– Ступай, Нагасена, будет тебе в дороге подаяние: рисовая каша, очищенная от черных зерен, с разными приправами и подливами.
– Да, почтенный.
И достопочтенный Нагасена попрощался с достопочтенным Ашвагуптой, обошел его посолонь, надел верхнюю одежду, взял в руки миску и отправился в Паталипутру.
А в это время некий паталипутрский купец выступил с обозом в пятьсот возов по дороге на Паталипутру. И издали уже завидел приближавшегося достопочтенного Нагасену паталипутрский купец. Увидев его, он велел остановить пятьсот своих возов, подошел к достопочтенному Нагасене и, подойдя, приветствовал достопочтенного Нагасену: «Куда идешь, почтенный?»
– В Паталипутру, хозяин.
– Отлично, почтенный. Мы тоже едем в Паталипутру. С нами вы прекрасно доедете.
И вот паталипутрскому купцу понравилось обхождение достопочтенного Нагасены. Он сам положил ему вдоволь отменной еды, твердой и мягкой, и, когда достопочтенный Нагасена поел и вымыл миску и руки, купец сел подле него, взяв сиденье пониже. И, сидя подле достопочтенного Нагасены, паталипутрский купец спросил его: «Как тебя зовут, почтенный?»
– Меня зовут Нагасена, хозяин.
– Не знаешь ли ты Речений Просветленного, почтенный?
– Из абхидхармы знаю, хозяин.
– Вот повезло мне, почтенный! Право, везет мне, почтенный! Я ведь тоже изучаю абхидхарму, и ты, оказывается, изучаешь абхидхарму. Почитай мне из абхидхармы, почтенный.
И вот достопочтенный Нагасена преподал паталипутрскому купцу абхидхарму, и уже во время слушания открылось паталипутрскому купцу незапыленное, незамутненное видение дхармы: «Все, что слагается, пресечется». И паталипутрский купец пропустил пятьсот своих возов вперед, а сам шел позади. Невдалеке от Паталипутры он остановился на развилке дорог и сказал достопочтенному Нагасене: «Вон дорога в ашоковую рощу, почтенный Нагасена. А вот прекрасное мое шерстяное одеяло. В длину оно шестнадцать локтей, в ширину – восемь локтей. Очень прошу тебя, почтенный, прими от меня это прекрасное одеяло в дар». И достопочтенный Нагасена принял в дар это прекрасное одеяло. И вот паталипутрский купец, довольный, оживленный, обрадованный, в приятном, приподнятом расположении духа, попрощался с достопочтенным Нагасеной, обошел его посолонь и удалился.
И вот достопочтенный Нагасена пришел в ашоковую рощу к достопочтенному Дхармаракшите и рассказал о причине своего прихода. И за три месяца он выучил от достопочтенного Дхармаракшиты с одного слушания Три Корзины Речений Просветлённого, а еще через три месяца усвоил и смысл.
И вот достопочтенный Дхармаракшита сказал достопочтенному Нагасене: «Ты, Нагасена, словно пастух: коров он стережет, а молоко другие пьют. Вот и ты: Три Корзины Речений Просветленного запомнил, а все же не шраман»[80].
– Хорошо, почтенный. С этим кончено.
За следующий день и ночь он достиг святости и обрел толкующие знания[81]. И когда достопочтенный Нагасена проник в истину, все боги воскликнули: «Хорошо!», гул раздался в земле, в мирах Брахмы загрохотало, а с небес дождем посыпались цветы кораллового дерева и порошок сандала.
А в это время тысяча миллионов святых, собравшись в Заповедном логу Гималайских гор, послала к достопочтенному Нагасене вестника: «Пусть явится Нагасена. Мы хотим видеть Нагасену». И вот, услышав слово вестника, достопочтенный Нагасена исчез из ашоковой рощи и мгновенно перенесся в Заповедный лог Гималайских гор[82] к тысяче миллионов святых. И тысяча миллионов святых сказала достопочтенному Нагасене: «Нагасена! Царь Милинда вредит общине своими доводами, опровержениями и вопросами. Пожалуйста, Нагасена, образумь царя Милинду».– «Да что один царь Милинда, почтенные! Пусть приходят цари с целого материка Джамбу, все пусть задают вопросы – я на все отвечу, камня на камне не оставлю. Идите, почтенные, в Сагалу и ничего не опасайтесь».
И город Сагала осветился желтыми одеяниями монахов-тхер. На него будто ветром провидцев повеяло.
А в то время в странноприимной обители[83] жил достопочтенный Аюпала.
И вот царь Милинда сказал советникам: «Как хорошо лунной ночью! К какому бы шраману или брахману нам пойти сегодня поговорить, вопрос задать? Кто сможет со мною побеседовать, сомнение мое развеять?»
В ответ на это пятьсот греков сказали царю Милинде: «Есть тхера по имени Аюпала, государь. Он образован, наследник наследия[84], помнит наизусть Три Корзины. Он сейчас живет в странноприимной обители. Поезжай, государь, и задай вопрос достопочтенному Аюпале».
– Ну что же, известите-ка тогда почтенного!
И вот предсказатель послал к достопочтенному Аюпале вестника: «Почтенный! Царь Милинда желает видеть достопочтенного Аюпалу».
– Так пусть приходит,– отвечал достопочтенный Аюпала.
И вот царь Милинда взошел в окружении пятисот греков на прекрасную колесницу и приехал в странноприимную обитель к достопочтенному Аюпале. Приехав, он обменялся с достопочтенным Аюпалой учтивыми, дружественными словами приветствия и сел подле.
И, сидя подле достопочтенного Аюпалы, царь Милинда спросил его: «Какова цель вашего пострига, почтенный Аюпала, и какова ваша высшая цель?»[85]
– Цель нашего пострига, государь, в том, чтобы жить по дхарме, жить гладко[86],– ответил тхера.
– А есть ли миряне, почтенный, что тоже живут по дхарме, живут гладко?
– Да, государь, есть и миряне, что тоже живут по дхарме, живут гладко: когда Блаженный в Бенаресе, в заказнике[87] «Заход созвездия провидцев»[88] запустил колесо проповеди[89], то к ста восьмидесяти миллионам из сонма Брахмы пришло постижение Учения; духам же, к которым пришло постижение Учения, счету не было. И еще, государь, во время проповеди Блаженного в большом собрании, во время проповеди сутры «Высшее благо», во время проповеди-увещания к Рахуле, во время проповеди сутры о «способе сделать мысль гладкой», во время проповеди сутры «Презрение» к несметному числу божеств пришло постижение Учения, и все они в миру, не отшельники[90].
– Раз так, почтенный Аюпала, то бессмыслен, выходит, ваш постриг; лишь из-за прежде свершенных греховных деяний шраманы, сыны шакьев[91], себя постригают и чистые обеты[92] соблюдают. Те монахи, почтенный Аюпала, что ныне одноеды[93], – те были прежде ворами, у других добро отнимали. Раз они отнимали добро у других, то из-за такого деяния и стали теперь одноедами – время от времени, походя им есть не дано. Нет у них тапаса[94], нет добродетели, нет воздержания. Те монахи, почтенный Аюпала, что ныне бездомники[95], – те были прежде ворами, разоряли чужие деревни. Раз рушили они дома других, то из-за такого деяния и стали теперь бездомниками; приютом воспользоваться им не дано. Нет у них тапаса, нет добродетели, нет воздержания. Те монахи, почтенный Аюпала, что ныне нележальцы[96], – те были прежде ворами, грабили на дорогах. Они путников хватали, вязали, сидеть оставляли; из-за такого вот деяния они стали теперь нележальцами и им себе постель постелить не дано. Нет у них тапаса, нет добродетели, нет воздержания.
В ответ на это достопочтенный Аюпала смолчал, не нашелся, что возразить. И пятьсот греков сказали царю Милинде: «Государь! Умен тхера, а все же не уверен и возразить ничего не может».
