Иван Стремяков, СПб Тёщины блины 2014 (сборник)

Краснотал

 

В небе тянутся тучи устало,

из тумана встают миражи,

и пылает костер краснотала

у разбитой весенней межи –

подойду и согрею ладони.

Не беда, что опять на мели,

что мои быстрокрылые кони

в белоснежных полях полегли.

Есть у жизни и сила, и удаль,

пусть потерям не видно конца.

Ожидание близкого чуда

веселит и тревожит сердца.

Позабыли нас люди и боги,

но для тех, кто промок и устал,

у разбитой весенней дороги

все горит и горит краснотал.

Волчица

 

Этой стаей волков верховодит волчица:

не страшны ей, матерой, ни нож, ни ружье.

Ей бы только скрывать свою суть научиться,

да потуже утягивать брюхо свое.

Трудно матерью быть в этом мире жестоком.

Надо волчий закон исполнять до конца.

Как береза, она наливается соком,

и в походке ее проступает ленца.

И далекий лесок, точно облако, тает,

и кружится земля, и тропы не видать –

но нельзя ей, нельзя эту бедную стаю

стариков и калек на погибель отдать.

А бураны черны, а морозы жестоки,

и все ближе собак сокрушительный вой.

И просрочены все невозвратные сроки,

чтобы выбрать момент и уйти на покой.

В безопасной норе не спеша разродиться,

услыхать над собой шум весенних берез –

И не спит по ночам, и решает волчица

свой звериный, лесной, окаянный вопрос.

Соловей

 

Потакая своей ненаглядной,

погибая от первой любви,

пел соловушка в роще нарядной,

и молчали вокруг соловьи.

Он семнадцать колен своих, бедный,

точно тонкую вязь выводил,

а любимая в роще соседней

у другого спала на груди.

Но, не веря в кощунство такое,

доверяя лишь песне своей,

ни минуты не зная покоя,

до рассвета гремел соловей.

И внимали ему удивленно

пешеходы, дома, корабли.

Только грусть в этом мире бессонно

сторожит эту радость земли.

Только горе поет, а иное

песнопение – жадная ложь.

Так и ты, мое сердце больное,

задыхаясь от горя, поешь.

Запоздалая весна

 

Опять эти дали грустны и убоги,

куда ни посмотришь, все холод и тлен.

Наверно, тепло задержалось в дороге.

И что-то не видно пока перемен.

Никак из-под снега не вырвутся травы.

Застряли машины на узком мосту,

а кони храпят у речной переправы

и чувствуют гибель свою за версту.

Все выйти куда-то, все вырваться хочет.

Зовут и маячат огни вдалеке,

но гиблый туман поднимается к ночи,

и все исчезает в его молоке,

А роща вздохнет, как соседка больная,

ей в мире не долго осталось тужить.

Такая вокруг безысходность земная,

что хочется плакать… И хочется жить!

 

Иван Стремяков, СПб Тёщины блины 2014 (сборник)

 

В ХЛЕБНОМ ПОЛЕ
Грохотал за лесом гром,
Громко пели птицы.
Жала матушка серпом
Спелую пшеницу.
На меже, где золотел
Луч полдневный алый,
Под березкой я сидел
Полугодовалый.
То ромашку обрывал,
То жука тиранил –
Не канючил, понимал:
Некогда мамане.
Вот дожнет она постать,
Серп на землю бросит,
Будет Ваню целовать
В темечко и носик.
А пока терпи, казак,
Облетает жито,
Ты же, парень, сибиряк,
Деревенский житель.
Видишь, в поле зреет злак,
Лютик золотится?
Повезло тебе, чудак,
На селе родиться.

 

ПЕТУХ
В пылу потасовки недавней
Слегка поистративший пух,
Пощипанный, но не бесславный,
По дому гуляет петух.
Он радостью полон мирскою,
Не знает, дурило, того,
Что я с потаённой тоскою
Смотрю и смотрю на него.
За утренним чаем с опаской
Сказала мне мама, тиха:
«Сегодня, по случаю Пасхи,
Зарубим, сынок, петуха».
Ах, есть ещё горе на свете!
Я людям помедлить велю,
Разглажу я перышки Пете,
Крупицей его накормлю.
Увижу, как птица забьётся,
Запляшет вокруг чурбака,
И что-то во мне оборвётся,
А что — я не знаю пока.

НАСТАВНИКИ
Повсюду вы рядышком были,
Наставники-други мои,
Жалели меня и любили,
От бед и невзгод берегли.
А если ругали и били
За дело, так что за вопрос:
В прекрасном и яростном мире
Я тоже не паинькой рос.
Спасибо, детсадовский дворник,
За то, что мне уши надрал,
Когда, шалопай и негодник,
Я розы в саду воровал!
Спасибо, работница парка,
За то, что у клубных перил
Крапивой ожгла меня жарко,
Когда я махорку курил!
Родители и педагоги,
Свидетели буйной поры,
Вы были суровы и строги,
О как же вы были добры!
Сюсюканье – дело пустое,
Небитый всегда обречён,
И если я что-нибудь стою,
Так то потому, что учён.

 

НА ПАСЕКЕ
На поваленные сосны
Сев под липы в холодок,
Мы на пасеке колхозной
Ели липовый медок.
И, облизывая ложку,
Я сказал, сияя весь:
«Мёд, ребята, не картошка –
Никогда не надоест».
Старый пасечник Никита
Хмыкнул, пчёл сдувая с дынь:

«Мёд, понятно, не мякина,
Только мне он что полынь.
Не высказывай, Ванюша,
Слов нелепых на бегу:
Я его не то что кушать,
Даже видеть не могу».
Странно было нам немножко
Наблюдать в тени ветвей,
Как он, пасечник, картошку
Ел с горчицею своей.
Осерчала мать-природа
И не сжалится вовек:
Кто объелся в жизни мёда,
Тот несчастный человек.

ПЕРЕУЛОК
Песня моя – переулок,
Сколько ни слушаю – мало!
В хоре осиновых чурок
Старый колун – запевала.
В небе пронзительно-синем
Ласточка, будто заноза.
Пролопотала осина.
Прошелестела берёза.
Стал я мудрее и тише,
Кожей почувствовал землю,
Шорохи, шорохи слышу,
Шёпоту, шёпоту внемлю.
День по-весеннему гулок,
Небо со звоном упало.
Песня моя – переулок,
Сердце моё – запевало.

ЛЕБЕДИ
Я замер, позабыв про греблю,
И обернулся дед Матвей:
В вечернем сумеречном небе
Висела стая лебедей.
Покачивалась вереница,
Красиво вёл её вожак.
У деда дрогнула ресница,
Слеза упала на пиджак...
Спросил я шёпотом Матвея:
«А это правда, что она,
Царь-птица, зяблика слабее
И потому обречена?»
И перед лебедями стоя,
Как перед музыкой полка,
Старик ответствовал: «Пустое!
Она переживёт века!
Она мороза не боится,
Простая на еду-питьё.
Была бы неженкою птица,
Не почитали бы её!»

В НОЧНОМ

Вот и взяли в ночное меня,
Улыбнулись, как лучшему другу!
Застучали копыта коня,
Покатилась телега по лугу!
И попал я в диковинный сад,
Где сияли костры золотисто
И высокие небеса
Полыхали тревожно и мглисто,
Ржали кони, стонала ветла,
По-особому выла волчица,
И какая-то птица звала
К тайне жизни меня приобщиться.
Выезжал я на белом коне,
Чтобы встретить все радости мира,
И казалась русалкою мне
Тётя Таня – жена бригадира.

УКРОЩЕНИЕ КОНЯ
Над тихою речкой, над сонной водой
Гулял на свободе конёк молодой,
Об острые камни копыта точил,
К нему я подкрался, на спину вскочил.
Такого нахальства скакун не стерпел,
По ровному полю стрелой полетел
И около леса, где рос зверобой,
Он выдал мне «свечку», шалун молодой.
Исчезла опора, пропала тропа,
Я в грязную лужу с налету упал,
Зашиб себе спину, разбил себе нос,
А конь свою гриву в туманы унёс.
«Постой, – погрозил я ему, – хулиган,
Тебе я накину на шею аркан.
Узду присобачу, седло, стремена,
И будешь до смерти носить ты меня!»

 

ВАСИЛЬКИ
Был я в детстве несмел и поэтому был одинок,
Убегал я туда, где росла у дороги гречиха,
Находил я в полях темно-синий цветок василёк
И, как другу, ему все секреты рассказывал тихо.
Понимал ли меня он, не баловень русских полей?
Среди ярких цветов он и сам был несмел и неярок.
Только чудилось мне: «Ни о чём, ни о чём не жалей,
Все печали прими как судьбы драгоценный подарок!
Пусть накатит гроза и заблещут зарницы во мгле
И согнутся кусты и взметнутся вороны в тревоге –
Безответной любви не бывает на этой земле,
Это только мираж, только тени у края дороги».
Утихала печаль, и являлись мне думы легки
И гремел соловей где-то в роще, со мной по соседству.
Как же вас не любить, полевые цветы васильки,
Дорогие друзья моего незабвенного детства!

 

СЛАДКАЯ ЯГОДА
Встанут над землёю зори ярые,
Белые туманы поплывут,
Соберутся девушки по ягоды,
А меня, мальчонку, не возьмут.
Скажут, что в лесу трава колючая.
Пусть они, красавицы, не лгут:
Есть у них, я знаю, тайна жгучая,
Та, что пуще глаза берегут.
Тайна эта бабками завещана,
Сказана в овраге на ушко,
Ходят по лесам дремучим женщины,
Груди подпоясав ремешком.
Всё у них особенное, статное,
Сунешься – крапивой обожгут.
Солнышко лесное, перекатное,
Облака их тайну берегут.

 

 

БУКЕТ
Вздыхая про себя, что не Есенин,
А рядовой, непризнанный поэт,
Я собирал цветы в лесу весеннем,
Насобирал порядочный букет.
А на поляне тешились другие:
Роняя и позоря женский пол,
Прокуренные, пьяные, нагие
Девчонки танцевали рок-н-ролл.
О том, что все мы дурни и балбесы,
Они кричали в пять горластых ртов,
Но испарились вмиг, когда из леса
Я показался с кипою цветов.
Куда ж они? Цветы мои не веник,
И я не циник, нет, наоборот,
Кто красоту их, женскую, оценит,
Когда не я, районный стихоплёт?
Они умчались быстро, словно лани,
Им никого теперь не удивить,
А я стоял и думал на поляне:
«Кому бы эту радость подарить?»

