ПОСЛЕСЛОВИЕ НА ПРАВАХ СОАВТОРА




 

Никогда еще не испытывал такого бессилия от несовершенства своего литературного умения.

Эпопея клана Старостиных достойна романа. Может быть, кому-нибудь удастся осилить эту задачу. Моя же была куда скромнее — литературная запись услышанного.

Жанр этот своеобразен. Успех или неуспех в нем не всегда зависят от автора. Книга может оказаться интересной, даже если он не особенно красноречив — за счет таланта, как принято говорить, «литзаписчика».

В нашем случае чистота жанра соблюдена лишь частично. Скорее это просто запись — литературным был сам рассказ: устной речи Николая Петровича могут позавидовать самые искушенные любители русской словесности. Слова ложились на бумагу практически без изменений. Оставалось только точно фиксировать фразы, пытаясь сохранить тональность и колорит повествования.

Каково же было мое удивление, когда я получил от Старостина отданный ему для ознакомления первый и, как мне представлялось, окончательный вариант рукописи с обильной правкой, внесенной его аккуратным мелким почерком. На мгновение во мне вспыхнула профессиональная обида, которой, к счастью, я сразу же устыдился. Ибо успел понять: в этой доведенной до дотошности щепетильности заключалось главное — желание и готовность Старостина нести личную ответственность за каждую выведенную на бумаге фразу.

Когда слушал из уст Николая Петровича изложенную выше историю о тренере Хофмане, который обращался к игрокам исключительно на «вы», все время думал о том, что и сам Старостин с незапамятных времен, с первых своих шагов в спорте на «Вы» с футболом и людьми, ему преданными. Этим и объясняется к нему всеобщее уважение. И сегодня и семьдесят лет назад.

Книга озаглавлена «Футбол сквозь годы», но столь же правомерно было бы название «Годы сквозь футбол» — игра и жизнь накрепко переплелись в его судьбе. С одной лишь, но главной для Николая Петровича оговоркой — годы сквозь спартаковский футбол.

Как-то к старшему брату пришел Андрей Петрович Старостин — было это уже в 70-х — и сказал, что ему предложили работать начальником команды «Локомотив». Николай Петрович ответил: «Мы обрели себя в «Спартаке», стали здесь известны, за «Спартак» отсидели и уходить из него не должны». Андрей Петрович внял совету.

Здесь не было позы, ложной значительности или доморощенного патриотизма. В понимании Старостиным своего долга — ключ, объясняющий истоки его уникальной биографии.

Сосредоточенность на футболе для него — не узость интересов. Он из тех, кто раздвигает границы любой профессиональной области до общечеловеческих обобщений. Вот разгадка так и непонятного мне до конца его неизбывного, непрекращающегося интереса к сегодняшним людям футбола. Его доступность даже мальчишкам из спартаковской спортивной школы, отцы которых знают тех, с кем сталкивала Старостина судьба — людьми, творящими историю и вошедшими в нее, — лишь по легендам.

Довелось принимать участие в телевизионном литературно-художественном канале, главной темной которого был рассказ о крупнейших мастерах отечественной, увы, уходящей культуры: Солженицыне, Гумилеве, Мандельштаме, Пастернаке, Цветаевой, Шнитке... По замыслу авторов в этом ряду было отведено место и для Старостина. «Крайне непривлекательное это дело — смотреть на старика», — сказал Николай Петрович, узнав о предложении. Мне стоило большого труда уговорить его сниматься.

Каждый раз, когда я порой с минутным опозданием выходил из лифта на лестничную клетку, где располагалась квартира Старостиных, я проникал в нее без звонка — точно в условленное время Николай Петрович открывал дверь. Это повторялось из раза в раз так же, как и традиционные для семьи Старостиных акты гостеприимства — обязательные чаепития с разговорами о житье-бытье.

Только однажды чаепитие не состоялось: Старостин торопился. В тот день Петру Петровичу исполнилось восемьдесят лет. Старший брат спешил его поздравить: в прихожей лежали загодя приготовленные, аккуратно сложенные подарки: галстук, рубашка, шарф...

За внешней ритуальностью четко виделась основательность уклада, порядка и отношений, которые возможны лишь у людей с абсолютной ясностью жизненных приоритетов. Для Старостиных — это Дело и Дом. Дом, где взаимное уважение и любовь почитаемы и хранимы, тот теперь уже редкий московский дом, где живут все вместе — деды, отцы, внуки и правнуки. Гавань, где можно восстановить силы после жестоких житейских бурь.

Самое сильное для меня потрясение в книге — то место, где Николай Петрович делится сокровенным, ощущением счастья от того, что увидел во сне свою жену — через семнадцать лет после ее кончины.

Игра судьбы и судьба игры — два фактора, определившие линию его жизни. Пусть она длится как можно дольше. На благо всем нам.

На таких людях, как Старостин, и стоит футбол.

А. Вайнштейн



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-27 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: