Гущины и Опарины дружат семьями.
Как-то, заскочив к Гущину, чтобы вернуть ему прочитанные книги, я застал всю компанию в сборе. Меня затащили за стол. Разговор, как это обычно бывает, прыгал от одной темы к другой, пока Гущин не принёс старые потёртые альбомы. Из самого ветхого он вынул пожелтевшую, за долгие годы утратившую уголки фотографию.
На нас смотрел стоящий в несколько картинной позе ещё молодой усатый мужчина в рубахе навыпуск, картузе и сапогах. Это был дед Гущина. На обороте было написано: Иван Мефодьевич Гущин, 1924 год.
Кто-то попросил Гущина рассказать о своём деде. Хозяин дома признался, что знает о нём очень мало и поведал нам, что его дед во время Первой мировой войны служил на Балтийском флоте, был ранен, после госпиталя работал слесарем на каком-то небольшом заводике за Невской заставой, играл на мандолине, хорошо пел. Всё это Гущин узнал от своих родителей (дед Гущина умер, когда тот ещё не ходил в школу). О своём прадеде Гущину было известно лишь одно – его имя (может быть, потому, что имя хранила старая фотография?).
Оказалось, что о своих прадедах никто из присутствующих толком ничего не знает. Наверное, мы так устроены, что знать о прадедах нам, вообще-то говоря, не обязательно.
Тема родословных, едва начавшись, готова была оборваться. Надо было спасать положение. И тут чёрт дёрнул меня «просветить» двух друзей касательно их более дальних предков, чем прадеды. Предложив рассказать «кое-что интересное» о неблизких предках Гущина и Опарина, я не подумал, что могу оказать своим товарищам медвежью услугу. Но слово уже вылетело, и отступать было поздно.
Вы удивлены, читатель? Что я мог знать о совершенно неизвестных мне людях?
Дело в том, что информацию о прапра…дедах зачастую сохраняет фамилия. А у наших героев фамилии очень примечательные. Они свидетельствуют о том, и это можно утверждать с очень большой долей вероятности, что предки Гущина и Опарина не преуспели в деле сватовства или, говоря иначе, по каким-то достаточно веским причинам получили (а, может быть, несколько раз получали) отказ, намереваясь жениться.
Это я говорю вам, читатель. Сей вывод я приберёг на конец повествования, которое растянулось на, вроде бы, пять чашек чая. Должен сказать, что, когда я добрался до, как мне казалось, не совсем приятной для друзей развязки, Гущин и Опарин совершенно не расстроились и не меня нисколько не обиделись. Мои опасения насчёт медвежьей услуги не оправдались. Видимо, изъяны, недостатки и промахи предков нас мало тревожат.
Рассказанное за чаепитием, уважаемый читатель, я повторю для вас и, чтобы вы не утомились, сокращу его на четыре чашки. Полную версию вы можете узнать из моей книги «Загадка венеры каменного века».
Своё расследование я начал с описания взаимоотношений мужчин и женщин в глубокой древности.
В первобытном обществе полы соединялись в групповом браке. То, что ныне является интимным и скрываемым от посторонних глаз, тогда было общественным и публичным. Несколько раз в году на брачную поляну приходили группы мужчин и женщин, чтобы слиться в известном действе. Но сначала им нужно было разбиться на пáры. Это произошло бы практически автоматически, если бы численность мужской группы была равна численности женской.
Однако в подавляющем большинстве случаев женщин, готовых вступить в сексуальную связь, было меньше, чем мужчин (к половым контактам не допускались беременные и кормящие женщины). В такой ситуации женщины должны были выбрать одних мужчин в качестве своих партнёров, а другим – отказать.
Представьте себе, читатель, нацеленного на контакт первобытного мужчину, толкаемого животным инстинктом к удовлетворению свое страсти. Уговорить такого отказаться от своих намерений, разумеется, было невозможно. Вот если бы можно было предложить накалённому страстью отвергнутому самцу равноценную женщине замену…
Вы скажете: что (или кто) может заменить в этом деле женщину? Скорее, такого эквивалента не существует в природе.
Оказывается, существует. И этот эквивалент первобытные женщины приносили на брачную поляну, чтобы удовлетворить им неуёмных выбракованных мужчин. Таким эквивалентом была сексуально выразительная кукла. Каменные и костяные фигурки с бросающимся в глаза женским треугольником и гипертрофированными бёдрами и бюстом археологи нередко находят при раскопках палеолитических стоянок. Вы догадались, что я говорю о так называемых венерах?
То, что для нас является куклой, древнему человеку представлялось живым существом, женщиной. Детство человечества было порой анимизма. Всё сущее людям того времени казалось наделённым жизнью.
Нетрудно понять, что мужчина, получивший в качестве отказа от реального с ним секса куклу-женщину, удовлетворял своё желание, занимаясь с ней сексом суррогатным.
Наряду с целыми куклами, сексуальные потребности палеолитического мужчины удовлетворяли и снабжённые половой атрибутикой части кукол. Такие части отбивались от кукол сначала случайно, потом – намеренно (и тем самым отказные вещицы множились), а ещё позже, всё больше формализуясь, - изготавливались специально.
Овеществлённый отказ, зародившийся многие десятки тысячелетий назад, претерпев существенные изменения, как обычай дошёл до нашего времени. На «отказную арену», утратив сексуальное назначение, вышли различные аналоги женских половых атрибутов и их (аналогов) производные. Отказными вещами стали разнообразные треугольники (мутовка, клин, рогатка, согнутый гвоздь и т.д.), предметы, чем-то похожие на женские выпуклости (тыква, редька, репа, чайник и др.), кушанья, изготовленные из «отказных продуктов», и некоторые жидкости (каша из репы, опара, гуща, квас и пр.).
Предметы, которые можно было держать в руках, вручались (а, может быть, где-то в глубинке вручаются и сейчас) сватам или неугодному жениху, а если те не хотели (они, разумеется, не хотели) принять такой «дар», бросались им вслед или куда-либо (например, к саням) прицеплялись. Жидкостями плескали в визитёров и, изловчившись, стремились залить их в сапоги.
Когда групповой брак сменился моногамным, сексуальный отказ стал отказом брачным. Радикальным образом изменились и люди. Отказные предметы по завершении первобытного периода истории полностью утратили способность вызывать у мужчин сексуальное возбуждение.
Как я уже сказал, овеществлённый отказ превратился в обычай. Наши современники, вручая и получая отказные предметы, не имеют никакого понятия о когда-то практически целесообразной функции этого акта. Обычай не требует знать свои бытийные истоки.
Вы, конечно, знаете, читатель, что фамилии у людей появились сравнительно недавно. До этого люди наделялись прозвищами, от многих из которых и произошли фамилии.
Ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос: что вы скажете о жителе деревни, о котором один его односельчанин сообщает другому: «Стёпка-то Опарин опять в канаве пьяный лежит»? Нетрудно предположить, что Степана прозвали Опариным по случаю обливания его опарой родителями девушки, отказавшимися выдать дочь за него замуж. Может быть, потому и отказавшимися, что он и раньше в канаве пьяный лежал.
Возможно, бедного Степана обливали не раз. Прозвище к нему прилипло, когда он наконец-то женился, перешло к потомкам и на каком-то этапе стало фамилией. Так же на почве неудачных попыток сватовства возникли фамилии Репин, Соломин, Гарбузов, Гущин, Квасов и другие.
Мужские руки на селе всегда ценились больше, чем женские. Свадьба дочери объективно являлась освобождением от не столь полезных в хозяйстве женских рабочих рук. Тем не менее родители девушек нередко предпочитали повременить со свадьбой, если по каким-то причинам жених их не устраивал. Таких причин могло быть две: бедность и какой-либо изъян (увечье, болезнь, пристрастие к алкоголю, лень, разгульный образ жизни и т.д.)
Наш Степан, возможно, сочетал в себе несколько недостатков.
Людям, занимающимся коммерцией, известно, что любой товар, несмотря на его завышенную цену и (или) низкое качество, рано или поздно, может быть, через год, два или десять, уйдёт с прилавка. Когда-то кем-то был востребован и взятый мной для примера человек, которого я назвал Степаном. Свидетельством тому является бытующая в России фамилия Опарин.
Когда я закончил свой рассказ, всамделишный Опарин сказал: «Не думаю, что у нас в роду были нéмощные и пьяницы». И, выдержав некоторую паузу, добавил: «А бедность – не порок».
20–22.06.2017.