МЕДУНИЦА
Паучок натянет лесу –
Поднырну и улыбнусь,
Целый день брожу по лесу
И никак не наброжусь.
Нянчат бабушки-берёзы
Несмышлёнышей галчат,
И жуки, как паровозы,
Перегруженно гудят.
Ну а главная страница,

Ну а главная глава –
Медуница, медуница,
Отворотная трава.
И кислит она, и сладит,
И немножечко горчит,
И любовь она отвадит,
И печали утолит.
Медуница, медуница,
Цвет небесно-голубой,
Я не буду больше биться
О ворота головой.
На затылок сдвину шапку,
Чтобы темя не пекло,
Принесу цветов охапку
В наше славное село
И в окно к тебе с разбега
Кину, девица-краса,
Пропадай моя телега,
Все четыре колеса!

СОЛОВЕЙ
Потакая своей ненаглядной,
Погибая от первой любви,
Пел соловушка в роще нарядной,
И молчали вокруг соловьи.
Он, бедняга, мотив сокровенный,
Точно тонкую вязь, выводил,
А любимая в роще соседней
У другого спала на груди.
Но, не веря в кощунство такое,
Доверяя лишь песне своей,
Ни минуты не зная покоя,
До рассвета гремел соловей.
О потерянном счастье печалясь,
Изливался всю ночь напролёт,
А прохожие думали: «Счастлив,
Оттого так чудесно поёт».

* * *
Слетает пушок с тополей,
Туман над рекою лилов,
И пахнет полынью полей
И мёдом соседних лугов.
Дымится прибрежный песок,
Такая вокруг тишина,
А матушка вяжет носок,

Вздыхает о чем-то она.
Соловушка в роще поёт,
Цветут за рекою сады,
Но вечно Россия живёт
В предчувствии новой беды.
Ударит мне в темя вино,
Пришпорю лихого коня,
А матушка смотрит в окно,
Тревожится за меня.

ОТЕЦ
Выдыхается перцовая
И скучает огурец –
На науку философию
Налегает мой отец.
Европейскою культурою
Обрастает азиат,
Пальцы жёлтые от курева
По кириллице скользят.
Ярый враг утопий розовых,
Он своё, земное, гнёт,
Посмеётся над Спинозою,
Оуэна критикнёт.
Оттого и темя голое,
Что немало повидал,
Грамотёшки бы поболее,
Академиком бы стал.
Мудрецы седоголовые
Не смекалистей отца.
Сапоги его пудовые
Отдыхают у крыльца.

МЫСЛИТЕЛИ
За кормою плавунец,
Селезень с казаркою,
На корме сидит отец,
Пыхает цигаркою.
Мироздание трясём –
Спорим о материи.
Бредень прямо с карасём
Сушится на дереве.
«Я в материях не ах,
Говоря по совести,
Но и ты тут на бобах, –
Батя хорохорится, –
Хватит врать в конце концов,
В разговорах путаться.
Помолчало бы, яйцо,
Не учило б курицу!»
Луговые петухи
Шелестели стёжками,
Мы материю ухи
Разбирали ложками.

* * *

Поев ушицы карасевой,
Залив костер из котелка,
Травы нежесткой и медовой
Мы накосили у леска.
Под шум дождя глухой и кроткий,
Шугнув на волю комара,
Под опрокинутою лодкой
Мы крепко спали до утра.
Мне снился луг, а бате — речка,
Над нами Млечный путь мерцал,
И конь железною уздечкой
В тумане утреннем бряцал…

ВЫЕЗД
Замело село с окошками –
Красоту не проворонь!
Пеклеванными лепёшками
Снег ложится на ладонь.
Величаво и уверенно
Бьют зимы колокола.
Хомутает батя мерина,
Поправляет удила.
«Не нужна коню орясина, –
Говорит он, как поёт. –
Ну, Ванюха, падай на сено!
Само время. Твой черёд».
Еду, еду вдоль по улице,
Жарко бьётся бубенец,
А на холоде сутулится
Мой стареющий отец.

РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
Не нравилось ему, что я поэт
И даром ем котлеты и оладьи,
Какой такой нужды великой ради
Я пропадаю в цвете юных лет?
«Пустое это дело!» – уверял
И добавлял ехидное словечко,
А сам на память Пушкина читал,
Когда мы с ним рыбачили на речке.
А как он пел! Но спрашивал не раз,
Застав меня в раздумии глубоком:
«В кого ты, Ванька, этакий у нас?»

«В тебя, отец!» — я думал ненароком,
Он не читал поэм моих, стихов,
Но вся округа ясно понимала,
Что яблочко совсем недалеко
От яблони-кормилицы упало.

НА МЕЛЬНИЦЕ
Не стойте, друзья, у ограды
С потерянно-грустным лицом:
Сегодня мне игры не в радость,
На мельницу еду с отцом.
Вхожу, озорной и веселый,
Туда, где под сенью рогож
Вращается жёрнов тяжёлый
И мелет хрустящую рожь.
И голубь, как белое знамя,
Под крышею вьётся, высок,
И хлещет, как белое пламя,
Мука в домотканый мешок.
Я курточку радостно скину,
Ослаблю тугой ремешок,
Взвалю себе смело на спину
Наполненный рожью мешок,
И сердце замечется часто,
И спину обдаст холодком.
Какое великое счастье –
Себя ощутить мужиком!

 

СЛЕПАЯ ЛОШАДЬ
Слепая лошадь бродит за селом,
Глаза её белесые слезятся,
Свисает хвост тяжелым помелом,
И овода на морду ей садятся.
Слепая лошадь – экая печаль,
Какая незадача, ёлки-палки:
Порою стариков своих не жаль,
Когда они беспомощны и жалки.
И каждый норовит кобылу прочь
Прогнать с пути, ударив словом жёстким:
«Тебе уже, хвороба, не помочь,
Не стой и не маячь на перекрёстке!»
Но вот какой-то юный человек,
Перечеркнув вечернюю прогулку,
Подходит к ней и мух сгоняет с век,
И надвое разламывает булку.
И лошадью становится скелет,
И зоркие глаза уж не слезятся,
И можно жить на свете сотни лет
И старости убогой не бояться.

ВАНЬКА-АРТИСТ
Село Малыш – сельпо да пристань,
От тополей белым-бело.
Мечтает Ванька быть артистом
И тем смешит свое село.
Всё шьёт плащи себе да тоги,
Всё балаболит, чёрт рябой,
Всё произносит монологи
В чертополохе за избой.
Крестилась бабушка Ульяна,
Ей до могилы не забыть,
Как загремело из бурьяна
Шальное «быть или не быть?»
Шарахаются даже куры
От непонятного вранья,
И только Воронова Нюра
Всё ходит, будто не своя,
Переживает, как ребёнок,
Любовью первой дорожит:
«А вдруг и впрямь её милёнок
В Большой театр убежит?»

НА ГУЛЯНЬЕ
На праздник урожая,
Присев на чурбачок,
Подгорную играет
Весёлый мужичок.
Играй, играй, гармошка,
Слетай с берёзы лист!
Давай, давай, Алёшка –
Путёвый гармонист!
Гляди, поёт и пляшет,
Танцует всё село,
Все девки будут ваши,
А нам не повезло...
Сиреневая вьюга
По улице метёт,
А дома ждёт супруга,
Супруга дома ждёт.
Она, как баба-ёжка,
В сердцах её не тронь:
«Швырну твою гармошку, –
Кричит она, – в огонь!»
Подумала б немножко,

Смикитила сама:
Не эта ли гармошка
Свела её с ума?
Он жёнку приголубит,
К груди её прижмёт,
Ревнует – значит, любит,
А значит, не швырнёт.
Устроят у сарая
Веселый хоровод:
Он «Яблочко» играет,
Она чечётку бьет.

ТВОРЕНИЯ ЗЕМЛИ
Кто сочинит светлей и лучше
Творения, чем мать-земля?
Вон жаворонок из-под тучи
Роняет трели на поля.
Немало в сердце у июля
И золотых, и медных струн:
Вон соловей в кустах колдует,
Поди попробуй переплюнь.
Вон пахнет рожь и в руки колко
Суётся спелый колосок,
В ней на закате перепёлка
Оттачивает голосок.
Взирая с трепетом и дрожью
На всё, что создали века,
Хочу, чтоб слово пахло рожью
И пела птицею строка.

* * *
Туда паром ещё не пущен,
Сбит половодьем след саней,
А за рекой – туманы гуще,
Луга весенние синей.
Там коростели и стрекозы,
Там черемши невпроворот,
Внутри диковинной берёзы
Сова рогатая живёт.
Подкинь – и сердце, точно голубь,
Умчится за реку стремглав,
А старики мои глаголят,
Что я, неопытный, не прав.
Отец: «Не велика потеря!»
Мать: «Там такие же пеньки!»
А я не верю, я не верю,
Я жду парома у реки.

ВОРОШИЛОВСКИЙ СТРЕЛОК

Когда мне было десять лет,
Явились мне забавы:
Я на помойке пистолет
Нашёл тугой и ржавый,
Его отдраил наждаком
Тайком в тиши сарая
И ворошиловским стрелком
Почувствовал себя я.
Палил я из него в ворон
И в галок без умолку,
Нанёс значительный урон
Родимому посёлку,
Но закопал его в бору,
Когда в Москву подался.
Как хорошо, что в ту игру
Я в детстве наигрался.
Остались в юности моей
Жестокие проказы,
И, слава Богу, что в людей
Я не стрелял ни разу.

ШУРКА
Нам за сахар и морковка,
Нас, голодных, целый полк,
А у Шурки мать-торговка,
Он в конфетах знает толк.
Вот идёт он, разодетый,
Расфуфыренный такой,
Шоколадную конфету
Кувыркает за щекой.
Говорит он, еле-еле
Раскрывая полный рот:

«Вот сосу ее неделю,
А конфета всё растёт».
Мы стоим, глотая слюни,
Врёт, конечно, паразит!
Слава Богу, мы не нюни,
Плакать гордость не велит.

Но за этим косогором,
Где цыгане скот пасут,
Мы ему устроим скоро
Свой, ребячий, самосуд.
Разобьём ему сопатку,
Превратим её в желе,
Чтобы не было так сладко
Одному ему в селе.

