По воспоминаниям его друга и товарища 10 глава

А. П. обратился с речью к войскам и населению. Войскам он говорил:

— Вы целый год несли крест. Теперь в память галлиполийского сидения этот крест вы носите на своей груди. Объедините же вокруг этого креста русских людей. Держите высоко русское имя и ни­кому не давайте русского знамени в обиду.

Поблагодарив еще раз население за радушный прием, А. П. напомнил первые дни в Галлиполи:

— Год тому назад мы были сброшены в море. Мы плыли неизвестно куда. Ни одна страна нас не принимала. Только Франция {141} оказала нам приют. Мы пришли на голое поле, и французские пароходы: непрерывно подвозили нам палатки и продукты... Мы ни одного дня не были оставлены без продовольствия... За благородную Францию и французский народ, ура!

Заиграла Марсельеза, ее сменил греческий гимн... Под звуки Преображенского марша пароход отплыл...

А. П. стоял на спардеке. Исчезла «долина смерти и роз», сливался с берегами городок, мерцали последние огоньки...

— Вот и закончилась наша история в Галлиполи, — сказал А. П. стоявшему рядом с ним офицеру. Помолчал немного и добавил — и я могу сказать, закончилась почетно... (См. Сборник статей: «Русские в Галлиполи» и В. X. Даватц и Н. Н. Львов: «Русская армия на чужбине».).

 

VII.

 

Болгария встретила Русскую армию радушно. В Софии представители Болгарской армии и общественности чествовали банкетом гене­рала Кутепова и командира Донского корпуса генерала Абрамова. В своих речах болгары выражали радость, что они принимают у себя потомков героев Плевны и Шипки, высказывали надежду, что Россия скоро воскреснет и, «как могучий дуб, покроет своим зеленым шатром свою младшую сестру». Начальник штаба Болгарской армии полковники Топалджиков говорил русским генералам, что теперь «мы с вами, по братски, рука об руку, будем идти вперед».

Казалось, что русские войска нашли братский прием. Сохраняя свою войсковую организацию, они постепенно переходили на трудовое положение. Поступали на фабрики, заводы, в шахты. А. П. со своим штабом поселился в древней болгарской столице Великое Тырново. Все здесь хранило благодарное воспоминание о тех временах, когда Российская армия победоносно шла по Болгарии, освобождая ее от турецкого ига. Во всех присутственных местах висли портреты Царя-Освободителя, лучшие улицы и площади носили имена русских полководцев...

Мирная жизнь Русской армии в Болгарии продолжалась недолго. после Генуэзской конференции болгарское земледельческое правительство Стамболийского подпало под влияние большевиков. Уже впоследствии, после падения кабинета Стамболийского, болгарская специальная {142} комиссия установила, что некоторые члены этого кабинета, а также целый ряд видных административных чиновников были подкуплены Советской властью.

В Болгарию наехали коммунистически агенты. Началась пропаганда и провокаторская работа большевиков. Болгарское общественное мнение искусно натравливалось против «Врангелевской армии».

Одновременно началось недостойное вмешательство болгарской вла­сти в распорядок жизни русских войск. Болгары потребовали снять русский национальный флаг со штаба корпуса, и не позволили русским офицерам носить оружие. Запретили генералу Врангелю въезд в Болгарию. Конфисковали имущество и денежные средства Русской армии. Правительство Стамболийского объявило, что оно приложить все усилия добиться отправления русских войск в Советскую Россию. Наконец, были сфабрикованы подложные документы, компрометирующие генера­ла Врангеля и его штаб в заговоре против правительства Стамболийского.

Еще в первые дни начавшихся гонений болгарской власти против Русской армии генерал Врангель предписал своим войскам соблю­дать полное невмешательство во внутреннюю борьбу болгарских политических парий, и только в случае, если положение станет нестерпимым, русским войскам сняться с мест и идти в Cepбию в надежде, что она откроет свои границы для гонимой Русской армии. (См. В. Даватц: «Годы», стран. 167.).

Генерал Кутепов в свою очередь приказал соблюдать полную выдержку при всяких провокационных выходках болгарских вла­стей и ни в коем случав не прибегать к оружие.

В середине мая, в самый разгар преследований Русской армии, к даче А. П. незаметно, под прикрытием возов с сеном, подкра­лись болгарские жандармы. А. П. в это время был в штабе. Около ворот дачи стоял дежурный офицер-конвоец.

Жандармы набросились на офицера и ударили его по лицу палкой.. Офицер выхватил револьвер. Жандармы с руганью отшатнулись. Офицер колебался одно мгновение, а потом швырнул револьвер на землю. Жандармы схватили офицера и поволокли его.

Все это увидел из окна другой офицер. Немедленно он вызвал. весь конвой, а сам бросился к телефону. Вызвал генерала Кутепова, доложил ему о происшедшем и просил разрешения отбить офицера и проучить жандармов.

{143} А. П. категорически запретил оказывать какое-либо сопротивление болгарской полиции и сказал, что сейчас снесется с болгарской властью.

Начальник штаба Болгарской армии полковник Тополджиков по телефону попросил А. П. приехать в Софию для личных переговоров, причем дал честное слово офицера, что А. П. после свидания беспрепятственно может вернуться к своим войскам. А. П. обещал выехать в Софию в тот же день.

Одного штабного офицера его знакомый болгарский общественный деятель предупредил, что в Софии генерала Кутепова ждет арест. Офицер тотчас сказал об этом А. П.

— Это быть не может, сказал А. П., но во всяком случае мне ехать надо, я обещал...

На другой день полковник Тополджиков в своем кабинете объявил А. П.. что он арестован и по распоряжению правительства подлежит высылке из Болгарии.

— А где же ваше офицерское, слово? — спросил Кутепов Тополджикова.

Тополджиков промолчал. Тогда А. П. потребовал, чтобы к нему были вызваны его жена и личный секретарь.

По приезде Л. Д. Кутеповой и секретаря оба они были арестованы на вокзале и препровождены в гостиницу к А. П. В этот же вечер все трое должны были выехать заграницу.

Поднялся вопрос, куда ехать. Болгарское правительство давало разрешение на выезд во все соседние страны, кроме Сербии. В конце концов на паспортах изгнанников были поставлены визы на въезд в Константинополь через Грецию.

Перед самым отъездом А. П. подписал свой прощальный приказ по 1-му корпусу. Этот приказ оканчивался словами:

«При всех обстоятельствах берегите честное имя русского воина и любите Родину выше всего».

В отдельном вагоне А. П., его жена, секретарь и еще один офи­цер, вызвавшийся сопровождать А. П., были отправлены на границу.

Болгарский Царь, для ограждения генерала Кутепова от всяких неприятностей по дороге, приказал двум своим адъютантам сопровождать А. П. до самой границы.

{144} На греческой границе А. П. встретили греческие офицеры и передали ему, что по распоряжению их правительства А. П. может остать­ся в Греции. На вокзале в Андрианополе А. П. опять встретили греческие офицеры и проводили его до самой гостиницы. А. П. Поехал благодарить за внимание командующего войсками Андрианопольского округа.

Из Андрианополя А. П. отправился в Салоники, чтобы ждать здесь визу на въезд в Cepбию. Через несколько дней пришла, виза для А. П. и его жены.

— Не понимаю, почему вам не прислали виз, — сказал А. П. двум своим офицерам. — Когда приду в Белград, сейчас же нач­ну за вас хлопотать.

А. П. уехал. Прошло несколько недель, офицерам виз не высылали. Наконец, пришло письмо от адъютанта А. П. В своем письме он писал:

— А. П. в русском посольстве несколько раз просил выхлопо­тать вам визы. Ему, конечно, обещали и ничего не сделали. Чинишки у вас паршивенькие, а наши высокие дипломаты не любят беспокоить себя по таким пустякам. Мне же в посольстве сказали, что пока сербский Король не женится на румынской принцессе, а свадьба их отложена из за болезни греческой Королевы, виз вам не пошлют.

Прочитав такие неутешительные вести, один офицер оказал другому:

— Конечно, лестно, когда твоя судьба переплетается с тремя царствующими домами, но не будем честолюбивы и смело двинемся вперед безо всяких виз. Не хитрая штука перейти границу.

Через несколько дней оба офицера, явились к А. П.

— Не растерялись! спасибо вам, — сказал А. П., пожимая им руки.

 

VIII.

 

В Сербии генерал Кутепов поселился в предместье Белграда в маленьком домике из трех комнат. Вместе с ним, кроме его жены, брата и вестового, жили еще адъютант и личный секретарь. Bcе существовали на скромное жалованье, получаемое А. П.

{145} Врангель предлагал Кутепову внести в смету расходов Главного Командования содержание его адъютанта и секретаря, но А. П. запротестовал.

Кто-то передал А. П., что будто бы в штабе Главнокомандующего говорили:

— Приехал теперь сюда еще Кутепов со своей сворой...

Для А. П. это было достаточно, чтобы решить содержать «свою свору» на свой счет.

Жиль А. П. очень скромно, но радушно. Не проходило ни одного дня, чтобы кто-нибудь не навестил Кутеповского домика. Общедоступность А. П. была всем известна. Еще на войне, когда он командовал корпусом, а потом армией, к нему мог явиться каждый офицер безо всякого своего предварительного рапорта по начальству.

В те времена в приемной А. П. часто можно было слышать, как взволнованный офицер спрашивал адъютанта, как ему быть, так как он пришел к генералу по личному делу безо всякого разрешения на то от своего командира.

А. П. был зачислен в списки всех старых добровольческих полков, и поэтому адъютант всегда советовал:

— А вы сразу говорите, что являетесь к генералу, как к стар­шему добровольцу, а потом уж рассказывайте в чем ваше дело. Толь­ко предупреждаю вас, говорите все начистоту, безо всякой утайки, и ни в коем случае не старайтесь себя выгораживать. Тогда генерал пойдет вам навстречу и сделает все возможное, чтобы вас вызволить.

И теперь к А. П. шли офицеры и солдаты со всеми своими заботами. Кто еще не устроился на работу, кто задумал открыть какое-нибудь предприятие, чтобы встать на ноги, кто бился в отчаянной нужде из за болезни жены, кто решил переехать в новые страны или вы­писать к себе своих родных тот шел к А. П.

В личное распоряжение А. П. поступали денежные суммы от частных лиц для поддержки Галлиполийцев. Эти суммы он хранил в банке и давал отчет в их расходовании своему секретарю.

— Надо, чтобы хоть кто-нибудь знал, куда я трачу эти деньги, — сказал А. П.

А. П. положил за правило — никому не выдавать единовременного пособия больше определенной суммы, слишком велика была у всех нужда. Иного просителя эта сумма не удовлетворяла, и он объяснял почему. Если доводы были убедительны, А. П. говор им {146} — Я вам дам больше, но все что свыше, это взаймы, из личных моих средств, — и ставил срок уплаты долга.

Редко, кто возвращал А. П. свой долг. Тогда он вызывал к себе секретаря:

— Я из пожертвованных сумм, передал лишнее одному чело­веку, он денег не вернул, так что этот долг буду теперь погашать я сам ежемесячными взносами, а вы уж считайте, сколько там за мной остается, и напоминайте мне.

Весь дом в такие месяцы питался преимущественно макаронами.

 

А. П. иногда обманывали самым беззастенчивым образом, в этом он убеждался много раз на опыте и часто говорил, что мы живем в такое время, когда рушились все сдерживающие начала в человеке, однако чувство подозрительности к людям у А. П. было скоpее теоретическое. Ему трудно было представить себе, что именно этот человек, который сейчас находится с ним в общении, способен на обман. Неспособный сам на ложь А. П. даже как бы стыдился подозревать во лжи другого человека.

К А. П. шли не только его бывшие соратники по великой и гражданской войне, но и заезжали многие общественные деятели. Подолгу с ним сидели, разговаривали. У А. П. был неистощимый запас бод­рости, и колеблющиеся и впадающие в уныние уходили после беседы с А. П. успокоенными. И не потому, что А. П. высказывал радужные надежды на скорое возвращение в Россию, он всегда говорил, что борь­ба с большевиками предстоит длительная и упорная, но А. П. заражал своей верой в Россию. Эта вера была неопалимой купиной в его сердце...

 

IX.

 

В Белграде А. П. был назначен помощником Главнокомандующего Русской армией. Каждый день утром А. П. уходил в город к военному агенту в свой служебный кабинет, но почетная долж­ность, которую занимал А. П., его совершенно не удовлетворяла. Он тяготился бездействием.

Еще в Галлиполи, в кругу близких людей, А. П. высказывал свой взгляд, что открытая вооруженная борьба с большевиками кон­чена и что теперь эта борьба должна принять иные формы. {147} Какие? —чисто революционные. Вместе с тем А. П. считал, что во главе русского национального освободительного движения должно встать лицо, пользующееся по своему прошлому уважением среди иностранцев и незапятнанное кровью междуусобной войны.

— Все наши генералы на всех фронтах потерпели поражение, — говорил А. П., — нет теперь веры в генералов. Единственное лицо, которое может нас возглавить — это Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич... Его любили и солдаты.

Частые и продолжительные беседы на эту тему вел А. П. с Врангелем.

В марте 1923 года А. П. решил поехать к Великому Князю Николаю Николаевичу. А. П. был принят им два раза.

— В первый раз, — рассказывал А. П., — Великий Князь не хотел и разговаривать о каком-либо своем возглавлении, но во второй мой приезд у меня был с ним продолжительный разговор. Я прямо указал Великому Князю, что его долг перед Россией перейти к активной деятельности. Я даже разгорячился...

В мае того же года Великий Князь Николай Николаевич переехал с Юга Франции в свое именье Шуаньи под Парижем. На­чалось сосредоточение вокруг Великого Князя русских национальных сил. В начале 1924 года, еще до того времени, когда Великий Князь открыто принял на себя общее руководство национальным движением, он вызвал к себе А. Н. и предложил ему взять на себя работу специального назначения по связи с Россией.

А. П. согласился и доложил Врангелю о своем решении переехать в Париж.

21-го марта 1924 года генерал Врангель отдал распоряжение, скрепленное генералом Абрамовым, по которому генерал от инфантерии Кутепов освобождался от должности помощника Главнокомандующего.

В этом распоряжении генерал Врангель писал:

«Дорогой Александр Павлович! Ныне общее руководство национальным делом ведется уже не мною. Ты выходишь из моего непосредственного подчинения и не будешь уже руководить теми, кого не­изменно водил в бой и закаливал в Галлиполи»...

После этого распоряжения А. П. долгое время не считал себя в праве вмешиваться в жизнь русских войск на чужбине и прини­мать участие в работе Галлиполийского Общества.

{148} Сердечные проводы устроил генералу Кутепову весь русский Белград.

При прощании А. П. сказал офицерам:

— Если в Париже я останусь совсем одинок, все равно я не сойду со своего пути...

 

X.

 

После окончания гражданской войны в России все ее национальные силы замерли и находились как бы в параличе. Пафос борьбы увезла с собой в изгнание Русская армия, но и у армии в рассеянии он постепенно угасал.

Для такого человека, как А. П., это было непереносимо. Он не­устанно твердил:

— Жизнь русской эмиграции будет оправдана лишь в том слу­чае, если она будет бороться за восстановление России и готовиться к действенному служению ей. Наш первый долг — всеми средствами помогать ее дремлющим национальным силам. Надо их раскачи­вать, толкать на борьбу, вести пропаганду, заражать своею жертвен­ностью...

Такие задачи требовали новые формы и новые пути борьбы, чисто революционные. Опыта в революционной борьбе у А. П. не было, все приходилось создавать внове. На каждом шагу встречались препятствия, но чем они были труднее, тем упорнее преодолевал их А. П.

Для него было необходимо прежде всего почувствовать биение сердца порабощенной России, узнать, чем живет и дышит русский народ, и узнать не от посторонних лиц, а от своих верных и преданных людей. Такие люди у А. П. были, их называли «Кутеповцами». «Кутеповцы» первые n начали свои походы в глубь России.

Они шли не в родных рядах своего полка, не плечом к пле­чу, а в одиночку за тысячи верст от своих соратников.

Как бы ни были скромны поставленные задачи «походникам», опасность для них была одна — им всегда грозила смерть, но не в открытом бою, не на бранных полях, а в застенке, от руки палача.

Великое мужество и горящее сердце надо иметь, чтобы идти на борьбу в одиночку.

{149} Сурово и просто провожал А. П. своих «походников», сурово и просто они шли на свой подвиг. Некоторые ходили по многу раз... Не без волнения рассказывал А. П.:

— Денег в поход я давал мало, чуть ли не в обрез. Сами знаете, как трудно доставать деньги от наших патриотов. И что же? Возвращаются с похода и отдают мне оставшиеся деньги. Один так отдал чуть ли не полностью. Говорит, что там стал шофером и зарабатывал.

Еще не время и не место писать о всей той революционной работе, которую вел А. П. Слухи и вести о ней иногда попадали через большевицкую печать в зарубежную прессу. Вместо того, чтобы встречать смертные приговоры над «Кутеповцами» молитвою об убиенных или благоговейным молчанием, в эмиграции подымался шум и распри над еще дымящейся кровью.

В том, что писали о «Кутеповцах», была и правда, была и ложь. Но опровергать ложь, восстанавливать истину для А. П. значило — раскрывать свою работу, губить и подводить под расстрел еще не вернувшихся людей. Как в Галлиполи, так и в Париже А. П. молча сносил все нападки.

На одном собрании А. П. сказал:

— Конечно, только говорить о борьбе — это мало. И вот меня часто спрашивают: идет ли борьба? Многие думают, что борьба идет только тогда, когда они знают, как она идет. Я же могу вам ска­зать одно: время от времени мы все узнаем о благородных жертвах этой борьбы, но успешна борьба только та, о которой не знает никто.

Познавал А. П. Советскую Россию, ее чаяния и нужды от своих «походников» и от тех, которые вырывались оттуда. Их рассказы были живые, яркие. Люди дышали воздухом России, воочию видели ее язвы. Но как на войне никто из своих окопов не может дать общей картины фронта, так и приехавшие из России рисовали всегда лишь ее отдельные уголки. Социальные, политические и психологические сдви­ги во всей России надо было изучать, и А. П. изучал.

 

А. П. учился постоянно. Закостенелым человеком не был. С ним можно было говорить на самые различные темы и высказывать свои суждения, хотя бы и противоположный его мнению. Собеседника никогда не прерывал и внимательно его выслушивал.

— Я был бы очень вам благодарен, — еще в Галлиполи сказал А. П. своему офицеру, — если бы вы знакомили меня с разными политическими и социальными вопросами...

{150} Особую важность Д. П. придавал аграрному вопросу в России. Он считал крестьянство корнями Российского государства, соками коих оно питалось и развивалось, и неоднократно говорил, что только правильное разрешение аграрного вопроса, обеспечит устойчивость будущей национальной России.

Насколько важное значение придавал А. П. аграрному вопросу, об этом рассказывал П. Б. Струве.

 

Он вспоминал, как однажды в Крыму А. П. стал говорить ему «о том, в какой мере необходим для нашей борьбы надлежащий, понятный для крестьян подход к земельному вопросу», и как он — Струве — «оценил ту живость и настороженность, с которыми А. П., военачальник, прошедший в боевом огне путь от Новороссийска до Орла, относится к земельному вопросу. Тут сказались его политическое чутье и его патриотическая добросовестность». (См. Петр Струве: «Две речи» «Poccия и Славянство» 4/11 1933 г.).

С каждым годом в Париже ширилась работа А. П., но бывали и неудачи.

— Отчаяние — удел малодушных, — любил говорить А. П. и продолжал идти к своей цели.

— В борьбе и только в борьбе мы обретем свое Отечество, — подчеркнул А. П. эту фразу в одной из своих речей.

 

XI.

 

Еще в 1924 году генерал Врангель преобразовал Русскую армию за рубежом в «Русский Обще-Воинский Союз». Сохраняя за собой звание Главнокомандующего, Врангель тогда же объявил себя председателем Союза и вошел в подчинение Великому Князю Николаю Ни­колаевичу.

В апреле 1928 года генерал Bpaнгель скончался в полном расцвете лет. Единое руководство Белой армией Великий Князь передал в руки Кутепова. А. П. был назначен на должность председа­теля Русского Обще-Воинского Союза. Генерал Кутепов возвращался в армию уже ее главой.

Не прошло и года, как Русская армия понесла новую утрату — скончался Великий Князь Николай Николаевич. А. П. неизбежно ста­новится в центр активного Зарубежья.

{151} А. П. был по своим убеждениям монархистом, но благо России он ставил выше своего политического идеала. Он не считал себя в праве предрешать судьбы российского государства, его формы правления. Он боролся прежде всего за отечество, за воссоздание национальной России. Для А. П. так и для Белой армии, это была высшая ценность, непререкаемая. Перед нею в рядах армии смолкали и стирались все политические разногласия.

Еще b Галлиполи А. П. говорил:

— У меня в лагере под одной палаткой спят республиканцы и монархисты. Но это не важно... Я знаю одно, что и те и другие выполняли свой жертвенный долг перед родиной уверен и в том что в будущем, в нужный момент, они его выполнят снова...

Тогда же на вопрос одного общественного деятеля, как посту­пила. бы армия, если бы она взяла Москву, А. П. ответил:

— Если бы армия взяла Москву, то потом... потом она должна была бы взять под козырек.

Не предрешая будущих форм правления в национальной России, А. П. тем самым не замыкался в узкий круг лишь одной партии. Он расценивал людей не по их политическим убеждениям. «Медью звенящей или кимвалом звучащим» был для него человек без горящей любви к России.

В деловом кабинете А. П. и у него на дому можно было встре­тить общественных деятелей самого разнообразного политического направления и они находили с А. П. общий язык.

А. П. понимал, что освободительная борьба будет успешна только в том случае, если она станет опираться на широкие общественные круги, на Зарубежную Русь. Зарубежная Русь должна делить с армией нравственную ответственность за борьбу c III Интернационалом.

Генерал Кутепов вырастал в крупную политическую силу. Это учли его непримиримые враги.

Большевицкие агенты не выпускали А. П. из под своего наблюдения. Они дежурили около его квартиры, около канцелярии, летом даже около дачи. Многих А. П. знал в лицо.

Такая усиленная слежка за генералом Кутеповым вызывала беспокойство у его ближайших сотрудников.

Еще при Великом Князе Николае Николаевиче начальник канцелярии генерала Кутепова — князь С. Е. Трубецкой — говорил секре­тарю генерала:

{152} — Необходимо, чтобы при А. П. была охрана. Вы близкий человек к семье Кутепова, не могли бы вы в этом смысле повлиять на гене­рала или на его жену?

— Такие разговоры с генералом бесполезны, — ответил секре­тарь, — генерал возьмет охрану только в одном случае, если полу­чит приказание, а приказать ему может только Великий Князь Нико­лай Николаевич.

Через несколько дней А. П. с весьма недовольным видом го­ворил своему секретарю:

— Вы, кажется, с князем Трубецким интригами стали зани­маться?

— А что, Ваше Высокопревосходительство?

— Да Великий Князь сказал мне, чтобы я пригласил кого-ни­будь из своих офицеров для моей личной охраны.

— Очень хорошо...

— Ничего хорошего не вижу. Откуда я возьму денег для своей охраны?

— Да у вас же есть деньги на работу...

— Вот именно, что на работу, а не для моей безопасности.

Для своей борьбы А. П. доставал деньги с большими трудностя­ми. Он часто говорил с горечью:

— Среди русских эмигрантов есть люди с большими средства­ми, в миллионах ходят. Меня готовы приветствовать лучшими обеда­ми и завтраками с икрой, с шампанским, а вот чтобы на дело дать — почти никогда. На борьбу дают деньги люди от станка; нищие. Святые это деньги.

Такие деньги А. П. считал себя в праве тратить только по пря­мому назначению. И насколько он был равнодушен к своим деньгам, настолько был скуп и расчетлив с этими пожертвованными суммами.

В конце концов офицер для охраны генерала Кутепова был приглашен, но как только скончался Великий Князь, А. П. отказался от своей охраны. Как раз в это время в распоряжении А. П. было очень мало денег, а кроме того он считал свою охрану излишней потому, что некоторые его свидания происходили с глазу на глаз. В {153} таких случаях сопровождавший его офицер оставался на улице, и тем самым привлекал внимание большевиков-агентов.

Когда А. П. снова остался без охраны, группа офицеров-шоферов постановила давать каждый день в распоряжение генерала Куте­пова машину.

А. П. запротестовал:

— Чтобы из за меня человек лишался своего дневного заработ­ка? — Никогда!

И только после того как возразили, что отказ А. П. от дежур­ного автомобиля будет оскорбителен, он согласился.

Перед Рождеством 1929 г. А. П. уехал в Берлин. Приехал к Сочельнику, который всегда проводил дома в кругу близких лю­дей.

— Довольны ли вы своей поездкой в Берлин? — спросил ге­нерала его секретарь.

— Да меня хотят опять втянуть в трест...

Под трестом А. П. подразумевал белогвардейскую организацию, созданную большевиками в Советской России для провокационных целей.

Рассказал А. П. и то, что при свидании в Берлине с двумя пpиехавшими советскими гражданами один из них предупредил его о готовящемся на А. П. серьезном покушении весною 1930 года.

Такие предупреждения А. П. получал неоднократно. К ним относился спокойно, но свою обреченность чувствовал.

— Я знаю, — говорил он, — когда я стану опасен для большевиков, они меня уберут.

Мирно и тихо прошли Рождественские праздники в семье генерала Кутепова.

В Крещенский вечер решили гадать.

— Дайте я вам погадаю А. П., — предложил один гость, — это­му искусству меня научил в Монголии один шаман. Задумайте, что хотите.

А. П. сказал, что он задумал.

{154} Гадальщик зажег свечу. Поднес в ней руку и над самым огнем стал держать свой кулак. Потом выбросил зажатые в пальцах кости. Они упали на разрисованный китайской тушью лист. Гадальщик медленно произнес:

— Это будет так неожиданно, так быстро, так ужасно...

Оживлен и весел был А. П. После праздников. В его работе открывались большие возможности...

25-го января, в Татьянин день, А. П. поехал за город поздра­вить одну почтенную именинницу. Было много народу. Там встретил офицера, который на другой день должен был со своей машиной приехать к генералу на дежурство.

— Пожалуйста, завтра не беспокойтесь, — сказал этому офице­ру А. П., — ко мне не приезжайте. Я уду из Парижа искать дачу, а утром пойду в Галлиполийскую церковь на панихиду по генерале Каульбарсе.

И уже уходя, вдруг бросил фразу:

— А по мне, надеюсь, вы не будете служить панихиды...

На другой день 6-го января 1930 года генерал Кутепов стал жертвой большевиков. Пропал без вести, как на поле битвы.

Неизреченна красота подвига только когда подвиг доброволен. На свое жертвенное служение России А. П. добровольно пошел с юных лет. Bcю свою жизнь служил России и погиб во имя России.

— На костях и крови русского воинства созидались величие и сла­ва Российского государства, — говорил А. П. на одном банкете, устроенном в его честь русской общественностью. — Русское воинство и здесь на чужбине не забыло своего жертвенного долга, перед роди­ной...

— Во время покорения Кавказа, в одном бою, путь батареям преграждала расщелина. Строить моста не было времени. В боевом порыве офицеры и солдаты бросились в расщелину, и на их плечах,

по живому мосту, орудия въехали на позицию. Несколько человек было раздавлено, но бой был выигран.

{155} — Глубокая пропасть разделяет нас от утерянного Отечества. Но по славному примеру наших предков мы готовы стать живым мостом во имя грядущей России...

Возрожденная Россия помянет в своих молитвах своего верного сына воина Александра.

М. Критский.

 

 

 

 

Первые дни революции в Петрограде

 

 

Отрывки из воспоминаний, написанных

генералом Кутеповым в 1926 году

 

В первых числах января 1917 года командир полка, свиты Его Величества генерал-майор Дрентельн, уехал в отпуск, а через несколько дней, вступивший во временное командование полком полковник Веденяпин тоже уехал и тогда, я вступил во временное коман­дование Л.-гв. Преображенским полком.

Полк стоял на позициях вблизи деревень Свинюхи и Корытница у леса «Сапог». Положение на фронте было вполне спокойное: рыли лисьи норы, усиливали проволочные заграждения, копали ходы сообщения и вели легкую перестрелку с противником. Каждый офицер от­лично понимал, что с наступлением весны начнутся решительные бои, которые должны привести к окончанию войны. За это говорила огром­ная работа в тылу: формировалось очень много новых дивизий, усили­валась тяжелая артиллерия, изготовлялись артиллерийские склады и т. д., поэтому каждый офицер старался воспользоваться временными затишьем и поехать в отпуск. В период боев у нас в полку считалось неудобным уезжать.