Воспитывая ребенка, мать думает и о том, что в старости он будет ее опорой, что присмотрит за ней, отблагодарит за труды и заботу.
Человеку можно простить всякий грех, но какой суд оправдает дочь, которая не оценила труды своей матери?
Нужно учиться любить маму, моя девочка. Когда малыша спрашивают, как он любит свою маму, он сжимает кулачки, весь напрягается, крепко жмурит глаза, сдерживает дыхание и наконец целует воздух: мол, так люблю.
Мать нужно любить нежно, беречь ее, чтобы слово твое, твой поступок не причинили ей боли, нужно уважать ее, ласкать искренне и трогательно.
Мы пока что в расцвете сил. Мама и я много трудимся. Она в семье вдохновляет всех, на работе ее знают как способного и творческого педагога. А я в маму, могу гордо сказать, влюблен уже двадцать лет.
Знаешь, какая история произошла с нами вчера? Мы шли от бабушки. Напротив филармонии ждали автобуса. На остановке никого, кроме нас, не было. Мы разговаривали, смеялись, и вдруг мне захотелось крепко обнять твою маму, поцеловать и шепнуть: «Я люблю тебя, моя родная!» Я так и сделал.
И вдруг я вижу, что с другой стороны улицы к нам направляется молодой, лет двадцати, милиционер. Я подумал, наверное, это мой бывший ученик, хочет поговорить со мной. А он приблизился, козырнул и строго обратился ко мне: «Гражданин, ваши документы!» Я не поверил своим ушам: «Зачем вам мои документы?» (Их, кстати, и не было со мной.)
И двадцатилетний стал читать мораль пятидесятилетнему мужчине: «Как не стыдно такому солидному мужчине обнимать на улице женщину, какой пример подаете другим?»
«Эту женщину, мать моих детей, я никогда не обделю лаской», – сказал я милиционеру, поцеловал маму в щеку и снова обратился к нему: «А теперь я готов в милицию! Лучшей причины не найти, чтобы милиция хоть раз задержала меня!»
Милиционер сник, извинился, снова приложил руку к фуражке и удалился.
Интересно, что сказали бы вы, мои дети, если бы по этой причине меня действительно задержали вчера вечером?..
В моем столе я храню одно стихотворение. Насколько я помню, ты была в пятом классе, когда написала его. Вот оно.
Мама
Сидит, размышляя,
День и ночь,
Кто это?
Милая мама.
Всегда готовая
Всем помочь.
Кто это?
Милая мама.
Возвышаясь над всеми
В своей простоте,
Кто это?
Милая мама.
Спокойна,
Прекрасна
В любой суете,
Милая, милая мама.
Бережно относись, моя девочка, к тем чувствам, которыми подсказано это стихотворение, множь эти чувства. На свете не существует человека роднее и любимее матери.
Желаю тебе спокойной ночи, моя родная. Желаю тебе увидеть во сне, как светится и сияет лицо матери, когда кто-то говорит ей: «Каких хороших детей вы воспитали!»
Твой отец
Письмо пятое
Властительвремен
Добрый вечер, моя добрая девочка!
Можешь ли, не раздумывая, сказать, сколько тебе дней?
Не знаешь. Сегодня закончился 6100-й день твоей жизни. Этот день, как и все прошедшие дни, никогда не повторится.
Ну и что же, скажешь ты, подумаешь, велико горе, если день кончился! Дней сколько хочешь, столько и будет!
Да, конечно, дни на нашей земле нескончаемы, но каждый день нуждается в достойной встрече и проводах. Мы почему-то привыкли считать свой возраст годами. Но мне думается, что это слишком большая мерка для такого чуда, как время и жизнь.
И вдобавок она создает двойную иллюзию.
Во-первых, кажется, что человеческая жизнь коротка. А если так, то каким же нам покажется день, тем более час, минута, секунда? Они в нашем представлении превращаются в крохи времени, беречь которые мы не считаем нужным.