МАТУШКА-ПЕЧКА
Запело-заныло сердечко,
Когда я ступил на порог,
Привет тебе, матушка-печка,
Тебя в своём сердце сберёг!
Бывало, за окнами вьюга
Шептала молитву свою,
А здесь мы, жалея друг друга,
Сидели, как будто в раю.
Скучали в сарае салазки,
Молчали в хлеву петухи,
Нам старший рассказывал сказки,
Читал вдохновенно стихи.
Вот здесь я в морозы, когда-то
Сидел при мерцании свеч
И здесь, у клюки и ухвата,
Впитал нашу русскую речь.
Ещё тебя, матушка-печка,
За что тебя нежно люблю?
Однажды, катаясь по речке,
Я сдуру влетел в полынью.
Морозец в железную корку
Одёжку мою превратил –
Мне дома устроили порку,
Зато я на печь угодил.
Она мои кости согрела,
Шепнула: «Родимый, не трусь!»
И ласково что-то пропела
Про нашу любимую Русь.
Оттаяло разом сердечко,
Простуда меня не взяла,
Привет тебе, матушка-печка,
Ты сказкою нашей была!

 

КВАРТИРАНТ

Когда поля заносит снеговей
И серебром осыпана берёза,
В печной трубе ночует воробей,
Спасаясь от сибирского мороза.
Хозяин Фрол – добрейшая душа,
Не важно, что избушка остывает,
Жалеет бедолагу малыша
И до утра трубу не закрывает.
Спит воробей и ухом не ведёт,
Что ветры над округою ярятся,
Лишь поутру чумазый, словно чёрт,
Выходит на дорогу прогуляться.
Спешит и Фрол по тропке в туалет,
В его душе поют златые горны,
Он воробью кричит: «Физкультпривет!»
И на снежок разбрасывает зёрна.
Как не помочь тому, кто сир и мал,
Не утереть рукой чужие слёзы,
Когда он сам не раз квартировал
В чужих домах в метели и морозы?

ДИКИЙ КОТ
Ему полезен климат Крыма,
А север режет без ножа,
Коту тепло необходимо,
Он должен на печи лежать,
Чтобы усы свои и лапы
Он о кирпич горячий тёр,
А этого спустили на пол
И вовсе выгнали на двор.

Теперь он должен кров и пищу
Сам добывать в стране чудес.
Дугою выгнулся котище
И жить ушёл в дремучий лес.
Он поменял прыжки и позы,
Посмотришь на мурлыку – зверь!
В дупле ощипанной берёзы
Живёт отшельником теперь.
Здесь и весною холод лютый,
Зимою вовсе маята.
Эй, кто-нибудь! Живые люди,
Возьмите в дом к себе кота!

СТОРОЖ
Снегу выпало в колено,
Под пятою луг и лес.
Сторожит собака сено,
А сама его не ест.
Ей не страшен край суровый
И мороз, что зол и лют.
Овцы, козы и коровы
Перед нею спину гнут.
Кость берцовая – подачка –
Возле ног её лежит, –
«Одолжи сенца, собачка!
Не ломайся, одолжи!»
Поломается немножко,
Поворчит, но всё же даст.
Сена целая копёшка,
Да мила собаке власть.
Неказиста, серой масти,
Лишаём объело бок, –
Что она без этой власти?
Так, зачуханный щенок.

ВОЗНИЦА
Замело пути-дороги
В нашей полосе.
Человек в санях убогих
Едет по шоссе.
Едет дедушка не скоро,
Лошадь бережёт,
Чертыхаются шофёры –
Бешеный народ.
На дворе пора иная,
Ярая пора:
В небе лайнеры летают,
Спутники парят,
На Луну прошла посадка
Гладко, без помех,
Ну а сани да лошадка –
Это просто смех.
Но возница не в обиде
На такой расклад,
Он, возница, только с виду
Тих да простоват.
Он в кармане держит кукиш,
Местный эрудит:
«Тише едешь, дальше будешь, –
Людям говорит, –
Это мы сегодня скачем,
Нынче – короли,
Завтра, граждане, заплачем,
Будем на мели,
Всё потратим без остатка,
Поубавим ход,
Вот и выручит лошадка,
Вот и повезет».
Удивляются вороны,
Тешится народ:
Едет дедушка на дровнях,
Песенку поёт.
И гаишнику-старлею
Машет бородой:
«Пропусти, – кричит, – скорее
Транспорт гужевой!»

АВДЕЙ
Старик Авдей с берданкою,
Артели старожил,
Кули с крупою манкою
Ночами сторожил.
Морозец помораживал,
А он, суровобров,
Покуривал, похаживал,
Попугивал воров.
Похаживал, попугивал
Парней охальных дед,
Народишко поругивал,
Что «дистиплины» нет.
Стерёг обыкновенную
Артельную суму,
А словно бы вселенную
Доверили ему.

ЧЕРЁМУХА
Такая сказочка запущена
Об этой дивной красоте:
Мол, хороша она, цветущая,
В кисейно-свадебной фате!
О ней дожди поют неистово,
Ветра влюблённые басят.

А каково ей зиму выстоять,
Когда мороз за пятьдесят?
Стоит недвижная, суровая,
На землю свалится вот-вот,
И месяц острою подковою
Ей платье старенькое рвёт.
Её поклонники не промахи:
Другую встретили красу,
Всё получили от черёмухи
И бросили её в лесу.

 

ОСТЯКИ
У Оби, большой реки,
Тихо, небогато
Жили-были остяки –
Славные ребята,
Наезжали к нам во двор
Табором промёрзшим,
Заводили разговор
О сетях да вёршах,
Чуни ставили в углу
Из оленьей кожи,
Расстилали на полу
Шубы да рогожи,
Сказки на ночь почитав
Из хорошей книжки,
Спали, руки разбросав,
Словно ребятишки.

