Часть 1.
Совершенно неожиданно она стала моей соседкой по комнатам в огромном замке на берегу крохотного Черного озера. Красавицей назвать я её никогда не могла, тем более, теперь — все-таки, ей было уже больше шестидесяти. Говорят, возраст для волшебников — не возраст вовсе, но я не могу с этим согласиться. Годы — это не только новые морщины. Годы — это потери, смерти, слезы. На Минерве МакГонагалл отразились целых две войны и смерть всех близких, так что время, прожитое ею, можно назвать вечностью… Она не была самой женственностью. И все же, нельзя было не влюбиться в то, как она наклоняла голову во время чтения или задумчиво перебирала пальцами длинные пряди слегка поседевших волос.
Ничего толком я о ней не знала, разве что только то, что её муж умер много лет назад, через три года после свадьбы. И то, что она была моей учительницей и, по совместительству, спасительницей. Ведь только благодаря профессору МакГонагалл, я заняла место в Хогвартсе после войны. Войны, которую мы проиграли.
* * *
— Гермиона?
— Да, Минерва?
— Мне нужно будет уйти. Проверь работы.
Такой разговор происходил каждый божий день в 5 часов пополудни. После войны профессор очень изменилась: уходила по вечерам, таилась. Возвращалась ближе к полуночи, задумчиво-счастливая, по-детски закусывала губу и изредка что-то неслышно шептала: то ли спорила сама с собой, то ли оправдывалась.
Впрочем, война на всех оставила свои метки: поствоенный синдром затронул каждого из участников, независимо от цвета лагеря и чистоты крови.
Недаром я с детства любила разгадывать тайны. В одну из зимних пятниц я, таки, выпросила у Гарри (который теперь нанялся помощником к Мадам Хуч, но об этом позже) мантию-невидимку и, презрев законы приличия, отправилась вслед за Минервой.
Мы аппарировали к черту на ирландские кулички. Снег засыпал дороги, заваливая скаты крыш своей белизной. И у меня аж поджилки тряслись при каждом шаге — то ли от холода, то ли от любопытного страха, который по-кошачьи ворочался чуть выше желудка.
Мы свернули к заброшенной усадьбе; проскрипела ржавым морозным скрипом калитка, когда профессор привычным жестом дернула ее на себя. Уже темнело, и с поля, куда выходила одним концом глухая тропинка, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем посреди неухоженного сухого сада, зажегся красноватый немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Минерва проходила в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, медленно реявшие в воздухе маленькие снежинки окутали ее с ног до головы, будто опознавая. А потом открылась дверь дома…
И я застыла. И замерла профессор.
В осеннем пальто, без шляпы, без калош, перекатывая в ладони тающий снежок, стоял высокий седоволосый мужчина.
— Минерва… Ты же говорила, что не придешь, — произнес он, выбив из моих легких воздух.
Волдеморт.
Волдеморт!
Я не верила, мне не хотелось верить, что Минерва Макгонагалл якшается с этим… ЭТИМ.
Мерлин, могла ли она предать нас?! В память о всех, кто погиб…
* * *
От того солнечного детского времени, когда все мои однокурсники, все знакомые были живы, у меня остались воспоминания и одна колдография. Групповой портрет с директором Дамблдором в центре, гриффиндорцами вокруг и остальными по краям. Мне на ней 12 лет: растрепанная, в большущей мантии, я висну на плечах Гарри и Рона. Мы откровенно счастливы и полны надежд.
Снимок поблек, а поскольку колдограф старательно наводил фокус на преподавателей, то края, смазанные еще при съемке, сейчас окончательно расплылись. По углам будто не люди, а призраки мертвенно шевелят руками. Иногда мне кажется, что расплылись они потому, что мальчики и девочки, эти вот самые ребята-волшебники, давно отошли в небытие, так и не успев повзрослеть, и черты их растворило время. И в моей голове их лица точно размылись — остались лишь надгробные плиты. Рожден 19** — умер 2 мая 1998.
«Я оставлю школу в неприкосновенности. Отдайте мне Гарри Поттера, и вы получите награду. Даю вам на раздумье время до полуночи, знаю, что вы готовитесь к битве. Ваши усилия тщетны. Вы не можете противостоять мне. Я не хочу вас убивать. Я с большим уважением отношусь к преподавателям Хогвартса. Я не хочу проливать чистую кровь волшебников. Отдайте мне Гарри Поттера, и никто из вас не пострадает. Отдайте мне Гарри Поттера, и я оставлю …»
Почему мы тогда просто не согласились… Зачем нужно было отправлять людей на бой, точно пушечное мясо?
Я помню, как прямо перед сражением, мы, не взирая на факультет и возраст, набились в крошечную подсобку, чтобы попрощаться. И Лаванда, успокаивая всех нас, начала вещать. Она была щедрой пророчицей: каждого ожидали куча детей, вагон счастья и пост в Министерстве.