А иногда нам кажется, что в году – от января до декабря – очень много времени. Подростку же год может видеться просто бесконечно-стью. Поэтому куда торопиться, думаем мы, и с одного дня на другой переносим неотложные дела или ищем какое-нибудь развлечение, чтобы не замечать, как уходит время, убиваем его.
Жалко, доченька, человека, который живет во времени и не видит его. Жалко человека, который не знает цены времени. Жалко, родная, такого человека без перспективы, без смысла жизни. В его голове мысли движутся так же лениво, как тучи в безветренную погоду, и эти мысли темны так же, как тучи в безлунную ночь. «Человек властитель времени лишь тогда, когда разделит его на часы, минуты и секунды, т.е. на такие части, которые соответствуют его краткотечной жизни… Жизнь кажется короткой только потому, что мы беззаботно мерим ее нашими необдуманными мечтами». Ты ведь любишь Анатоля Франса? Это его мысль.
По моему убеждению, самая светлая и естественная единица времени – день.
Дни мне кажутся восходящими к солнцу ступеньками.
Большинство людей бодро и упорно поднимаются по ним, помогая друг другу: кто пашет, кто сеет, кто вяжет, кует, кто вдохновенно творит свой стих, который, может быть, станет частицей души целого поколения. Кто-то именно сегодня откроет новый элемент, создаст новую теорию…
День – само существование, сама реальность жизни. Горы могут возвеличить человека, а один день – низвергнуть его; годы могут уничтожить его, а один день – сделать бессмертным. Вот что такое день в жизни человека.
Поэтому ты должна радоваться и благоговеть перед собственным днем, перед неповторимостью своего существования, радоваться и беречь его 24 часа, или 1440 минут, а в конце концов 864 000 секунд. И если хочешь все выше и выше следовать по солнечным ступенькам, тогда наполни собственный день трудами и заботами, устань от того, что в течение всего дня работала, мыслила, создавала, преобразовывала, сочувствовала, находилась рядом с людьми.
И когда утомленная от этого труда, ты посмотришь на человеческую жизнь, ты увидишь, какая она большая и долгая. А когда обнаружишь, как ты нужна людям, то почувствуешь, как дорог тебе каждый день, каждый час, минута, секунда.
Каждого из нас день наполняет солнцем и жизнью, каждый из нас должен наполнить его своей жизнью.
В твоей жизни сейчас наступает пора, когда ты должна овладеть специальностью. И от того, каким будешь специалистом и каким ты станешь человеком, будет зависеть многое. Помнишь, что рассказали нам недавно в больнице, где лежит твоя бабушка? Один врач сделал девятикласснице операцию аппендицита. Через несколько дней девочке стало хуже, рана нагноилась, а встревоженный врач успокаивал взволнованную мать: ничего, мол, обойдется. Девочка погибала. Другие врачи повторно оперировали ее и не смогли скрыть своего возмущения коллегой, который проявил элементарное незнание. Этот горе-специалист, вероятнее всего, сидя на лекциях, убивал время, одним глазом читал учебники, одним ухом слушал преподавателей. Так вышел из института плохой специалист, и люди страдают по его вине. Если бы он был честным человеком, наверное, сам отказался бы от операций.
Вспоминаю и другое, ты сама рассказывала об этом.
В нашем районе разрушилось новое пятиэтажное здание телефонной станции. Почему разрушилось? Потому что его строили так себе подготовленные инженеры.
Ты хочешь поступать в университет. Допустим, пролетят студенческие дни. Что будет, если каждый из этих дней ты не наполнишь смыслом, не устанешь от дум, вопросов, работы, поисков? Случится то, что ученики, преподавать которым ты станешь, ничему не научатся у тебя. Нет, я и думать не хочу об этом! Ничего нет страшнее посредственного специалиста! Посредственное никуда не годится, посредственный никому не нужен!