А царь Милинда увидел, что достопочтенный Аюпала молчит. Он хлопнул в ладоши и воскликнул, обращаясь к грекам: «Увы, пусто на материке Джамбу, болтовня одна на материке Джамбу. Нет здесь ни шрамана, ни брахмана, кто смог бы со мной побеседовать, сомнение мое развеять».
Но вот царь Милинда, обозревая собрание, увидел, что монахи[97] бесстрашны и невозмутимы, и подумал: «Есть, несомненно, еще какой-то мудрый монах, кто сможет со мной побеседовать, иначе монахи не были бы так невозмутимы».
И царь Милинда спросил греков: «Послушайте, нет ли еще какого мудрого монаха, кто смог бы со мной побеседовать, мое сомнение развеять?»
А тем временем достопочтенный Нагасена в окружении свиты подвижников, глава общины, учитель школы, руководитель школы[98], известный, прославленный, высоко чтимый многими людьми, ученый, мудрый, искусный, знающий, могучий, смиренный, опытный, образованный, помнящий все Три Корзины, сведущий, разумом гибкий и мощный, наследник наследия, обладатель толкующих знаний, хранящий в памяти девять частей наставления Учителя[99], достигший совершенства, по глаголу Победителя смысл Учения во благе проникновенно излагающий, толковник неизменно блистающий, рассказчик красноречивый, благие речи произносящий, несравненный, неотразимый, непревосходимый, неодолимый, неудержимый, неколебимый, как океан, несокрушимый, как царь гор, гонитель мрака светлосиянный, велеречивый, множества иных школ сокрушитель, учений соперников истребитель; среди монахов, монахинь, мирян, мирянок, царей, вельмож уважаемый, почитаемый, чтимый, признанный, ценимый; одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни всегда получающий[100]; мудрым, знающим, к нему с вниманием прибегнувшим, Учение Победителя – девятичастное сокровище – вверяющий; указующий путь дхармы, держащий светоч дхармы, устанавливающий жертвенный столб дхармы, приносящий жертву дхармы, развертывающий знамя дхармы, вздымающий стяг дхармы, трубящий в боевую раковину дхармы, бьющий в литавры дхармы, издающий боевой клич дхармы, грохочущий громами Индры и из сладостно рокочущей громами, озаренной сетью молний познания, отягощенной влагою милосердия огромной дождевой тучи проливающий нектар дхармы на весь жаждущий мир, странствовал по деревням, торжкам и столицам и наконец прибыл в город Сагалу. Там достопочтенный Нагасена остановился вместе с восьмьюдесятью тысячами монахов в странноприимной обители. Ведь сказано:
«Ученый, красноречивый, опытный и искусный,
Умный, глубокомудрый, познавший, что есть стезя.
Три Корзины знали монахи, иные – пять Сводов сутр,
Иные – четыре Свода, но первым был Нагасена.
Достигший последней цели[101], Нагасена искусный
В окружении многих монахов знающих и правдивых
Шел городами и весями и в город Сагалу прибыл.
Там он остановился в странноприимной обители
И с народом беседовал, подобный гривастому льву».
И вот Девамантия[102] сказал царю Милинде: «Подожди, государь, подожди, государь! Есть еще, государь, тхера по имени Нагасена: ученый, мудрый, смиренный, опытный, весьма сведущий, рассказчик красноречивый, благие речи произносящий, достигший совершенства в толкующих знаниях предмета, дхармы, выражения и отражения. Он теперь остановился в странноприимной обители. Поезжай, государь, и задай вопрос достопочтенному Нагасене. Он сможет с тобой побеседовать, сомнение твое развеять».
И тут на царя Милинду, когда вдруг услышал он имя «Нагасена», страх нашел, столбняк нашел, мороз по коже прошел[103]. И царь Милинда переспросил Девамантию «Правда ли сможет монах Нагасена со мной побеседовать?»
