КНИГА ПЕРВАЯ. ВНЕШНЕЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ 16 глава

К тому же, государь, те, кто возвращается к худшему, лишь являют этим пять бесценных достоинств Завета Победителя, а именно: являют величие монашеского состояния, являют его чи­стоту и незапятнанность, являют несовместность его с грешниками, являют его труднопостижимость, являют необходимость во многом себя сдерживать.

Вот как они являют величие монашеского состояния: напри­мер, государь, если бедному, низкородному, заурядному, скудо­умному человеку достанется вдруг огромное царство, то его скоро покорежит, поломает, растеряет он свой двор, не смо­жет вынести бремени власти из-за присущего этой власти величия. Вот точно так же, государь, если заурядные, не имею­щие заслуг, скудоумные люди принимают послушание в Завете Победителя, то оказывается, что они не в состоянии выдержать это превосходнейшее послушание; непременно их скоро поко­режит, поломает; теряют они все и возвращаются к худшему, не могут выдержать послушания в Завете Победителя из-за при­сущего Завету Победителя величия. Так они являют величие монашеского состояния.

Вот как они являют чистоту его и незапятнанность: напри­мер, государь, капля воды с листа лотоса скатывается, спадает, слетает, в ничто обращается, не марает его, ибо лотос чист и незапятнан. Вот точно так же, государь, если бесчестные при­творщики, обманщики, лицемеры с несообразными воззрениями принимают послушание в Завете Победителя, то скоро они с этого чистого, незапятнанного, неязвящего[687], светлого, избраннейшего из избранных Завета скатываются, спадают, слетают, не удерживаются, не могут его замарать и возвращаются к худшему, ибо Завет Победителя чист и незапятнан. Так они явля­ют чистоту его и незапятнанность.

Вот как они являют несовместность его с грешниками: на­пример, государь, мертвое тело с великим океаном несовмест­но; если появится в великом океане мертвое тело, то он скоро извергнет его на берег, выбросит на сушу, ибо великий океан есть обитель великих размером существ. Вот точно так же, государь, если грешники, нерадивые бездельники, порченые, грязные, дурные люди принимают послушание в Завете Побе­дителя, то скоро они отходят от Завета Победителя, этой обите­ли великих существ – незапятнанных, пришедших к истощению тяги святых, не приживаются в нем и возвращаются к худшему, ибо Завет Победителя с грешниками несовместен. Так они являют несовместность его с грешниками.

Вот как они являют его труднопостижимость: например, го­сударь, неловкие, неискусные, необученные лучники, стреляя в кончик волоса, не могут попасть в такую цель, промахиваются и уходят ни с чем, ибо кончик волоса тонок, ускользает, прон­зить его трудно. Вот точно так же, государь, если худоумные, тупые, словно глухонемые, глупые, тугие на соображение лю­ди принимают послушание в Завете Победителя, то они не могут добиться в нем цели – постичь в высшей степени тонкие, ускользающие и труднопостижимые четыре истины, промахива­ются в Завете Победителя и уходят ни с чем, возвращаются к худшему, ибо истины в высшей степени тонки, ускользают и труднопостижимы. Так они являют труднопостижимость Уче­ния.

Вот как они являют необходимость во многом сдерживать себя: например, государь, некий человек, участвуя в ожесточен­ном сражении, оказался окружен со всех сторон неприятельски­ми воинами, и, видя, как с дротиками в руках надвигаются на него враги, он впадает в страх, теряет мужество, кажет спину в бежит из страха и перед необходимостью сдерживать натиск многих врагов. Вот точно так же, государь, если пошлые, не сдерживающие себя, бессовестные, бездеятельные, нетерпеливые, вздорные, переменчивые, низкие, глупые люди принимают послу­шание в Завете Победителя, то они оказываются не в состоянии держаться многих правил поведения, они отступают, кажут спи­ну, бегут и скоро возвращаются к худшему, ибо в Завете Побе­дителя необходимо во многом себя сдерживать. Так они являют необходимость во многом себя сдерживать.

Даже на кусте варшики, государь, дающем лучшие из расту­щих на суше цветов, попадаются цветы червивые; они еще в бутонах сморщиваются и рано или поздно опадают. Но то, что они опали, не бросает тени на сам куст варшики, и те цветы, что остались на нем, воистину напаивают все вокруг своим благоуханием. Вот точно так же, государь, если кто-то прини­мает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно черви­вые цветы варшики, лишены благоуханных достоинств, не­взрачны нравственным обликом, не способны духовно расцвесть. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, напа­ивают весь мир вместе с богами прекрасным благоуханием нравственности.

Даже меж здоровых колосьев красного риса, государь, по­падаются колосья разновидности, называемой «овсяная каш­ка»[688]; они рано или поздно гибнут. Но то, что они гибнут, не бросает тени на красный рис, и тот рис, что созревает, идет в пищу царю. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худ­шему, то такие люди в Завете Победителя – словно «овсяная кашка» меж красного риса; они не вырастают, не приходят к расцвету, возвращаются рано или поздно к худшему. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам За­вет Победителя, и те монахи, что духовно созревают и готовы, приходят к святости.

Даже у исполняющего желания драгоценного самоцвета, го­сударь, одна из граней может быть мутной. Но то, что одна из граней у него мутна, не бросает тени на весь драгоценный самоцвет, и все прочие чистой воды грани драгоценного само­цвета даруют людям радость. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – муть, осколки. То, что они возвращаются к худшему, не броса­ет тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, приносят радость богам и людям.

Даже в благородном красном сандале, государь, может встретиться часть подгнившая, мало пахнущая, но это не бро­сает тени на весь красный сандал, и прочие его части, что не тронуты гнилью, пропитывают и напаивают все вокруг своим благоуханием. Вот точно так же, государь, если кто-то прини­мает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно подгнив­шая часть древесины красного сандала, которую нужно выбросить. То, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, овевают весь мир с богами сандаловым благоуханием своей прекрас­ной нравственности.

– Отлично, почтенный Нагасена. Все эти удачные и умест­ные доводы убеждают в безукоризненности Завета Победителя и проявляют превосходство его. Даже те, кто возвращается к худшему, лишь проявляют этим превосходство Завета Побе­дителя.

Вопрос 7 (57)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Святой испытыва­ет одну боль: телесную, но не душевную»[689]. Стало быть, поч­тенный Нагасена, святой не владыка, не хозяин, не господин тех изменений мысли, которые имеют основой тело?

– Да, государь.

– Не годится это, почтенный Нагасена, чтобы святой не был владыкой, хозяином и господином своих мыслей, вызван­ных изменениями в теле. Ведь даже птица, почтенный, и то в своем гнезде владыка, хозяйка и госпожа[690].

– Есть, государь, десять следующих за телом дхарм, кото­рые из жизни в жизнь преследуют тело и проявляются благо­даря ему. Вот они: жар, озноб, голод, жажда, испражнение, мочеиспускание, вялость и сон, старость, болезнь и смерть. Та­ковы, государь, десять следующих за телом дхарм, которые из жизни в жизнь преследуют тело и проявляются благодаря ему. Святой не владыка их, не хозяин, не господин.

– Почтенный Нагасена, почему святой не в состоянии при­казать телу, употребить над ним власть? Дай мне пояснение.

– Скажем, государь, все существа, живущие на суше, жи­вут и добывают себе пищу и поддерживают свое существование, имея основой землю. Но разве в состоянии они, государь, при­казать земле, употребить над нею власть?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, мысль святого работает, имея основой тело, и при этом святой не в состоянии приказать телу и употребить над ним власть.

– Почтенный Нагасена, какова причина того, что человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль?

– Человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль из-за того, государь, что мысль им не освоена. Представь, государь, что голодный и беспокойный вол привязан слабым, тонким, непрочным пучком травы или лианой. Если встревожит­ся, он пойдет и потянет за собой привязь. Вот точно так же, государь, из-за того, что мысль не освоена, возникшая боль вы­зывает в мысли сильную тревогу, а сильно встревоженная мысль гнет и свивает тело, в дугу его закручивает. Вот причина, го­сударь, почему человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль.

– А какова причина того, что святой испытывает одну боль – телесную, но не душевную?

– У святого, государь, мысль освоена, вполне освоена, по­слушна, вполне послушна, покорна и подвластна ему. Если он ощущает телесную боль, он крепко держится за мысль: «Это бренно», привязывает мысль к столбу сосредоточения, и привя­занная к столбу сосредоточения мысль не дрожит и не трепе­щет, стоит и не рассеивается, но тело его, пронзаемое приступа­ми боли, гнется, свивается, в дугу закручивается. Вот причина, государь, почему святой испытывает одну боль – телесную, но не душевную.

– Почтенный Нагасена, это нечто необычайное в мире, что мысль не дрожит, притом что дрожит тело. Приведи мне какое-нибудь пояснение.

– Представь, государь, что у огромного дерева с мощным стволом, множеством ветвей и могучей кровлей под напором ветра дрожат ветви. Разве ствол у него тоже дрожит?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если святой начинает чув­ствовать телесную боль, он крепко держится за мысль: «Это бренно», привязывает мысль к столбу сосредоточения, и при­вязанная к столбу сосредоточения мысль не дрожит и не трепе­щет, стоит и не рассеивается; тело его, пронзаемое приступами боли, гнется, свивается, в дугу закручивается, но мысль не дро­жит и не трепещет, как ствол огромного дерева.

– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтенный На­гасена! Никогда я не встречал такого светоча Учения, находчи­вого неизменн[691]!

Вопрос 8 (58).

Почтенный Нагасена, представим себе, что некий мирянин совершил проступок, влекущий за собой изгнание[692]. Спустя какое-то время он принял постриг, но при этом ни сам не знал, что прежде в миру совершил влекущий за собой изгнание проступок, и никто другой не объяснил ему, что он-де совершил в миру влекущий за собой изгнание проступок. Придет ли он к постижению Учения, если будет правильно делающим?

– Нет, государь.

– Почему же?

– У постижения Учения должна быть вещественная при­чина; она у него пресечена, поэтому постижения Учения быть не может.

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете: у знающего о проступке возникает угрызение, из-за угрызения возникает пре­града, а из-за преграды мысль не приходит к постижению Уче­ния[693]. Почему же не может прийти к постижению Учения этот человек, не знающий о проступке, не испытывающий угрызе­ний, спокойный в своих мыслях? Получается что-то совсем не­сообразное. Подумайте, как это разрешить.

– Скажи, государь: прорастет ли на пропаханной, илистой, жирной почве всхожее, правильно посаженное семя?

– Да, почтенный.

– А прорастет ли, государь, это же самое семя на голом камне, на поверхности скалы?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь, одно и то же семя в иле прорастет, а на голом камне не прорастет?

– На голом камне, почтенный, нет вещественной причи­ны, чтобы семя могло там прорасти. Без вещественной при­чины семя не прорастает.

– Вот точно так же, государь, у постижения Учения долж­на быть вещественная причина, и эта причина пресечена у него. Без вещественной причины постижения Учения быть не может. Или, скажем, государь, на земле можно наткнуться на палки, колья, жерди и дубины. Разве можно, государь, на­ткнуться на эти же самые палки, колья, жерди и дубины также и в воздухе?

– Нет, почтенный.

– Какова же причина этого, государь? Почему на одни и те же палки, колья, жерди и дубины можно наткнуться на земле и почему они не могут находиться в воздухе?

– В пустом пространстве, почтенный, нет вещественной причины, чтобы там могли удержаться палки, колья, жерди и дубины. Без вещественной причины они там находиться не могут.

– Вот точно так же, государь, из-за вины этого человека вещественная причина постижения Учения у него пресечена. Когда вещественная причина уничтожена, когда нет причины, постижения быть не может. Или представь, государь, что на суше горит костер. Разве может, государь, этот же самый ко­стер гореть и в воде?

