ПОЭТИКА БЫЛИН
Былины имеют особый художественный мир. Все, о чем в них поется, отличается от обычной жизни. Поэтический язык былин подчинен задаче изображения грандиозного и значительного. Певец-сказитель сливается душою с высотой небес, глубиной моря, раздольными просторами земли, соприкасается с таинственным миром "глубоких омутов днепровских":
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота акиян-море.
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты днепровския. [К. Д. — С. 9].
Поэтизация степной воли, молодецкой удали, всего облика богатыря и его коня переносила слушателей в воображаемый мир Древней Руси, величаво вознесенный над заурядной действительностью.
Композиция
Композиционную основу сюжетов многих былин составляет антитеза: герой резко противопоставлен своему противнику ("Илья Муромец и Калин-царь", "Добрыня Никитич и змей", "Алеша Попович и Тугарин"). Другим главным приемом изображения подвига героя и вообще эпических положений является, как и в сказках, утроение. В отличие от сказок, сюжеты былин могут разворачиваться не только вслед за действиями главного героя: сюжетная линия может последовательно переходить от одного персонажа к другому ("Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром", "Василий Буслаев и новгородцы").
Былинные сюжеты строятся по обычному, универсальному принципу построения эпических произведений: они имеют зачин, завязку действия, его развитие, кульминацию и развязку.
В зачинах указывается, откуда выезжает богатырь, место действия; или рассказывается о рождении богатыря, об обретении им силы. Некоторые сказители начинали все былины своего репертуара не с запева, а прямо с зачина — например Т. Г. Рябинин.
Былину об Илье Муромце и Соловье-разбойнике он начал с описания выезда богатыря:
Из того ли-то из города из Муромля,
Из того села да с Карачирова,
Выезжал удаленькой дородный добрый молодец,
Он стоял заутрену во Муромли,
А и к обеденке поспеть хотел он в стольнёй Киев-град,
Да и подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
[Гильф. — Т. 2. — С. 10].
Зачин былины "Волх Всеславьевич", записанной в XVIII в., представляет собой соединение древних мифологических мотивов: необычное рождение героя от женщины и змея; приветствие его появления на свет живой и неживой природой; быстрый рост богатыря; его обучение грамоте и другой премудрости — оборотничеству; набор дружины. [К. Д. — С. 32-33].
В новгородских былинах зачины начинаются с упоминания Новгорода как места действия:
В славном великом Нове-граде
А и жил Буслай до девяноста лет... [К. Д. — С. 48].
В былине "Садко", записанной от А. Сорокина, зачин сообщает, что Садко — бедный гусельщик, который спотешал купцов и бояр на честных пирах. Далее — завязка: Садка не позвали на почестей пир, a также на второй и на третий... [Гильф. — Т. 1. — С. 640].
Завязка былинного сюжета часто происходит на княжеском пиру, где главный герой ведет себя не так, как все остальные гости, и этим обращает на себя внимание. Былины киевского цикла иногда начинались сразу с завязки — с описания пира:
Во стольном во городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира,
Заводился пир, право, почестей стол... [Азб. — С. 209];
У князя было у Владимира,
У киевскаго солнышка Сеславича
Было пированьиио почесное,
Чесно и хвально, больно радышно
На многи князья и бояря.
На сильных могучих богатырей.
[Киреевский. — Вып. 3. — С. 32].
В развязке былинного сюжета поверженный враг или вражеское войско заклинаются:
"Не дай Бог нам бывать ко Киеву,
Не дай Бог нам видать русских людей!
Неужто в Киеве все таковы:
Один человек всех татар прибил?" ("Калин-царь"). [К. Д. — С. 133];
Ах тут Салтан покаялся:
"Не подай, Боже, водиться с Ильей Муромцем,
Ни детям нашим., ни внучатам.
Ни внучатам, ни правнучатам.
Ни правнучатам, ни пращурятам! " ("Илья Муромец на Соколе-корабле"). [Азб. — С. 30].
А и тот ли Батыга на уход пошол,
А и бежит-то Батыга запинается.
Запинается Батыга заклинается:
— Не дай Боже, не дай Бог, да не дай дитям моим.