– Он сможет побеседовать даже с Индрой, Ямой, Варуной, Куберой, Праджапати, Суямой, Сантушитой – хранителями стран света[104] и даже с самим пращуром – Великим Брахмой[105]. Что уж говорить о людях?
И царь Милинда сказал Девамантии: «Раз так, Девамантия, пошли к почтенному вестника».
– Да, государь.
И Девамантия послал вестника к достопочтенному Нагасене: «Почтенный! Царь Милинда желает видеть достопочтенного Нагасену».
– Так пусть приходит,– отвечал достопочтенный Нагасена.
И царь Милинда взошел в окружении пятисот греков на прекрасную колесницу и вместе с большой военной силой прибыл в странноприимную обитель к достопочтенному Нагасене. А в то время достопочтенный Нагасена, окруженный восьмьюдесятью тысячами монахов, сидел в беседке. И издали уже завидел собрание достопочтенного Нагасены царь Милинда.
Завидев его, он спросил у Девамантии: «Чье это собрание, Девамантия?»
– Это собрание достопочтенного Нагасены, государь.
И тут, когда царь увидел издалека собрание достопочтенного Нагасены, на него страх нашел, столбняк нашел, мороз по коже прошел. И царь Милинда, как слон, преследуемый носорогом, как змей, преследуемый Гарудой[106], как шакал, преследуемый удавом, как медведь, преследуемый буйволом, как лягушка, загнанная змеей, как лань, загнанная барсом, как змея при встрече со змееловом, как крыса при встрече с кошкой, как бес при встрече с заклинателем духов, как месяц в пасти демона Раху[107], как змея, попавшая в корзинку, как сокол, попавший в клетку, как рыба, попавшая в сеть, как человек, забредший в полный хищников лес, как якша, провинившийся перед Вайшраваной[108], как небожитель, когда пришла пора ему покинуть небеса[109], устрашенный, подавленный, ужаснувшийся, потрясенный, с волосами, вставшими дыбом, растерянный, потерянный, омраченный рассудком, помутненный духом, собрался все же с мужеством, решив: «Нет, на людях я не поддамся слабости», и сказал Девамантии: «Не нужно мне указывать на достопочтенного Нагасену, Девамантия. Я сам узнаю, кто он здесь».
– Хорошо, государь, узнавай сам.
А в это время достопочтенный Нагасена сидел посреди собрания. Перед ним сидело сорок тысяч монахов старше его, а позади – сорок тысяч монахов младше его. И царь Милинда обозрел всю общину монахов – сидевших спереди, и сзади, и в середине – и издалека уже завидел достопочтенного Нагасену, сидевшего посреди общины, бесстрашного, бестрепетного, безбоязненного, подобного льву гривастому, и, увидев, тотчас узнал его по облику: «Вот Нагасена».
И царь Милинда сказал Девамантии: «Девамантия! Вон там Нагасена?»
– Да, государь, это и есть Нагасена. Верно ты узнал Нагасену, государь.
И царь был доволен: «Узнал я Нагасену, хотя мне его и не показали». И вот, когда царь Милинда увидел достопочтенного Нагасену, на него страх нашел, столбняк нашел, мороз по коже прошел. Об этом сказано: «Учтивого в обхождении, смирением высшим смиренного».
Увидел царь Нагасену и слово такое вымолвил:
«Немало знавал я спорщиков, во многих участвовал диспутах,
Но страха такого не было. Что ж я сегодня трясусь?
Наверное, поражение сегодня меня постигнет,
А победит Нагасена – слишком нестоек мой дух».
Внешнее повествование закончено.
КНИГА ВТОРАЯ. ВОПРОСЫО СВОЙСТВАХ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первый день беседы
Итак, царь Милинда пришел к достопочтенному Нагасене. Придя к нему, он приветствовал достопочтенного Нагасену, учтиво и дружественно расспросил его о жизни[110] и сел подле. Достопочтенный же Нагасена учтиво расспросил царя в ответ и расположил этим к себе сердце царя Милинды.
И вот царь спросил достопочтенного Нагасену: «Как зовут почтенного? Каково твое имя, почтенный?»
– Мое имя Нагасена, государь. Нагасена – зовут меня сподвижники. Впрочем, это родители дают имя – Нагасена ли, Шурасена ли, Вирасена ли, Симхасена ли. Ведь это, государь, название, знак, обозначение, обиходное слово, это только имя – Нагасена, здесь не представлена личность[111].
И царь Милинда сказал: «Послушайте меня, пятьсот греков и восемьдесят тысяч монахов[112]! Нагасена сказал сейчас, что «здесь не представлена личность». Приемлемо ли это, можно ли согласиться с этим?»[113]
И царь Милинда сказал достопочтенному Нагасене: «Но если, почтенный Нагасена, здесь не представлена личность, то кто же тогда вам, монахам, одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни подает? Кто потребляет их? Кто нравственность блюдет? Кто прилежит созерцанию? Кто следует стезей, получает плоды, осуществляет покой?[114] Кто живых убивает? Кто чужое ворует? Кто в похоти прелюбодействует? Кто ложь говорит? Кто пьянствует?[115] Кто совершает пять тотчас воздаваемых деяний?[116] Нет тогда хорошего, нет дурного, нет у хороших и дурных деяний ни совершителя, ни побудителя, нет у деяний праведных и неправедных ни плода, ни последствия[117]. Раз так, почтенный Нагасена, то, если кто-то умертвит вас, он не свершит убийства и у вас[118], почтенный Нагасена, нет учителя, нет наставника[119], нет посвящения. Ты говоришь, что сподвижники зовут тебя Нагасеной. Так что же это за Нагасена? Может, почтенный, волосы – Нагасена?»
– Нет, государь.
– Волоски на теле – Нагасена?
– Нет, государь.
– Ногти, зубы, кожа, мышцы, жилы, кости, костный мозг, почки, сердце, печень, селезенка, пленки, легкие, кишечник, соединительная ткань, содержимое желудка, испражнения, желчь, слизь, гной, кровь, пот, жир, слезы, жировые выделения на коже, слюна, выделения из носа, суставная жидкость, моча, головной мозг[120] – Нагасена?
– Нет, государь.
– Может, почтенный, образное – Нагасена?
– Нет, государь.
– Может, почтенный, ощущения – Нагасена?
– Нет, государь.
– Распознавание – Нагасена?
– Нет, государь.
– Слагаемые – Нагасена?
– Нет, государь.
– Сознание – Нагасена?
– Нет, государь.
– Так, может, почтенный, образное, ощущения, распознавание, слагаемые, сознание[121] вместе – Нагасена?
– Нет, государь.
– Так, может, почтенный, что-то помимо образного, ощущений, распознавания, слагаемых, сознания – Нагасена?
– Нет, государь.
– Ну, почтенный, спрашиваю я, спрашиваю, а Нагасены не вижу. Выходит, почтенный, что Нагасена – это звук один. Где же здесь Нагасена? Ложь ты говоришь, почтенный, неправду, нет Нагасены[122].
И вот достопочтенный Нагасена сказал царю Милинде: «Государь, ты ведь утонченный кшатрий, весьма утонченный. Идя в полуденный час по нагретой земле, горячему песку, ты, должно быть, изранишь себе ноги об острые камни, гравий и щебень, у тебя заноет тело, испортится настроение, появится осязательное сознание, сопровождаемое болью. Итак, ты приехал или пришел пешком?»
– Я пешком не хожу, почтенный. Я приехал на колеснице.
– Раз ты приехал на колеснице, государь, то предъяви мне колесницу. Скажи, государь, дышло – колесница?
– Нет, почтенный.
– Ось – колесница?
– Нет, почтенный.
– Колеса – колесница?
– Нет, почтенный.
– Кузов – колесница?
– Нет, почтенный.
– Поручни[123] – колесница?
– Нет, почтенный».
– Ярмо – колесница?
– Нет, почтенный.
– Вожжи – колесница?
– Нет, почтенный.
– Стрекало – колесница?
– Нет, почтенный.
– Так, может, государь, дышло, ось, колеса, кузов, поручни, ярмо, вожжи, стрекало вместе – колесница?[124]
– Нет, почтенный.
– Так, может, государь, что-то помимо дышла, оси, колес, кузова, поручней, ярма, вожжей, стрекала – колесница?
– Нет, почтенный.
– Ну, государь, спрашиваю я, спрашиваю, а колесницы не вижу. Выходит, государь, что колесница – это звук один. Где же здесь колесница? Ложь ты говоришь, государь, неправду, нет колесницы. Ты же на всем материке Джамбу первый царь, кого тебе бояться, зачем лгать, государь? Послушайте меня, почтенные пятьсот греков и восемьдесят тысяч монахов! Царь Милинда сказал сейчас, что он-де приехал на колеснице. Я ему говорю: «Раз ты приехал на колеснице, государь, то предъяви мне колесницу». А у него с колесницей ничего не получается. Приемлемо ли это, можно ли согласиться с этим?
Услышав эти слова, пятьсот греков одобрили достопочтенного Нагасену и сказали царю Милинде: «Ну же, государь, отвечай, если можешь». И царь Милинда сказал достопочтенному Нагасене: «Я не лгу, почтенный Нагасена. Вследствие[125] дышла, вследствие оси, вследствие колес, вследствие кузова, вследствие поручней и используется название, знак, обозначение, обиходное слово, имя – колесница».
– Отлично, государь. Ты знаешь, что такое колесница. Вот точно так же и у меня: вследствие волос, вследствие волосков на теле и прочего, вследствие образного, вследствие ощущений, вследствие распознавания, вследствие слагаемых, вследствие сознания и используется название, знак, обозначение, обиходное слово, просто имя[126] – Нагасена, однако в высшем смысле здесь не представлена личность. Ведь есть, государь, изречение монахини Ваджры, сказанное перед лицом Блаженного:
«Как говорят «колесница» о собранных вместе частях,
Так все назовут существом то, что всего только груды» [127].
– Чудесно, почтенный Нагасена! Необычайно, почтенный Нагасена! Блестящий ответ, и как находчиво! Был бы жив Просветленный, и он бы тебя одобрил. Отлично, отлично, Нагасена. Блестящий ответ, и как находчиво! Ты сколько лет в монашестве, почтенный Нагасена?
– Я? Семь лет, государь[128].
– Как это «семь», почтенный? Это ты – семь или число – семь?
А в это время от нарядно одетого, сверкавшего драгоценным убором царя Милинды падала на землю тень, а в сосуде с водой виднелось его отражение. И достопочтенный Нагасена спросил царя Милинду: «Видишь, государь, свою тень на земле и отражение в воде? Скажи, государь, это ты – царь или тень с отражением[129] – царь?»
– Царь – это я, а не тень или отражение, почтенный Нагасена. А тень и отражение получаются благодаря мне.
– Вот точно так же, государь, семь – это число лет, это не я. Однако получается семь благодаря мне, как тень.
– Чудесно, почтенный Нагасена! Необычайно, почтенный Нагасена! Блестящий ответ, и как находчиво!
Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты будешь со мною беседовать?»
– Если ты будешь беседовать по-ученому, государь, то буду, а если будешь беседовать по-царски, то не буду.
– А как, почтенный Нагасена, беседуют ученые?
– В ученой беседе, государь, противника запутывают перебором случаев, он выпутывается, выдвигает опровержения, делаются встречные ходы, делаются различения и встречные различения[130], и ученые при этом не сердятся. Вот так, государь, беседуют ученые.
– Ну а как, почтенный, цари беседуют?
– Цари в беседе отстаивают какое-то свое положение, государь, а тем, кто им перечит, приказывают дать палок: дайте-ка, мол, такому-то палок. Вот так, государь, цари беседуют[131].
– Будем, почтенный, беседовать по-ученому, а не по-царски. Беседуйте, почтенный, без опаски, словно с монахом, или послушником, или мирянином, или монастырским служкой – вот так и со мной беседуйте, почтенный, не опасайтесь.