Не хочу видеть тебя посредственной! Учись со всем старанием и творчески, чтобы стать отличным специалистом. Если будешь матерью – должна быть прекрасной матерью. А так как ты дочь, должна быть прекрасной дочерью.
Хочешь приобрести знания и человеческие достоинства, приобретай их именно сейчас, в годы ученичества, так как именно сейчас этого легче всего достигнуть, потом, с возрастом, труднее будет учиться и перестраивать себя.
Сейчас! Но как?
Предложу тебе один воображаемый эксперимент, подобных которому в действительности сколько угодно. Возьмем двух девушек-сверстниц и рассмотрим один их день.
Одна встала рано утром, приготовила завтрак и понесла бабушке в больницу, приласкала и успокоила ее. Другая встала поздно и набросилась на мать, почему не приготовила ей кофе?
Одна занималась пять-шесть часов, читала книгу, учила стихи: кто знает, что попадется на экзамене?
Другая переписала четыре-пять шпаргалок и ломала себе голову: в какие складки платья засунуть их, чтобы незаметно использовать на экзамене.
Одна вежливо отказала подружкам: не смогу пойти с вами в кино, нет времени.
Другая посмеялась над ней и пошла гулять с подругами.
Одна вечером помогала маме стирать белье.
Другая в это время застыла перед телевизором.
Допустим, так прошло много дней. Первая девушка большую часть дней заполнила заботами, вторая же большую часть дней «проводила», «убивала». И возможно, тоже уставала… от безделья.
Тебя не затруднит сделать вывод: кто из них станет настоящим специалистом, а кто посредственным?
И вот теперь скажи сама, имеют ли право юноша и девушка заявить: «А вам какое дело, как я учусь, ведь от этого теряю я, а не вы».
Как это мы ничего не теряем? Разве это было ничего, когда девочка чуть не погибла от аппендицита, а уже построенный дом рухнул?
Наша семья – семья тружеников, девочка моя!
Бабушка за всеми нами смотрит, готовит обеды, выполняет тысячу мелочей по дому. Понаблюдай за бабушкой: она постоянно чем-то занята, не может сидеть без дела, если даже нечего делать, изобретет его для себя.
Мама организует жизнь семьи, создает для школьников новые учебники, участвует в научных конференциях, проводит уроки в школе. И что самое главное, каждого из нас одаряет своей заботой, лаской, любовью.
Трудолюбив и твой брат. Никогда не застанешь его без дела. Одновременно учится на двух факультетах. В дни летних каникул работает на фабрике или в типографии рабочим. Многое делает и по дому, никогда ни в чем не отказывает нам, не упрекает. К тому же обрати, пожалуйста, внимание: каким он бывает заботливым и ласковым по отношению к своим бабушкам.
И я тоже не могу жить без труда, и ты, я уверен, растешь тоже трудолюбивой девушкой. При этом мы любим развлекаться, принимать гостей, бывать у родственников и близких, ходить в театр и кино.
В конце каждого дня мы обычно собираемся за ужином в нашей маленькой столовой и рассказываем друг другу, чем мы занимались днем, что нас порадовало и что огорчило, кого мы встретили и что узнали. Вот тут мы и обнаруживаем, каким длинным был день у каждого из нас и в то же время как незаметно он промелькнул. Мне кажется, что у всех у нас сложилось одно правило, которому мы следуем.
Начало нашей семьи – взаимная любовь, а высшее проявление этой любви – добрые поступки и труд на благо людей.
По вечерам мы чувствуем, что, оказывается, тоже устали. Но мы довольны, радуемся, что уже подошли к ступеньке завтрашнего дня. А каким будет наш завтрашний день – это зависит от нашей воли.
Сама подумай, доченька: разве мы можем позволить себе бесследно потерять день?..
Твой отец
Письмо шестое*
Колючие вопросы
Добрый вечер, моя милая девочка!
Хочу быть с тобой откровенным.