ОСИНА
Шумит осина у окна,
Невесело осине:
Намёрзлась за зиму она
В неласковой России.
Трепещут листья на ветру,
И замирает сердце:
Она и в летнюю жару
Не может отогреться.

МЕДВЕДЬ
Упали косы и мотыги,
В пространство пули унеслись.
Он улепётывал, топтыгин,
Под улюлюканье и свист.
Скатившись кубарем с пригорка,
Рванул он к лесу напрямки.
Визжали бабы от восторга,
И гоготали мужики.
Детишки хлопали в ладоши,
Желая Мишеньке добра,
А он, злодей, гнедую лошадь
Освежевал ещё вчера.
Он за июль село Кружило
В который раз обворовал.
Его Кружило окружило
И уложило б наповал,
Да две слезинки подглядело
В его глазах и потому
Его, бродягу, пожалело
И помахало вслед ему.

ЖЕНИХ

Уронила запахи поленница,
На душе и радость, и уют:
На деревне снова кто-то женится,
Бубенцы веселые поют.
А собака глупая кусается,
Ветер обжигает мне лицо.
«Выходи-ка, девица-красавица,
С поясным поклоном на крыльцо!»
Но промчались кони и растаяли,
Разлетелся праздничный народ,
А меня на площади оставили,
Ничего, придёт и мой черед.
Отказали – экая досадушка,
Видно, мать и впрямь была права.
Запрягу я пегую лошадушку
И поеду в рощу по дрова.

* * *
Ничего, что снега вороха
Всё ещё лежат вокруг уныло,
Волосы покрасила ольха,
Тополю понравиться решила.
Ничего, что спит ещё ручей,
Непроглядны мартовские ночи,
Но синица тенькает звончей
И берёза весело лопочет.
А вчера, помаявшись с утра,
Известив село об этом звонко,
Пегая корова родила
Рыжего, как солнышко, телёнка.

РОЖЕНИЦА
В хлеву холодном и не новом,
Когда в округе таял снег,
Телилась пегая корова,
Стонала, словно человек.
Метались куры и овечки,
Тревожно блеяла коза,
Хозяин спал на тёплой печке,
Залив сивухою глаза.
Всю ночь промаялась бурёнка,
Но все силёнки собрала
И симпатичного телёнка,
В тяжёлых муках родила.
Она ещё лежала в шоке,
Мутился у коровы взор,
Когда хозяин хмуроокий
Зашёл взглянуть на скотный двор.
Она ему лизнула руку,
Слезинку уронила вдруг,
Глаза её являли муку,
Но он не понял этих мук.

ОБЛАКА
Там, где кудри лозняка
Над рекою вьются,
Кучевые облака
На небе пасутся.
Те, что с южных берегов
Прибыли, пригожи,
На верблюдов и ослов
Чуточку похожи.
Те, что с северных морей
Прибежали к ночи,
На тюленей и моржей
Смахивают очень.
Ну а наши на кого
Смахивают тучки?
На коней да на коров,
Да на нашу Жучку.

ВЕСНА
Сугробов белые громады
Перегорают что ни день.
Как золоченые оклады,
Сияют окна деревень.
Летит, звеня и землю роя,
С горы серебряный поток.
Горит, как солнце запасное,
Далекой церкви куполок.
А в небесах играют в салки
И веселятся облака,
И верба в белом полушалке
Красуется у большака.

СКВОРЕЦ
Со снегами и ливнями споря,
Ободряя себя: «Не робей!»,
Возвратился скворец из-за моря,
А в избе у него воробей.
Шугануть бы злодея из хаты,
Отметелить, прогнать бы взашей,
Да в гнезде у него воробьята –
Трое голых ещё малышей.
Воробьиной семьи не тревожа,
Удалился в лесок не спеша,
И у малого скворушки тоже
Существует большая душа.
На окраине рощи окрестной
Отыскал себе дом наконец
И залился весёлою песней,
Сам себя уважая, скворец.

ЖУРАВЛИ
Только обнажится лик земли,
Дед Макар свою починит лодку,
Сядут на поляну журавли
И начнут отплясывать чечётку.
Так они задорны и ловки
Пляшут, распахнув свои рубашки,
Словно это наши мужики
Расходились, выпив по рюмашке.

* * *
Что встречные ветры, туманные дали
И горных озёр ледяная вода?
Три тысячи вёрст журавли отмахали,
Чтоб снова родные места увидать.
Немало пера уронили в полёте,
На мокрую землю, на ветви ракит,
Завидев своё родовое болото,
Ликуют, живые, и плачут навзрыд.
Забыты невзгоды пути и страданья,

Гремит над полями победная медь.
О чистые души! О божьи созданья!
Да как же вам гимны, скажите, не петь?
Ведёт вас на Родину вера святая
И Богу угоден ваш гордый полёт, -
Кто руку поднимет на вольную стаю?
Кто выстрелом подлым вам путь оборвёт?

КОРОВА
Накатило лето снова,
Жизнь светла и весела,
По селу идёт корова –
Королевишна села.
У неё рога, как вилы,
Хвост висит, как помело.
Накормила, напоила
Всё огромное село.
Веселятся ребятишки,
Надудонясь молока.
Васька-кот лежит на выщке
И валяет дурака.
Что ему кроты да мыши,
Снегири да воробьи?
В животе урчанье слышит
Щурит серые свои.
Не придёт в Россию ворог,
Не возьмёт её болесть,
Если есть в подвале творог
И сметана тоже есть.
Молоко всему основа.
Смотрит весело народ:
По селу идёт корова,
Наша умница идёт!

РЕЧНИКИ
Когда позабывали домочадцы
Нас посадить порою под замок,
Мы убегали на реку купаться,
А Енисей был грозен и широк.
Он бушевал и пенился сердито,

А было нам всего по восемь лет.
«Утоните – домой не приходите!» –
Кричали нам родители вослед.

 

ПАЙ-МАЛЬЧИКИ
Быть пай-мальчиком в детстве не гоже –
Всё изведай – жару и буран.
Что за детство без цыпок на коже,
Комариных укусов и ран?
Я безоблачно жить не пытался,
Испытал и мороз, и грозу,
Сколько раз я тонул и терялся,
Как телёнок в окрестном лесу!
Я на кедры высокие лазал
И портянки сушил у костра,
Никакая простуда - зараза,
Атамана, меня не брала.
Пусть потёртое чьё-то пальтишко
Я донашивал, плохо обут,
Не завидую я ребятишкам,
Что в другую эпоху живут.
Говорю им: «Эх вы, сладкоежки,
Кто вас счастьем земным обделил?
Вам достались одни головешки
От костра, что нам в детстве светил.»

 

БЕРЁЗА
Ей стоять бы на лужайке,
Да прикинули тверёзо:
«Хороша на балалайки
Обгорелая берёза!»
Выбирали, знали дело –
«Знамо, нет лесины краше:
Если с нами погорела,
Значит, тутошняя, наша!»
Тары-бары растабаря,
Бабы-вдовы и солдатки,
Удружи-ка, скажут, паря.
И пойдут плясать вприсядку.
Всё подчистит под метёлку,
Всё расскажет без утайки,
Балаболя без умолку,
Балаболка-балалайка.
Осуди, переиначь-ка!

Ай да музыка-заноза!
Душу вывернет варначка –
Обгорелая берёза!
Родина любимая
Погрозила пальчиком
На ночь туча грозная
И ушла на сторону,
Громко грохоча, –
Над селом Абрамкино
Снова небо звёздное,
За рекою Ягодной
Лебеди кричат.
Здесь мои товарищи,
Здесь мои родители,
Звёзд незанавешенных
Негасимый свет.
Вы куда нацелились,
Коренные жители?
Ничего хорошего
За морями нет.
Расцветёт черёмуха –
Сельская красавица,
Разольёт по горницам
Свой душистый мёд –
На чужой сторонушке
Сердце опечалится,
Ни любви, ни радости
Там не обретёт.
Нечего печалиться
Над рекой Алёнушке:
Прилетит Иванушка,
В том сомненья нет.
Хорошо на родине,
На родной сторонушке.
Родина любимая –
Негасимый свет.

РЫБАКИ
Дыроватый и лиловый
Под ногами ходит лёд.
Рыбаки – народ рисковый,
Безалаберный народ.

Унесёт на льдине в море
К иноземным берегам –
Детям горе, бабам горе,
Развлеченье мужикам.
Встанет на уши весь город,
Вертолёт блеснёт винтом –
То-то будет разговоров,
Будет памяти потом!
Дома тихо, дома сухо,
И жена, как пуховик,
Только дьявол шепчет в ухо:
«Ты мужик иль не мужик?»

РЫБАЧКА
Тревожно птица крачка
Зовёт девятый вал.
Морду плетёт рыбачка
У озера Байкал.
Все шхуны и галеры
Ушли в небытиё.
Все в мире кавалеры
Оставили её.
Пурга над нею кружит,
Шуршит в тумане лёд,
Плетёт она, не тужит,
Поёт себе, поёт.
Не тарахти, сорока!
Не каркай, вороньё!
Она не одинока,
Все вдовы за неё.
Запалит на досуге
Ядрёную махру.
Труды её, как струги,
Белеют на ветру.

 

СТОРОЖ БАЙКАЛА
Он только тут сторожевал,
Нигде поодаль не был.
Глаза, как озеро Байкал,
Как над Байкалом небо.
В больницу б на зиму залёг
(Радикулит – холера!),
Да забелеет омулёк
В сетях у браконьера.
На юг бы летом умотал
Погреть на солнце кости,
Да ведь испакостят Байкал
Непрошенные гости.
Горит-сияет за кормой,
Гудит весёлым басом
Такое чудо, Бог ты мой,
Что не обидно часом
Больные ноги промочить,
На сон махнуть рукою
И даже пулю получить
Не жалко за такое.