– Спасибо, государь,– поблагодарил тхера.
Царь молвил: «Почтенный Нагасена, могу я спросить тебя?»
– Можешь, государь.
– Я уже спросил, почтенный[132].
– Я ответил, государь.
– Что же ты ответил, почтенный?
– А что ты спросил, государь?
И вот царю Милинде подумалось: «Да, монах умен, ему под стать со мной беседовать. У меня ведь будет к нему много вопросов; спросить все до захода солнца мне не успеть. Лучше я побеседую с ним завтра во дворце».
И царь сказал Девамантии: «Изволь уведомить почтенного, Девамантия, что беседовать мы с ним будем завтра во дворце». С этими словами царь встал с сиденья, попрощался с тхерой Нагасеной, сел на коня[133] и уехал, повторяя про себя: «Нагасена, Нагасена...» А Девамантия сказал достопочтенному Нагасене: «Почтенный, царь Милинда передает, что беседовать вы будете завтра во дворце».
– Спасибо,– поблагодарил тхера[134].
Второй день беседы
И вот, когда миновала ночь, Девамантия, Анантакая, Манкура[135] и Всё-отдам[136] пришли к царю Милинде и, придя, спросили царя Милинду: «Придет достопочтенный Нагасена?»
– Да, пусть приходит.
– А сколько монахов с ним придет?
– Пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно.
А Всё-отдам сказал: «Государь, пусть с ним придет десять монахов». Царь же опять сказал: «Пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно». И Всё-отдам опять сказал: «Государь, пусть с ним придет десять монахов». Царь же сказал в третий раз: «Пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно». И Всё-отдам сказал в третий раз: «Государь, пусть с ним придет десять монахов».
– Все же готово к приему гостей, я сказал: пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно. Что это Всё-отдам мне перечит? Разве мы не в состоянии накормить монахов?
Услышав это, Всё-отдам рассердился[137].
И вот Девамантия, Анантакая и Манкура пришли к достопочтенному Нагасене и, придя, сказали достопочтенному Нагасене: «Царь Милинда передает, почтенный, что ты можешь привести с собой столько монахов, сколько тебе угодно».
И вот достопочтенный Нагасена поутру оделся и, надев верхнюю одежду и взяв в руку миску, вошел вместе с восьмьюдесятью тысячами монахов в Сагалу.
И вот Анантакая, идучи рядом с достопочтенным Нагасеной, спросил достопочтенного Нагасену: «Почтенный Нагасена! Когда я говорю «Нагасена», то что тут Нагасена?»
– А сам ты как думаешь, что это за Нагасена? – спросил тхера.
– Я думаю, почтенный, что Нагасена – это внутренний ветер, душа, которая то входит, то выходит.
– Ну а если этот воздух выйдет и не войдет или войдет и не выйдет, то будет жить человек?
– Нет, почтенный.
– Ну а как с раковиной: когда люди дуют в раковину, то входит воздух в них обратно?
– Нет, почтенный.
– Ну а как с дудочкой: когда люди дуют в дудочку, то входит воздух в них обратно?
– Нет, почтенный.
– Ну а как с рогом: когда люди дуют в рог, то входит воздух в них обратно[138]?
– Нет, почтенный.
– Как же они не умирают?
– Нет, с таким спорщиком, как ты, не мне тягаться. Пожалуйста, почтенный, подскажи мне, как на самом деле.
– Это не душа, это просто вдох и выдох, телесные отправления,– сказал ему тхера согласно абхидхарме[139].
И Анантакая назвал себя мирским последователем общины[140].
И вот достопочтенный Нагасена пришел в чертоги царя Милинды и, придя, сел на предложенное сиденье. И царь Милинда сам прислуживал Нагасене и его спутникам – положил им отменной еды, твердой и мягкой. Каждого монаха он одарил мирской одеждой[141], а достопочтенного Нагасену – тремя монашескими одеяниями и сказал достопочтенному Нагасене: «Почтенный Нагасена, садитесь с десятью монахами здесь, а остальные могут идти».