Конечно, я знал, во всяком случае, чувствовал, что тебя что-то мучает. Это хорошо, что у нас порой возникают разногласия по поводу той или иной жизненной проблемы. У тебя свое мнение, у меня – свое. Вы с братом иногда начинаете атаковать нас с такой железной логикой, логикой жизненных фактов, что наши рассуждения, оправдывающие некоторые явления прошлого и настоящего, теряют всякую силу.
Да, разумеется, есть какой-то барьер опыта между поколениями. Вам, юношам и девушкам, трудно перешагнуть через него, ваш анализ не углубляется в корень сегодняшних фактов, и получается, что прошлое вам нипочем, для вас важнее сегодняшнее и только через него – будущее.
Нам же, взрослым, трудно освободиться от своего опыта, от того, чтобы видеть настоящее и будущее вне призмы прошлого. Вот и возникают осложнения во взаимоотношениях.
Плохо ли это?
Нет, почему! Очень даже хорошо, что есть такая трудность. Она дает нам толчок для бурного обсуждения многих проблем, в ходе которого изменяются обе стороны.
Я начал с того, чтобы поразмышлять с тобой о себе, о своем самовоспитании, в котором ты принимаешь самое активное участие. Возможно, этот мой самоанализ поможет тебе сделать то же самое и, таким образом, глубже и лучше понять себя и нас.
Я уверен: путь к взаимопониманию и познанию друг друга проходит через понимание и познание в первую очередь самого себя. И чем глубже человек познает самого себя, свой характер, устремления, ценности, жизненные цели и т.д., тем легче ему будет понять других людей и окружающий мир в целом. А это очень важно – взаимопонимание, это источник вдохновения и творчества, духовных сил и надежд. Ты силен десятикратно, когда тебя понимают, но становишься во сто раз сильнее, когда ты понимаешь других.
Однако скажу, почему мне вдруг захотелось довериться тебе, довериться будущему. Хотя логика ваша без чувства историзма и события прошлых и настоящих времен вами, молодыми, оцениваются без связи друг с другом и ваше возмущение и удивление действительно неприглядными жизненными явлениями оторваны от корней своего возникновения, тем не менее ваш железный юношеский максимализм имеет влияние на взрослых. Особенно почувствовал я это сейчас, когда в нашей жизни правда становится стержнем наших суждений, наших дел.
Как-то, будучи еще пионеркой, ты вернулась из школы взволнованная и возмущенная. Чем? Тем, что, как ты выразилась, мы учим вас лгать, говорить неправду, говорить вслух одно, а думать и делать другое.
– У вас тоже так на партийном собрании, как у нас на пионерском? – спросила ты. – Стоишь и говоришь на трибуне как попугай, повторяешь то, чему не веришь!..
Ты задела меня за живое. И мне показалось, что порой я уподобляюсь маляру, который перекрашивает дряхлые постройки в яркие краски и убеждает всех, что жить в них одно удовольствие и наслаждение. Да, было так: гордясь и восхищаясь хорошим, – старались не замечать дурного, пытались перекрасить словами пятна жизни и думали, что это и есть наиболее плодотворный метод воспитания уверенности, оптимизма. Слова наши очень разошлись с действительностью, с делом, мы пугались правды, боялись сказать правду.
Чем это было вызвано?
Вот и мое откровение: заблуждением, покорностью перед силой, которая диктовала, которая думала и решала все вместо тебя, а от тебя требовала верить ей, не сомневаться в правильности ее решений. Она требовала еще, чтобы мы восхищались жизнью, строительством, масштабами. Разумеется, было и есть чем восхищаться, но остались перекрашенные пятна, замазанные события.
Ты тогда заявила еще, что твоя пионерская организация учит вас врать. В тот день к вам должны были прийти из райкома комсомола, и чтобы не возникли недоразумения, уроки были упразднены и вместе с классной руководительницей и пионервожатой вы все наспех стали оформлять на бумаге несостоявшуюся жизнь. Вас учили, как отвечать проверяющим на тот или иной вопрос.
