться на их острие!
* * *
Но пока мы явно не дотягивались до острия. В Каунасе мне удалось полистать один из первых французских учебников SRT - "Техника альпийской спелеологии" Марбака и Рокура (*147). У Эрика Лайцонаса вообще оказалось масса интересного. Эрик давно привлекал меня своей эрудированностью, внешностью и манерами джентльмена - высокий, поджарый, седой, несмотря на умеренный возраст, своеобразным прибалтийским юмором. Мы познакомились во время той памятной для меня экспедиции в Кутук-Сумган, когда я попытался упасть в колодец Вейса с зажатой в кулаке самостраховкой.
Как и я, Эрик Лайцонас был весьма заинтересован перспективами применения SRT в советском кейвинге, но к осени 83-го года преуспел на этом пути значительно больше. Не последнюю роль в этом сыграл и тот факт, что, по сравнению с Казахстаном, Литва расположена значительно ближе к Западной Европе, в том числе и территориально. Эрик вел интенсивную переписку с зарубежными коллегами, стараясь установить более конкретные контакты. И, в конечном итоге, одним из первых в СССР получил такую возможность.
Понятно, что за рубеж советские спелеологи выезжали и до того. Но Эрик, в отличие от своих предшественников, отправился за границу не с целью пропаганды и утверждения "советского образа жизни в спелеологии", а смотреть и учиться. Весной 1984 года Эрик Лайцонас привез из Болгарии "живую" информацию о технике одинарной веревки. Дело в том, что к этому времени Болгария уже осуществила "смычку с акулами империализма" - решением БФПД (БФПД - Болгарская Федерация Пещерно Дело) болгарские спелеологи перешли на одинарную веревку в общенациональном масштабе. Благо, масштаб небольшой.
Эрик привез впечатления, а его лучший ученик и коллега, Раймис Данюнас, немедленно решил обкатать полученную информацию на практике. Попробовал он в Напре во время нашей незабываемой корделеттной экспедиции в сентябре 1984 года.
* * *
О, мой дорогой Заинтересованный Читатель! Вы, несомненно, помните песню "О неудачной экспедиции", сочиненную под гамаком у Киселева в подземном лагере Напры на глубине -430 метров?
Да, измотанные до предела многочисленными нервными экспериментами, мы вынуждены были отступить с глубины -530 от грота Рака. Но последней каплей, склонившей чашу весов в пользу отступления, стала авария в 40-метровом колодце, ведущем в этот грот.
...Веревки на этот отвес были повешены неудачно. Они шли по левой стене зияющего чернотой колодца с большими перегибами через край. Снизу, из гулкой тишины грота Рака, резко раздаются голоса. Резван уже внизу, Ткачев спускается, и веревки под его весом подрагивают на крючьях.
С неприязнью осматриваю навеску. Одну из этих веревок, трущихся об острые выступы скалы, мне предстоит сбросить вниз. По второй - спуститься самому, последним... Острое трение, а других крючьев, чтобы перевесить веревки, что-то не видно.
Ткачев где-то там долго закачивается на какую-то невидимую глыбу посреди зала, и оттуда вниз, в систему "Вторых штанов" (*148), с впечатляющим грохотом летят камни - глубоко, метров на 80!
Подходит всегда сдержанный Раймис, но при виде навески неожиданно разражается ругательствами.
Напряженность в группе возрастает, и мы ничего не можем с этим поделать. Заблудившись в "Первых штанах", мы выбились из запланированного графика, стремительно теряем свет из-за оказавшихся некачественными батареек, и любая новая задержка на маршруте грозит поставить большой знак вопроса под нашей задачей достичь дна Напры.
Но пока мы не сдаемся. Следом сверху подходят Эрик и Кес, садятся на мешки у края колодца. Я нахожусь ближе к его краю и, на всякий случай, пристегиваюсь самостраховочным "усом" к перилам навески. Наконец, снизу доносится раскатистый голос Ткачева:
- До-оше-ол! Свободно!
Раймис начинает пристегиваться на спуск, а я смотрю на его "сбрую". После поездки Эрика в Болгарию Раймис сделал себе снаряжение по западному образцу: все обвязки сходятся и фиксируются одним единственным карабином на животе. К этому же карабину крепится "ус" самостраховки. Спусковое устройство у Раймиса тоже на западный манер - боббина Дресслера (*149), самодельная, конечно. И она тоже встегнута в замковый карабин - напрямую. Внешне все выглядит достаточно компактно и логично...
Раймис перелезает через край колодца, мягко соскальзывает по рапели вниз, и луч его фонаря растворяется в темноте. Молча сидим на краю колодца - каждый во власти своих мыслей, поэтому в наступившей тишине неожиданно громко звучит металлический щелчок в колодце, от которого резко вздрагивают веревки у крючьев.