И вот, когда царь Милинда убедился, что достопочтенный Нагасена поел и вымыл миску и руки, он взял другое сиденье, пониже, и сел подле. И, сидя подле достопочтенного Нагасены, царь Милинда спросил его: «Почтенный Нагасена, каков же будет предмет нашей беседы?»
– У нас есть цель, государь[142]. Пусть предметом нашей беседы будет цель.
Царь молвил: «Какова цель вашего пострига, почтенный Нагасена, и какова ваша высшая цель?»
– Пожалуйста, государь: чтобы эта тягота пресеклась, иная тягота не появилась – вот какова цель нашего пострига. Упокоение же в непривязанности – это у нас высшая цель,– молвил тхера.
– И что же, почтенный Нагасена, все принимают постриг для этого?
– Нет, государь. Кто для этого принимает постриг, кого царь до этого доводит, кого грабители до этого доводят, кто – оттого, что весь в долгу, кто – чтобы добыть себе пропитание. Но те, кто истинно[143] принимает постриг, принимают его именно ради этого[144].
– А ты, почтенный, для этого ли постриг принял?
– Я еще маленький был, государь, когда принимал постриг. Зачем мне постриг, я тогда точно не знал. Мне тогда так думалось: «Шраманы, сыны шакьев,– люди ученые. Они меня выучат». А теперь я выучился, сам знаю и сам вижу[145], что постриг именно для этого.
– Прекрасно[146], почтенный Нагасена.
Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть ли такие, кто после смерти вновь не воплотится?»
– Одни воплотятся, государь, другие не воплотятся,– молвил тхера.
– Кто же воплотится, кто не воплотится?»
– У кого есть аффекты, государь, тот воплотится, у кого нет аффектов, тот не воплотится.
– А ты, почтенный, воплотишься еще?
– Если буду привязан, государь, то воплощусь, если не буду привязан, не воплощусь[147].
– Прекрасно, почтенный Нагасена.
Царь молвил: «Почтенный Нагасена, верно ли, что тот, кто не воплотится, не воплотится благодаря своему подлинному вниманию?»
– Благодаря подлинному вниманию, государь, и мудрости, и другим благим дхармам.
– Но разве подлинное внимание и мудрость – не одно и то же, почтенный?
– Нет, государь. Внимание – одно, мудрость – другое. Внимание, государь, есть и у козлов, баранов, буйволов, верблюдов, ослов[148], а мудрости у них нет.
– Прекрасно, почтенный Нагасена.
Царь молвил: «Каково свойство внимания, почтенный, и каково свойство мудрости?»
– Свойство внимания – замечать, государь, свойство мудрости – отсекать.
– Каким образом свойство внимания – замечать? Каким образом свойство мудрости – отсекать? Приведи пример.
– Представляешь себе жнецов, государь?
– Да, почтенный, представляю.
– Как жнец жнет ячмень[149], государь?
– Левой рукой он хватает пук колосьев, а в правой руке держит серп и отсекает серпом.
– Как жнец, государь, левой рукой хватает пук колосьев, а в правой руке держит серп и отсекает серпом, вот так же и подвизающийся, государь: вниманием он держит ум[150], а мудростью отсекает аффекты. Вот так, государь, свойство внимания – замечать, свойство мудрости – отсекать.
– Прекрасно, почтенный Нагасена.
Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты упомянул «другие благие дхармы». Каковы же эти благие дхармы?»
– Нравственность, государь, вера, усилие, памятование, сосредоточение[151] – вот эти благие дхармы.
– Каково свойство нравственности, почтенный?
– Свойство нравственности – быть основанием, почтенный. Нравственность – основа всем благим дхармам: орудиям, силам, звеньям просветления, стезе, постановкам памятования, истинным начинаниям, основам сверхобычных сил, уровням созерцания, развязкам, сосредоточениям, овладениям[152]. У того, кто нравственно основателен, ни одна благая дхарма не пропадет.