– Если спросят, какие у вас были сборы, то скажите: такой, еще такой, такой…
Но этих пионерских сборов не было, были только дневники с рассказами о событиях, посвященные им стенные газеты, выпущенные в этот день.
– Если спросят, какие у вас были походы и экскурсии, обсуждения и дискуссии, какая у вас самодеятельность, то скажите…
И опять выдуманная жизнь.
Это был не первый случай вранья, а здесь к тому же еще надо было спасать пионервожатую и классную руководительницу.
Однако недоразумения все же произошли. Проверяющие поговорили с вами доверительно, по душам, по-настоящему, и вы начали говорить правду. Проверяющие ушли, а пионервожатая и классная руководительница, да еще и заместитель директора по воспитательной части напали на вас, пристыдили. Это и привело тебя в ярость: «Вы только тому и учите, как лгать… Вы не хотите видеть настоящую жизнь… Вот какие вы, взрослые!..»
Тогда я попытался сгладить происшедшее, но мои старания вызвали твой гнев: «Значит, и ты заодно с ними? Значит, нам надо было лгать?.. Не лучше ли было бы устраивать настоящие походы, соревнования, диспуты?..»
Да, конечно, было бы лучше, но мы привыкли говорить неправду, привыкли хвалить себя. Составляем радужные планы, а потом забываем о них.
«А почему привыкли, может быть, вас напугали? Ты тоже из пугливых?» – упорно задавала ты мне эти вопросы. И я, к стыду своему, уклонился от откровенного разговора, не знал, что и как тебе сказать, твои факты и логика не укладывались в мои объяснения.
Вспоминаю еще один случай. Ты пришла домой из гостей взволнованная.
– А вы знаете, – сказала ты, – послезавтра наши космонавты полетят в космос, – и даже назвала фамилии будущих героев.
– Откуда ты знаешь? – удивилась мама.
– Она всегда все знает, что пишут в газетах, постоянно слушает новости, – сказала бабушка.
– Но ведь об этом еще ни слова не написано в газетах! – возразила мама.
О наших космонавтах нам обычно сообщали тогда, когда они уже завершали свой полет или в лучшем случае выходили на орбиту.
Не знаю, почему все это было тогда засекречено для нас, в то же время западные радиостанции уже передали сообщение о предстоящем полете. Кто-то послушал «Голос Америки» и на другой день пришел в школу с новой информацией.
– Глупости, – возразила бабушка. – «Голосу Америки» верить нельзя, там только врут!
– Давай поспорим, что полетят, хочешь? – предложила ты бабушке.
Спустя два дня все радиостанции сообщали весть о полете наших космонавтов и назывались именно эти фамилии.
– Вот видишь, – приставала ты к бабушке, – а ты говорила, что «Голос Америки» врет! Это у нас все скрывают!
Эти твои обобщения напугали меня. Что я мог тебе возразить? Сказать, что так лучше, что мы не знаем, когда полетят космонавты и кто именно полетит? Нет, такое оправдать трудно. Но вот более сложная проблема: откуда узнали на Западе о наших секретных планах? А если это не секрет, то почему бы об этом не сообщить своему народу? Ты возмущалась: «Вот так всегда нас держат в неведении!»
В общем, таких случаев в нашей жизни было немало, и они усложняли мое общение с тобой. Гласность – вот что нужно было мне, нам, твоим воспитателям, всем воспитателям юношей и девушек. Нам нужна была не просто гласность, но опережающая все «голоса» правдивая информация. Тогда и у меня с тобой, и у других родителей не возникали бы трудности в установлении доверия и взаимопонимания. Может быть, мне надо было тогда набраться смелости и прямо сказать тебе: «Да, моя дорогая, это недоразумение, это наша глупость, наша недальновидность…» Но я поосторожничал, думал, что этого нельзя делать, пусть узнает сама потом, а лучше, если не узнает никогда.
Я думал так, а тем временем в тебе подспудно складывалось какое-то небрежное, неуважительное, скептическое отношение к нашей действительности.
Меня это страшно беспокоило, так как искажало твое мировоззрение, грозило разрушить доверие между нами и вообще наши отношения могли зайти в тупик. Мне нужно было выбрать один из двух путей: или нравоучениями и авторитарными требованиями попытаться промыть тебе мозги (чего я, конечно, не хотел), или же найти доказательства более сильные, чем твои аргументы, показать тебе подлинные нравственные ценности и раскрыть их истинную суть. Поиск второго пути всегда толкал меня к искренности, правде, открытости в общении с тобой. Но вот мое трусливое желание не осложнить тебе жизнь и в настоящем и в будущем толкало меня к полуправде, значит, к осложнению наших взаимоотношений.
А настоящая жизнь врывалась в наш дом.
– Это правда, – спросила ты меня, – что в бюллетене по выбору депутатов написано: «Зачеркнуть всех, кроме одного», а там только одна фамилия?
– Ну и что? – ответил я осторожно, – избиратели выдвигают одного кандидата в депутаты и выбирают его, они имеют право выдвинуть и нескольких…
– А почему не выдвинули нескольких, чтобы выбрать из них одного? – допытывалась ты, и я чувствовал в твоих вопросах недоверие, насмешку. – Какие это у вас получаются выборы?
Подобные разговоры в тот день, по всей вероятности, происходили и в семьях твоих одноклассников, ибо разговор этот начался в школе.
Я приводил «аргументы», «доказывал», но все равно ты мне не поверила, потому что твоя логика не могла терпеть ограничений в свободе выбора.
Нет, честность, открытость, правда – вот на каких началах следует воспитывать юношей и девушек! И я тебе открылся: конечно, надо демократизировать систему выборов, должно быть несколько кандидатов в депутаты, пусть выдвинут они свои программы действий, а мы потом подумаем, за кого голосовать…
Раньше я мог запретить тебе искать причины исчезновения в 1937 году замечательного поэта Тициана Табидзе, стихи которого составляют гордость нашего народа. И я поступил бы так потому, чтобы опять-таки уберечь тебя. Но тут же в душе возмущался бы за такое темное прошлое. Зато полуправда начала бы терзать тебя, а докопавшись до правды, ты могла бы взбунтоваться… Но правда, истинная правда, пусть очень горькая, пусть безжалостно обличительная правда, высказанная с чувством раскаяния, с чувством вины за совершенное беззаконие, откровенность отца перед детьми – подростками, юношами и девушками, есть основа для установления взаимоотношений между ними на началах сотрудничества.
Вместе с тобой возмущаюсь событиями 37-го года. Какое это было трагическое время беззакония, произвола, бездушия! И сколько великих жизней оно унесло! Тициан Табидзе наверняка написал бы несколько томов очищающих и возвышающих душу стихов, а какие литературные шедевры мог бы создать Михаил Джавахишвили. И все это потеряно для народа навсегда. Конечно, надо докопаться до сути событий, надо узнать, почему все это произошло, кто в этом виноват, надо восстановить картину трагических событий тех лет, когда погибали люди, ломались их судьбы. К сожалению, я не знаю, что тебе рассказать о Тициане Табидзе, нигде об этом не читал, ни от кого не слышал, и если узнаешь сама, то, пожалуйста, расскажи и мне.
Какой разговор у нас, взрослых, должен быть с нашими повзрослевшими детьми?
Мне нужен диалог с тобой, дочка моя, постоянный, откровенный, основанный на правде. Это я, это мы, взрослые, на которых возложено воспитание детей, должны быть чистосердечными, искренними, откровенными и открытыми перед тобой, перед вами, нашими детьми. Мы должны научиться чистосердечному признанию наших ошибок, мы должны стать единомышленниками вашими в анализе возникших в нашем обществе негативных явлений и тем самым помочь вам усвоить наши нравственные ценности и идеалы так, чтобы они стали убеждениями вашей сознательной жизни…
Чем последовательнее мы будем в делах перестройки, тем легче и полнее будет наше общение с «трудным» юным поколением.
Вот на какие размышления навели меня твои колючие вопросы, которые ты задавала порой с какой-то насмешкой, с каким-то раздражением. И я прихожу к выводу: нужно разобраться в них не только тебе, но и мне тоже, и пусть станут опорами нашего диалога правда и искренность, самоанализ и взаимопознание… Нам надо научиться прислушиваться к вашим мыслям, соображениям, разобраться в ваших оценках, и делать это следует с той же искренностью, какую проявляете вы в споре с нами. Нужно и другое: осмыслить свой опыт и свои знания на фоне ваших скептических рассуждений и освободить себя от предвзятых оценок, предупреждающих меня о необходимости стерилизации так называемой воспитательной среды. Среду надо очеловечить, это верно, но стерилизовать ее для воспитания не нужно.
Ты уже давно не ребенок, и помочь тебе следует не в том, чтобы уберечь, отгородить тебя от жизни, а в том, чтобы определить жизненную, гражданскую, общественную позицию. А этому, естественно, ни в какой мере не будет способствовать уход от проблем, которые волнуют тебя. Ты должна критически осмыслить и освоить нашу действительность, наше прошлое, должна знать о наших трагических ошибках. Ты имеешь на это право. Твое поколение имеет полное право, принимая эстафету жизни, спрашивать нас: а все ли в этой жизни в порядке, какие и почему допущены ошибки? И мы обязаны отчитываться перед вами, не скрывая ничего ни из прошлого, ни из настоящего, не обманывая вас и не вводя в заблуждение. Замалчивая факты недавнего прошлого, мы протаскиваем в будущее старое общественное лицемерие.
Порой думают, что за семейное воспитание полностью отвечают родители, которые должны давать детям пример всей своей жизнью. Но что делать в тех случаях, когда негативные явления вторгаются в жизнь, искажают воспитательный процесс в семье? Скажем, нет гласности в обществе, и я не могу сказать тебе правду; недостает демократизма, и мне становится трудно вселить в тебя веру в справедливость, и мне приходится идти наперекор твоему здравому смыслу, твоей железной логике фактов.
Все это, к счастью, уходит в прошлое, уходит через наше с вами, молодыми, критическое осмысление всего того, что было.
Спокойной ночи желаю тебе, моя родная, и пусть приснятся тебе две богини: богиня мудрости – ее зовут София, и правосудия – Фемида.
Твой отец
Письмо седьмое
Источник сил
Добрый вечер, моя милая девочка!
Итак, начнем!
Жила-была одна…
Да ведь я тебе сказку рассказываю, зачем ты меня прерываешь? Разве ты не соскучилась по моим сказкам?
Раньше я рассказывал тебе сказки, чтобы развивать твою фантазию и воображение, чтобы ты поняла, какая борьба идет между добром и злом, как побеждает добро и как дорого обходится ему эта победа. И конечно, рассказывал еще, чтобы ты сладко засыпала и видела светлые сны.
Разве плохо видеть сны? Они как странные фильмы, связанные с твоей судьбой и жизнью, которые кто-то снял только для тебя и только тебе их показывает. И показывает лишь один раз, без повторения. Во сне ты говоришь, действуешь, дружишь или ссоришься. Словом, сны – это чудесные фильмы, чего только не увидишь в них, с кем не встретишься, в каком времени не будешь жить.
Допустим, вчера ночью тебе бы приснился сон: обе бабушки беседовали друг с другом, вспоминая что-то, то радовались, то плакали. Вдруг ты подошла к ним. Бабушки сразу вытерли слезы и улыбнулись тебе. Ты хотела спросить: «Бабушки, чему вы радуетесь или зачем плачете?» И вдруг обе бабушки словно исчезли и перед тобой раскинулось море. И в это время ты проснулась.
Что бы ты сделала, как поступила сегодня, если бы ночью увидела такой сон? Может, начала бы гадать, что значит увидеть во сне бабушек и море. Или, может, вообще забыла бы об этом сне?
Думаю, ты поступила бы иначе. Наверное, приласкала бы сперва одну бабушку, затем другую, а потом принялась бы настойчиво расспрашивать, не беспокоит ли их что-нибудь? Нет, сказали бы бабушки, лишь бы тебе было хорошо, расти достойным человеком, а нам ничего не надо. «А все-таки, а все-таки», – не отставала бы ты от бабушек. И тогда бы ты поняла, что этот сегодняшний день для бабушек – день самых горьких воспоминаний. «Маруся, продержись как-нибудь, смотри за детьми, вырасти их хорошими людьми. И себя береги. Я тоскую и тревожусь о вас». Эти слова из письма моего отца, которое твоя бабушка получила в последний раз. Дети выросли, давно стали старше своего отца, создали семьи. И люди неплохо о них отзываются. «А ваш дедушка, – скажет бабушка, и глаза ее наполнятся слезами, – погиб на войне… Будь проклята война и те, кто ее разжигает!»
Вот как сбылся бы твой сон…
Да, а я ведь сказку рассказывал! Чуть не забыл!
Жил-был… один гадкий утенок… нет, не утенок (это в сказке Андерсена, а ты ее знаешь наизусть). Жила-была одна гадкая девчонка, завернутая в белоснежные пеленки, а сама некрасивая, сморщенная, крикунья.
Зачем ты меня прерываешь? Разве ты не догадалась, о ком эта сказка? О тебе, о ком же еще! Ты героиня этой сказки. Так рассказывал мне сказки и отец: я был главным героем его сказок. В сказках отца я прошел через многие опасности и препятствия, семь раз переплывал семь морей, семь раз переходил семь гор и на седьмое небо поднимался семь раз, спасая красавицу, заточенную в замке за семью замками. У семиглавого чудовища отрезал семь голов, семь раз освобождал прикованного к скале Амирана. И хотя я уже прожил более полувека, все равно мечтаю, чтобы отец был жив и рассказывал мне сказки.
Сегодня я перечитал письма, которые отец присылал мне с фронта в 1942–1943 годах. Когда я получал эти письма, мне было одиннадцать-двенадцать лет. Учился я в деревне. С Кавказских гор ежедневно слышался такой грохот, что в домах дребезжали стекла. Несколько раз над деревней пролетали немецкие самолеты. Крестьяне выбегали во двор, нацеливали сжатые в кулаки руки на самолет, подобно зениткам, и так кричали и ругались, что, казалось, самолеты пугались и улетали. В то время письма отца наполняли меня смелостью: отец на фронте, разве что-нибудь нам могут сделать фашисты? Сегодня, спустя сорок с лишним лет, в этих же письмах я увидел моего настоящего оцта, увидел молодого папу: «Присылай письма, любимый мой мальчик», «Крепко-крепко целую тебя издалека, мой мальчик, передай привет моей маленькой любимой Нателе, расцелуй ее вместо меня», «Сынок, береги сестру, не обижай ее, жалко нашу маленькую Нателу», «Почему не пишешь письма, негодник, в чем дело?» В самом последнем письме отец мне тоже написал несколько строчек: «Мой дорогой мальчик, будь здоров, учись на “отлично”. Смотри за матерью и сестрой, береги их, обо мне не беспокойся»
Душевная ласка в письмах отца, последний наказ его и по сей день сопровождают меня как призыв, чтобы я – плоть и кровь его – следовал его делу.
«Ведь у него же была бронь, зачем он пошел на фронт?» – спросил меня товарищ, когда я был в пятом классе. Тогда я не смог убедительно ответить ему, почему миллионы советских людей пошли на фронт добровольцами. Легко сказать! Знаешь, что такое вера? Это начало всех начал в человеке.