ВЕРНУСЬ ПЯТНИЦУ ТЧК ОСТАНУСЬ ТРИ ДНЯ ТЧК ШЕСТЬ, ВЕЧЕРА АЭРОПОРТУ ТЧК

ПОЖАЛУЙСТА ВСТРЕЧАЙ АЛИСОН На почте принята в субботу днем. Я взглянул на Марию и Гермеса. Тупые,спокойные лица. - Когда ты ее принес? - Прой прой, - ответил Гермес. Рано утром. - Кто тебе ее передал? Учитель. Вчера вечером, в таверне Сарантопулоса. - Почему сразу мне не отдал? Он пожал плечами, посмотрел на Марию; та тоже пожала плечами. Должнобыть, они хотели сказать, что ее отдали Кончису. Так что это он виноват. Яперечитал текст. Гермес спросил, ждать ли ответа; он возвращался в деревню. Нет, сказаля, ответа не будет. Я задумчиво оглядел Гермеса. Его независимый вид не располагал красспросам. Но я все же попытался: - Видел ты сегодня двух молодых дам? Он взглянул на Марию. Та пробормотала: - Каких еще дам? Я не отводил глаз от Гермеса: - Нет, ты отвечай. - Охи. - Вскинул голову. Я вернулся на пляж. По дороге наблюдал, не мелькнет ли кто на тропинке.Спустившись, сразу подбежал к яме. Ни следа Лилии. Через пару минут яубедился, что на берегу укрыться ей негде. Заглянул в лощину. Конечно, Лилиямогла пробраться по ее дну и затеряться в восточной части мыса, но верилосьв это с трудом. Я вскарабкался по склону на небольшую высоту, заглядывая закаждый валун. Никого. Дальше я не полез. Сидя под сосенкой лицом к морю, я собирался с мыслями. Первая двойняшкаподходила вплотную, говорила со мной. У нее был шрам на левом запястье.Вторая обеспечивала эффект двойничества. К ней мне приблизиться не удастся.Разве что увижу на террасе, при свете звезд; но издали, издали. Близнецы...не всякому в голову придет, но я достаточно узнал характер Кончиса, чтобы неудивляться. Если ты богат, можно позволить себе и не такие диковинныеигрушки. Чем диковиннее средство, чем нестандартнее, тем лучше. Я сосредоточился на той Лилии, с которой был знаком, на Лилии сошрамом. Сегодня, да и вчера вечером, она изо всех сил старалась прийтись мнепо вкусу; будь она и вправду любовницей Кончиса, трудно объяснить, почему онс этим мирился и охотно оставлял нас наедине; я не мог всерьез предположить,что натура его до такой степени извращена. Лилия отчетливо давала понять:она ведет со мной некую игру - по указке Кончиса, но в то же время и длясобственного удовольствия. Однако любая игра между мужчиной и женщиной, покаким бы правилам ни велась, имеет чувственную подоплеку; и вот сейчас, напляже, меня беззастенчиво попытались обольстить. Видно, такова была волястарика; но сквозь кокетство и баловство в Лилии просвечивал иной, глубинныйинтерес - не тот, что пристал наемной актрисе. Кстати, ее "сценическийстиль" был скорее любительски-страстным, нежели профессиональным. Мелкиеособенности ее поведения обличали девушку моих воспитания и среды: девушку сврожденным чувством порядочности, наделенную чисто английским юмором.Завзятый театрал отметил бы, что, несмотря на роскошную бутафорию,происходящее, увы, больше напоминает семейный розыгрыш, чем полноценныйспектакль; каждый взгляд, каждая острота Лилии подсказывали, что меня,несомненно, морочат. Впрочем, именно эта манера и возбуждала во мневлечение, не просто плотское. Все ее жеманство казалось даже излишним. Яклюнул в тот самый момент, когда увидел ее загадочную улыбку - в прошлоевоскресенье. Словом, если по сценарию ей полагается соблазнить меня, мне неспастись от соблазна. Это выше моих сил. Я был сладострастником иавантюристом одновременно; горе-поэт, ищущий самовыражения коли не в стихах,то посредством рискованных приключений. Такого не надо искушать дважды. Но сейчас появилось новое искушение: Алисон. Ее радиограмма - точнопалка, вставленная в колесо в самый ответственный момент. Я догадывался, какбыло дело. Письмо, написанное мной в понедельник, добралось до Лондона впятницу или субботу, Алисон как раз отправлялась в рейс, настроение кислое,полчаса пришлось поболтаться по Элиникону(1) - и вот не удержалась, послалателеграмму. Ее весточка вторглась в мой комфортабельный мир докучным зовомдалекой реальности, напомнила мне, отдавшемуся на волю естественных желаний,об условностях долга. Отлучиться с острова, бессмысленно потратить в Афинахцелых три дня? Я перечел злополучный текст. Кончис, должно быть, тоже егопрочитал - конверта не было. Очевидно, в школе радиограмму вскрылДимитриадис. Выходит, Кончису известно, что меня вызывают в Афины, и он сообразил,что это та самая девушка, о которой я ему рассказывал, к которой мне нужно"плыть". Наверное, в связи с этим он и уехал. Чтобы отменить приготовления кследующим выходным. А я-то надеялся, что он пригласит меня на все четыре дняканикул; что Алисон не примет мои вежливые авансы