Начало открытой кампании обличения.




 

После августовского кризиса отношения между монархией и «прогрессивными силами», в лице Прогрессивного блока и общественных организаций, застыли на мертвой точке. И до Февральской революции с этой мертвой точки не сдвинулись. Совет министров больше не пытался изменить политику правительства, направить ее по новому руслу, что, по мнению Кривошеина, Щербатова, Сазонова, Самарина и их коллег, могло бы привести к политическому сотрудничеству правительства и общества.

Но и к репрессивным мерам ни против Думы, ни против общественных организаций как таковых правительство не прибегало. Предполагалось, что Дума будет продолжать законодательную деятельность, связанную с потребностями военного времени, а общественные организации — содействовать Особым Совещаниям в организации военного снабжения и надзоре за промышленностью и транспортом. Удивительно, что, несмотря на непрерывные трения между общественными организациями и правительством и неуклонное ухудшение отношений между Думой и царем, система Особых Совещаний, в которой общественные организации принимали деятельное участие, с точки зрения мобилизации всех сил на оборону страны, функционировала успешно. Правительство считало, что сведение счетов с Думой и бунтующими общественными организациями вполне можно отложить до победы над Германией. По мнению правительства, следовало только умерить политическую активность общественных организаций и препятствовать их объединению с революционным движением.

Но не так-то просто было обуздать разбушевавшееся честолюбие, за наносимые правительством оскорбления общественные организации немедленно расплачивались той же монетой. Например, как только правительство обнаружило свои намерения, назначив инспектором и официальным ревизором Союза городов известного чиновника охранки Виссарионова, общественные организации пригрозили правительству народными волнениями.

В показаниях Муравьевской комиссии председатель Союза городов Челноков рассказал о некоторых методах, которыми общественные организации пользовались для устрашения правительства1.

Во время войны московская городская управа решила увеличить жалованье городских служащих на общую сумму в два с половиной миллиона рублей. Правительственные власти, в лице градоначальника Климовича, опротестовали решение городского совета. Тогда Челноков, московский городской голова, объявил, что ввиду протеста градоначальника жалованье служащим выплачено не будет. И сделал он это несмотря на то, что Климович готов был урегулировать вопрос путем обычной бюрократической процедуры и никаких оснований удерживать выплату текущего жалованья не видел. Вот до какой мелочности доходили сражающиеся стороны в беспрерывной борьбе за власть и независимое вынесение решений. Большая часть недоброжелательства между царской администрацией и общественными организациями — в данном случае Союзом городов — объясняется межведомственной завистью, свойственной всем бюрократическим системам. Через четыре месяца после Февральской революции тот же Челноков пререкался во Временном правительстве со своими бывшими политическими друзьями и обвинял их в тех самых прегрешениях, которые прежде приписывал правительству Штюрмера и Трепова2.

Как только провалилась попытка образовать «правительство народного доверия», либералы и радикалы всех оттенков стали понимать, что положение их крайне уязвимо, особенно в случае победоносного окончания войны. Патриотизм не позволял им прямо саботировать военные усилия.

Однако искушение ставить правительству палки в колеса, используя все растущее влияние общественных организаций в экономике, с тем чтобы свалить это правительство и заставить государя дать «правительство доверия», было у либералов слишком велико, чтобы от него отказаться: речь шла об эволюции России в направлении либеральной, прогрессивной, конституционной монархии, и это прекрасно понимали как думские политики, так и московские общественные деятели. Поэтому в нападках на правительство зазвучала новая нота: раньше кричали, что без общественных организаций правительство вообще неспособно выиграть войну, теперь стали безосновательно твердить, что правительство вовсе и не стремится к победе, а тайно готовит сепаратный мир и постыдную измену союзникам.

Этой новой тактике либералы начали следовать в сентябре 1915 года, что явствует из докладов тайной полиции о частных совещаниях в Москве, предшествовавших земскому и городскому съездам. Московское охранное отделение возглавлялось в это время умным и дельным офицером, полковником Мартыновым, доклады которого, не раз нами цитированные, были опубликованы в 1927 году академиком Покровским наряду с другими материалами3.