Мы еще заторможенно молчим, губы только приоткрылись для вопроса, как в ледяной этой тишине громко и отчетливо раздается голос Раймиса. Этот голос, и дыхание, слышное из колодца, заставляют нас похолодеть. Нет, это не крик ужаса, не смертельный вопль падения, но в нем слышится такое, что я не смогу сейчас передать словами, как бы ни старался. Неестественно спокойный и четкий, отчего заметнее проступает литовский акцент, голос Раймиса звучит чуть громче обычного:
- Ребята. Я сейчас буду падать...
Во мне срабатывает какая-то пружина, подкидывает вперед, к колодцу, благо, я на самостраховке. Склоняюсь над краем и вижу - внизу, буквально в трех метрах, у зеркальной стены замерла странно неподвижная фигура. Взгляд мечется, ощупывая детали, силясь ухватить причину опасности. Ничего! Каталка на рапели, зажим самостраховки на второй веревке...
- В чем дело?!
И после паузы длинной в год:
- Спустите мне карабин.
Срываю с себя карабин, пристегиваю на страховочную веревку, отпускаю. Карабин звонко щелкает о самохват Раймиса. Данюнас, почти не шевелясь, какими-то хирургическими движениями снимает его, медленно простегивает куда-то: сверху не видно, куда... Шумный выдох облегчения:
- Все. Сейчас поднимусь.
* * *
Кто держал в руках титановый карабин марки "Ирбис" подмосковного производства, тот представляет. А кто не видел - представьте на верхнем загибе карабина крохотный, не более 5 миллиметров, крючок, который входит в зацепление с защелкой. Вот этот крючок и спас Данюнасу жизнь. Неудачно встегнутая каталка, развернувшись под весом Раймиса, отжала защелку карабина, и та вывернулась наизнанку. Карабин расстегнулся, и все, что было на нем, утратило связь друг с другом.
А ведь карабин был связующим звеном всей системы обвязок и спуско-подъемного снаряжения. В итоге все оно, в том числе и самостраховка, оказалось просто нанизано на разомкунутый карабин и в любую минуту могло слететь с него, оставив своего владельца на произвол Судьбы. Над 40-метровым колодцем судьбу предсказать нетрудно...
Спас крючок на верхнем загибе карабина, на котором зацепилось спусковое устройство. И еще то, что Данюнас не успел спуститься достаточно глубоко: малейшего колебания веревки, которая на хорошей глубине тянется, как резиновая, было достаточно, чтобы сбросить Раймиса со спасительного крючка.
Так 22 сентября 1984 года мы оказались в полушаге от еще одной катастрофы. SRT снова показала зубы. Со своим российским широкодушием мы никак не могли взять в толк, что истинная техника одинарной веревки, и та, какую мы до сей поры исповедовали, - все равно что современный персональный компьютер, по сравнению с арифмометром "Феликс-М" (*150). Залезь в него с отверткой, не зная схемы, - в лучшем случае, сломаешь машину. А то и током шибанет ненароком.
Казалось бы, какая мелочь - карабин! Но если заглянуть в любой из учебников по SRT, обязательно бросится в глаза одно из непреложных правил:
"Применение в качестве замка, связывающего в единое целое все спуско-подъемное снаряжение с обвязками кейвера, карабинов любой конструкции - НЕДОПУСТИМО! Для этого следует использовать только замковые кольца типа "Мэйон рапид" (*151).
А у Раймиса был карабин, причем карабин без муфты.
Пустячок? В технике одинарной веревки пустяков нет.
К сожалению, мы начинали изучать СРТ не по учебникам. Как это у классика? "Мы философию учили не по Гегелю..."
* * *
Авария в Напре не обескуражила каунасцев. Летом 85 года в Болгарию отправляется уже целая делегация литовских кейверов во главе с Данюнасом. В то же период Эрик Лайцонас переводит с болгарского руководство по SRT Майка Меридита - "Вертикальная спелеология" (*152). Что и говорить - к концу 1985 года "контрольный пакет акций" в шансах на всесоюзный приоритет в овладении SRT находится в руках литовцев.
После илюхинской диктатуры, приведшей к депрессии в спелеотуризме и рухнувшей в результате московского "переворота", в начале 80-х советское спелеодвижение переживало период активизации и подъема, чему в немалой степени способствовал приход в Центральную и Московскую спелеокомиссии сподвижников Александра Игоревича Морозова. Одним из пиков этого взлета стало проведение осенью 1985 года Всесоюзного семинара высшей спелео-инструкторской подготовки на Западном Кавказе. Место для проведения семинара было выбрано хорошо знакомое - турбаза "Южная" в Хосте, и далее - на хребет Алек в объятия гигантских буков, по которым мы уже так соскучились. Но главным магнитом, стягивавшим нас на Буковую поляну тем памятным октябрем, была возможность увидеть многих ведущих спелеологов страны, удостоивших своим участие этот редкостный по статусу семинар.