за чистую монету. И тут я понял, как надо поступить. Любой ценой воспрепятствоватьвстрече Кончиса и Алисон, больше того, ее приезду на остров, где ониокажутся в опасной близости друг к другу. В крайнем случае отправлюсь к нейв Афины. Если он меня пригласит, воспользуюсь первым попавшимся предлогом иникуда не поеду. Если нет, Алисон сработает как запасной вариант. Внакладе явсе равно не останусь. Международный аэропорт в Афинах. Меня опять позвал колокольчик. Пора обедать. Я собрал вещи и, пьяный отсолнца, потащился к дому. Но то и дело украдкой поглядывал по сторонам впредвкушении новых действий мистического спектакля. Достигнув сосновой рощи,в ветвях которой хозяйничал ветер, я было решил, что предо мной вот-вотявится очередная жуткая сцена - например, двойняшки рука об руку выйдут менявстречать. Но просчитался. Вокруг ни души. На обеденном столе только одинприбор. Марии нигде не видно. Под муслиновой салфеткой - тарамасалата,вареные яйца, блюдо мушмулы. Трапеза под ветреной колоннадой помогла мне отделаться от мыслей обАлисон и приготовиться к новым изыскам Кончиса. Чтобы облегчить ему задачу,я устремился через лес к месту, где в прошлое воскресенье читал о РобертеФулксе. Никакой книги я с собой не захватил, сразу улегся и закрыл глаза. Подремать мне дали от силы минут пять. Я услыхал шорох и одновременноощутил аромат сандаловых духов. Притворился спящим. Шаги приближались. Яразличал похрустывание палых игл. Она остановилась прямо надо мной. Сновашорох, на этот раз громче: села почти вплотную. Кинет шишкой, пощекочетхвоинкой нос? Но она принялась тихо декламировать Шекспира. - Ты не пугайся: остров полон звуков - И шелеста, и шепота, и пенья; Они приятны, нет от них вреда. Бывает, словно сотни инструментов Звенят в моих ушах; а то бывает, Что голоса я слышу, пробуждаясь, И засыпаю вновь под это пенье. И золотые облака мне снятся. И льется дождь сокровищ на меня... И плачу я о том, что я проснулся. {У. Шекспир, "Буря", акт III, сц. 2. Перевод Мих. Донского.} Я слушал молча, не открывая глаз. Она коверкала слова, чтобыподчеркнуть их многозначительность. Чистая, холодная интонация, ветер всосновых кронах. Она умолкла, но я не поднял ресниц. - Дальше, - прошептал я. - Его призрак явился вас терзать. Я открыл глаза. Надо мной склонилось адское черно-зеленое лицо согненно-красными зенками. Я подскочил. Она держала в левой руке китайскуюкарнавальную маску на длинной палочке. Я заметил шрам. Она переоделась вбелую кофточку с длинными рукавами и серую юбку до пят, волосы схвачены назатылке черным вельветовым бантом. Я отвел маску в сторону. - На Калибана вы не тянете. - Так сыграйте его сами. - Я рассчитывал на роль Фердинанда. Снова прикрыв маской нижнюю половину лица, она состроила уморительнострогую гримасу. Игра, несомненно, продолжалась, но приняла иной, болееоткровенный оттенок. - А таланта у вас для этой роли хватит? - Я восполню недостаток таланта избытком страсти. В глазах ее не гаснасмешливый огонек. - Это не положено. - Просперо запретил? - Возможно. - У Шекспира тоже с этого начиналось. С запрета. - Отвела взгляд. -Хотя в его пьесе Миранда была куда невиннее. - Фердинанд тоже. - Да, только я-то вам правду говорю. А вы врете на каждом шагу. Не поднимая глаз, куснула губу. - Кое в чем не вру. - Имеете в виду черную собаку, о которой любезно меня предупредили? - Ипоспешно добавил: - Только, ради бога, не спрашивайте: "Какую чернуюсобаку?" Обхватила руками колени, подалась назад, вглядываясь в лес за моейспиной. На ногах идиотские черные туфли с высокой шнуровкой. Ониассоциировались то ли с какой-нибудь консервативной деревенской школой, толи с миссис Панкхерст {Эммелина Панкхерст (1858-1928) - лидер суфражистскогодвижения в Англии.} и ее робкими потугами на преждевременную эмансипацию.Выдержала долгую паузу. - Какую черную собаку? - Ту, с которой утром гуляла ваша сестра-двойняшка. - У меня нет сестры. - Чушь. - Я улегся, опираясь на локоть, и улыбнулся ей. - Куда выисчезли? - Пошла домой. Плохо дело; с главной маской она не расстается. Оценивающе оглядев еенастороженное лицо, я потянулся за сигаретами. Чиркнул спичкой, сделал парузатяжек. Она не сводила с меня глаз и вдруг протянула руку. Я дал сигарету ией. Она напрягла губы, точно собираясь целоваться - так делают всеначинающие курильщики; глотнула немного дыма, потом побольше - изакашлялась. Зарылась лицом в колени, держа сигарету в вытянутой руке(забери!); снова кашель. Изгиб шеи, тонкие плечи напомнили мне вчерашнююнагую нимфу, такую же высокую, стройную, с маленькой грудью. - Где вы обучались? - спросил я. - Обучалась? - В каком театральном училище? В Королевской академии? - Ответа непоследовало. Я копнул с другой стороны: - Вы весьма успешно пытаетесь вскружить мне голову. Зачем? На сей раз она не стала напускать на себя оскорбленный вид. Желанныеперемены в ней отмечались не обретениями, а потерями - когда она будтозабывала, чего требует роль. Подняла голову, оперлась на вытянутую руку,глядя мимо меня. Снова взяла маску и загородилась ею точно чадрой. - Я Астарта, мать таинств. Широко распахнула веселые серо-синие глаза; я усмехнулся, но криво.Надо дать ей понять, что ее импровизации становятся все однообразнее. - Увы, я безбожник. Отложила маску. - Так я научу вас верить. - В розыгрыши? - Ив розыгрыши тоже. С моря донесся шум лодочного мотора. Она тоже его услышала, но и видуне подала. - Давайте как-нибудь встретимся за пределами Бурани. Повернулась лицомк югу. В ее тоне поубавилось старомодности. - Как насчет следующих выходных? Я сразу понял: она знает об Алисон; что же, попробую и я прикинутьсяпростачком. - Согласен. - Морис никогда не позволит. - Вы уже не в том возрасте, чтоб ему докладываться. - А я думала, вам надо в Афины. Я помедлил. - В здешних забавах есть одно свойство, которое меня совсем не веселит. Теперь она, как и я, опиралась на локоть, повернувшись ко мне спиной.И, когда снова заговорила, голос ее звучал тише. - С вами трудно не согласиться. Сердце мое забилось; это уже несомненная удача. Я сел, чтобы видеть еелицо, по крайней мере в профиль. Выражение замкнутое, напряженное, но на сейраз, кажется, не наигранное. - Так вы признаете, что все это комедия? - Отчасти. - Коли вам она тоже не по душе, выход один - рассказать, что происходитна самом деле. Чего ради здесь копаются в моей личной жизни. Покачала головой. - Не копаются. Он упомянул об этом вскользь. Вот и все. - Не поеду я в Афины. Между ней и мною все кончено. - Лилия молчала. -Потому я и отправился сюда. В Грецию. Чтобы раз и навсегда прекратить эту волынку. - И добавил: - Онаавстралийка. Стюардесса. - И вы больше не... - Что - "не"? - Не любите ее? - О любви тут говорить не приходится. Опять промолчала. Разглядывая упавшую шишку, вертела ее так и сяк,словно не зная, как выпутаться из неловкости. Но в ее движенияхчувствовалось неподдельное, не предусмотренное сценарием смущение; иподозрительность, точно она хотела мне поверить и не могла. - А старик вам что наплел? - спросил я. - Что она назначила вам встречу, больше ничего. - Теперь мы просто друзья. Оба мы понимали, что наша связь - ненадолго.Изредка переписываемся. Вы ведь знаете австралийцев, - добавил я. Онапомотала головой. - История обрекла их на сиротство. Не ясно, какой онинациональности, где их настоящая родина. Чтобы вписаться в английскую жизнь,ей нужно было бы отрезать целый кусок души. С другой стороны... видимо,главное чувство, которое я к ней испытывал - чувство жалости. - Вы... жили друг с другом как муж с женой? - Если вам угодно пользоваться этим жутким выражением - да. Нескольконедель. - Важно кивнула, будто благодаря за столь интимное признание. -Любопытно, почему вас это так интересует. Она лишь качнула головой, как человек, сознающийся, что не в силахответить точно; но этот простой жест оказался красноречивее любых слов. Нет,она не знает, почему ее это так интересует. И я продолжал: - На Фраксосе, пока я не протоптал сюда дорожку, мне пришлось туговато,не скрою. Довольно, что ли, тоскливо. Понятно, я не любил... ту, другую.Просто она была единственным светлым пятном. Не более того. - А может, для нее единственное светлое пятно - вы. Я не смог поборотьсмешок. - Она спала с десятками мужчин. Честное слово. А после моего отъезда -по меньшей мере с тремя. - По белой кофточке испуганно карабкался рабочиймуравей; я протянул руку и смахнул его вниз. Она, должно быть, ощутила моеприкосновение, но не обернулась. - Может, хватит притворяться? В реальнойжизни вы, наверно, попадали в такие же истории. - Нет. - Снова замотала головой. - Но с тем, что у вас есть реальная жизнь, вы спорить не стали.Протестовать бессмысленно. - Я не собиралась совать нос в чужие дела. - Вы также понимаете, что я разгадал вашу игру. Не ставьте себя вдурацкое положение. Помолчав, она выпрямилась и повернулась ко мне. Оглянулась по сторонам,уставилась мне в лицо; взгляд взыскующий и неуверенный, но хотя бы отчастипризнающий мою правоту. Тем временем невидимая лодка приближалась к острову.Она явно держала курс на залив. - За нами наблюдают? - спросил я. Повела плечом: - Тут за всем наблюдают. Я посмотрел вокруг, но ничего не заметил. Снова повернулся к ней. - Пусть так. Но никогда не поверю, что каждое наше словоподслушивается. Уперлась локтями в колени, ладонями обхватила подбородок, глядя поверхмоей головы. - Это похоже на прятки, Николас. Нужно затаиться: тот, кто водит,совсем рядом. И не высовываться, пока тебя не нашли. Таковы правила. - Но ими предусмотрено, что найденный выходит из игры, а не продолжаетпрятаться. - И добавил: - Вы не Лилия Монтгомери. Если она вообщесуществовала на свете. Быстрый взгляд. - Существовала. - Даже старик признает, что вы не она. А почему вы так уверены? - Потому, что сама существую. - Значит, вы ее дочь? -Да. - Как и ваша сестра. - Я единственный ребенок. Это было чересчур. Не дав ей опомниться, я встал на колени, схватил ееза плечи и повалил навзничь - так, чтоб она не смогла отвести взгляд. Вглазах ее мелькнул страх, и я этим воспользовался. - Послушайте. Все это весьма забавно. Однако у вас естьсестра-двойняшка, и вы это знаете. Вы неплохо проделываете фокус сисчезновением, выучили всякие словечки из эпохи первой мировой и измифологии... Но две вещи не скроешь. Во-первых, вы далеко не глупы. Иво-вторых, состоите из такой же плоти и крови, что и я. - Я сильнее сжал ееплечи под тонкой кофточкой; она поморщилась. - Может, вы поступаете такиз-за того, что любите старика. Может, он вам платит. Может, длясобственного развлечения. Не знаю, где вы с сестрой и остальной компаниейпрячетесь. И знать не желаю, потому что ваш спектакль приводит меня ввосторг, мне нравитесь вы, нравится Морис, и в его присутствии я готовлицедействовать сколько понадобится... но нам-то с вами зачем друг другаобманывать? Делайте, что от вас требуют. Но, ради бога, не слишкомусердствуйте. Договорились? Произнося эту тираду, я смотрел ей прямо в глаза и под конец понял, чтопобедил. Страх уступил место покорности. - Вы мне всю спину свезли, - сказала она. - Там какая-то фигня вродекамня. Это подтверждало мою удачу; я отметил, как изменилась ее манеравыражаться. - Так-то лучше. Отпустив ее, я встал и закурил. Она уселась, выгнула спину,помассировала ее; в том месте, где я прижал ее к земле, и вправду лежалашишка. Поджала ноги, уткнулась в колени. Глядя на нее, я ругал себя, что недогадался применить силу раньше. Она глубоко зарылась лицом в складки юбки,обхватила руками икры. Ее молчание и неподвижность затягивались. До менядошло: она делает вид, что рыдает. - Плач у вас выходит так же бездарно. Помедлив секунду-другую, подняла голову и скорбно взглянула на меня.Слезы были настоящие. Я видел, как они дрожат на ресницах. Отвернулась,точно перебарывая слабость, вытерла глаза тыльной стороной ладони. Я присел рядом с ней на корточки; предложил сигарету, она неотказалась. - Спасибо. - Я не хотел сделать вам больно. На сей раз она затягивалась глубоко и не кашляла. - Не могла сдержаться. - Вы просто чудо... Вы не представляете, до чего необычные переживаниямне подарили. В хорошем смысле необычные. Но поймите, в каждом из нас естьощущение реальности. Как земное притяжение. С ним не поспоришь. Взглянула с застенчивым унынием. - Вы даже не догадываетесь, как я вас понимаю. Новая перспектива:неужели ее каким-то способом заставляют участвовать в спектакле? - Я весь превратился в слух. Опять взглянула поверх моей головы. - Помните, утром вы говорили... тут действительно есть что-то вродесценария. Я должна вам показать одну вещь. Просто скульптуру. - Отлично. Ведите. - Я поднялся. Она наклонилась, тщательно ввинтилаокурок в землю и посмотрела на меня с подчеркнутым смирением. - Дайте... передохнуть. Не шпыняйте меня хотя бы минут пять. Я взглянул на часы. - Даже шесть. Но ни секундой больше. - Она протянула руку, и я помог ейподняться, но руку не отпустил. - Слово "шпынять" не подходит, когда япытаюсь познакомиться поближе с такой очаровательной девушкой. Потупилась. - Чтобы казаться неопытной по сравнению с вами, ей не требуетсяактерских данных. - Это не делает ее менее очаровательной. - Тут недалеко, - сказала она. - Только на холм подняться. Держась за руки, мы пошли по краю лощины. Через несколько шагов я сжалее пальцы, и она ответила слабым пожатием. Скорее залог дружбы, чемчувственности; но я легко поверил в искренность слов о том, что у нее малоопыта. Возможно, потому, что невероятно тонкие черты ее лица выдавали робкийхарактер и разборчивость недотроги. За напускным задором, за невернымпокровом судьбы, которую она воплощала, угадывался трепетный фантомнаивности, даже невинности; и я обладал всем необходимым, дабы в удобныймомент этот фантом развеять. Ко мне вернулось отчаянное, волшебное, античноечувство, что я вступил в сказочный лабиринт, что удостоен неземных щедрот. Итеперь, обретя Ариадну, держа ее руку в своей, ни за какие блага несогласился бы поменяться с кем-либо местами. Все мои былые интрижки, всесебялюбие и хамство, даже позорное изгнание Алисон в область давнегопрошлого, какое я только что предпринял, уже неподсудны. В глубине души явсегда знал, что так и будет. Чуть выше места, где я перебирался через овраг на прошлой неделе, на тусторону вела лесенка с грубо выбитыми в камне ступенями. За лощиной мыподнялись по пологому склону и очутились в распадке, развернутом к морю,точно природный амфитеатрик. В глубине его, на постаменте из необработаннойскалы, возвышалась скульптура. Я сразу узнал ее. Копия знаменитогоПосейдона, выловленного в начале века близ Эвбеи. На стене моей школьнойкомнаты висела открытка с его изображением. Благолепный муж стоял, широкорасставив ноги и указывая могучей десницей на юг, непостижимо царственный инечеловечески безжалостный, как все реликты древних цивилизаций; шедевравангардный, будто творение Генри Мура, и дряхлый, будто камень, служившийему подножием. Уже зная Кончиса, я все-таки удивился, что он до сих пор непоказал мне статую; подобная копия в натуральную величину должна стоитьнемалых денег, и держать ее на задворках, в чаще, не афишируя... я вспомнилде Дюкана и его театральный талант - искусство притормаживать сильныевпечатления. Мы молча рассматривали скульптуру. Взглянув на мое ошеломленное лицо.Лилия улыбнулась, обогнула пьедестал и взобралась по склону в теньнависавшего над обрывом миндаля, где была устроена деревянная скамейка.Отсюда над кронами сосен просматривалась даль моря, но из прибрежных водразглядеть скульптуру было бы невозможно. Она рывком, без церемоний,опустилась на скамью, закатала юбку и кофточку, подставляя тело ветру. Будторазделась. Я сидел всего в трех футах, и она, конечно, чувствовала мойвзгляд. Время "передышки" истекло. Но она все молчала и отводила глаза. - Как вас зовут по-настоящему? - А "Лилия" вас не устраивает? - Прекрасное имя для викторианской трактирщицы. Нехотя улыбнулась. - Настоящее мне еще меньше нравится. - Но затем проговорила: - Пометрике я Джулия, но меня с детства звали Жюли. - Жюли, а дальше? - Холмс. - И, понизив голос: - Однако не с Бейкер-стрит. - А сестру как зовут? Помедлила. - Вы твердо уверены, что у меня есть сестра? - А вы как думали? Еще помедлила, наконец решилась. - Мы родились летом. У папы с мамой оказалась небогатая фантазия. -Пожала плечами, словно извиняясь за их ограниченность. - Ее назвали Джун. - В честь июня и июля. - Не рассказывайте Морису. - Давно вы с ним знакомы? Покачала головой. - Но кажется, что давно. - Сколько? Онустила глаза. - Я чувствую себя предательницей. - Я не собираюсь ябедничать. Снова взыскующий, неуверенный взгляд, почти укоряющий меня занапористость; но, похоже, она поняла, что на сей раз я не отступлюсь.Понурилась, глядя себе под ноги. - Нас заманили сюда под выдуманным предлогом. Несколько недель назад.И, как ни удивительно, мы остались. Я заколебался, подумав о Леверье и Митфорде. Но решил придержать этоткозырь. - Вы тут в первый раз? Быстрый удивленный взгляд, весьма убедительный. - То есть? - Я просто спросил. - Но почему? - Мне казалось, в прошлом году здесь происходило нечто похожее. Подозрительно заглянула мне в лицо. - Вам рассказали... - Нет-нет. - Улыбнулся. - Я только предполагаю. Строю догадки. А чтоэто за выдуманный предлог? Разговор с ней напоминал поездку на строптивом муле - оченьсимпатичном, но не настроенном двигаться вперед. Уставилась в землю,подыскивая слова. - Видите ли, несмотря ни на что, мы остались здесь добровольно. Хоть ине уверены, что понимаем, какова... подоплека происходящего, но испытываемблагодарность... и, по сути, полное доверие. - Она умолкла, и я открыл рот,но меня остановил ее умоляющий взгляд. - Не перебивайте. - На миг прижалаладони к щекам. - Трудно объяснить. Но обе мы чувствуем, что многим емуобязаны. И загвоздка в том, что, ответь я на все вопросы, которые, как яхорошо сознаю, вам не терпится задать, я... ну, все равно что расскажу сюжетдетективного фильма до того, как вы его посмотрите. - Но вы ведь можете рассказать, как попали на экран? - Да нет, не могу. Это ведь тоже часть сюжета. Она снова ускользала от меня. В миндальной кроне жужжал крупный,бронзовый майский жук. Внизу, в солнечном свете, стоял истукан, от векаповелевающий ветром и морем. Я смотрел в затененное листвой, почти кроткоелицо девушки. - Вам, простите, за это платят? Помолчала. - Да, но... - Что - "но"? - Дело не в них. Не в деньгах. - Только что, у оврага, вы намекали, что вам не больно по нутру то, чтовас заставляют делать. - Потому что не поймешь, что из того, что он говорит нам, правда, а чтонет. Не думайте, что нам известно все, а вам - ничего. Нас он посвящал всвои намерения дольше. Но вдруг лгал? - Пожал плечами. - Если хотите, мыобогнали вас на несколько поворотов лабиринта. Но это не значит, что попрямой мы ближе к его центру. Я выдержал паузу. - А в Англии вы играли на сцене? - Да. Правда, дилетантски. - В университете? Натянутая улыбка. - Это еще не все. В некотором смысле каждое наше слово достигает егоушей. Не могу объяснить, каким образом, но думаю, к ночи вы поймете. - Онаопередила мою иронию. - Телепатия ни при чем. Телепатия - отговорка.Метафора. - В таком случае - как? - Если я расскажу, то... все испорчу. Запомните только одно. Эточудесное ощущение. Буквально не от мира сего. - Вы его уже переживали? - Да. Отчасти потому мы с Джун и решили, что ему можно доверять.Злодеям такие способности недоступны. - Все-таки не понимаю, как он слышит наши разговоры. Вперилась в пустуюводную гладь. - Я боюсь объяснять еще из-за того, что сомневаюсь, не расскажете ли выему сами, что я была с вами откровенна. - Господи, я ведь только что сказал, что не собираюсь ябедничать. Взглянула на меня, опять повернулась к морю. Голос ее дрогнул: - Мы не уверены, что вы тот, за кого себя выдаете - тот, за кого выдаетвас Морис. - С ума сойти! - Я хочу сказать, что не один вы не знаете, чему верить, чему нет.Вдруг вы дурачите нас. С видом святой простоты. - Отправляйтесь на северное побережье. В школу. Расспросите обо мне...А кто остальные участники спектакля? - спросил я. - Они не англичане. И по-собачьи преданы Морису. Мы их, в общем-то,редко видим. Они тут долго не задерживались. - Вы подозреваете, что меня наняли, чтобы водить вас за нос? - Все возможно. - Господи. - Я пристально взглянул на нее, убеждая, что этопредположение просто смехотворно; но она явно не собиралась шутить. -Бросьте. Никакой актер так не сыграет. Мои слова вызвали у нее слабую улыбку. - Будем надеяться. - Выбирайтесь отсюда - и я отведу вас в школу. - Он дал понять, что этого делать нельзя. - Вы просто отплатите ему той же монетой. - Самое смешное... - Но, покачав головой, она умолкла. - Жюли, вы должны мне верить. Вздохнула. - Самое смешное, что мое ослушание тоже может быть предусмотреносценарием. Он фантастический человек. Прятки... нет, скорее жмурки. Тебякружат до тех пор, пока не потеряешь ориентацию. И во всем, что он говорит иделает, мерещится второй, третий смысл. - Так нарушьте правила. Посмотрим, что получится. Снова помедлив, улыбнулась шире, как бы подтверждая, что склонна мнедовериться, если я наберусь терпения. - Вы согласны, чтобы все разом закончилось? С завтрашнего дня? - Нет. - По-моему, он в любой момент может вышвырнуть нас отсюда. Я пару разпробовала вам на это намекнуть. - Я понял ваши намеки. - Здесь все так непрочно. Будто паутина. Духовная. Театральная, еслихотите. Можно одним движением ее разрушить. - Снова взгляд. - Честно. Ябольше не притворяюсь. - Он что, грозился все прекратить? - А ему и грозиться не надо. Если бы не чувство, что подобный случайвыпадает только раз в жизни... Конечно, его можно счесть идиотом. Чокнутым.Старым хрычом. Но мне думается, он разгадал некую... - Она опять незакончила фразу. - Тайну, которой я недостоин. - Тайну, которую легко спугнуть, а потом вечно кусать себе локти. - Идобавила: - Я сама только-только начала понимать, что это такое. Связнообъяснить не могу, хоть и... Молчание. - Что ж, внушением он, очевидно, владеет мастерски. Вчера вечером рольнимфы исполняла ваша сестра? - Вас это смутило? - Теперь, когда я понял, что это именно она, смущает. - И у двойняшек бывают разные взгляды на то, что можно, а что нельзя, -мягко сказала она. И, помедлив: - Я догадываюсь, о чем вы подумали. Но досих пор не было и намека на... Иначе мы бы тут не оставались. - Пауза. -Джун всегда к таким вещам относилась без комплексов, не то что я. Раз седаже чуть не отчие... Прикусила язык, но было уже поздно. Сделала молитвенный жест, точнопрося о снисхождении за свою оплошность. По лицу ее разлилось такое уныние,что я усмехнулся. - Вы учились не в Оксфорде, потому что там я о вас не слышал. Так из-зачего ее чуть не отчислили из... второго университета? - Господи, ну и дура же я. - Натянуто-заискивающий взгляд. - Неговорите ему. - Обещаю. - Ерунда. Позировала голышом. Смеха ради. Вышел скандал. - На каком факультете? Мягкая улыбка. - Потерпите. Еще рано. - Но в Кембридже? - Неохотно кивнула. - Блаженный Кембридж. Мы помолчали. Потом, понизив голос, она произнесла: - Он видит нас насквозь, Николас. Если я расскажу больше, чем вамположено знать, он все равно пронюхает. - Не ждет же он, что я поверю в его сказки про Лилию. - Нет. Не ждет. Можете не притворяться, что верите. - Неужели и это предусмотрено сценарием? - Да. В каком-то смысле да. - Глубоко вздохнула. - Скоро вашадоверчивость подвергнется не таким еще испытаниям. - Скоро? - Насколько я в нем разбираюсь, и часа не пройдет, как вы начнетесомневаться во всем, что я вам сейчас рассказала. - Лодку вел он? Кивнула. - А сейчас, наверно, наблюдает за нами. Ждет своей очереди. Я исподлобья взглянул в сторону виллы, на лес за ее спиной; елеудержался, чтоб не обернуться. Никого. - Сколько у нас с вами времени? - Достаточно. Это во многом зависит от меня. Нагнулась, сорвала веточкус куста душицы у скамейки, понюхала. Я рассматривал лес на склоне, надеясьзаметить цветное пятно, быстрое движение. Сплошь деревья, обманные дебри.Она ловко избегала множества вопросов, которые мне не терпелось задать; ночем дольше я с ней общался, тем больше интуитивных, внесловесных ответовполучал; вырисовывался образ девушки хоть и симпатичной, но замкнутой;живущей умом, а не телом, однако с мучительно дрожащей в груди пружинкой,что ждет лишь слабого прикосновения, чтобы распрямиться; университетскиеспектакли, похоже, помогали ей отводить душу. Я понимал, что и сейчас онапо-своему лицедействует, но то была скорее защитная реакция, способ скрытьистинные чувства ко мне. - По-моему, одна из сюжетных линий требует особой подготовки, - сказаля. - Ее с наскоку не сыграешь. - Какая именно? - Наша с вами. Разгладила юбку на согнутом колене. - Думаете, только вы сегодня получили обухом по голове? Два часа назадя впервые услыхала о вашей подружке из Австралии. - Внизу я поведал вам все без утайки. Не сочиняйте лишнего. - Извините мою навязчивость. Просто... - Что - "просто"? - Хотела убедиться. Что вы со мной не шутите. - Если меня пригласят в Бурани, в Афины я ни за что не поеду. -Промолчала. - Так и задумано? - Кажется. - Пожала плечами. - Как Морис решит. - Заглянула мне вглаза. - Мы и вправду только мухи в его паутине, точь-в-точь как вы. -Улыбнулась. - Вилять не стану. Он собирался вас пригласить. Но за обедомпредупредил, что может передумать. - Разве он не ездил в Нафплион? - Нет. Он весь день был на острове. Я смотрел, как она водит пальцем по веточке душицы. - Но я не закончил. В первом действии вам явно полагалось мнепонравиться. Как бы там ни было, вы этого добились. Пусть вы муха, но нетолько та, что попала в паутину - еще и та, которую насаживают на крючок. - Не настоящая? - На искусственную рыба подчас лучше ловится. - Опустила глаза, неответила. - У вас такой вид, будто эта тема вам неприятна. - Нет, я... вы совершенно правы. - Если вы кокетничали со мной из-под палки, скажите честно. - Я не могу ответить ни да, ни нет. Все гораздо сложнее. - И что теперь? - То же, что было бы, познакомься, мы случайно. Следующий шаг. - А именно? Заколебалась, с чрезмерным старанием обрывая с ветки листики. - Наверное, мне захотелось бы узнать вас поближе. Я вспомнил утреннююсцену на берегу, но догадался, что она имеет в виду: ее истинное "я" нетерпит спешки. И что надо внушить ей, что я это понял. Сгорбился, уперсялоктями в колени. - Больше мне ничего и не нужно. - Глупо скрывать, - медленно произнесла она, - что, по его расчетам, выдолжны стремиться сюда каждую субботу, чтобы встретиться со мной. - Он не ошибся. - Тут есть еще одна помеха. - Голос ее дрогнул. - Раз всю правду, такуж всю. Она умолкла, и я ляпнул наобум: - Как зовут эту помеху? - Да нет, я просто заявила Морису, что исполню его желание, сделаюутром, что требуется по роли, но в рамках... - Благопристойности. -Да. - Он что, предлагал вам...? - Ни в коем случае. Он то и дело повторяет, чтоб мы делали только то,что нам хочется. - Так и не намекнете, чего он, собственно, добивается? - А самим вам как кажется? - Бог знает почему, у меня ощущение, что на мне ставят опыты, как накролике. Это глупо, ведь я появился тут случайно, три недели назад. Попросилстакан воды. - А по-моему, не случайно. То есть вы, конечно, могли и сами прийти. Ноесли б не пришли, он бы это и по-другому устроил, - сказала она. - Нас онзаранее предупредил, что вы появитесь. Как только выяснилось, что предлог,под которым нас сюда заманили, выдуман. - Уверен, он посулил вам нечто посущественнее, чем детские розыгрыши. - Да. - Повернулась ко мне с извиняющейся миной, вытянув руку вдольспинки скамьи. - Николас, я пока не могу рассказать вам больше. И, кромевсего прочего, мне пора. Но - да, посулил. А насчет кролика... это не совсемтак. Не так мрачно. Мы и поэтому тут остались. Какие бы дикости нипроисходили. - Обернулась к морю, глядящему в наши лица. - И еще. За этотчас у меня будто камень с души свалился. Хорошо, что вы не отступились.Может, мы принимаем Мориса не за того, кто он есть, - прошептала она. - Атогда нам понадобится преданный рыцарь. - Что ж, наточу копье. Снова посмотрела с некоторым сомнением, но в конце концов слабоулыбнулась. Встала. - Спускаемся к скульптуре. Говорим друг другу "До свидания". Вывозвращаетесь в дом. Я не двинулся с места. - Вечером увидимся? - Он просил далеко не уходить. Я не уверена. - Я точно бутылка содовой, куда вкачали лишнюю порцию газа. Пенюсь отлюбопытства. - Потерпите. - Жестом велела мне подняться. Спускаясь по склону, я проговорил: - Кстати, вы тоже не отступаетесь - твердите, что Лилия Монтгомери -ваша мать. - Усмехнулся. - Она действительно существовала? - Вы такой же догадливый, как и я. - Взгляд искоса. - Даже догадливей. - Приятно слышать. - Вы ведь понимаете, что попали в руки человека, который виртуознокроит реальность так и сяк. Мы достигли статуи. - Что должно случиться вечером? - спросил я. - Не бойтесь. Это будет... не совсем спектакль. Или, наоборот, самаясуть спектакля. - Помолчала секунду, повернулась ко мне лицом. - Вам надоидти. Я взял ее руки в свои. - Можно поцеловать вас? Потупилась, словно опять войдя в роль Лилии. - Лучше не стоит. - Противно? - За нами наблюдают. - Я не о том спрашиваю. Она не ответила, но и рук не отняла. Я обнял ее, прижал к себе. Черезмгновение она сдалась, подставила губы. Крепко сжатые, неподатливые; легкаяответная дрожь - и меня оттолкнули. Происшедшее ничуть не напоминалострастные объятия, к каким я в свои годы привык, но в глазах ее сверкнулитакие ошеломление и паника, точно для нее этот поцелуй значил в десять разбольше, чем для меня; точно она удержалась на самом краю бездны. Я ободряющеулыбнулся, в подобных нежностях грех невелик, успокойтесь; она уставилась наменя, затем отвела глаза. Реакция абсурдная, неожиданно переломившая логикусобытий последнего получаса. Может, снова притворяется, чтобы надуть Кончисаили какого-то другого соглядатая? Но она опять взглянула мне в лицо, и японял, что никого, кроме меня, для нее сейчас не существует. - Если вы соврали, я не вынесу. Не дав ответить, повернулась и быстро, даже стремительно пошла прочь. Явоззрился ей в спину, потом посмотрел через плечо на дальний склон оврага.Догнать? Огибая стволы сосен, она спускалась к морю. Наконец я принялрешение, закурил, попрощался с царственным, но загадочным Посейдоном инаправился к дому. На краю лощины оглянулся. В зарослях мелькнуло белоепятно, скрылось из виду. Но в одиночестве я оставался недолго. Не успелвыбраться по каменным ступенькам из оврага, как наткнулся на Кончиса. Тот стоял ярдах в сорока, спиной ко мне, внимательно разглядывая вбинокль какую-то птицу на верхушке дерева. При моем приближении опустилбинокль, обернулся с такой физиономией, словно не ожидал меня тут встретить.Не слишком убедительная импровизация; я не мог знать, что свои актерскиеталанты он приберегает для сцены, которой предстояло разыграться черезнесколько минут. Бредя к нему по хвойной подстилке - одет он был строже, чем обычно вдневное время: темно-синие брюки и водолазка, тоже синяя, но еще темнее, - ясобирался в кулак, ибо вся его многозначительная поза прямо-таки кричала обочередном подвохе. Прима его труппы, несомненно, не кривила душой - покрайней мере, расписывая свой восторг перед ним и уверенность в том, что онне злодей. Но и взвесь сомнения, даже ужаса обнаружилась в ней ярчедозволенного. Ей хотелось убедить не столько меня, сколько себя самое. И припервом же взгляде на старика мною опять овладело недоверие. - Здравствуйте. - Добрый день, Николас. Простите, что отлучился. Маленький скандал наУолл-стрит. - Казалось, Уолл-стрит находится не просто в другом полушарии,но на другом краю вселенной. Я принял сочувствующий вид. - Что вы говорите! - Два года назад я по неразумию вступил в кредитный консорциум.Вообразите себе Версаль, в котором не один Roi Soleil {Король-солнце(франц.).}, a целых пять. - И кого вы снабжали кредитами? - Кого только не снабжал, - зачастил он. - Пришлось ехать в Нафплион,чтобы позвонить в Женеву. - Надеюсь, вы не вылетели в трубу. - В трубу вылетают только идиоты. Но это происходит с ними еще во чревематери. С Лилией болтали? - Да. - Хорошо. Мы направились к дому. Смерив его взглядом, я уронил: - Познакомился с ее сестрой. Он дотронулся до мощного бинокля, что висел у него на шее: - Мне послышалось пение горной славки. Сезон их перелета давно миновал.- Не столько обструкция, сколько цирковой фокус: тема разговора бес