ОМУЛЁВАЯ БОЧКА
«Славное море — священный Байкал.
Славный корабль — омулёвая бочка…»
Из песни
Тучи сгущает осенняя ночка,
Раненым зверем погода ревёт,
А по Байкалу солёная бочка,
Словно японская мина, плывет.
Смел капитан, безрассудно отчаян,
Темен лицом и манерами груб.
Может быть, это политкаторжанин,
Может, известный в стране душегуб?
Как он, судьбу обманув, бедолага,
В этой калоше по морю плывёт?
Не согревает дешёвая брага,

Пища не лезет в расквашенный рот.
Волны встают, словно чёрные горы,
Лупит по доскам шуга, как шрапнель.
Нету у парня защиты, опоры,
Неравнозначна такая дуэль.
Пусть огоньки замаячат в тумане,
И баргузин его к месту прибьёт,
На берегу его ждёт не маманя,
А офицерик с солдатами ждёт.
Он ему белые руки заломит
И нарисует под глазом фингал.
Лучше пускай он в пучине утонет…
Славное море – священный Байкал…

ИВАНОВНА
Говорили: «Сердце не указ.
Не пришлось бы каяться потом».
Уверяли: «Мот и ловелас.
Увезёт и бросит с животом».
Пронесло молву, как вешний лёд,
Вызрело иное вдалеке:
«Хорошо Ивановна живёт
С капитаном на Оби-реке».
Капитан и строен, и высок,
Приведёт к причалу пароход,
Выбежит по трапу на песок,
Зацелует, на руки возьмёт.
«Эй, моряк! Смотри не урони
Ту, что вышла к трапу налегке!»
Красные, зелёные огни
Угольками тают на реке.
И кричит за рощею дергач,
Исходя истомою во мгле:
«Тот, кто не боится неудач,
У того удача на земле!»

КАПИТАН
И то сказать: тридцатый годик…
Ещё бы плавал, да нельзя…
Поистрепался пароходик,
Моря и реки бороздя.
И капитан поизносился,
Переметнулся в старики
И точно тиною покрылся
Без парохода и реки.
Душа его – на латке латка,
Один зияющий рубец.
А было все-таки несладко.
«Сознайся, было же, отец?»

Он слёзы горькие размажет,
По подбородку разотрёт,
О том, как было, не расскажет,
А лишь с три короба наврёт.
Пускай душа его потёмки,
Как это старое рваньё,
Сидят и слушают потомки
Его красивое враньё.

 

МОЯ СИБИРЬ
Развернулась во всю ширь,
Аж на полпланеты.
Холодна моя Сибирь,
Холоднее нету.
Но люблю её и так
И другой не надо,
Для кого она – Гулаг,
Для меня – отрада.
Не пугают сквозняки,
Комары да мошки, –
Собираю у реки
Ягоду морошку.
Плат зеленый на сосне,
На рябине – бусы,
Пролетают в вышине
Лебеди да гуси.
Приютились на юру
Ветхие домишки,
И гуляют по селу
Барсуки да мишки.

БАНЯ
Вставали над Обью седые дымки
И день занимался неведом.
Рубили мы баню у самой реки
С весёлым и пьяным соседом.
Пускай неказиста, тесна и черна,
Все брёвна – кривые берёзы,
Однако стоит и поныне она
И моет, и греет в морозы.
Ей гимны поют косяки журавлей
И машут дымами моторки,
И всем почему-то теплей и светлей,
Что баня стоит на пригорке.
Товарищ мой верный, мой друг дорогой,
Лишь только сойдёмся при встрече:
«А помнишь, мы баню рубили с тобой? –
И схватим друг друга за плечи. –
Не зря мы горбили с темна до темна,
Сбивали-мозолили руки,
Великая радость нам нынче дана
За все наши крестные муки».

ПОЛОВОДЬЕ
В сером небе звенит, не смолкая,
Одинокого лебедя крик.
Половодье – беда-то какая:
Робинзонами стали на миг!
Выручают деревья да крыши,
А не то бы, наверно, каюк.
В тишине настороженной слышу
Ледохода пугающий звук.
Доедаю последнюю корку,
Но не верю в летальный исход:
Мой сосед, словно Ной, на моторке
Разъезжает, спасая народ.
Он руками работает резво,
И кричу я ему с высоты:
«Всё живое с земли бы исчезло,
Пал Иванович, кабы не ты!»
Вот сидим мы и курим «Родопи»
Под стрехою его корабля,
А вокруг о всемирном потопе
Вспоминает родная земля.

СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
Всё на этом свете белом
Поправимо, слава Богу.
Развязались люди с севом
И расслабились немного:
Свадьбы, проводы, поминки,
За беседою беседа...
На затопленной заимке
Позабыли люди деда.
Дожевал он макароны,
Кильку тощую в томате
И покорно под иконы
Лёг на койку умирати.
И замолкла бы тальянка
Ветерана-гренадёра,
Да закончилась гулянка
На деревне в эту пору.
Отворили той же ночью
Позабытую каморку
И ещё живые мощи
Погрузили на моторку.
Напоили деда чаем,
Дали с бубликом сосиску,
Дома фельдшер Молочаев
Принял деда под расписку.
Всем участникам спасенья
В клубе выдали медали,
И четыре воскресенья
Мужики потом гуляли.
И трепался на банкете
Председатель Задуваев,
Что у нас в стране советов
Никого не забывают.

 

 

ПОСЛЕДНИЙ БАКЕНЩИК
Покинутый дом у дороги,
Дождями размытый причал.
Здесь бакенщик жил одинокий,
Огни на реке зажигал.
За сорок рублей «деревянных»
В работу такую влюблён,
С коробкою спичек в кармане
Мотался по северу он.
И чудилось что-то святое,
Когда в непогоду и снег
Над чёрной вечерней водою
Огни зажигал человек.
За подвиг его неустанный,
За этот спасительный свет
Безусые капитаны
Гудки ему слали вослед.
Ах, бакенщик, добрый, усталый
Герой этих памятных лет!
Теперь в судоходном уставе
Такого названия нет.
А хочется летней порою
В вечернем тумане опять

Поделиться: