Сажин Б.Б.
«Странник на сей земле»
«- Знаю, тесным путем идешь… Не убоялся, вишь, убивающих тело…
… Я с удивлением посмотрел на странника. А он, смотря мне прямо в глаза, продолжал:
- Наслышан я, что творишь брань с антихристом… С антихристом и его слугами, что сапоги пуговицы надели, да черные рясы,… За то гонение несешь, - потому в здешнем мире правды нет.
- Добро творишь. Зачтется тебе это на том свете: правым путем ходишь…
С сильнейшим недоумением я сказал:
- Откуда ты знаешь обо мне?
- Знаю… Только ты не устрашись, не убойся, помни что сказано: «вси, хотящие житии благочестно, гонимы будут». Так – то друг…»[1].
Этот текст принадлежит перу известного народника, исследователю староверия А.С. Пругавину и основан на воспоминаниях В.Н. Фигнер о знаменитом народовольце А.Д. Михайлове. Отрывок описывает эпизод из жизни неукротимого революционера в период его «землевольческой» деятельности. Зиму 1877 г. он провел в деревне Синенькие Саратовской губернии, обучая грамоте детей старообрядцев – беспоповцев. Тогда – то и состоялась, вероятно, встреча и разговор Михайлова со странником, представителем одного из самых крайних ответвлений русского староверия. Что могло связывать радикально настроенных народников с наиболее религиозно – консервативной частью русского народа? Какие цели преследовал Михайлов, живя несколько месяцев бок о бок с религиозными оппозиционерами? И как тактически могло повлиять на планы революционера его тесное общение со староверами?
В историографии вопрос о месте и роли старообрядчества в программах «активного» народничества разработан довольно обстоятельно. Вскрывая причины обращения революционных народников к проблеме «религиозных отщепенцев», исследователи, в основном, заостряли внимание на практическом срезе темы. По общему мнению, варьирующемуся в частностях, радикалы осмысливали староверов как наиболее революционную часть русского крестьянства, которую несложно будет поднять на вооруженную борьбу против самодержавия[2]. Отмечая старообрядческую составляющую в планах землевольцев, историки выделяют, и совершенно справедливо, фигуру Михайлова в качестве главного вдохновителя данной идеи[3]. Продуктивными представляются соображения по поводу содержательного аспекта революционных замыслов землевольца. Так, отмечается идея народника о создании новой религии с целью радикализации старообрядчества[4]. Фиксируется также наличие мистификационных элементов в планах «Катона – цензора»[5]. Вместе с тем, детальный анализ всех составляющих революционного проекта землевольца в историографии отсутствует. В предлагаемой статье мы попытаемся реконструировать план Михайлова, наиболее своеобразного, на наш взгляд, в революционной тактике революционеров – народников.
Организация «Земля и воля» на протяжении всего короткого периода существования, уделяла самое пристальное внимание проблеме староверия и религиозного сектантства. Так, О.В. Аптекман, критикуя в 1883 г. прежнюю народническую программу, указывал: «… сомнительную услугу, как и бунты, оказали, по – моему, нам наши совершенно произвольные понятия о расколе, общине и «народных идеалах» вообще. Начнем с раскола. Нам было известно, что раскол охватил громадную полосу России и почти 10 млн. ее населения. С легкой руки Щапова, а потом и Кельсиева и других, стало вдруг, несомненно, известным, что раскол составляет клад для революции. Между тем, видите ли есть, есть бегуны – упорные и последовательные отрицатели существующего строя. И бегуны, как и другие раскольники, приняты во внимание и вводятся в программу, как желательные элементы для революционной деятельности… Собираются многочисленные сходки молодежи и читаются пространные рефераты о раскольниках, причем с апломбом доказывается, что стремления раскола якобы сходны с стремлениями революционной молодежи… Раскол, говорят нам, служит протестом автономно – областной России против России государственной… Раскол, говорят нам, играл главную роль, если не исключительную роль в Пугачевщине… Четыре года сряду нас немилосердно угощали расколом и разными его прелестями, большая часть которых – мечта, по меньшей мере…»[6].
Отметим, что упоминания имен А.П. Щапова и В.И. Кельсиева далеко не исчерпывает вопрос об истоках идеалистических представлений землевольцев о предполагаемом социально – революционном потенциале «религиозного отщепенства». К моменту создания «Земли и воли» традиция обращения демократической интеллигенции к проблеме староверия насчитывала уже несколько десятилетий. Радикальная часть петрашевцев, польские повстанцы, деятели первой «Земли и воли», ишутинцы, нечаевцы, - все они, так или иначе, надеялись опереться на русское старообрядчество. Теоретический вклад в разработку проблемы внесли такие известные идеологи освободительного движения как А.И. Герцен, Н.П. Огарев, М.А. Бакунин. Воззрения Щапова и Бакунина оказали наиболее серьезное влияние на формирование программных установок «Земли и воли» (например, понятие об «автономно – областной России» в воспоминаниях Аптекмана явно позаимствовано у казанского мыслителя). В России в рамках легальной печати эту тему активно разрабатывали журналы «Отечественные записки», «Дело» и «Вестник Европы», которые пользовались у радикалов особым авторитетом[7]. Исчерпывающие сведения об участии староверов в народных возмущениях, таких как стрелецкие бунты, восстания Разина, Булавина, Пугачева, народники могли получать из исторических сочинений Щапова, Д.Л. Мордовцева, Н.И. Костомарова, С.М. Соловьева[8]. К идеализации старообрядчества должно было также подталкивать чтение знаменитой книги Н.В. Соколова и В.А. Зайцева «Отщепенцы», где освещается история Крестьянской войны ХVI века в Германии, идеология которой, несомненно, носила религиозно – апокалиптический характер[9]. Даже история создания североамериканского государства в изложении Н.В. Щелгунова («Дело». 1867. № 11 - 12) указывало на явно выраженную демократическую составляющую в мировоззрении религиозных оппозиционеров[10].
Одним словом, к моменту становления в России народнического движения почва для революционного восприятия староверия была уже подготовлена. Указанные выше источники последовательно подводили народников, в первую очередь бакунинского закала, к восприятию «религиозного отщепенства» как части народа, сохранившей и проводившей в практической жизни исконно русские, анархо-традиционалистские начала политического и социально – экономического обустройства человеческого общежития. Защищая эти начала против наступления государственной централизации, оно поднимало вооруженные бунты и восстания, зафиксированные историческими исследованиями. Гонения на старообрядцев лишь усиливали активное, «действенное» сопротивление религиозно инакомыслящих. Отсюда выводилось заключение о высоком революционном потенциале староверия.
Неудивительно, что в 1874 – 1875 гг., во время «хождения в народ» многие из народников пошли именно к старообрядцам и религиозным сектантам[11]. Причем не совсем удовлетворительные итоги пропагандистской кампании практически не изменили отношение демократической интеллигенции к религиозно инакомыслящим. Более того, на фоне осознанной народниками пассивности общей массы простонародья, староверы в политическом ракурсе стали выглядеть еще более привлекательно. Поэтому вполне логичным представляется включение деятелями «Земли и воли», в качестве наследников русской революционной традиции, религиозных оппозиционеров в сферу своих интересов[12].
В среде землевольчества главными популяризаторами идеи привлечения старообрядцев к борьбе с самодержавием являлись М.А. Натансон, Г.В. Плеханов и Михайлов[13]. Последнего же, без малейшей доли натяжки, можно определить как человека, сыгравшего ключевую роль в проведении идеи революционного союза с религиозно инакомыслящими.
Прежде чем приступить непосредственно к анализу революционного проекта Михайлова, необходимо сделать несколько предварительных замечаний. Его деятельность среди старообрядцев следует рассматривать в контексте с общими программными установками землевольческой организации. Известно, что «активные» народники после неудачи «хождения в народ» пересмотрели многие тактические приемы ведения революционной деятельности в крестьянской среде. Отказавшись от «летучей» пропаганды, землевольцы решили основывать долговременные поселения в деревне. По – прежнему оставаясь апологетами бунта и анархии, народники тем не менее ограничили агитацию до «реально – осуществимых в ближайшем будущем» народных требований[14]. Следовало, как выражался С.М. Кравчинский, снять с русского социализма немецкое платье и одеть его в крестьянскую серьмягу[15]. Соответственно, принижая роль пропаганды («ума»), деятели «Земли и воли» решили сосредоточить внимание на возбуждение в народе, на почве его «близких и понятных требований», революционных «чувств» [ 16]. Первым шагом в подготовке восстаний должно было стать создание на местах среди крестьянских масс революционных организации[17].
Стратегия основания поселений была тщательно разработана. Михайлов отмечал: «… Районом деятельности избиралось Поволжье, как главный водный путь, соединяющий почти всю Россию, а потому наиболее бойкое место. Южная часть Поволжья, начиная от Симбирской губернии, особенно останавливала на себе взоры народников. Она – колыбель главных народных движений; кормилица понизовой вольницы, этих исторических русских революционеров. Она пристанище гонимых за веру и ищущих привольной жизни. Она гораздо меньше испытала на себе гнет крепостного права, и народ населяющий ее отличается самобытностью и любовью к свободе. Среди него еще живы традиции движения Пугачева, а в Симбирской губернии более чем в других местах протестовали восстаниями против введения воли 1861 года. С двух сторон к этой части Поволжья примыкают казачество Донское и Уральское, оба недовольные и протестующие, оба представляющие военную силу. С юга Астрахань, по мнению некоторых согласий раскола будущая столица Царства Правды, и Ростов, собирающие до сей поры многие тысячи пришлого люда. С северо-востока уральское заводы, где Пугачев лил пушки. Имелось в виду связать организацией все эти местности, везде завести сношения и основать поселения и приступить таким образом к выполнению серьезного и широкого плана»[18]. Столичная группа землевольцев должна была взять на себя роль координирующего центра будущего всеобщего восстания[19].
Таким образом, предполагалось создать широкомасштабную сеть ячеек революционизированного крестьянства, готовых в союзе с радикальной интеллигенцией и на основе своих кровных интересов вступить в вооруженное противостояние с царским правительством. Старообрядчеству, на наш взгляд, в этом плане придавалось одно из первостепенных значений. Об этом косвенно может свидетельствовать упоминание Михайловым Астрахани, как «раскольничьего» «Царства Правды» (мысль, между прочим, позаимствована опять – таки у Щапова), восстания Пугачева, да и сам географический ареал будущих действий революционеров являлся в России местом традиционного расселения старообрядцев и сектантов. И далеко не случайно появление в первоначальной редакции программы «Земли и воли» пункта, требующего от радикалов налаживание связей «с враждебными правительству сектами религиозно – революционного характера»[20].
Фактор необходимости развития в крестьянстве «революционных чувств» и опоры на «народные интересы» также с необходимостью обращал внимание землевольцев именно на старообрядчество. В данном отношении показательна ориентация народников на вполне определенные староверческие согласия. Согласно Плеханову, «на пропаганду среди раскольников… возлагались очень большие надежды; беспоповцев, в особенности, считали, как и теперь считают многие, носителями неиспорченного идеала народной жизни, которых без большого труда можно превратить из оппозиционного – в революционный элемент русской общественной жизни»[21].
Носителями какого «неиспорченного идеала народной жизни» в глазах землевольцев являлись поморцы, федосеевцы, филипповцы, бегуны, немоляки и т.д.? Источники, имеющие отношение к «Земле и воле», свидетельствуют об искренней вере радикальной интеллигенции в глубоко укорененные анархо-социалистические чувства русского крестьянства[22]. А старообрядчество, точнее его беспоповская часть, по мнению революционеров, представляло собою практическое воплощение «общинно – федеративных наклонностей» русского мужика[23]. Собственно, возникновение так называемых «сект религиозно – революционного характера» объяснялось существовавшими в стране противоречиями между государственной централизацией, социально – экономической политикой самодержавия и общинно – федеративными стремлениями русского народа[24].
Без сомнения, члены «Земли и воли» рассматривали беспоповцев в рамках анархистских конструкции. В.И. Харламов совершенно справедливо отмечал, что «землевольцы – бакунисты доказывали анархичность миросозерцания раскольников, несовместимость его с идеей власти, государства»[25]. В данном случае, несомненно влияние на мысль революционеров теоретического наследия Щапова, который еще в начале 60 – х гг. объяснял возникновение и развитие «беспоповщины» демократическим настроем «раскола», его борьбой с петербургской централизацией[26]. Таким образом, постулировалась идентичность общественных стремлений, хоть и на разном интеллектуальном уровне, землевольцев и староверов – беспоповцев, позволяющая в будущем надеяться на их плодотворный союз.
