Закончилась ли революция? – русская идентичность в 1917-2017 гг.
Константа русской идентичности
Русская революция 1917 года осмыслялась русскими интеллектуалами не одно десятилетие – и в самой революционной России, и в эмиграции. Сложилась значительная революционная историософия.
В Советском Союзе, что и понятно, воспевался Октябрьский переворот как победа «прогрессивного» и «передового» класса над отжившей социально-экономической формацией, начало «подлинной истории освобождённого человечества». Из противоположного лагеря – русской эмиграции – как «правые», так и «левые» в разной степени ненавидели Октябрь. Изгнанные либералы не принимали большевиков, но пытались прочно интегрироваться в европейский «закат» и оправдать своё «февральское безумие», по выражению Ивана Ильина. Консерваторы (тот же Ильин, Солоневич и др.) также люто ненавидели Советскую Россию, но стояли за самодержавие и видели в Феврале и в «европейничанье» причины трагических событий 1917 года. О религиозных подоплёках русской революции и роли в ней русской интеллигенции писали и говорили авторы журналов «Вехи» и «Из глубины». Осмысляли революцию с геополитической точки зрения и первые евразийцы.
Проблематика всех этих размышлений отвечала моменту времени: все понимали, что революция будет, она случилась, и надо было понять её причины. Это был взгляд, обращённый в прошлое с неясной перспективой того, каким будет русское будущее. Революция продолжалась почти весь XX век. Как писал В. В. Розанов, «революция имеет два измерения - длину и ширину, но не имеет третьего - глубины. И вот по этому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не "завершится"...». Действительно: буржуазная республика не выдержала и года, в СССР коммунизм так и не достроили, «Белая идея» оказалась размытой, а «русский фашизм» (по терминологии Ильина) обернулся в обычный коллаборационизм во время Второй Мировой войны. Либеральный проект провалился в 90-е гг. Где среди этих идей было место исторической России и русскому народу как совокупности наших предков, нас самих и будущих поколений?
Как нам кажется, вопрос о революции сегодня должен лежать в другой плоскости: как не допустить очередной революции или как завершить, точнее – преодолеть революцию Февраля, Октября 1917 года, августа 1991-го, «болотные» движения 2012-го... Сегодня перед русским человеком как никогда остро стоит проблема своей собственной идентичности. Ведь именно против этого и направлена любая революция. Революция есть распад исторической идентичности народа. XX век показал нам целую панораму разных русских – теряющих и вновь обретающих веру, утрачивающих территории и снова их возвращающих, созидающих великую русскую культуру и после снова разрушающих её, мыслящих себя единым народом и опять забывающим это на какое-то время.
Русская идентичность проявляла себя за истекшее столетие в трех формах – трёх «ипостасях»: в православно-имперском подданном, в советском человеке и в несуразном виде «россиянина». Идеологии менялись, а что-то главное, смыслообразующее, присущее только русскому цивилизационному типу (вспомним
Н. Я. Данилевского) сохранялось. И именно на этот цивилизационный код русского народа и ополчались все бесы революции – и 1917, и 1991 годов. Сегодня, когда как никогда важно произвести «собирание русской истории», выйти из мысленной и скрытой политической смуты, особенно болезненными являются попытки углубить и без того серьёзные противоречия и расколы русской истории XX века, в том числе путём отрицания одних этапов (имперского, советского) и отождествления «настоящей» России только с какой-то одной её исторической формой.
Об этом «контрреволюционном» историософском деле по собиранию русской истории, кстати, напомнил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, выступая в Государственной Думе на V Рождественских Парламентских встречах: «Еще в 2014 году Всемирный русский народный собор предложил концепцию примирения истории, призвав наше общество признать, что, какими бы ни были в нашем прошлом трудности или достижения, это нáш опыт, это болезненные уроки или примеры для подражания» [1].
Важно отметить, что речь идёт именно о примирении истории – о соединении по живому разорванных её кусков, а не о пресловутом примирении «красных» и «белых». Ни тех, ни других уже давно нет, и нелицеприятный суд над ними вынесет Господь Бог. А нам неплохо было бы понять, наконец, какие идеалы, которые и те, и другие исповедовали и за которые, кстати, умирали и убивали, являются исконно русскими (пусть даже и трансформированными до неузнаваемости), а какие надуло лишь ветром революционного времени.
Сегодня мы не имеем единого исторического прошлого за XX век: кто-то идеализирует Российскую империю, кто-то выступает за возрождение Советского Союза, фанатичные либералы бьются за «розовое христианство» и «гражданское общество». Основная же масса простых людей вообще дезориентирована в своей истории. Многие из наших сограждан, рождённых и воспитанных в СССР, пришедших к Церкви в 90-е гг. и сбитых с толку «общественным мнением» либеральных СМИ и псевдоисторическими «разоблачениями», уже просто отказались от попыток что-либо осмыслить. Фактами и «сенсациями XX века» наелись уже, кажется, все, а единой новейшей русской историософии не сформулировал никто. У нас есть полумифические «православные» сталинисты, стилизованные казаки, интеллигентствующие «власовцы», патриоты-монархисты, «православные» либералы-«болотники» – большинство из них считает себя принадлежащими к Православной Церкви, каждый из них претендует на свою, «единственно правильную» историю. К сожалению, это не леонтьевская «цветущая сложность», а глубокий общероссийский мировоззренческий кризис, связанный с затянувшимся процессом переформатирования русского человека на протяжении всего минувшего столетия.
Нам как никогда нужно разобрать ворох идеологических, партийно-исторических наслоений, продиктованных краткосрочным прагматизмом, и наконец отыскать свою константу – постоянную величину русской истории. Как писал незаслуженно забытый русский публицист М.О. Меньшиков, «опасный спор между старым и новым стал возможен при забвении третьего элемента: вечного »[2]. Этим вечным для русской исторической идентичности является русская эсхатология – идея Третьего Рима, православного царства. Оболганная либералами, понятая на Западе исключительно в земных экспансионистских категориях, однобоко сведённая лишь к вопросу «византийского наследия», эта концепция псковского старца Филофея есть подлинная русская эсхатологическая идея, так или иначе собирающая в себя все три «ипостаси» русских за XX век. Эта идея «навечно» впечатала в русскую идентичность следующие черты:
1. Сбережение православной веры как хранительницы Третьего Рима – Русского государства (этот завет в полной мере был исполнен святыми Царственными страстотерпцами и новомучениками и исповедниками российскими);
2. Державность как форму воплощения библейского учения об «удерживающем» (даже формально атеистический СССР по-своему выполнял эту мессианскую функцию, сдерживая апостасийный Запад);
3. Эсхатологическое измерение русского человека, которое позволяет ему даже из полного краха и потери себя в исключительные для России времена вспоминать о своём особом предназначении (это имеет отношение и к сегодняшнему дню: при всех издержках и проблемах современного «россиянина», нельзя оспаривать определенной тенденции к пробуждению русского православия, русского патриотизма, державных настроений).
Русская революция и Третий Рим тесно связаны: именно мировую революцию (а ведь к ней призывали Ленин и Троцкий) как проявление вселенской апостасии призвано сдерживать русское православное государство – «идея последнего хранителя Православия покоилась на сознании грядущей всемирной катастрофы, на понимании непосильной тяжести бремени, которое Россия приняла на себя как последняя Православная держава»[3]. Русская идентичность разбилась в вихре революций XX века на три части, и собрать её можно лишь в образе русской эсхатологии – Третьего Рима.
«Ипостаси» русской идентичности