Не дай дитям моим да моим внучатам
А во Киеви бывать да ведь Киева видать! ("Василий Игнатьевич"). [Гильф. — Т. 1. — С. 554].
Подобно сказкам, сюжеты былин имели свое художественное обрамление: запевы (в начале) и исходы (в конце). Это самостоятельные мелкие произведения, не связанные с основным содержанием былины.
Запевы имеются не во всех былинах. Иногда запевы получали развернутый вид. Например:
Высока ли высота поднебесная.
Глубока глубота акиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты Непровския,
Чуден крест Леванидовской,
Долги плеса Чевылецкия,
Высокия горы Сорочинския,
Темны леса Брынския,
Черны грязи Смоленския,
А и быстрыя реки понизовския. [К. Д. — С. 201].
Вот другой пример развернутого запева. Былину "Добрыня и Алеша" сказитель В. Суханов начал так:
А еще. шла подошла у нас повыкатила,
Еще славная матушка быстра Волга-река,
Ена места шла ровно три тысящи вёрст,
А и широко а и далёко под Казань под город,
Ена шире того доле под Вастраканъ.
Ена устье давала ровно семдесят вёрст,
А и во славное морюшко Каспийское.
Е широкой перевоз там под Невым под градом,
А и тёмный лесушки Смоленьскии,
И там высоки были горы Сорочински,
Славны тихи плеса да Черевистый.
Дальше — переход к основному повествованию:
Теперь скажем про Добрынюшку мы сказочку,
А и теперь у нас Добрыни старина пойдет.
И только после этого — описание пира у князя Владимира. [Гильф. — Т. Т>. — С. 118].
Пример короткого шутливого запева — в былине "Илья Муромец и Добрыня":
Старина, братцы, сказать, да старицька связать,
Старицька связать и да со старухою.
Ещо храбрые удалые Илья Муромец... и т. д.
[Астахова. — Т. 1. — С. 233].
О распространенности запева, в котором упоминались поднебесная высота, океанская глубина и раздольные земные просторы, можно судить по тому, что в пародийной былине "Агафонушка" на него также была создана пародия:
А и на Дону, Дону, в избе на дому
На крутых берегах, на печи на дровах.
Высока ли высота потолочная.
Глубока глубота подпольная,
А и широко раздолье — перед печью шесток.
Чистое поле — по подлавечью,
А и синее море — в лохани вода. [К. Д. — С. 141].
Исход имеет общий смысл окончания высказывания. Это — заключение, которое подводит итог, вносит элемент тишины и успокоения; или же веселая прибаутка-скоморошина. Типичны краткие исходы:
То старина, то и деянье. [К. Д. — С. 62, 106, 120, 129, 134, 142, 192];
Тем старина и кончилася. [К. Д. — С. 141J!
Встречаются исходы в несколько стихотворных строк. Например, сказитель из Пудожского уезда былину "Василий Игнатьевич" закончил так:
Щилья-каменье в Северной стороны;
Самсон богатырь на Святых на горах;
Молодой Алеша в богомольной стороны;
Колокольные звоны в Новеграде,
Сладкие напитки в Петербурге городке.
Сладкие колачики Новоладожские,
Дешевы поцелуи Белозерские.
Дунай, Дунай, Дунай,
Вперед боле не знай! [Рыбн. — Т. 2. — С. 687].
В исходах можно встретить упоминание, что о богатыре старину поют:
Тут век про Илью старину поют [Рыбн. — Т. 1. — С. 436];
И век про Дуная старину поют [Рыбн. — Т. 1. — С. 443].
Подобные выражения следует отличать от исходов типа: “Тут Соловью и славу поют. Тут Идолищу славу поют.” Ознакомление с основными публикациями былин убеждает в том, что выражение "славу поют" употреблялось только после гибели героя или его врага, т. е. было метафорическим упоминанием о песнях-"славах" на похоронных тризнах:
Тут Дунаюшку с Настасьюшкой славу поют. Им славу поют да веки по веку. [Гильф. — Т. 2. — С. 109]. Т. Г. Рябинин былину "Илья Муромец и Идолище" закончил стихом: тут ему Идолищу славу поют, — что соответствует данной традиции (Илья убил Идолище — рассек его на полы <надвое> шляпкой земли греческой). [Рыбн. — Т. 1. — С. 35].
Некоторые сказители все былины заканчивали одними и теми же словами, меняя только имя богатыря. Так, например, А. Е. Чуков былины "Илья и Идолище", "Добрыня и змей", "Добрыня в отъезде", "Алеша Попович и Тугарин", "Михаиле Потык", "Дюк", "Ставер" и даже историческую песню "Грозный царь Иван Васильевич" закончил словами:
И тут век про <имя богатыря> старину поют.
Синему морю на тишину,
А вам, добрым людям, на послушанье.
[Рыбн. — Т. 1. — С. 147-218].
Запевы и исходы создавались скоморохами. Например, в сборнике Кирши Данилова, отражающем скомороший репертуар, встречается исход с явными следами профессионального сказительства:
Еще нам, веселым молодцам, на потешенье,
Сидючи в беседе смиренныя,
Испиваючи мед, зелена вина;
Где-ка пива пьем, тут и честь воздаем
Тому боярину великому
И хозяину своему ласкову. [К. Д. — С. 151].
Для былин, записанных от севернорусских крестьян, подобные исходы нехарактерны. В собраниях П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гиль-фердинга, А. М. Астаховой они не встречаются ни разу. Условия исполнения былин в крестьянской среде не требовали развития стилистических формул внешней орнаментовки сюжета.
Общие места (loci communes)
Традиция эпического сказительства выработала формулы привычного изображения, которые принято называть иноязычным термином loci communes (лат. "общие места").
А. Ф. Гильфердинг писал: "Можно сказать, что в каждой былине есть две составные части: места типические, по большей части описательного содержания, либо заключающие в себе речи, влагаемые в уста героев, и места переходные, которые соединяют между собой типические места и в которых рассказывается ход действия. Первые из них сказитель знает наизусть и поет совершенно одинаково, сколько бы раз он ни повторял былину; переходные места, должно быть, не заучиваются наизусть, а в памяти хранится только общий остов, так что всякий раз, как сказитель поет былину, он ее тут же сочиняет, то прибавляя, то сокращая, то меняя порядок стихов и самые выражения"[1].
Общие места (loci communes) использовались сказителями при повторяющихся в разных сюжетах одних и тех же ситуациях: таких, как пир у князя Владимира, седлание коня, богатырская поездка на коне, расправа богатыря с врагами — и проч.
Так, устрашающий свист и крик врага, а также самих богатырей в разных былинах изображался одной и той же типической формулой. В былине "Илья Муромец и Соловей-разбойник":
А то свищет Соловей да по-соловьему,
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному.
В былине "Бой Ильи Муромца с Подсокольником" Алеша Попович, завидев молодца в чистом поле,
А ревел-то Алешенька по-звериному.
Засвистел-то Алеша по-соловьиному.
Зашипел-то Алеша по-змеиному.
И Илья Муромец в той же былине, завидев молодца,
Заревел-то стары казак по-звериному,
Засвистел-то стары казак по-соловьиному,
А заишпел-то стары казак по-змеиному.
В былине "Добрыня Никитич и Василий Казимирович":
И выходили молодцы на красно крыльцо.
Засвистали молодцы по-соловьиному.
Заревели молодцы по-звериному.
В былине "Юность Алеши Поповича" Ским-зверь:
Закричал же вор-собака по-звериному,
Засвистал же вор-собака по-змеиному.
[Азб. — С. соотв. 20, 36, 39, 94, 114].
Характерное для киевских былин описание пира в княжеской гридне и похвальбы на пиру переходило в былины новгородские.
В былине "Садко", записанной от А. П. Сорокина, пелось:
Потом Садке купец, богатый гость
Зазвал к себе на почестей пир
Тыих мужиков новогородскиих
И тыих настоятелей новогородскиих:
Фому Назарьева и Луку Зиновьева.
Все на пиру наедалися,
Все на пиру напивалися,
Похвальбамы все похвалялися.