— Ты подаришь людям новое лекарство.
— Твой третий сын будет гениальным мастером Чар.
— Ты построишь самый красивый в мире Дворец. И, вообще, ты же художник.
Да, это были прекрасные предсказания. Жаль только, что им не суждено было сбыться.
Я часами смотрю на выцветший снимок, на лица тех, кого нет на этой земле: я хочу понять. Ведь никто же не хотел умирать, правда? Никто и не думал о смерти. Так за что же, за что у мира отняли этих ребят? За что положили в могилу тех, кто был полон жизни?
Мы слушали Лаванду и не знали, что за порогом дежурила смерть. Я целовала Рона и думала о еще сотне таких поцелуев. Думала…
Мы были юными, а наивность молодости восполняется верой в собственное бессмертие. К несчастью, мы были более чем смертны.
Хогвартс пал. Волдеморт, приняв человеческое обличье, пришел и кинул к нашим ногам измученного, но живого Гарри. Единственной целью светлой стороны стали похороны. Меня мутило все те дни, что обмывали тела и рыли братскую могилу. Нет, я боялась не самих похорон: меня страшило новое свидание со смертью. Я боялась мгновения, когда увижу мертвого Колина, Ремуса, Тонкс. Боялась, что не выдержу этого, что упаду или, еще ужаснее — разрыдаюсь. Разрыдаюсь до крика, до воя, потому что этот крик, этот звериный вой глухо ворочался во мне все те дни. А в итоге, я даже не попала на похороны, потому что меня забрали в Отдел Учета Крови. Там, измучив допросами, начальник протянул мне специальный паспорт для грязнокровок. Что-то наподобие желтого билета. Я стала человеком второго сорта, которому разрешались лишь низшие должности: уборщица, посудомойка, официантка. Шлюха.
Единственный выход: найти себе покровителя среди тех, кого жаловал Лорд. Минерва, будучи чистокровной, поручилась за меня, выбила разрешение и приняла на работу. Тогда я думала, что меня спасла исключительно ее принадлежность к древнему роду — теперь понимаю, что роль сыграло отношение к ней Волдеморта.
* * *
«Профессор! Милая профессор, скажите, что это ошибка… Прошу вас. Вы не можете одной рукой помогать нам, а другой…»
Я хотела кинуться к ней, заставить ответить, заставить оправдаться, но, вместо этого, прижалась к старому гнилому дереву и смотрела. Смотрела и видела, как они тоскливо молчат, как деревья и ржавая ограда тают во мгле.
Одна посреди снегопада стояла неизвестная мне женщина, снег сединой красил ее волосы. И весь ее облик был соткан из смиренного согласия.
— Я все-таки пришла, Том — смешно это все…
— Правда твоя. Это забавно.
И Минерва захохотала. Надрывным резким карканьем резал слух ее смех.
— Чего же ты хочешь, дурочка?
— Весны…
— Не будет ли странно, если в Англии неожиданно наступит весна? Что скажут люди?
— А не нужно во всей Англии. Давай здесь… Мне так холодно, точно я старше самого дряхлого Волшебника на Земле.
— Ну, ты ведь и вправду уже давно не молода, Минерва.
— И давно уже не особо красива, — эхом ответила она.
— Ну, первой красавицей ты и не была.
— Том… Перестань. Мне и так сдохнуть хочется.
Том поманил ее к себе. И, лишь только женщина встала с ним рядом, взмахнул рукой.
Все меньше становилось снега и все больше воды; тепло и радостно светило солнце, которое только что было луной, и в лучах его блестел и сверкал тающий нежный покров. Сияла белым огнем каждая капелька влаги, и казалось, что вся земля зажглась в одном ослепительном сиянии, и больно было отвыкшим от света глазам.
А в голубом небе было спокойно и торжественно ясно, и, когда Волдеморт из-под руки смотрел ввысь, лицо его, мертвенно-зеленого цвета, становилось трепетно-напряженным, и в пухлых для мужчины губах безуспешно пряталась горделивая улыбка.
Я долго стояла на своих негнущихся от пережитого ногах, смотрела и слушала, всем телом своим чувствуя то, глубокое и таинственное, что происходило в природе и душах этих людей. Каждая частица была пропитана солнечным светом и отчаянием тянущейся сквозь десятилетия, пугающе невозможной любви, каждая частица жила и двигалась.
По немолодому лицу мужчины осторожно и ласково бегали женские пальцы, шевеля тонкие завитки, спадающие на лоб. Он приглаживал ее некогда угольно-чёрные волосы шершавой рукой, и в сединах ее сверкало солнце.
И все, что было вокруг: далекое спокойное небо, ослепительное дрожание водяных капель на земле, просторная сияющая гладь заснеженного поля, живой и ласковый воздух — все было полно неясных обещаний. Обещаний, которым не суждено сбыться.
