Шеймус
Настоящее
Суббота, семь часов утра, а значит, гарантированы две вещи:
Первая: Кира проснулась уже около часа назад и смотрит мультфильмы, сидя на диване.
Вторая: Я, полупроснувшись, сижу на диване рядом с Кирой и смотрю мультики… сквозь закрытые веки.
Я не просыпался позже шести часов утра вот уже одиннадцать лет.
Я не жалуюсь. Мои дети будут маленькими лишь однажды. Мальчики сейчас спят, но я уверен, что скоро проснутся и они.
— Папочка, а мы пойдем сегодня на пляж?
Я отвечаю со все еще закрытыми глазами.
— На улице идет дождь? — Вчера вечером по местным новостям ведущий прогноза погоды сообщил, что сегодня ожидается дождь.
Она подходит к входной двери и открывает ее; полагаю, точная оценка погоды требует непосредственного погружения, а не простого выглядывания в окно.
— Что это? — с любопытством спрашивает Кира, глядя на землю. Любопытство — не всегда хорошо, особенно, если оно исходит от Киры. В ней нет страха. Ее бесстрашие связано с доверием. С безоговорочной верой в то, что мир — хороший и в нем не может случиться ничего плохого. Но даже если происходит что-то плохое, как когда ее в три года укусила пчела, потому она выглядела слишком неотразимой и привлекательной для ее маленьких пальчиков, или, когда ее мать бросила семью и переехала в другой штат, Кира никогда не теряет доверия и веры, оставаясь такой же бесстрашной.
Я подхожу к двери, чтобы взглянуть на ее «это».
На коврике лежит трость. Она деревянная и, несмотря на то, что не выглядит громоздкой, кажется довольно крепкой, как будто служит своей цели и служит хорошо. Судя по всему, у нее было для этого много возможностей. Лак и краска на ручке стерлись, а наконечник заработал себе немало боевых шрамов. Под тростью лежит конверт с моим именем.
|
|
Когда я вижу свое имя, меня одновременно охватывает несколько чувств.
Первое — смущение, потому что кто-то думает, что мне нужна трость. Это вызывает у меня неприятные ощущения.
Второе — злость, потому что кто-то думает, что мне нужна трость. Это вызывает у меня ярость.
Третье чувство кажется немного чуждым, предателем, который вторгся в мое горькое существование. Это облегчение, потому что кто-то думает, что мне нужна трость. Оно успокаивает меня.
Но облегчение охватывает лишь на наносекунду, ведь я упрямый тридцатичетырехлетний мужчина и отказываюсь пользоваться тростью.
Трость кричит о беспомощности и слабости.
Это не для меня.
Может, я и не чувствую ног ниже талии, кроме изредка случающегося покалывания, но не стану пользоваться тростью, как какой-нибудь разбитый старик.
— Кира, дорогая, не могла бы ты сделать мне одолжение и убрать это в мою комнату? — Мне хочется облить ее бензином и поджечь на коврике в акте неповиновения и протеста. Но я не могу не увидеть иронию в том, что ее положили на коврик, который больше не говорит «WELCOME».
Она поднимает трость одной рукой, а конверт другой.
— А что насчет письма? На нем твое имя, — прочитав его, говорит Кира.
— Просто положи его на мою кровать вместе… — Я не могу даже произнести этого слова, — с этим.
***
После обеда мы играли в настольные игры и смотрели фильмы по «Нетфликс» пока на улице безостановочно шел дождь.
***
Дети уже в кроватях. Когда я обнял и поцеловал их на ночь, то увидел три счастливых и довольных лица. Я уже давно не видел, чтобы они так улыбались. Слишком давно. Даже Кай широко улыбался. А Кай всегда делает только то, что думает и чувствует. Честность словно родилась вместе с ним и проникла в каждую клеточку тела. Когда он что-то чувствует, то это сразу видно. И сегодня он был счастлив.
|
|
А это делает счастливым меня.
Я забываю о горечи.
И даже намеке на нее.
Пока не вхожу в свою комнату и не вижу трость, которая лежит на кровати.
Во мне мгновенно начинают бурлить эмоции, раздражение, в первую очередь. Кто-то посмел судить обо мне. Я даже подумал, что это могла быть Миранда, что было глупо, так как она живет в другом штате. К несчастью, она не гнушается совать свой нос в мои дела или принижать мое достоинство. У нее всегда это хорошо получалось. Боже мой, что я вообще увидел в ней?
Я открываю конверт и по мере прочтения записки, снова испытываю облегчение.
И смущение.
Но не злость.
Шеймус,
Сегодняябылавмагазинеподержанныхтоваровиувиделаэто. Подумала, чтоэтоубережеттебяотещеодногопораненногоколена. Знаю, тыкрепкийпарень, ноутебятакиепривлекательныеколени, чтостыдноихразбивать. Ктомуже, мнегрустновидетьтвоюболь.
Фейт
Фейт. Конечно, это была Фейт. Трость оставили с хорошими намерениями. Не для того, чтобы посмеяться.
Но я не буду пользоваться ей. Я упрямый. Это все равно, что повесить на себя табличку: «Я беспомощный».
Я прячу ее в шкаф, возле задней стенки, за стопкой журналов и туфлями. А когда больше не вижу ее, то облегчение тает в воздухе и все, что остается — это смущение. Оно тычет в меня и дразнит. Я не знаю, откуда оно появилось, потому что это совершенно новый вид смущения. Ветка, которая растет на дереве смущения, но не сук, на который бы я забирался. Она кажется шаткой и слишком тонкой, чтобы выдержать мой вес. Это смущение связано с влечением и сексуальностью. Это понимание того, что мужчины с проблемами со здоровьем, мужчины, которым нужна трость для того, чтобы жить, особенно в моем возрасте, не являются желанными, отчего я чувствую, что проиграл этой болезни что-то еще. Чувствую, что потерял способность привлекать противоположный пол.
|
|
Я понимаю, что, когда Фейт говорит «привлекательные», она не хочет унизить меня. Но то, что она симпатичная женщина, которая использовала это слово в своей записке, обрушивает на меня лавину прозрения, что я на пути к одиночеству, целибату и пожизненному холостячеству. Я знаю, что она ничего не имела под этим в виду. Просто иногда одно-единственное слово подстегивает мысль. А мысль, оказавшись на перекрестке, может пойти по пути позитива или же выбрать негатив.
В последнее время мои мысли всегда поворачивают налево и выбирают негатив.
Иногда я мыслю иррационально, я знаю это, но даже иррациональная мысль кажется очень и очень реальной, когда ты находишься в дерьме.
А я нахожусь именно в нем.
В дерьме.
Глава 16