Иный хвастает бессчетной золотой казной,
Другой хвастает силой-удачей молодецкою.
Который хвастает добрым конем.
Который хвастает славным отечеством.
Славным отечеством, молодым молодечеством.
Умный хвастает старым батюшкам,
Безумный хвастает молодой женой. [Рыбн. — Т. 2. — С. 246].
Исполнители былин выработали формулу течения времени, аналогичную сказочной “Долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается”. Например, в былине "Добрыня Никитич и Алеша Попович":
Столы сожидать Добрыню из чиста поля по три годы,
А и по три годы, еще и по три дни,
Сполнилось времени цело три годы,
Не бывал Добрыня из чиста поля.
Стали сожидать Добрыню по другое три,
Тит как день за днём да бидьто ложь дожжит.
А неделя за неделей как трава растет.
Год тот за годом да как река бежит.
Прошло тому времени другое три.
Да как сполнилось времени да цело шесть годов.
Не бывал Добрыня из чиста поля.
И несколько дальше:
Опять день за днём да бидто дожь дожжит.
А неделя за неделей как трава растет.
Год тот за годом да как река бежит.
А прошло тому времени двенадцать лет,
Не бывал Добрыня из чиста поля.
[Гильф. — Т. 2. — С. 475, 476].
Система повторений
Повествование в былине ведется неторопливо, величаво. В развертывании сюжета обязательно присутствуют разнообразные и многочисленные повторения, которые имеют как композиционное, так и стилистическое значение.
Замедленность действия, или ретардация (от лат. retardatio — "замедление, задержка"), достигается путем утроения эпизодов, повторения общих мест, речей героев (иногда с последовательным отрицанием сказанного). Так, в былине "Вольга и Микула" изображаются три попытки княжеской дружины сошку с земельки повыдернути, Из омешиков земельки повытряхнути, Бросити сошку за ракитов куст; в былине "Три поездки Ильи Муромца" показано испытание богатырем трех дорог.. Когда общие места начинали повторяться внутри одной былины, они включались в систему замедления действия.
Пример — былина "Бой Ильи Муромца с Подсокольником" [Григорьев. — № 308].
На бой с молодым богатырем Подсокольником последовательно выезжают Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец. И каждый раз сказитель почти дословно повторял общие места, меняя в них только имя богатыря.
Богатырь зовет коня и седлает его.
Как выходит Алешенька из бела шатра.
Засвистел он коня да из чиста поля:
А бежит его конь, дак мать-земля дрожит.
Как крутешенько Алешенька седлал коня.
Он седлал де, уздал да коня доброго:
Он накладывал уздиченьку тесмяную,
Он накладывал седельника черкасское;
Он двенадцать подпруг да шелку белого.
Еще белого шелку шемахинского;
Он тринадцату подпругу — через хребетну кость,
А не ради басы, дак ради крепости,
Еще ради окрепы да богатырское.
Еще ради поездки да молодецкое<...>
Алеша Попович не смог одолеть супротивника. Послали Добры-нюшку Никитича:
А как выходит Добрынюшка из бела шатра.
Засвистел он коня да из чиста поля;
А бежит его конь, дак мать сыра земля дрожит.
Как крутешенъко Добрынюшка седлал коня,
Он седлал-уздал себе коня доброго:
Он накладывал уздиченьку тесмяную;
Он накладывал седелышко черкасское;
А он вязал-де подпруги шелку белого,
Еще белого шелку шемахинского;
Он застегивал пряжечки серебряны,
Он серебряны пряжечки, позолочены:
Он двенадцать подпруг шелку белого,
А тринадцату подпругу — через хребетну кость;
"А нам не ради басы, ради крепости,
А еще ради окрепы да богатырское,
Еще ради поездки да молодецкое<...>"
Не одолел молодого неизвестного богатыря и Добрынюшка Никитич млад. Илья Муромец узнает, что неизвестный богатырь едет в Киев-град, хочет его в полон взять, князя Владимира живком схватить, а княгинюшку Апраксин» за себя взамуж взять.
А загорело у стары казака ретиво сердца,
Закипела во старом кровь горючая,
Расходилися его да могучи плеча.
А дальше, как и в двух предыдущих случаях:
Засвистел он коня да из чиста поля;
А бежит его конь, дак мать-земля дрожит.
Следует описание седлания коня — оно совпадает с описанием седла-ния коня Алешенькой Поповичем и Добрынюшкой Никитичем. Это типическое место можно назвать формулой седлания коня.
Описание богатырской поездки также приобрело устойчивый вид и воспроизводилось почти без изменений.
Об Алеше Поповиче:
Только видели, молодец на коня скочил;
А не видели поездки да богатырское;
Только видели, в поли курева стоит.
О Добрыне:
А как крутешенько Добрынюшка на коня вскочил;
А не видели поездки богатырское;
Только видели, во поле курева стоит,
Курева-де стоит, дак дым столбом валит.
Аналогично описана и поездка Ильи Муромца.
[Цит по: Азб. — С. 36-38].
Другой тип ретардации — повторение слов одного персонажа другим с последовательным отрицанием сказанного.
В записанной от Т. Г. Рябинина былине "Илья Муромец и Калин-царь" Калин-царь говорит:
— Ай же старыя казак да Илья Муромец!
Да садись-ко ты со мной а за единый стол,
Ешь-ко ествушку мою сахарнюю,
Да и пей-ко мои питьица медвяный,
И одежь-ко ты мою одежу драгоценную,
И держи-тко мою золоту казну,
Золоту казну держи по надобью.
Не служи-тко ты князю Владымиру,
Да служи-тко ты собаке царю Калину.
Илья отвечает, отвергая все предложения:
— А и не сяду я с тобой да за единый стол,
Не буду есть твоих ествушек сахарниих.
Не буду пить твоих питьицев медвяныих,
Не буду носить твоей одежи драгоценный,
Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,
Не буду служить тобе собаке царю Калину,
Еще буду служить я за веру за отечество,
А и буду стоять за стольний Киев град,,
А буду стоять за церкви за Господний,
А буду стоять за князя за Владымира
И со той Опраксой королевичной.
[Гильф. — Т. 2. — С. 31].
В поэтический стиль былины включались повторения слов, которые могли быть тавтологическими (черным-черно, много-множество, крепко-накрепко, плотно-наплотно, скорым-скоро, чудным-чудно, дивным-дивно) или синонимическими (злодей-разбойник, путь-дорога, стерегли-берегли, драться-ратитъся, дани-пошлины, краса-баса).
Разнообразные гювторы применял былинный стих, который вырабатывался веками.
Один из приемов соединения строк — повторение последних слов предыдущей строки в начале последующей (палилогия).
В былине "Алеша Попович и Еким Иванович" калика перехожая говорит Алеше Поповичу:
"Я ведь видел-то сегодня чидо чудное.
Чидо чудное сегодня, диво дивное <...>"
В былине "Добрыня Никитич и змей":
А летит ко Добрынюшке люта змея.
А лютая-то змея да печерская.
В былине "Михаил Данилович" нечестивый король
Владимира-князя хочет под меч склонить. —
Под меч склонить и голову срубить <...>
[Азб. — С. соотв. 127, 80, 152].
Нередко смежные строки былины повторяют одну и ту же синтаксическую конструкцию — такое явление называется синтаксическим параллелизмом. Например, в былине "Вольга и Микула" (сказитель Т. Г. Рябинин):
Уходили-то ecu рыбушки во глубоки моря,
Улетали ecu птички за оболоки.
Убегали ecu звери за темны леса.
[Гильф. — Т. 2. — С. 4].
В синтаксически параллельных строках могло появиться единоначатие (анафора).
В былине "Добрыня и Змей":
А и берёт-то ведь Добрыня да свой тугой лук,
А и берет-то ведь Добрыня калены стрелы,
А и берет-то ведь Добрыня саблю вострую,
А и берет копьё да долгомерное,
А и берет-то он ведь палицу военную,
А и берет-то Добрыня слугу младого.
[Гильф. — Т. 1. — С. 540].
Созвучия однородных слов, напоминающие рифму, могли возникать на концах строк. В былинах появлялись аллитерации — повтор согласных и ассонансы — повтор гласных звуков.