Я только начала отступать к ржавой калитке, как чья-то рука остановила меня, дернув за плечо. Да так больно дернули, что вся пелена очарования упала с глаз: ночь вернулась вместе с холодными объятиями зимы.
Весна была лишь иллюзией, а мне уж подумалось, будто Лорд, и в самом деле, владеет миром.
* * *
— Грейнджер, вашу мать, — многообещающе прошипел человек за моей спиной.
— Профессор Снейп, — неуклюже оборачиваясь, я пыталась отойти от него подальше.
— Грейнджер, како… Что вы здесь делаете, идиотка?
— Ну… Гуляю, —отвечаю невразумительно.
— Что вы говорите? Вам не кажется, что гулять рядом с Лордом и его женщиной несколько опасно? — его черная мантия байронически развивалась на ветру.
— Я не возле Лорда гуляю, сэр. Я слежу за профессором Макгонагалл, она нынче не очень хорошо себя чувствует.
Воздух вокруг нас начал сгущаться, покалывая кожу.
— Грейнджер, обнимите меня.
— Профессор, я не хочу.
— Грейнджер… — в его голосе прозвучала такая усталая безысходность, что мне даже стало стыдно.
Выглядел профессор ужасно: не выспавшийся, голодный и разъяренный. И я обняла его, крепко-крепко.
А потом в животе что-то кувыркнулось, и мы с профессором, захваченные бесконечным потоком аппарации, перенеслись прямо на поле, близ Запретного леса. Слева от нас горел костерок, от которого доносились приглушенные голоса. Это Гарри ввел традицию пятничных посиделок, чтобы предотвратить вражду меж факультетами. Ребят с пятых, шестых и седьмых курсов собирали вместе: то на пикник, то в поход по музеям, то на квиддич. Первое время они дикими зверями бычились и рычали при виде друг друга, а после нескольких сборищ, слово за слово, пообвыклись. Нашли много полезного в сотрудничестве факультетов. Поняли: если шило в пятой точке так и зудит — это к гриффиндорцам; ночной жор напал — милости просим к Хаффлпаффу; проблемы с учебой — Равенкло. Сердце жаждет преступлений, которые не раскрыть — Слизерин.
Они не стали друзьями, но и врагами быть перестали, заимствуя друг из у друга множество нового.
— Хорошо сидят… — выдохнула я в профессорскую мантию.
— Мисс, вы понимаете, что Лорд понял: я был там не один? Кроме того, из-за вашего промедления он понял, что там были вы? — активно избавляясь от моих объятий, осведомился мужчина.
— Ну, а почему вы должны были быть там один?
— Я охраняю их во время встреч, — отвечал он сквозь зубы.
— А-а-а… То есть, вы покрываете нашу директрису? Ну, расположение, точнее, отношение к ней Темного Лорда.
Снейп зло сверкнул глазами, а потом, нагнувшись к моему уху, прошептал:
— Мисс, к ней может быть расположен Лорд. Она чистокровна и вольна в действиях, в отличие от вас. Что ждет вас теперь, я совершенно не знаю. Не стыдно вам, бывшей блестящей гриффиндорке, находиться в самом низу общества? — прибавил он презрительно.
Мне захотелось его ударить, расцарапать лицо и наорать, но, вместо этого, я просто сделала шаг в сторону.
Снейп понял — задеть получилось. Ему было приятно.
Вообще, Северус Снейп прекрасный товарищ и никогда не выражает сожалений, когда вспоминает о прошлом — а бывает это гораздо чаще, чем он в этом сознается: его выдает выражение лица. Оно становится похожим на маску — безжизненную, но неуловимо притягательную. Многие говорят, что его лицо: вечная маска — не верьте пересудам, его мимика крайне выразительна, хоть и скупа. Он курит сигарету за сигаретой, быстро, с наигранным оживлением язвит — просто так, ни о чем. Ему не хочется показывать эмоции — не положено.
Не могу сказать точно, как началось наше общение. По-моему, роль сыграла наша вражда, которая спустя месяц мне надоела. На ругань сил не осталось, поэтому я предложила выпить. Снейп согласился. И мы говорили. Точнее, говорила я — Снейп слушал и цедил вместе с табачным дымом язвительные, но совершенно не обидные замечания.
Мы оба сознавали, что мир, в котором мы живем, грязноват; еда после войны безвкусна, а дни тревожны своей неизвестностью. Снейп первый объяснил мне особенности новой системы документов.
Мой желтый билет для мужчин, как красная тряпка для быка — я доступна. Насилие надо мной наказывается лишь штрафом. Именно поэтому мне нужен был поручитель. Поручитель становится кем-то вроде хозяина. То есть, пока Минерва отвечает за меня — никто тронуть меня не может.
У бывших Пожирателей, как и у самого Снейпа, билет был зеленый — высшая каста, высшие привилегии.
Далее шел красный билет — чистокровные, которые не признавали власть Лорда, Орден Феникса во всей своей красе. Для них существовало множество запретов, но они имели шанс поменять цвет билета.
Полукровки — синий. Формально, ограничивали их лишь в выезде за пределы Великобритании.
— Профессор Снейп, давайте послушаем, что там говорят ребята? — сказала я тихо, перебивая поток мыслей.
Мужчина оскалился, дернулся, чтобы уйти, шипя что-то о занятости. Но было поздно, я уже тащила его к костру.
— После смерти Девочки убийца вырезал ее сердце. Он закопал его, но на следующий день она воскресла, — для большей убедительности слизеринец Кай ткнул палкой в костер, и в ночи рассыпался дождь искр.
Гриффиндорка Тесс незаметно придвинулась к Каю. Ему было шестнадцать лет; красивый паренек, не лишенный аристократических манер. Гарри говорил, что Кай просто без ума от Тесс. Эти посиделки он ради них и устроил, даже места их расположил рядом. Поттер очень хотел, чтобы хоть новое поколение было счастливым, не лишенным детства и жизни.
— Что, прямо как зомби? — спросил Гарри, улыбаясь и подмигивая пятикурснице-когтевранке Денни, которая сидела с другой стороны костра.
Денни молчала. Она ненавидела истории о Морской Девочке. Ненавидела, поскольку знала, что все это правда, а не выдумка.
— Да, мистер Поттер, все говорят, что она вернулась из мертвых, словно зомби, — Кай с треском сломал палку и бросил ее в костер.
— Поттер, почему дети в вашем присутствии обсуждают инферналов? — не выдержав, спросил Снейп, а потом, обернувшись ко мне, тихо прошептал: «Грейнджер, не раззевайте рот, думайте, что будете делать, когда лишитесь покровителя».
— Профессор Снейп, мы говорим не об инферналах, а о совершенно реальной девочке.
— Настоящая? Неужели?
Денни поежилась — я почти ощущала ее нарастающий ужас.
— Да, профессор Снейп, теперь она бродит по лесу каждое полнолуние и ищет море, — добавил Кай. — Знаете, как можно угадать, когда она рядом? По запаху. От Морской Девочки пахнет солью и немножко землей после дождя. Ведь она целую ночь провела под землей. Как в могиле.
— Ох, хватит пороть чушь! — Тесс закатила глаза. Кай был парнем как раз в ее духе. Такой неуемной гриффиндорке слизеринец не помешает.
— Согласен с вами, мисс. Кроме того, любую нечисть можно убить, — голос профессора звучал хрипло, с насмешкой.
— Давайте начистоту: вы не верите, что Морская Девочка настоящая? — спросил Кай.
— Не верим! — закричали все ребята, сидящие под согревающим куполом на заснеженной поляне.
— Я знаю, что она когда-то существовала на самом деле. Моя мама ходила вместе с ней в школу. Она была бедным ребенком, и ее убили для какого-то ритуала. Вся эта ерунда насчет призрака… называйте, как хотите. Она не может быть правдой, — закричала перепуганная Денни.
— Господи, Ден, ты забыла, что Тесса и Кай видели ее прямо здесь на прошлой неделе? — вмешалась Астория Гринграсс, которая выпускалась в этом году. — А как насчет Оливии, троюродной племянницы Нарциссы Малфой? Она говорит, что Морская Девочка встретила ее на пути в Мэнор.
— Так давайте ее поймаем! Поймаем!
Голубые глаза Денни округлились, она на мгновение застыла, а потом, пытаясь перекричать всех, завизжала:
— Вы, ребята, когда-нибудь повзрослеете? Тесс и Кай, как обычно, пытаются привлечь внимание друг друга! Ты ей нравишься, она — тебе. Встречайтесь, а не выдумывайте невесть что! А Оливия просто болталась без дела, вот и выдумала байку, — Денни раскинула руки, пытаясь успокоить себя и казаться спокойной перед другими.
Профессор резко подошел к девочке и подал ей руку — он все понял. Звезды, большие и светлые, как серебряные пятачки, сделались острыми и яркими и точно смотрели на землю — им было интересно.
— Мисс Ален, прошу пройти со мной.
— Зачем? — девочка нахмурила брови, и все ее лицо перекосилось от страха.
— Вы плохо написали работу, к тому же ваше поведение явно выходит за рамки приличия. Прошу за мной, — что-то неестественное, фальшивое прозвучало в его голосе, который старался быть мягким, но оставался колючим и острым. Та же фальшь сквозила и в движениях Снейпа.
Денни тоже это чувствовала. Тревога зельевара передалась мне: что-то было не так. Что-то происходило.
— Денни, пойдем. Я провожу тебя к профессору. Не бойся, — улыбаясь так, что губы заболели, ласково сказала я.
Мы шли по коридору: девочка — впереди, мы с профессором, плечом к плечу — позади.
— Что происходит? — мне было не по себе, першило в горле и пальцы на ногах холодели.