– Нет, почтенный.

– Какова же причина этого, государь? Почему один и тот же костер горит на суше и почему не горит в воде?

– В воде, почтенный, нет вещественной причины, чтобы там мог гореть костер. Без вещественной причины он гореть не может.

– Вот точно так же, государь, из-за вины этого человека вещественная причина постижения Учения у него пресечена. Когда вещественная причина уничтожена, когда нет причи­ны, постижения быть не может.

– Почтенный Нагасена, продумай это еще раз; я никак не могу примириться с тем, что у человека, не знающего о сво­ем проступке и не испытывающего угрызений, может быть пре­града постижению. Дай мне пояснение.

– Скажи, государь: если некто примет смертельный яд, не зная о том, разве он не умрет?

– Умрет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения. Или, государь, если человек попадет в огонь, не замечая того, разве он не обожжется?

Обожжется, государь.

Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения. Или, государь, если человека укусит ядовитая змея, а он не заметит этого, разве он не умрет?

– Умрет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения. Ведь известно, государь, что, когда Саманаколания, царь Калинги, ехал на своем драгоценном слоне, со своими семью дра­гоценностями повидать родичей, он не смог приблизиться к древу просветления, хотя и не знал о том, что оно рядом. Вот почему, государь, если некто свершит грех, не зная о том, то это все равно будет препятствием для постижения.

– Это, почтенный, довод самого Победителя, возражать тут невозможно. Да, дело обстоит именно так, я с этим согласен[694].

Вопрос 9(59)

Почтенный Нагасена, в чем различие, в чем несходство мирянина дурного нрава и шрамана дурного нрава? Одинаков ли их удел, одинаковы ли плоды их деяний, или же есть какое-то различие?

– У шрамана дурного нрава есть десять свойств, государь, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его, а еще он благодаря десяти обстоятельствам больше очищает дар, приносимый ему. Вот эти десять свойств шрамана дур­ного нрава, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его: даже дурного нрава шраман относится с уваже­нием к Просветленному, относится с уважением к Учению, от­носится с уважением к общине, относится с уважением к сподвижникам, старается слушать и обсуждать сутры, много слу­шает проповедей; даже нарушивший нравственные правила шраман старается на людях соблюсти видимость; боясь пори­цания, воздерживается от телесных и речевых проступков; мысль его все равно склоняется к упражнению, и он все же член сообщества монахов. Даже если шраман дурного нрава грешит, он делает это скрытно, государь. Скажем, государь, как замужняя женщина прячется и только тайком грешит, вот точно так же, государь, даже если шраман дурного нрава грешит, он делает это скрытно. Таковы, государь, десять свойств шрамана дурного нрава, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его.

А вот те десять обстоятельств, благодаря которым он боль­ше очищает дар, приносимый ему. Он очищает дар, ибо одет в неприкосновенную броню монашеского одеяния; очищает дар, ибо, подобно провидцам, бреет голову; очищает дар, ибо следует монашескому образу жизни; очищает дар, ибо пришел к Просветленному, Учению и общине как к прибежищам; очища­ет дар, ибо находится в обители, где всё склоняет к упражне­нию; очищает дар, ибо взыскует сокровище Завета Победителя; очищает дар, ибо проповедует превосходное Учение; очищает дар, ибо устремлен к пути, озаренному светочем Учения; очи­щает дар, ибо имеет правильное воззрение: «Просветленный – величайший из людей»; очищает дар, ибо соблюдает обряды постного дня[695]. Таковы, государь, те десять обстоятельств, бла­годаря которым он больше очищает дар, приносимый ему. Даже пропащий шраман совсем дурного нрава, государь, все же очищает приносимый ему жертвователями дар. Скажем, го­сударь, вода, даже если она совсем мутна, все же смывает грязь, пыль и ил; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава очищает все же приносимый ему жертвователями дар. Или, скажем, государь, даже очень горячая, кипящая вода все же тушит полыхающий большой ко­стер; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман сов­сем дурного нрава все же очищает приносимый ему жертво­вателями дар. Или, скажем, государь, даже противная на вкус еда все же помогает от голодного бессилия; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава все же очищает приносимый ему жертвователями дар. Ведь есть, государь, в превосходном Своде средних сутр, в «Разъяснении о дарах», изречение бога богов:

«Если злонравному благонравный

Правдой нажитое в дар приносит,

Радостно, с верою в плод даянья –

Дарителем дар подобный очищен» [696].

– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтеьный Нагасена! Я задал тебе вполне обычный вопрос, ты же развер­нул его примерами и пояснениями и сделал его приятным для слуха и сладостным, словно нектар. Будто повар или ученик повара взял вполне обычный кусок мяса, приготовил его со всякими добавками и сделал из этого блюдо для царского сто­ла; вот точно так же, почтенный Нагасена, я задал тебе впол­не обычный вопрос, ты же развернул его примерами и поясне­ниями и сделал его приятным для слуха и радостным, словно, нектар.

Вопрос 10(60)

Почтенный Нагасена, когда вода нагревается на огне, она бурлит, клокочет и по-всякому шумит. Не значит ли это, почтенный Нагасена, что вода живая? Может, она шумит иг­раючи или шумит, мучимая чем-то?

– Нет, государь, вода не живая; у воды нет ни души, ни жизни. Бурлит же, клокочет и по-всякому шумит вода из-за сильного нагрева на огне, государь.

– Почтенный Нагасена, иные проповедники считают, что вода живая. Они не употребляют холодной воды, кипятят ее и пользуются ею с тщательностью ювелиров, стараясь ничему не повредить. Они осуждают и порицают вас: шраманы – сыны шакьев терзают-де живую душу, имеющую одно чувство[697]. Раз­рушь, отрази, опровергни это их порицание и осуждение.

– Вода не живая, государь; у воды нет ни души, ни жизни. Бурлит же вода, клокочет и по-всякому шумит, государь, из-за сильного нагрева на огне. Например, государь, вода в ямах, озерах, прудах, ручьях, водоемах, пещерах, расщелинах, колод­цах, низинах и старицах на сильном ветру и солнечном пекле высыхает, испаряется. Разве вода при этом бурлит, клокочет и шумит по-всякому?

– Нет, почтенный.

– А если бы вода была живой, государь, она бы и там шумела. Из этого довода можно понять, государь, что у воды ни души, ни жизни нет; бурлит же вода, клокочет и по-всякому шумит из-за сильного нагрева на огне. Слушай дальше, госу­дарь, еще довод, из которого тоже ясно, что у воды ни души, ни жизни нет и что шумит вода по-всякому из-за сильного на­грева на огне. Например, государь, если залить водою рис в горшке, прикрыть его крышкой и не ставить на огонь, то будет ли вода шуметь?

– Нет, почтенный. Она тогда недвижна и совершенно спо­койна.

– А если, государь, эту же самую воду в горшке поставить на очаг, в котором разведен огонь, то вода так и будет не­движной и совершенно спокойной?

– Нет, почтенный. Она тогда волнуется, мешается, мутит­ся, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает, образует пену.

– Отчего же, государь, та же самая вода в естественном состоянии недвижна и совершенно спокойна, а на огне волну­ется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздыма­ется, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает, об­разует пену?

– В естественном состоянии вода недвижна, почтенный, вода же на огне бурлит, клокочет и по-всякому шумит из-за сильного нагрева на огне.

– Вот и из этого довода можно понять, государь, что у воды ни души, ни жизни нет; шумит же вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне. Слушай дальше, государь, еще довод, из которого тоже ясно, что у воды нет ни души, ни жизни и что шумит вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне. Есть ли, государь, при каждом доме закрытая бочка с водою?

– Да, почтенный.

– Разве, государь, вода в ней волнуется, мешается, мутит­ся, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает и образует пену?

– Нет, почтенный. Вода в такой бочке недвижна и находит­ся в своем естественном состоянии.

– Ты когда-либо слыхал, государь, о том, что вода в океа­не волнуется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, бе­жит, образует пену, бьется громадой в берег и по-всякому шумит?

– Да, почтенный, и слышал, и сам видел. Валы в океане бывают и во сто и в двести локтей высотою.

– Отчего же, государь, вода в бочке не волнуется и не шумит, а вода в великом океане волнуется и шумит?

– В великом океане, почтенный, вода волнуется и шумит из-за мощного напора ветра, а вода в бочке ничему не подвер­гается и потому не волнуется, не шумит.

– Как в океане, государь, вода волнуется и шумит под мощным напором ветра, так же точно, государь, вода шумит из-за сильного нагрева на огне. Не правда ли, государь, бара­бан обтягивают высушенной бычьей кожей?

– Да, почтенный.

– Так что, государь, у барабана души или жизни нет?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь, барабан звучит?

– Благодаря приложенному к нему усилию женщины или мужчины, почтенный.

– Как барабан звучит благодаря приложенному к нему усилию женщины или мужчины, государь, так же точно и вода шумит из-за сильного нагрева на огне. Из этого довода тоже можно понять, государь, что у воды нет души или жизни и что шумит вода из-за сильного нагрева на огне. У меня, государь, тоже есть о чем спросить тебя – так мы быстро разрешим этот вопрос. Во всяком ли сосуде нагреваясь, шумит вода, или же вода шумит, лишь нагреваясь в некоторых сосудах?

– Вода шумит, почтенный, нагреваясь не во всяком сосуде. Вода шумит, лишь нагреваясь в некоторых сосудах.

– Значит, государь, ты отступаешь от своего утверждения и принимаешь мою точку зрения. Ни души, ни жизни у воды нет. Если бы вода шумела, нагреваясь во всяком сосуде, то уместно было бы сказать, что у воды есть душа или жизнь. Не две же воды, государь: та, что шумит,– живая, а та, что не шумит,– неживая? Будь вода живой, государь, она должна бы­ла бы шуметь и в пастях огромных, матерых, ярых слонов, просачиваясь у них сквозь зубы, когда, набрав в хоботы воды, они заливают ее в свои утробы. По океану плавают тяжелые грузовые корабли до ста локтей в длину, нагруженные товаром с многих сотен тысяч телег; вода должна была бы шуметь под их давлением. Огромные рыбины с телом длиной не в одну сотню йоджан – тими, тимингала, тимирапингала – находятся всегда в великом океане, погруженные в его глубины, ведь он – их обиталище; они втягивают в себя и выпускают мощные во­дяные струи[698]. Вода должна была бы шуметь, просачиваясь у них между зубов, и в их чревах. И коль скоро, государь, вода под таким великим гнетом не шумит, то это значит, что у воды нет ни души, ни жизни. Так это и запомни, государь.

– Отлично, почтенный Нагасена. Вопрос попал на свое ме­сто и подобающим образом рассмотрен. Словно бы редчайшей цены драгоценный самоцвет достался умелому мастеру, опытно­му, искусному ювелиру и был оценен, прославлен и превозне­сен, или драгоценная жемчужина – жемчужнику, драгоценная ткань – торговцу тканями, словно драгоценный сандал достался парфюмеру и был оценен, прославлен и превознесен; вот точно так же, почтенный Нагасена, вопрос попал на свое место и рассмотрен подобающим образом. Да, это так, я с этим со­гласен.

Шестая глава закончена.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вопрос 1 (61)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Вам, монахи, пристало непространности радоваться не нарадовать­ся[699]». Что такое эта «непространность»[700]?

– Плод обретения слуха есть непространность, государь, плод возвращения единожды есть непространность, плод без­возвратности есть непространность, плод святости есть непро­странность.

– Если, почтенный Нагасена, плод обретения слуха есть непространность, плод возвращения единожды есть непростран­ность, плод безвозвратности есть непространность, плод свято­сти есть непространность, то зачем тогда монахи читают вслух и обсуждают пространные сутры, песни, разъяснения, строфы, восклицания, высказывания, джатаки, чудесное, раскрытия[701]? Зачем отвлекаются на хозяйственные дела, даяния и культ? Разве не занимаются они тем делом, которое Победитель отверг?

– Если, государь, монахи читают вслух и обсуждают про­странные сутры, песни, разъяснения, строфы, восклицания, вы­сказывания, джатаки, чудесное, раскрытия, если oни отвлекают­ся на хозяйственные дела, даяния и культ, то делается это ра­ди достижения непространности. Те, кто чист по своей природе, государь, в ком есть благоприятные следы прошлых жиз­ней,– те достигают непространности за один мыслительный миг[702]; те же монахи, в чьих очах много пыли[703], достигают не­пространности с помощью этих средств.

Представь, государь, что один человек высадил рассаду и, усердно охраняя поле одними своими силами, без всякой ограды вокруг него, получил урожай, а другой человек высадил в поле рассаду, пошел в лес, нарубил ветвей и сучьев, устроил вокруг поля ограду и то­же получил урожай. Ограда ему нужна была только ради уро­жая. Вот точно так же, государь, те, кто чист по своей природе, в ком есть благоприятные следы прошлых жизней, достигают непространности за один мыслительный миг, как тот человек, что получил урожай с поля без ограды. Те же монахи, в чьих очах много пыли, достигают непространности с помощью этих средств, как тот человек, что получил урожай с поля, для на­чала оградив его.

Или представь, государь, что на макушке вы­соченного мангового дерева висят плоды. Пришёл один человек, обладающий сверхобычными силами, просто взлетел по воздуху и сорвал плоды. Пришел другой, не обладающий сверх­обычными силами; он нарубил палок и лиан, связал лестницу, забрался по ней на дерево и тоже сорвал плоды. Лестница ему нужна была только ради плодов. Вот точно так же, государь, те, кто чист по своей природе, в ком есть благоприятные следы прошлых жизней, достигают непространности за один мысли­тельный миг, как срывает плоды человек, обладающий сверх­обычными силами. Те же монахи, в чьих очах много пыли, достигают непространности с помощью этих средств, как срывает плоды человек, забравшийся по лестнице.

Или представь, госу­дарь, что искусный в тяжбах человек в одиночку пришел к гос­подину[704] и выиграл тяжбу, а другой, богатый, заручился с по­мощью своих денег поддержкой членов совета[705] и благодаря членам совета выиграл тяжбу. Поддержка членов совета ему нужна была только для того, чтобы выиграть тяжбу. Вот точно так же, государь, те, кто чист по своей природе, в ком есть благоприятные следы прошлых жизней, достигают мастерства в шести сверхзнаниях за один мыслительный миг, как тот че­ловек, что выиграл тяжбу в одиночку. Те же монахи, в чьих очах много пыли, осуществляют цель шраманства с помощью этих средств, как человек, выигравший тяжбу благодаря под­держке членов совета.

И от чтения вслух большая польза бывает, государь, и от обсуждения большая польза, и от хозяйственных дел большая польза, и от даяния большая польза, и от культа большая польза бывает в тех или иных случаях. Например, государь, у царя среди прочих советников, наемников, солдат, часовых, при­вратников, членов совета может быть человек, особенно ему полезный и расторопный, но все же при случае ему бывают нужны и все остальные. Вот точно так же, государь, и от чтения вслух большая польза бывает, и от обсуждения большая поль­за, и от хозяйственных дел большая польза, и от даяния боль­шая польза, и от культа большая польза бывает в тех или иных случаях. Если бы все от рождения были вполне чисты, у настав­ника и дела бы не нашлось. Но раз это не так, государь, то приходится слушать слова Просветленного. Даже тхера Шарипутра, который за несметные, неисчислимые времена взрастил в себе благие корни и поднялся до пределов мудрости[706],– даже он, государь, не смог прийти к истощению тяги, пока не услышал слов Просветлённого[707]. А стало быть, государь, и в слушании бывает большая польза, также и в чтении вслух, также и в обсуждении; стало быть, государь, чтение вслух с обсуждением тоже ведут к непространности и несложённо­му[708].