Весна 1990 г началась рано, еще в феврале. Быстро таял снег, повсюду образовывались огромные лужи, так что многие ходили в резиновых сапогах. Всякая иная обувь тут же промокала. Эта слякоть запомнилась особенно потому, что мне приходилось почти каждый день торговать журналами "Кредо" то на птичьем рынке, то возле ЦУМа Самара. Рядом со мной всегда стояли Георгий Евдокимов и Андрей Жеглов с пачками своей литературы. Евдокимов шутил, что наша политическая борьба сначала растопила снег, а потом войдет в сердца и умы горожан, породив новую оттепель.
Помню как то в начале марта я встретил социал-демократа Михаила Страхова на площади Куйбышева, и мы зашли в сквер угол Галактионовской и Вилоновской, в народе называвшийся" Штаты". Там нашли скамейку и долго сидели, беседуя о перспективах демократического движения в России. Страхов полагал, что Горбачев долго не выдержит натиска номенклатуры и скатится к авторитаризму, а тогда прольется кровь. Я спорил, утверждая, что дух народного предпринимательства уже вырвался на свободу и назад его не загнать даже танками, скорее всего развалится СССР под натиском центробежных сил местных элит. Пока мы беседовали, снег настолько растаял, что ноги стали проваливаться в раскисшую жижу. "Вот видишь,- сказал я,- естественный ход природы ничем не остановить. Тоже произойдет и с СССР". Никогда из нас не думал, что центральный сквер всего за каких-то два часа может превратиться в настоящее озеро.
Номенклатурное болото, окружавшее нас, становилось все более зловонным и пузырящимся старыми представлениями. Как-то зашел в корпус политехнического института, что на Первомайской, где должен был встретить Ирину Воеводину после лекций. Стоял в коридоре напротив аудитории. Вспоминалось, как я сам здесь работал целых четыре года, как проводил семинары, на которых вставали острые вопросы о культе личности, о левых и правых уклонах в ВКП(б). Студентам было многое интересно, они задавали десятки вопросов. Всех интересовало количество жертв сталинизма: одни утверждали, что их были сотни, другие спорили, мол, тысячи. Встал студент из Чечни и заявил, что только в их ауле НКВДэшники сожгли более 1500 крестьян- женщин, детей, стариков, а его бабка уцелела, но до сих пор на спине следы от ожогов. Один студент принес книгу "Воспоминания о былом" о зверствах Берии. Тот любил во время пыток партработников пить сухое вино и закусывать апельсинами. Если арестованный признавался, что он агент семи разведок, то ему тоже давали апельсин. Вспомнилось как по этим коридорам ходил на лекции мой дед профессор истории К.Я. Наякшин. Неоднократно сам слушал его выступления по поводу Октябрьской революции, о Брестском мире и НЭПе. Дед читал хорошо, четко излагал мысль, но при этом всегда оставался скованным и нервным. Такая зажатость сильно отличалась от лекций университетских профессоров таких как Молевич, Овчинников, Арончик, Конев, Козенко. Они умели пошутить, поиграть словами. Мой дед всегда говорил с каменным лицом, взвешивая каждое слово. Я его спросил, почему он так ограничивает себя, ведь это просто студенты, которые мало что понимают и ничего не знают. Кузьма Яковлевич объяснил, что все события, о которых он говорил прошли через душу, сердце и судьбу. Кроме того ему стыдно называть великих политиков Каменева и Зиновьева проститутками, а Троцкого - предателем, ведь это чистая ложь. Однако против позиции Коммунистической партии дед не мог. Вспомнилось также, что именно в политехе, когда дед спускался в столовую по железным ступеням, его кто- то толкнул. Восьмидесяти двух летний профессор скатился головой по лестнице и без сознания был доставлен в обкомовскую больницу, что находилась на улице Чапаевской в дореволюционном особняке. Я приходил к нему в палату. Рядом с ним лежал главный режиссер Куйбышевского драмтеатра Петр Львович Монастырский. Все дни они проводили в политических диспутах и обсуждали роль личности в истории и культуре. Дед представил меня как барда, и Петр Львович попросил что-нибудь исполнить. Я сбегал домой за гитарой, а потом провел небольшой импровизированный концерт. Монастырский сказал, что мои остро -социальные песни интересны, но слишком острые для сегодняшнего дня. Он напомнил, что для театра уже работает выдающийся композитор Марк Левянт и лишних людей там не надо. Дед стал спорить, что нельзя отвергать молодежь, пусть будут разные, всякие, мир должен сиять разными красками, а не пугать всех одними и теми же фамилиями.
Неожиданно мои воспоминания прервали дикие женские крики. Эта была пожилая доцентша, которую мой дед как заведующий кафедрой истории КПСС притащил на свою кафедру с Западной Украины. Дамочка, выпучив глаза, орала, что я - террорист, пришел губить живые души советских студентов-комсомольцев. Она утверждала, что я - агент ЦРУ и Павлик Морозов в одном лице, предавший собственного дедушку-большевика. Затем эта женщина вызвала милицию. Приехали оперативники, которые спрашивали, что я тут делаю. После короткого спокойного разговора они ушли, пожав плечами, объяснив рьяной защитнице советской власти, что корпус политеха не является режимным объектом. Один из милиционеров в пол голоса сказал, мол, читаем ваш журнал, и нам он нравится, а что касается странных преподавателей, то от их лекций мухи мрут.
Случались и другие встречи. Коллега Ирины Воеводиной по кафедре научного коммунизма пригласила членов редакции "Кредо" для дискуссии в Сызрань. Поехали мы с Авдеевым вдвоем. В электричке Миша спрашивал напряженным голосом, мол, а нас не побьют там, ведь по сравнению с Самарой, это провинция. Я успокаивал товарища:" Не будем перегибать палку, не поливай грязью Ильича, почитаем стихи, и все получится, главное, чтобы журналы раскупили". Номеров мы взяли целую спортивную сумку, которую Михаил тащил в своих огромных руках с очевидным удовольствием. Так, наверное, вынашивает долгожданное дитя мамаша бальзаковского возраста. Приняли нас чудесно по высшему разряду, устроили небольшой банкет, даже с шампанским и деликатесами. Мы были ошарашены таким приемом. На встречу собралась элита города. До меня дошло, что нас приняли за столичных эмиссаров, которые сообщают провинциалам о генеральной линии партии. Какой-то чиновник все время вопрошал, мол, что теперь портреты и бюсты Ленина вообще убирать из кабинетов, раз это такой душегуб оказался? Встречу записывали на аппаратуру для местного радио. Все журналы, конечно, сразу же раскупили. Всю спортивную сумку нам заполнили вином и продуктами, так что обратная дорога оказалась быстрой и восхитительной. Осушая очередной стакан красненького, Авдеев вдруг спросил:" Послушай, Андрей, а не похожи ли мы на Хлестакова из "Ревизора?" Я ответил, что немая сцена будет у всей страны, когда объявят о развале СССР.
В начале лета 1990г. я, Ирина Воеводина и Михаил Авдеев ходили вечером на Потапова. Там располагался корпус университета, где мы встречались как члены редакции журнала "Кредо" со студентами филфака. Произошел достаточно бурный диспут, который закончился поздним вечером. Миша блистательно читал перед слушателями
Это знаки зодиака
На померкших образах,
Это - слезы Пастернака
У России на глазах,
Это белой ночи тени
На уснувших островах,
Это призраки видений
И молитва на устах
х х х
Только черные зарницы
Щурят черные глаза.
Привидений вереницы
И глухие голоса
Черной ночи раздаются,
Будто траурный хорал,
И потоки грусти льются
Как шампанское бокал.
х х х
Отчего так мало музыки...
О. Мандельштам. 1911г.
Напророчил Всевышний
Звук стихов Мандельштама.
Очень многие пишут.
Только музыки мало.
То есть музыки много,
Но услышит не каждый
Эту музыку Бога-
Ту, которую жажду,
Ту, что жадно внимали
Блок, Ахматова, Тютчев.
Что-то музыки мало.
Вьются черные тучи.
21.10.1983г.
Девочки с факультета невест млели при виде такой поэтической глыбы, а Михаил Петрович взахлеб рассказывал о своем любимом городе Санкт-Петербурге, о встречах с Борисом Гребенщиковым и другими лидерами Камчатки.
Обратно мы решили идти на трамвайную остановку по почти неосвещенной асфальтовой дороге, которая пробивалась среди одноэтажных домишек, называвшихся почему-то звучным словом Город-сад. Покосившиеся заборы из деревянных кольев чем то напоминали клыки и кости динозавров. В народе это место окрестили как Курмыши. И вот мы около 12 ночи двигались по этому рискованному маршруту.
Вдруг из-за поворота нам навстречу вышла здоровенная фигура. Человек приблизился и хриплым баритоном спросил:"Это вы редакция журнала"Кредо"? Авдеев от ужаса чуть не упал в обморок. Его тонкая лирическая натура смекнула, что могут начать бить. Ирина не растерялась и бодрым голосом ответила:"Да-да, а в чем дело? Вы хотите быть нашим распространителем?" Могучий парень строго ответил, что он самарский писатель Олег Айдаров и хочет предложить для нового номера свой рассказ. Миша успокоился, заметно повеселел и сказал, что надо посмотреть и проанализировать. Айдаров вытащил из кармана листок. Мы подошли к фонарю, и парень стал читать что-то из жизни животных, вернее котов. Автор подметил, что эти усатые, хвостатые громко мяучат, шипят друг на друга, показывают когти, но редко по настоящему дерутся между собой. В человеческом обществе все иначе. Люди хоть и не имеют острых когтей и длинных зубов, но чаще загрызают друг друга насмерть. Рассказ нам понравился своей простотой и жесткостью. Однако самарский писатель заметил, что хочет работать за гонорар, минимум в 10 рублей. Мы ответили, что готовы давать только авторские экземпляры. Так состоялось наше первое знакомство с этим творческим человеком.