— Сегодня полнолуние, — усмехнулся Снейп.
— Я знаю.
— Морская Девочка — мисс Ален.
— Я знаю.
Зельевар больно впился пальцами в мой локоть.
— Ах, вы знали… Мы разозлили ее. Теперь думайте, кого ночью может убить рехнувшийся призрак, живущий в девочке.
Я боялась! Кажется, меня пугала эта темнота, которую называют ночью: здесь, на лестнице, еще светло от лампочек, но за поворотом лежит ужасная тьма, где совсем бессильны глаза.
— Она пьет лекарства, профессор.
— Ну-ну. Успокаивайте себя.
У дверей Снейп произнес пароль: «Crataegus». Я, не выдержав, улыбнулась:
— Профессор, да я имею над вами власть, зная пароль.
— Эти комнаты — моя собственность, Грейнджер, — осадил он меня. — Никому не позволю причинять мне беспокойство, когда в моей власти помешать тому. Входите!
«Входите» было произнесено сквозь стиснутые зубы и прозвучало как «ступайте к черту».
Лишь только мы зашли, Снейп наложил запирающее заклинание.
— Мисс Ален, я прошу вас сесть и рассказать мне все, что вы знаете о Морской девочке, — вкрадчиво начал зельевар.
— Я ничего не знаю, — отрезала Денни, с испуганной гордостью вскинув голову.
— Не врите мне, — Снейп подошел к ней ближе, пристально вглядываясь в голубые испуганные глаза.
Денни, совершенно очевидно, не нравилось находиться здесь, все ее тело мелко тряслось и подрагивало в кресле. Мне было видно, что девочка внутренне пытается защититься. Явные попытки сохранять в неприкосновенности свое минимальное личное пространство путем непрерывного передвижения ног. Чуть влажная верхняя губа. Ни на чем не задерживающийся настороженный взгляд. Я попыталась успокаивающе улыбнуться ей, но она в ответ поспешно отвела взгляд, продолжая бдительно и напряженно наблюдать за Снейпом.
Денни, устав от тревоги, прикрыла глаза — Снейп сработал мгновенно: подлетел к девочке, сжал руками ее подбородок.
— Вашу руку, мисс Грейнджер. Raccordo menti.
Мы провалились в поток ее сознания. Скользя по голубоватым прожилкам воспоминаний за мужчиной, я думала лишь об одном: «ЧТО так насторожило Снейпа, раз мы теперь творим такое?»
Наконец, мы точно ухнули в колодец. В ушах гулко забилось чужое сердце.
Первое, что бросилось в глаза: девочка, лежащая на кровати. Затем быстро пришло понимание трех вещей.
Она лежала на животе.
Она связана.
Она мертва.
Бессмыслица какая-то. Бессмыслица. Профессор стоит рядом — в его глазах недвижно застыла нить воспоминаний.
— О чем ты думаешь, Северус?
Я, произнеся его имя, вздрогнула. Смотрела сквозь него— хотелось уйти. Веки налились свинцом.
Если жертву нашли в спальне.
Если жертва связана.
Если у жертвы вырезано сердце
— Ритуал?
Он кивнул. Почему он так спокоен, ему что же, совершенно безразлично, что она, эта полудевочка, мертва? Что такое он знает, чего не знаю я? Я судорожно схватилась рукой за спинку кресла. Под пальцами мягкая обивка, бархат был мокр от крови.
Для описания огромной раны на горле выражения «от уха до уха» было не достаточно. Скорее, от одной стороны позвоночника до другой. И рана была отвратительной, с висящими по краям лоскутами. Словно открыли консервную банку и оставили маленький кусочек, чтобы иметь возможность отогнуть крышку назад. Грудь девушки была пробита чем-то тяжелым. Для нанесения подобных ран требовалась изрядная сила. Кровь была повсюду: высоко на стенах и по всему полу.
Снейп притянул меня к себе и кивнул в сторону окна. Там, за мутным стеклом танцевал другой временной обрывок ритуала.
Голая девочка… Денни, плача и скрестив руки на груди, стояла в ожидании, пока неизвестный, чье лицо то и дело расплывалось, даст ей ночную рубашку. Розоватая кровь из одной ноздри стекала на нижнюю губу. Две капли по пути на пол задели ее правую грудь, оставив красные следы, точно дождь на оконном стекле.
В ее глазах читался ужас понимания ситуации.
Я вновь посмотрела на кровать. Присела на корточки возле нее и наклонилась поближе, так близко, что чувствовала тепло крови, которая все сочилась и сочилась из зияющих дыр в горле и груди. Бóльшая часть крови к тому времени, в котором мы находились, уже покинула тело и более-менее впиталась в простыни и матрас.
Когда мы вышли из ее воспоминаний…
Денни смотрела с рассеянностью. Сидела в том же кресле, неподвижно, оцепенело. Словно и не шевелилась с того времени, как профессор захватил ее мозг. В комнате потемки, несколько свечей на каминной полке почти сгорели, отсвет пламени неровен и колеблется от почти неуловимых сквозняков.
— Мне страшно, — тихо прошептала Денни. — Теперь вы знаете, что меня убили, профессор.
— Когда это произошло? — глухо спросил зельевар.
— Полгода назад. Весной. Через две недели после победы.
Мне хотелось встать на ноги и броситься бежать, словно сами стены подземелий давили, смыкались, и было так холодно, пусто… Настоящим могильным склепом была память этой девочки. Склеп. Я из него выбралась, а ей оттуда нет выхода. Никогда. Слишком мало она прожила, чтобы искать смерти. Слишком много испытала, чтобы делать вид, что хочет жить.
— Расскажите мне всё, — отрывисто произнес Снейп и тряхнул головой, прогоняя какие-то навязчивые мысли. — Расскажите, как это произошло
Она еле уловимо вздохнула, поменяла позу, сложила руки на коленях, прилежно, как первокурсница
Денни сидела в кресле, сложив на коленях руки, в отблесках пламени ее кожа мертвенно отливала льдистой синевой, маленькие ладони, чуть обветренная кожа. Пахло морской свежестью. Она сидела совершенно неподвижная и расслабленная, словно спящая наяву, застывшая, словно…
Сердце совершило кульбит, когда Денни монотонно зашептала.
— Я села так резко, что чуть снова не отключилась. Голова кружилась, и меня тошнило. Открыв глаза и прислушиваясь к малейшему звуку, я огляделась. Я находилась в комнате, и с моей кровати была видна большая ее часть. В комнате была только я.
Я подумала, что сейчас ночь, но не была в этом уверена. Два окна справа были закрыты ставнями или забиты досками. Я хотела встать, но мои ноги были как ватные, и я попросту свалилась на пол.
Я пролежала там несколько минут, потом начала ползти, затем встала на ноги. И искала какую-то подсказку… Или оружие. Словом, что-нибудь. Я понятия не имела, насколько далеко нахожусь от дома отца, где проводила лето, не знала, сколько времени я провела без сознания. Казалось, мою голову сжимали в тисках. Я забилась в самый дальний угол, между кроватью и стеной, и уставилась на дверь. А потом…
Мне казалось, что я просидела так, сжавшись в углу, много часов. Я страшно замерзла и дрожала.
Напевая себе под нос какую-то мелодию, вошел он. Тот… кто сделал это, — голос Денни даже не дрожал. Она снова умирала, окунаясь в тот страшный день.
— Как он выглядел?
— Я не помню…
— А что он пел? — Снейп пытался ухватиться хоть за что-то.
— Я не могу точно сказать, что это было, но если услышу ту мелодию снова, то меня стошнит. Он подхватил меня с кровати, покружил и опустил к себе на колени. Он меня раздел. Обмазал маслом. Начертил расплавленным воском какие-то знаки. Изнасиловал. И убил.
— Денни… — прохрипела я. На большее меня не хватило.
— Вам нужны подробности? — так же тихо осведомилась девочка.
— Нет, не нужно, — Снейп, нахмурившись, водил кончиками пальцев по губам.
— Мисс Ален, ваши родственники служили Темному Лорду?
— Да.
— Вы помните, как воскресли?
— Я была закопана в песок. Около моря. Я просто проснулась. Проснулась… И все было, как обычно… Только временами я забываю целые сутки своей жизни.
— Почему вы никому не рассказали?
— Я не могла. Что-то наподобие Нерушимого Обета. Только при мисс Грейнджер я смогла произнести, что являюсь той самой Морской Девочкой. Но и ей я не смогла сказать всей правды, меня будто заставили сказать, что раз в сто лет в моей семье рождается такой человек… И… вот. Профессор, скажите, в те дни, которых я не помню, я убивала?
— Да. Вы убивали. И, думаю, вы своими руками убили собственного деда.
Она вскрикнула, прижала руки к груди. И заплакала.
Меня колотило от этих звуков отчаяния — и опять навалилось желание бежать, сломя голову.
«Да заткнись же ты, Гермиона, черт тебя побери! Поздно закатывать истерики!»
— Профессор, что с этим можно сделать? — она плакала, уткнув лицо в ладони, и мне казалось: этот плач никогда не кончится.
— Вы и сегодня должны были кого-то убить?
— Кая… Я почувствовала.
— Вы убивали только чистокровных, мисс.
Постепенно ее рыдания стихли, сменившись судорожными всхлипами, и сошли на нет.
— Профессор, что с этим можно сделать?
— Вы мертвы, мисс. Вашу жизнь поддерживает какой-то сумасшедший. Убив вас — мы убьем его, — холодно и жестко отвечал зельевар.
— Вы сможете это сделать? Тогда дайте мне немного времени… Я чувствую, что до обращения осталось немного — мне хочется убивать. Я могу через ваш камин связаться с мамой?
— Да.
Крик рвался из горла, и я изо всех сил стискивала зубы, не давая ему ходу.
Убить? Ее убить?
Снейп выпихнул меня за дверь. Я рванулась обратно.
— Мы не можем убить девочку! Мы не можем ее убить! На войне достаточно детей полегло! — кричала я, удерживаемая его руками. — Пустите меня!
Билась в истерике и пыталась прочесть мысли по его лицу — но лицо по-прежнему было закрыто на все засовы, невозмутимое и разве что очень бледное. Бледнее обычного. Нездоровый землистый оттенок. И тусклые глаза.
Я цеплялась за него и шептала надрывно.
— Не убивайте ее! Не нужно ее убивать… Вам нельзя. Мерлин, сэр, как же… вы же…
Его ладони на плечах прожигали до костей, я не знала, что сейчас сделаю: закричу ли, спалю эти комнаты или умру на месте…
Умру. Нет, я-то не умру, а буду прожигать свою второсортную жизнь вечной лаборанткой МакГонагалл! Или чьей-то шлюхой. Сдохни или смирись. И я смирилась, потому что так — спокойнее. Потому что Гарри перестал сражаться.
— Профессор! Убейте меня! Это я — грязнокровка, бесполезная в этом мире. А Денни — честная, потрясающая… Денни.
Умру, а она будет жить — здесь…
— Жить рядом с вами, профессор, долго-долго жить; жить, расти, превращаться в молодую привлекательную женщину — рыжую и голубоглазую. Почти ваша Лили, профессор. Просто сорвать яблоко с ветки, приласкать эту девочку…
— Грейнджер, заткнитесь, — и он, наконец, дал мне отрезвляющую пощечину.
Щека загорелась: из-за истерики я не слышала хлопка, словно удар был беззвучным, я даже не сразу поняла, что меня ударили.
Мне больно. Мне хорошо.
Я ничего не соображаю. Совсем потерялась. Только зачем-то прижимаюсь к нему.
— Вы сумасшедшая, Грейнджер.
— Да, сэр.
— Послушайте, идиотка, и запомните. Скажете прибывшим, кто бы это ни был, что девочку нужно похоронить у моря, иначе, она так и не найдет покоя. Лорду, который, думаю, придет, скажете… Скажете, что, как я ему уже говорил, все ритуальные убийства дело рук Стэна Шанпайка. Поствоенный синдром, мисс Грейнджер, у всех проявился по-разному. Кто-то занялся вязанием, кто-то резко начинает плакать, — он выразительно на меня посмотрел. — А кто-то начал убивать. За полгода поймано более 10 сошедших с ума убийц. Запомните, не смейте вмешиваться и помогать. Никакой вашей магии, потому…
— Но зачем столько убийств?
— Я расскажу вам позже, но…
Голубая тень сбила профессора с ног и откатилась вправо.
— Уйдите! — сквозь стиснутые зубы промычал Снейп.— Уйдите!
И новый вопль, безумно-печальный, полный страданием, как море водой, огненный и страшный, как правда — новый нечеловеческий вопль отшвырнул меня к стене. Денни, сияя и переливаясь в свете подземелий, прозрачными руками душила Снейпа.
— Восстань, — мужчина развел руки, и вокруг него воздух заалел.
— Кого ты пытаешься воскресить, Снейп… — захохотало приведение. — Кого? Девочку? Но она мертва вот уже более полугода. Просто душа ее ниточками моей энергии была пришита к телу.
— Подчинись мне, — пламя разгоралось вокруг профессора все сильнее, по его лицу градом лился пот. А голос… Голос оставался все тем же.
Призрак замер в воздухе, а потом истончился и растаял.
Точно в ужасе перед силой человека, заставившей пасть и подчиниться его бездушное естество, частой дрожью дрожало снизу доверху нечто в теле девочки. А Снейп упорно смотрел на пламя, думая о чуждой ему человеческой доле, и возносил в неизвестность свои мощные, грозные, заклятья. Лицо профессора налилось кровью; встревоженный, весь дрожащий искрами воздух поднимал волосы на его голове; и в его руках, как перышко, летала палочка.
— Профессор! Не убивайте меня! — голубые, огромные глаза Денни смотрели на него совершенно с детским страхом; искаженные болью, дрожали ее губы.
Я поморщилась, не в состоянии выносить адского свечения заклятий.
— Так не умирайте, мисс Ален. Это зависит от вас. Выдержите — не умрете, — профессор говорил ровно, хотя его руки сводило мелкими судорогами, которые так больно сковывают мышцы.
Возьми, и не умирай. Это вы хорошо придумали. Избавили себя от хлопот. Конечно, вам не хочется быть убийцей. Девочка будет сама виновата, не выдержав боли.
— Мне больно! Мамочка… Больно! — Денни каталась по полу, рвала на себе одежду и рыдала, захлебываясь. — Помогите! Больно…
Ее взгляд на мгновение задержался на мне.
Я приняла близко к сердцу весь этот младенческий лепет: «Мама, больно, помогите». Ей в самом деле было страшно, она в самом деле доверяла нам, учителям.
Все мучительней и больнее становились нечеловеческие вопли покорно умирающей девочки, из которой изгоняли чуть ли не дьявола.
Снейп, из последних сил терпя жар, колдовал руками, колдовал сердцем, которое судорожно и часто ворочалось в его груди; творил волшебство всей тоской и горем изболевшейся человеческой души, одинокой и всеми забытой.
Он колдовал так всегда, сколько я себя помню. Сколько помню его.
И это можно было назвать чудом.
Денни выглядела жутко: изо рта текла кровь, и все раны проступали наружу. Точно Снейп наносил их, а не сошедший с ума после войны маньяк.
Я услышала шаги. Остро стучали каблуки, отбивая ритм.
— Держитесь же, мисс! — хрипел и уговаривал зельевар. — Я не хотел бы убивать вас! Мне нужна лишь смерть существа, которое в вас поселили.
— Я не могу…
Обернувшись, я увидела Лорда, который, опираясь на трость, словно Малфой, спускался в подземелья. И рядом с ним шла Она. Та, что изуродовала мою руку. Белла, гордо подняв голову, широко улыбалась и рассказывала что-то Минерве, которую поддерживала под локоть.
У меня аж в глазах зарябило. Поствоенный синдром — это вполне вменяемая Беллатрикс Лестрейндж,идущая рядом с Макгонагалл. В этом — вся жизнь после победы.
— Что здесь происходит? — Белла потянула носом и взглянула на ухмыляющегося Лорда.
— Смотрите, грязнокровная шлюха даже и не пытается помочь профессору.
Сильнейшая волна магии отшвырнула меня к стене, ударив о вековые камни. К стене, у которой корчилась в предсмертной агонии Денни Ален. Казалось, что мои сломанные ребра пропороли кожу и мясо насквозь.
.
Меня корёжило от злости — или от страха; в глазах потемнело, будто смерть уже подкрадывалась, подползала, чтобы сожрать без остатка. Меня сожрать. Сожрать Денни.
Чернота, ничего кроме черноты, на веки вечные, чернота, в которой не различить ни звука, кроме бубнящих навязчивых голосов Лорда, и Минервы, и моей потерянной матери.
Ледяные голоса мертвецов, ледяные руки мертвецов окружали меня, хватали за плечи. Денни подползла ко мне и легла на мое плечо горячей от крови головой.
Я не хотела, я не хотела, не хотела умирать!
Мне нужно было сражаться, а для этого вытащить Денни.
— Грязнокровка, погибнешь — погибнет Снейп, — я слышала голос Беллы, его низкие, грудные оттенки.
Господи! Я пережила войну, я — девчонка, сражалась со страшнейшими из солдат Лорда. А теперь? Неужели, я не смогу спасти ученицу!
Когда мне давали желтый билет, то поставили датчик, ограничивающий магию внутри меня. Сильные заклятья были для меня недоступны.
Но... Если я... Если смогу...
Что-то лопнуло внутри, оборвалось и потекло. Потекло по мне, из меня, обволакивая все, что было рядом.
Последнее, что я услышала, был матерящийся от усталости Снейп, хрипящая Денни и слова Беллы:
— Лорд, подарите мне грязнокровку.
________________________________________
Часть 2.
* * *
Очнувшись, я, наверное, полчаса или больше лежала совершенно обессиленная, с ноющим телом и словно связанным языком. Под спиною прохладно шуршала больничная простынь. Пахло свежестью и травяными настоями, пахло так хорошо, что я вдыхала полной грудью, не взирая на боль.
Что-то сухое и теплое гладило меня то по голове, то по лицу. Гладило ласково, матерински. И глаза не нужно было открывать, чтобы понять — это была профессор МакГонагалл.
— Что вы здесь делаете? — голос мой отвратительно скрипел, словно наждак терли о стекло.
— Не знаю, — отвечала Минерва, испуганно стискивая в ладони мою ладонь. — Ты звала мать, а потом меня. И я позволила себе... Мне сказала Поппи, и я пришла. Знаешь, ты сразу успокоилась. Или мне обращаться на «вы»?
Идти на плач ребенка, пусть и не родного — что может быть проще? Ты же моя поручительница, хозяйка. Так можешь быть и матерью. Все правильно…
— Нет, что уж.
— Гермиона, ты можешь рассказать, что произошло? Что ты знаешь?
Не знаю. Я не знаю, что я знаю…
Голова еще тяжелая, но постепенно начинала проясняться. Хогвартс… Денни Ален. Я знала обо всем и никому не сказала, даром такое не проходит. Уже не прошло. Господи, что я за ска