Юнна Мориц
Стихотворения
Modus vivendi
Изменился климат, вымерли подчистую
мамонты, динозавры - и что?.. А то,
что, сидя на рельсах задницей и протестуя,
вы прогрессу мешаете, граждане, как никто.
Изменился климат, вымерли птеродактили
по закону природы, не громя никакой режим,
никому не хамя: «Катитесь к такой-то матери,
а мы на рельсах пока полежим».
Нехорошее дело - умственная отсталость,
в стране изменился климат, надо же понимать,
что вымерли динозавры и мамонтов не осталось,
зато с каким уважением будут их вспоминать.
Климат когда меняется, лучше быть насекомым,
также вполне прекрасно всем превратиться в змей,
не хулиганьте, граждане, дайте пройти вагонам,
ведите себя, как мамонты,- будет и вам музей!..
А если тело ленится...
А если тело ленится пахать
И, как младенец сытый, бьет баклуши,-
Душе придется с голоду сдыхать,
Отбросы жрать, другие грабить души.
Вот почему я не хожу в ряды,
Где барствует высокое паренье,
Осанка для заоблачной езды,
Ухоженное ленью оперенье.
Ведь если тело ленится пахать
И, как младенец сытый, бьет баклуши,-
Душе придется с голоду сдыхать,
Отбросы жрать, другие грабить души.
Вот почему я не сижу в кругу,
Где пустозвонство барствует в обнимку
С отвагой лживой, наводя тоску
Своей готовностью нырнуть в любую дымку.
Ведь если тело ленится пахать
И, как младенец сытый, бьет баклуши,-
Душе придется с голоду сдыхать,
Отбросы жрать, другие грабить души.
Вот почему я не лечу на свет,
Пылающий в очах нечистой силы,
С ума сводящей свистом праздных лет,
Ленивой, праздной пряностью могилы.
Ведь если тело ленится пахать
И, как младенец сытый, бьет баклуши,-
Душе придется с голоду сдыхать,
Отбросы жрать, другие грабить души.
До встречи! В тех прозрачных облаках,
Где в валенках летают и в галошах,
Зимой - в пальто, а летом - в пиджаках,
Травой и незабудками заросших.
До встречи! На ветвях среди небес,
Где, выхолостив память как подстрочник,
Мы все узнаем настоящий вес
Того, что нам сгибало позвоночник
И было телом - вьючным, ломовым»
В огне горящим, тонущим, дрожащим,
Рожающим, сияющим, живым,
Рабом души, собой не дорожащим!
Ведь если тело ленится пахать
И, как младенец сытый, бьет баклуши,-
Душе придется с голоду сдыхать,
Отбросы жрать, другие грабить души.
Балет - искусство поз...
Балет - искусство поз,
поэзия - иное...
На улице - мороз,
и мой сурок со мною.
В Европе расцвела
магнолия и пахнет,
в России - снег и мгла,
и колокол распахнут.
Копаясь, как в добре,
в помойном баке с пищей,
лохматый том Рабле
выуживает нищий
и, подмигнув - кому? -
находку из помойки
кладет себе в суму,
где много птицы-тройки.
Багаж его дорос
до знанья тех предметов,
что ставят под вопрос
всю Фабрику Ответов,
а Фабрика поет
и пляшет под фанеру,
и дуракам дает
поцеловать химеру!..
Бледен сад, леденеют...
Бледен сад, леденеют качели,
Замерзает в оскомине дом.
На стене шелестит Боттичелли,—
Это было и будет потом.
На веранде сквозняк запустенья —
Ни души, ни мяча, ни лото,
Ни купальника нету, ни чтенья,—
Никогда, и нигде, и ничто.
Мерзнет в мыльнице красное мыло,
Склоны дней отодвинуты в тень,
Две смородины грустно и мило
Прогибают волнистый плетень.
Стекловидных морозов припадки
Истончают бревенчатый сруб,
Помидоры задавлены в кадке,
Голос вьюги от нежности груб.
Хорошо в этом холоде спится,
Хорошо сочиняется мне,
И перо утопает, как спица,
В пряже вымыслов, здравых вполне.
Что со мной? Ничего не случилось.
Стала письменной устная речь.
Я с великим трудом научилась
Свой душевный порядок беречь.
Серебристого дня семигранник
Прозвенел об железо оград,
Уходя, как стакан в подстаканник,
Как виденья уходят во взгляд.
Снег в кустарнике прорези сузил,
И лицо благородит мороз,
Как попытка затягивать в узел
Золотое беспутство волос.
Большой секрет для маленькой компании
Очень многие думают,
Что они умеют летать,-
Ласточки очень многие,
Бабочки очень многие.
И очень немногие думают,
Что умеют летать
Лошади очень многие,
Лошади четвероногие.
Но только лошади
Летают вдохновенно,
Иначе лошади
Разбились бы мгновенно.
И разве стаи
Лошадиных лебедей
Поют, как стаи
Лебединых лошадей?
Очень многие думают,
Что секретов у лошади нет,
Ни для большой, ни для маленькой -
Ни для какой компании.
А лошадь летает, и думает,
Что самый большой секрет -
Это летание лошади,
Нелетных животных летание.
Но только лошади
Летают вдохновенно,
Иначе лошади
Разбились бы мгновенно.
И разве стаи
Лошадиных лебедей
Грустят, как стаи
Лебединых лошадей?
В серебряном столбе...
В серебряном столбе
Рождественского снега
Отправимся к себе
На поиски ночлега,
Носком одной ноги
Толкнем другую в пятку
И снимем сапоги,
Не повредив заплатку.
В кофейнике шурша,
Гадательный напиток
Напомнит, что душа —
Не мера, а избыток
И что талант — не смесь
Всего, что любят люди,
А худшее, что есть,
И лучшее, что будет.
В час рассветный
Под этим снегом спит моя земля,
моя трава и мой цветок заветный.
Как волны за бортами корабля,
сугробы наплывают в час рассветный.
Фонарь во мгле мерцает маяком,
и мачтою скрипит под ветром тополь...
Переплываешь сквер одним рывком,
захлебываясь вьюжистым потоком.
И в этой зыбкости, в болтанке штормовой,
ведя за ручку сонного ребенка,
ты задеваешь звезды головой,-
чтоб знал, как хорошо с тобой, как звонко,
как ничего не страшно, как светло,
как нежно, как таинственно, как свято!..
Как сердце высоко твое цвело
над снеговыми безднами Арбата...
Как пело, как серебрянно мело,
как весело, как плавно вы летели,
как сердце высоко твое цвело
и улыбалась боль в крылатом теле.
В этой деревне, на этой веранде...
В этой деревне, на этой веранде,
В сумраке сада, в холодное лето
Под грохотанье железной дороги
Нами была эта песенка спета.
Ветер насвистывал, сосны трубили,
Дождь барабанил ее беспробудно.
Соль океана была в этой песне,
Пьяный матрос и летящее судно.
Падали звезды, скрипели ворота
Плакала свечка на глиняной плошке -
Пьяный матрос не хотел возвращаться
Ни по земной, ни по водной дорожке,
Только хотел он, чтоб судно летело,
Чтобы качалось, ходило кругами,
Чтобы нетвердая, зыбкая почва
Вечно плыла у него под ногами!
В этом - проклятое счастье матроса,
В этом - проклятое счастье поэта,
Неукротимое наше влеченье
Стать веществом нерастленного света,
Музыкой звезд, океанов и кленов,
Дебрей зеленых, песков раскаленных...
А под конец этой песенки вышли
Слезы из глаз и маяк из туманов.
Всадники
Трое всадников незримых
Молча держат путь за мною,
Вдаль меня сопровождая
С драгоценною казною —
Жизнью, названной земною.
Пусть насытит их троих
Вся добыча дней моих!
Младший всадник, малокровный,
Молча держит путь за мною,
Тихо кашляя в ладошку,
Позлащенную луною,
Истощенную войною.
— Кто ты, цокот за спиною?
— Всадник-детство! А за мною...
Средний всадник, полнокровный,
Молча держит путь за мною.
Ливень стрел в него вонзился —
Грянет каждая струною,
Всею жизнью остальною,
Всею волею стальною.
Кто ты, грохот за спиною?
— Всадник-юность! А за мною...
Старший всадник, хладнокровный,
Молча держит путь за мною,
Прижимает грудь сыночка
Он к себе рукой одною,
А другой рукой ныряет
В бездну, полную виною,
Потрясенный глубиною,
Где вздыхает правды строчка.
— Кто ты, холод за спиною?
— Свет и музыка за мною!..
Глядя в осеннюю мглу
Девочка, не жалуйся на скуку.
Мальчик, обрати ее вниманье -
Что за существа парят в тумане,
К тайному прислушиваясь звуку?
Эти переливчатые тени
Воздухом питаются, росою,
Лепестками розы и сирени,
Ярко увядающей красою.
Вот где собираются фиалки,
Лип и одуванчиков пушинки,
Ряска и прохладные кувшинки
Из садов, где плавают русалки.
Вот где мы однажды вечно будем,
Будем вечно жить, не умирая,
Как душа, мерцающая людям,
Чьи тела возьмет земля сырая.
Наши переливчатые тени
Тоже будут воздухом питаться,
Лепестками розы и сирени
И в тумане осенью сплетаться,
К дальнему прислушиваясь пенью,
Узнавая сладкий голос жизни,
Детский хор тоски по вдохновенью,
Древний хор любви к земной отчизне!.
Девочка, не жалуйся на скуку,
Мальчик, обрати ее вниманье -
Что за существа парят в тумане,
К тайному прислушиваясь звуку?
Девочка, не жалуйся на скуку.
Мальчик, обрати ее вниманье...
Дайте мне вашу скуку!
Поезд летит во мраке,
в Крыма полночной басме,
в звездах, в железных искрах -
в красных слезах колес.
Цепь тарахтит на баке.
Вспыхивает и гаснет
фонарь - как в кино артистка.
Ветер. Дым папирос.
Дайте мне вашу скуку,
я расскажу вам что-то
простое, как ваше детство,
таинственное, как путь.
Я вам сочиню разлуку,
тревогу, любовь и муку,
цель сочиню и средства,
а если как след копнуть,-
я вам сочиню столетья
вашей чудесной жизни,
я вам сочиню размахи
таких небывалых сил,
что вырастут ваши дети,
и вы победите страхи,
и козни, и все болезни,
и вспомните - колесил
какой-то вагон по Крыму
("Дайте мне вашу скуку!
Я расскажу вам что-то,
таинственное - как путь...»),
и было там ветра-дыму
("Я вам сочиню разлуку...»),
и лязга на поворотах,
и вы не могли уснуть,
а жизнь обещала косность,
и вечную грубость быта,
и явное малокровье
надежд, что когда-нибудь...
Но ("Дайте мне вашу скуку!») -
доверчиво и открыто
вы слушали пустословье,
таинственное - как путь,
таинственное - как память,
как воля скалы и воска,
как ритмы Луны и саги,
как истина с детских уст!
Но кто-то не дал увянуть
пророчеству, отголоску
цыганистой колымаги,
стихии магнитных чувств!
И то, что казалось пусто-
словием, звонством, бредом,
уже расцветало густо
и требовало скорей
жизнь удлинить - до хруста!-
смириться с ее расцветом.
...Колеса перебегали
с дактиля на хорей.
И жизнь обещала муку,
крупную ломку быта,
громы над головою,
крепкую перекруть,
Но ("Дайте мне вашу скуку!») -
доверчиво и открыто
вы слушали роковое,
единственное - как путь,
воинственное - как сила
цыганского полуслова,
пророческого напева,
летящего на арбе.
И вам отворилась жила -
ни доброго там, ни злого,
ни права там нет, ни лева,
но слово равно судьбе!
И вы обрели столетья
вашей чудесной жизни,
и вы обрели размахи
таких небывалых сил,
что выросли ваши дети,
и вы победили страхи,
и козни, и все болезни,
и вспомнили – колесил
какой-то вагон по Крыму,
и было там ветра-дыму,
и с лязгом на поворотах
стальную несло арбу...
Но - дайте мне вашу скуку!
Я вам сочиню разлуку,
тревогу, любовь и муку,
я вам удлиню судьбу -
до хруста!
Если б я тебя любила...
Если б я тебя любила,
Ты бы знал об этом вечно.
Все, к кому такое было,
Подтвердят чистосердечно,
Что любовь моя имеет
Исключительные знаки
И не знать о ней не смеет
Даже светоч в зодиаке!
Млечный Путь — с пеленок, с детства
Стал ей скатертью-дорогой:
У меня такие средства
Связи близкой и далекой.
Это, друг, невероятно —
Чтобы я тебя любила,
Но ключи от снов забыла
И ни с чем ушла обратно!
Если б я тебя любила,
Ты бы знал об этом вечно.
Все, к кому такое было,
Подтвердят чистосердечно.
Если бы...
Если бы я знала в двадцать лет,
Что меня настигнет столько бед,
Что лишусь таких великих благ,-
Белый бы я выбросила флаг.
Я бы круто повернула путь,
Я совсем не к тем бы стала льнуть,
Средства поменяла бы и цель,-
И меня хвалила бы артель.
Даже десять лет тому назад
Все могло пойти еще на лад,-
Трудно ли умеючи? Легко!
Но зашла я слишком далеко.
Не могу я, братцы, дать отбой.
Остается только быть собой.
Если я до смерти доживу,
Белый флаг на саван разорву.
И тогда вы молвите слова,
От которых кругом голова...
Трудно ли умеючи? Пустяк!
Мертвому поэту все простят -
Даже неприятные черты,
Вроде силы духа в грозный час,
Вроде трех
Отнюдь не кротких глаз,
Вроде правды, сказанной про вас.