Не менее привлекательным для революционных деятелей должна была стать эсхатологическая доктрина беспоповцев, которая отказывала в легитимности самодержавному режиму в России. Эту особенность учения старообрядцев подметил еще Бакунин. Он, в частности, отмечал: «Религиозное почитание царя как видимого воплощения божеской воли относится к давно забытым временам. Нынешняя эпоха об этом и знать не знает, она одушевлена совершенно иными потребностями и чувствами. Напротив, для большинства религиозных сект, которые подрывают русскую почву и вопреки всем религиозным преследованиям развивают разрушительную пропаганду, царь как раз представляется антихристом, а время его правления – тем апокалиптическим испытанием, за которым должно наступить обетованное тысячелетнее царство»[27]. Много внимания уделил учению староверов об антихристе Щапов в своих исторических исследованиях[28]. Можно сказать, особенности религиозной доктрины беспоповцев делали их благоприятным объектом для развития «революционных чувств».
Отметим также, что и в среде беспоповцев землевольцы выделяли согласие «бегунов» или «странников». «Наилучшею репутацией пользовались, конечно, бегуны», - вспоминал Плеханов[29].
Эсхатологическое учение беспоповцев в религиозной доктрине «бегунов» получило наиболее крайнее развитие. Осмысливая окружающий мир как «царство антихриста», они порвали практически все внешние связи с ним. Часть «бегунов», странствуя по необъятным просторам Российской империи, с фанатическим рвением пропагандировали учение, распространяя среди населения идеи отрицания власти и господствующей церкви. Народников привлекало в них не только их предполагаемый радикализм, но и в не меньшей степени организаторские способности этих «религиозных отщепенцев».
Вполне вероятно, что в глазах землевольцев – бакунистов учение согласия «бегунов» могло вполне соответствовать некоторым теоретическим построениям идеолога анархии. Напомним, что в «Прибавлении А» Бакунин указал на необходимость организации крестьянских выступлений, выставляя данную установку в качестве единственного условия достижения «всенародного освобождения» от государственного гнета. Определяющую же роль в этом плане, наряду с народниками, должны были сыграть «передовые люди из крестьянского мира» вместе со значительной и наиболее энергичной частью народа, в задачу которым ставилось необходимость «провести между… отдельными мирами живой ток революционной мысли, воли и дела»[30]. А с кем ассоциировались в сознании революционных народников «передовые люди из крестьянского мира»? Ответим на этот вопрос словами Аптекмана из «Письма к бывшим товарищам» (8 декабря 1879 г.): «… Наша роль в народе – по преимуществу инициаторская, все остальное должно делаться самим народом, лучшими его представителями. Народ же давным-давно выработал этот тип. Я говорю о тех протестующих элементах, которые во всякое время можно найти в народе, - будь это сектант, в роде Никиты Семенова, или же ловкий смышленый агитатор, в роде Прядько. Как энергично, ловко ведут свои дела эти народные агитаторы можно видеть, например, из недавно помещенной, кажется, в «Молве» корреспонденции из Вологодской губернии о сектанте – бегуне 20 лет, проповедовавшем свое теологически – анархическое учение в своем родном селе в виду начальства. О другом подобном типе я недавно собрал самые верные сведения. Это – женщина – шелапутка, несколько лет пропагандировавшая на далеких окраинах России, а в настоящее время она продолжает ту же работу в одной из центральных губернии. Эти типы и созданные ими организации могут служить лучшим ответом тем из наших скептиков, которые слишком мало верят в народную самостоятельность»[31].
Представляется, что лучших «народных организаторов» из крестьянской среды, чем «странники» найти радикальной интеллигенции было крайне затруднительно. Во всяком случае, так им могло казаться. Ведь, по сути, эти «религиозные отщепенцы» в соответствии со своими догматическими установками, странствовали по всей России, распространяя учение, в том числе и между беспоповцами. Распропагандированные соответствующим образом, анархистски настроенные «бегуны» - «лучшие представители народа» - и должны были провести «живой ток революционной мысли, воли и дела» между беспоповцами – «значительной и наиболее энергичной части» русского крестьянства.
Таким образом, место и роль старообрядчества в стратегических расчетах землевольцев можно представить следующим образом. Придерживаясь общей установки на поднятие крестьянского восстания, интеллигентные «отщепенцы» признавали староверие одним из наиболее благоприятных социальных объектов для возбуждения революционных «чувств». Определяя в географическом аспекте будущее место приложения собственных сил, землевольцы, помимо прочих соображений, учитывали фактор его заселенности старообрядцами и сектантами. Среди них выделяли беспоповцев, и, в частности, согласие «бегунов». Вместе с предполагаемыми радикализмом, детерминированным староверческой эсхатологией, совпадающими в основе общественными идеалами и готовностью жертвовать собой во имя их, народников привлекало в них структурно – организационные начала их жизнедеятельности. Логическим следствием таких идеалистических представлений должно было стать создание долговременных поселений в «раскольничьем» мире с целью его сплочения и перевода религиозно – социального протеста в более активные формы.
Однако с реализацией последнего пункта могли возникнуть сложности. Землевольцы понимали, что наладить связи с замкнутой и, в значительной степени отчужденной от внешнего мира, средой беспоповцев, и особенно «бегунов», будет крайне трудно. Кроме того, как нам представляется, народникам необходимо было конкретизировать те общие положения, на основе которых предполагалось революционизировать старообрядческие массы. В любом случае, следовало стать «своими» среди «религиозных отщепенцев», завоевать полное у них доверие, а это, в свою очередь, с необходимостью требовало предварительного всестороннего ознакомления с теоретическими базовыми концептами учения старообрядцев.
Решение данных задач взял на себя Михайлов. В марте 1877 г. вместе с товарищами он отправляется в Саратовскую губернию. Помимо главной цели – заведение поселений – «Катон – цензор» готовится к деятельности среди старообрядцев. В соответствии с общепринятыми установками, народник собирался выйти именно на «бегунов». Позднее, 2 января 1881 г., давая показания на следствии, Михайлов сообщал: «…Меня особенно интересовала жизнь раскола, с которой я теоретически познакомился в литературе. Казалось, она скрывала богатые силы народного духа, много верных мыслей в оценке существующего строя и сильную сплоченность, дающую представление о расколе, как о совершенно самостоятельном организме среди государственной системы. Согласие Странников или Бегунов более всего приближалось по характеру своих адептов и учению, по резкости протеста, к типу народно – религиозных революционеров. Встреча с ними представлялась чрезвычайно заманчивой»[32]. Трудности намечаемого предприятия хорошо осознавались народником. «Но где их разыщешь? – продолжал он, - Где встретишь? Тем более они такие конспираторы, так разборчивы при встречах с новыми людьми. Они требуют от испытуемого много лет самой фанатичной жизни, которую я, конечно, бы не вынес. Как подступить к этой незнакомой области, на каком языке заговорить с людьми столь оригинального мировоззрения. Все это представлялось мне большими трудностями, о которых я помышлял с некоторым страхом»[33].
Михайлов принял довольно нестандартное решение. Он задумал, можно сказать, акт «перевоплощения» в старообрядца, чтобы в последующем посредством более открытых беспоповских согласий, отыскать пути к последователям учения Евфимия. «Мне пришлось, - вспоминал землеволец, - сделаться буквально старовером, пришлось взять себя в ежовые рукавицы, ломать себя с ног до головы. Я должен был во всем подделаться под эту среду чтобы, стоя на одной с нею почве, иметь возможность влиять на нее. Если мне многое в приготовительных работах удалось в сравнительно короткий промежуток времени, то только благодаря одной черте моего характера, именно способности отдаваться всякому делу всецело, всей душой, всеми помыслами. Это мне помогло в два – три месяца стать неузнаваемым раскольником, а кто знает староверов, тот понимает, что это значит. Для интеллигентного человека это значит исполнять 10000 китайских церемоний и исполнять их естественно. Преодоление происходило вследствие сознания необходимости, даже с некоторою приятностью, а главное с громадной пользой для развития воли и уменья владеть собой»[34]. Плеханов, находившийся тогда в Саратове вместе с «Дворником», отмечал: «Михайлов не видел возможности познакомиться с представителями этой секты («бегунами» - Б.С.) иначе, как через посредство других, менее крайних, менее преследуемых, а потому, естественно, и менее недоверчивых сект. Он решился научиться всем обрядам беспоповцев, усвоить хотя главные основания их учения и затем, в качестве своего человека поселиться учителем в какой-нибудь раскольничьей деревне»[35].
Железная воля Михайлова помогла ему преодолеть все препятствия. Когда народник вернулся в Петербург, он, по словам Фигнер, «действительно был с головы до ног «старовером», и даже в спорах с единомышленниками постоянно сбивался нечаянно на цитаты из разных сектантских «цветников»[36]. Сами старообрядцы принимали его «за человека «по вере», и, скорее всего по их рекомендации, Михайлов зимой 1877 г. был нанят учителем «нетовцами» в деревню Синенькая [37]. Не исключено, что в этом поволжском селении землеволец встречался и общался с «бегунами». Я.В. Абрамов в статье «К вопросу о веротерпимости» указал на существование в деревне секты «подпольников», тождественной своим учением крайним проявлениям «странничества»[38].
Обучая детей, Михайлов продолжал исследовать старообрядчество, близко сошелся с наставником «спасовцев», и действительно, стал «своим» среди старообрядцев. Молодой учитель так понравился староверам, что они упрашивали его остаться и даже предлагали «келью для постоянной жизни с ними»[39].
Но Михайлов, считая «первый шаг» в сближении с религиозно инакомыслящими выполненным, отправляется весной 1878 г. в столицу. Приехал он преисполненный самых радушных надежд и вскоре собирался вернуться обратно, но уже не один, а с единомышленниками. Так, например, М.Р. Попов вспоминал: «Когда Александр Дмитриевич вернулся из своих экскурсии в область сектантов Саратовской губернии, мне пришлось быть в то время в Петербурге, и я собственными ушами слышал, с каким энтузиазмом он говорил о благодарной деятельности в этой области, и возвратился он оттуда в Петербург не с целью вступить в «непосредственную борьбу с правительством» из чувства мести, а с намерением навербовать себе товарищей для деятельности в среде самого народа» (читай – среди старообрядцев - Б.С.) [40].
Итак, Михайлов нашел ключ к душам староверов. Оставалось, образно говоря, повернуть его в нужном направлении. Каким же образом землеволец собирался поднять массы религиозно инакомыслящих на вооруженную борьбу с правительством? Источники не дают точного и определенного ответа на этот вопрос. Постараемся на основе их сравнительного анализа подойти ближе к замыслу Михайлова.
Согласно свидетельству самого народника, во время пребывания у старообрядцев у него «являлись в голове планы создать народно – революционную религию, основанием которой служили бы главные народные требования и общие старо – народные верования». По мнению революционера, «такое сочетание, оживленное крупным созидающим талантом, дало бы этому учению силу и увлекательность, не знающую препятствий, и мир опять узрел бы искупление через веру»[41]. Фигнер также свидетельствовала о намерениях землевольца создать среди староверов «новую рационалистическую секту», разработать новую религию. Она отмечала: «У него была какая – то идея (смутная для посторонних, потому что он мало говорил об этом, а может быть смутная и для него самого) – что идеалы социальной революции должны создать людям некоторую новую религию, которая бы также поглощало все существо человека, как это делали старые»[42].
Предположительно, Михайлов намеревался разработать религиозное учение, способное подвигнуть старообрядцев на восстание. И если под «главными народными требованиями», вероятно, подразумевалось желание «земли и воли», то под «общими старо – народными верованиями», на наш взгляд, скрывались, прежде всего, эсхатологические воззрения староверов - беспоповцев.
Здесь стоит остановиться более подробно на свидетельстве Фигнер о желании Михайлова создать среди «религиозных отщепенцев» новую рационалистическую секту. Идея рационализации религиозной мысли была тогда очень популярна среди революционеров[43]. На страницах легальной печати ее проводил И.И. Каблиц (Юзов), в те годы стоявший очень близко к «Земле и воле»[44]. В одной из программных работ лидер столичных бунтарей, на основе именно анализа старообрядческой эсхатологии, утверждал, что «рационализм, благодаря беспоповцам, широко разливается по русской земле», а сами староверы «мало – помалу «превращаются в чистых деистов»[45]. Одним из проявлений рационализма в староверии, по мнению народников, была способность, более того, восприимчивость беспоповцев к «духовному» толкованию, то есть критической интерпретации, религиозных текстов[46]. Тут действительно открывалось широкое поле для деятельности революционеров, и Михайлов, предположительно, задумал рационализировать учение беспоповцев об антихристе.
Несомненно, землеволец в процессе подготовки к походу к старообрядцам осваивал эсхатологический нарративный материал. Много сведений он почерпнул в Саратове, беседуя с женщиной – староверкой беспоповского согласа, хозяйкой дома, где снимал комнату. У нее же Михайлову на глаза попался листок с «крамольными» изречениями, по словам хозяйки, представляющими собой «пророчество о последнем времени». Эти «Известия новейших времен», вероятно, еще сильнее стимулировали идеализацию старообрядчества народником. Документ, образно описывая неправедное и несправедливое устройство российского общества, заканчивался словами: «Терпение – осталось одно, и то скоро лопнет»[47].
«Не может быть лучшей характеристики мнений всех беспоповщинских согласий, и в этом смысле вышеупомянутый документ имеет большой интерес», - комментировал текст Михайлов. Добавим, что намеки, рассыпанные в старообрядческих источниках и свидетельствующие об отходе последователей «старой веры» от пассивного восприятия окружающей действительности, также оценивались народниками в качестве примера рационализации религиозно инакомыслящих[48].
Вероятно, именно в это время Михайлов начинает разрабатывать план революционной деятельности в среде староверов. Усилив занятия, он еще до поездки к «спасовцам» в деревню, смог принять участие в богословском диспуте, полемизируя со священниками господствующей церкви. Исключительное значение имеют воспоминания Плеханова о его совместном с Михайловым посещении осенью 1877 г. одной из саратовских церквей, где «происходило обличение «раскола» двумя священниками». В храме Михайлов, внимательно выслушав обличения «батюшек», вступил с ними в спор по поводу духовного или телесного пришествий Еноха и Илии. Причем спор вел очень уверенно. «Я видел только, - сообщал Плеханов, - что Михайлов говорит очень самоуверенно, что его не смущают возражения «батюшки» и что на каждый из приводимых ими текстов он приводит не менее веское свидетельство того или другого святого…и остался очень доволен своим «дебютом»… Он убедился, что его усидчивые занятия не остались без результата и что он приобрел уже некоторый навык в богословских спорах. «Победихом, победихом, - повторял он с веселым смехом»[49].
Пребывание у «спасовцев», по – видимому, окончательно убедило землевольца в правомерности избранной им стратегии действий. Доктрина Страшного Суда, точнее, ее эволюция, у этих беспоповцев как раз подтверждала представления народников о рационализации старообрядчества. Дело в том, что в среде «нетовцев» выработалось учение, в соответствии с которым «антихрист дает теперь, согласно пророчеству, «малое время тишины», и сейчас «для людей, желающих высшего крещения, есть крещение кровию своею, то есть мученичество»[50]. Примечательно, что аналогичные тенденции в учении «странников» подчеркивал и Каблиц. «Бегство, которому теперь предаются странники, не есть состояние нормальное и постоянное, - отмечал публицист в статье «Политические воззрения староверия», - … браться с антихристом открытою силою до времени нельзя (выделено в тексте автором – Б.С.); но когда придет время, тогда всякий записанный в книги животныя должен ополчиться на антихриста, и если кто в этой борьбе будет убит (выделено в тексте автором – Б.С.), тот получит такой мученический венец, каково еще никто из Христовых мучеников не получал». Время борьбы не за горами: «конец антихриста и его царства, гибель его самого, бесов его и всех ему поклоняющихся, предреченные в Апокалипсисе, - близки». Скоро уже настанет «день Христов – день брани»[51].
Итак, генезис эсхатологии старообрядцев – беспоповцев определял, по мнению Михайлова, их готовность к активным действиям. Необходимы были только руководители. На наш взгляд, землеволец рассчитывал, что такими революционными деятелями, способными увлечь народную массу старообрядцев под знамя новой религии, могут стать его товарищи – народники, но только те, которые глубоко усвоили все тонкости вероучения беспоповцев и получили признание в их среде в качестве начетчиков. Не случайно, во второй программе «Земли и воли», после приезда в Петербург Михайлова, появляется пункт о необходимости «слияния» с «сектами религиозно – революционного характера»[52]. Существуют свидетельства, что и сам «Катон – цензор» готовил себя к роли именно начетчика[53].
Уже в Петербурге, он, согласно воспоминаниям Плеханова, «стремился сорганизовать целый кружок лиц, знающих историю раскола, начитанных «от писания» и могущих не приспособляться только, но и приспособлять к своим идеалам окружающих лиц. Он требовал от нашего кружка основания особой типографии с славянским шрифтом, специальной целью которой было бы печатание различных революционных изданий для раскольников»[54]. Самого Михайлова в это время можно было нередко встретить в Публичной библиотеке, где он изучал богословскую старообрядческую литературу, в том числе, что особенно важно, книги эсхатологической тематики[55].
Косвенным образом отводит к плану Михайлова текст статьи Каблица «Успехи рационализма в староверии», появившейся в свет, следует подчеркнуть, в августе 1878 г, то есть во время работы землевольца над революционным проектом. Публицист, анализируя эволюцию беспоповской эсхатологии, цитирует следующие слова известного единоверческого миссионера, бывшего «федосеевца», Павла Прусского (Леднева): «Так как «учение о духовном антихристе, о явлении пророков Илии и Еноха не в чувственном виде, есть основное учение беспоповцев», то у них «великим почитается наставником и знатоком писания, кто умеет толковать о духовном антихристе и свидетельства о пришествии пророков Илии и Эноха объяснять иносказательно»[56]. Можно сказать, Каблиц практически буквально одной цитатой воспроизвел на страницах легальной печати основные положения грандиозного замысла землевольца. Радикальная интеллигенция должна освоить начетчицкий язык вербальной староверческой коммуникации, выступить в качестве наставников «религиозных отщепенцев» и повести их на восстание. Причем «Око», как называли в народнических кругах Каблица, усилил землевольческую программу, показав тотальное распространение среди беспоповцев учения о «духовном антихристе», о явлении пророков Илии и Эноха».
Напомним, Михайлов прекрасно ориентировался в особенностях староверческой концепции о пришествии Еноха и Илии. Что же это за учение? Согласно православной традиции, на обличение «антихриста», который представлялся человеком, родившимся «от девицы нечистыя, жидовки сущея, от колена Данова», Господом будут посланы Енох, Илия и Иоанн Богослов, и тогда многие уверуют в Истинного Бога. Илия же и Енох будут убиты повелением антихриста; «и когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их. (Апок., ХI, 7). Беспоповцы же совершенно иначе истолковывали грядущее пришествие Илии и Еноха: «чувственный» Илия уже пришел в лице Иоанна Крестителя, а «духовный Илия означает посылаемых Богом ревнителей истины, обличающих ложных христиан; при этом все истинно верующие означают «духовного» Еноха[57]. Возможны и другие толкования, отсюда и то ключевое значение, которое революционные народники, и в частности, Михайлов, отводили роли старообрядческих начетчиков.
Таким образом, даже если придерживаться обычного беспоповского восприятия пришествия пророков, землевольцы должны были выступить в роли совокупного «духовного» Илии и направить «духовного» Еноха, то есть всех староверов, на борьбу с «антихристом», который «живет и действует преимущественно в лицах правительственных (властодержцах)»: «и если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту» (Апок., ХI, 5). При этом, вероятно, гибель пророков от руки «антихриста», то есть народников и староверов от самодержавия, как раз и есть то самое, упоминаемое Михайловым «крещение кровиею своею, то есть мученичество», которое должны принять «духовные» Илия и Енох. Отметим, что бунт, при соответствующей интерпретации Священного Писания, должен закончиться торжеством «истинно верующих», так как после воскресения и вознесения пророков на небо «седьмый Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось Царством Господа нашего и Христа его, и будет царствовать во веки веков» (Апок., ХI, 15). Другими словами, российское самодержавие будет повержено и в стране воцарится анархистский общественный строй.
Можно предположить, что, по замыслу Михайлова, соответствующим образом подготовленные народники должны были рас<