Деятельность московских либералов в середине августа приняла форму частных совещаний, первое из которых состоялось в доме Коновалова 16-го числа4. Цель их была организовать поддержку новоиспеченному Прогрессивному блоку и его программе со стороны общественных организаций5.

На совещании у Коновалова был создан комитет, задачей которого стало распространение в стране идей Прогрессивного блока. Для этой цели должны были быть использованы общественные организации6. Затем последовал ряд банкетов и частных встреч, на которых обсуждалась возможность формирования либерального правительства и его состав. Эти предварительные совещания завершились неким событием: московская городская Дума приняла резолюцию, в которой просила государя дать «правительство народного доверия» и принять депутацию, которая передаст государю «верноподданническое обращение».

Протоколы заседаний Совета министров, о которых говорилось в предыдущей главе, не оставляют сомнений в том, что московское бурление было как-то согласовано с попытками недовольных министров заставить государя изменить состав правительства. Противодействие Горемыкина положило конец надеждам на мирное урегулирование трений между общественными организациями и Прогрессивным блоком с одной стороны и государем с другой. Удаление великого князя бесспорно считалось серьезным ударом по планам либералов. (Совершенно неожиданно москвичи стали тепло относиться к великому князю, который никогда не разделял их мнений и самоуправство которого на театре военных действий возмущало произволом и антисемитизмом даже членов царского правительства). 3 сентября Дума была закрыта на осенний перерыв, и это окончательно разрушило надежды на создание «правительства доверия». В Москве известие об этом было получено за несколько дней до открытия земского и городского съездов.

Августовская тактика либералов оказалась совершенно неудачной, и теперь, чтобы подстегнуть делегатов, требовались новые эффектные лозунги. Накануне открытия земского и городского съездов, 6 сентября, в доме московского городского головы М.В. Челнокова состоялось совещание, на котором присутствовали представители общественных организаций и Думы, включая князя Львова, Гучкова, Милюкова, Шингарева, Коновалова и многих других. Согласно донесению московского охранного отделения, на совещании была выяснена новая схема оценки реакционного правительственного курса, и именно эта схема определяла политику либералов в течение последующих полутора лет7.

Резюмировав обстоятельства, приведшие к роспуску Государственной Думы, участники совещания пришли к выводу, что последние события — это результат вмешательства «черного блока», образованного в противовес Прогрессивному блоку. Предполагалось, что возглавляют «черный блок» германофильствующие придворные круги, что в него входит реакционное меньшинство Совета министров (т. е. Горемыкин и Хвостов) и правые партии обеих законодательных палат. Утверждалось, что «черному блоку» удалось удалить от государя наиболее верных ему людей из так называемой русской придворной партии, укрепив положение Горемыкина заменой министра внутренних дел Щербатова таким законченным бюрократом, как Крыжановский8, и удалением великого князя Николая Николаевича. Таким образом создавалась, якобы, ситуация, при которой государь вынужден будет заключить сепаратный мир с Германией.

В полицейском докладе подводится итог обсуждениям на заседании в доме Челнокова:

...Государь в плену у черного блока, государь командует армией, на государя валятся все обвинения в неподготовленности русской армии, и от него в любой момент зависит согласиться на те льстивые предложения о заключении сепаратного мира, которые уже решены императором Вильгельмом. Заключение же сепаратного мира составляет основную цель всех стремлений черного блока.

Для членов кабинета в типе Горемыкина или в типе Крыжановского сепаратный мир также предпочтительнее победы четверного согласия. Статс-секретарю Горемыкину сепаратный мир не только сохраняет его положение, но и ведет к укреплению в России начал самодержавия, а для государственных людей типа Крыжановского — не все ли равно, какая судьба постигнет Россию, — им важно лишь с шумом и треском делать собственную карьеру и жить, упиваясь минутным торжеством своей личной силы... [Власть] явно стремится посеять всеобщее недовольство и вызвать всеобщую смуту, разъединить народ с армией и создать условия, при которых стало бы возможным, с одной стороны, заключение сепаратного мира, а с другой стороны — обращение армии, которая увидит себя предательски покинутой страной перед лицом врага, для усмирения внутренних беспорядков.

 

Учитывая существование мощного заговора «черного блока», участники совещания выработали следующие лозунги: 1) сохранять полное самообладание и избегать внутренних смут, которые лишь помогут врагу, т. е. «черному блоку», осуществить его «адские намерения»; 2) возобновить сессии законодательных учреждений, чтобы иметь возможность разоблачать правительство, которое сможет осуществить свои опасные замыслы только в том случае, если они будут скрыты от народа, 3) «создание правительства, облеченного общественным доверием, чтобы вырвать власть из рук тех, которые ведут Россию к гибели, рабству и позору».

Было решено также обратиться к населению с призывом о необходимости спокойствия и солидарности с героической армией, и — обратиться непосредственно к монарху, чтобы «открыть ему глаза» и поставить некоторые условия. Если царь не исполнит этих условий народа, то это «развяжет руки обеим сторонам и навсегда обособит царя и его народ». В заключение в полицейском докладе говорится:

С утра 7 сентября и в течение следующих суток происходило ознакомление членов съезда, действительно представляющих земские и городские самоуправления империи, с результатами, к которым пришло подготовительное совещание на квартире у Челнокова. Разоблачения эти производят на членов съезда ошеломляющее впечатление. Общее возмущение непрерывно растет.

 

Очевидно, чиновники министерства внутренних дел, которым был адресован доклад, сочли его выдумкой. И в самом деле, идея «черного блока» была плодом воспаленного воображения. Тем не менее, именно она стала лейтмотивом пропагандистской кампании, которую либералы начали на сентябрьских съездах 1915 года и вели вплоть до Февральской революции. Трудно себе представить, что собравшиеся в доме Челнокова ответственные политические деятели действительно верили в существование «черного блока». О том, откуда пошла эта легенда, не упоминает ни полицейский доклад, ни те, кто на ней настаивал. И все же возникает иногда впечатление, что кое-кто из крупных политиков был искренне уверен в том, что некие близко стоящие к трону силы рвутся немедленно заключить сепаратный мир. Родзянко был убежден в этом до смертного своего часа, хотя обосновать свою убежденность не мог никогда. Легенда о «черном блоке» распространилась в левых кругах и стала символом веры советской историографии. В двадцатые годы историк Семенников проявил немало изобретательности, чтобы придать ей черты правдоподобной исторической гипотезы. На московском Государственном Совещании в августе 1917 года лидер правых социал-демократов Церетели утверждал, что если бы не Февральская революция, то Россия к этому времени уже заключила бы позорный сепаратный мир с Германией.

Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства тщательно изучила дела государственных чиновников, подозревавшихся в принадлежности к «черному блоку» и прогерманской партии. Из семи томов, содержащих материалы следствия, а также из блестящих воспоминаний А. Блока («Последние дни старого режима»), который был секретарем этой комиссии, явствует, что как бы ни были велики просчеты, коррупция и гнилость режима, никакой прогерманской партии, ни даже просто пораженческих настроений в среде царской бюрократии не было, это относится и к тем темным личностям, которые пытались протиснуться на привилегированные и влиятельные должности при дворе.

Равным образом в документах германского министерства иностранных дел, опубликованных после Второй мировой войны, ничто не указывает на контакты между германским правительством и предполагаемой прогерманской партией при дворе или в правительстве9.

Если верить полицейскому докладу, то на заседании в доме Челнокова не упоминалось о роли, которую играла в прогерманской партии царица. Однако, именно эта роль скоро стала ядром легенды о сепаратном мире, распространившейся в стране задолго до того, как П.Н. Милюков в знаменитой речи 1 ноября 1916 года подхватил ее. Предполагаемая связь «немки» с усилиями, направленными на то, чтобы заставить государя заключить сепаратный мир, была, очевидно, наиболее рискованным обвинением, выдвинутым оппозицией в 1916году. Теперь, после опубликования писем императрицы, совершенно ясно, что в этих утверждениях не было ни капли правды.

В одном из лучших исследований предреволюционного периода эмигрантский историк Мельгунов (народный социалист) тщательно обследовал все источники этой легенды10. Его заключения были более отчетливы, но не менее негативны, чем заключения Муравьевской комиссии. Теперь для историков вопрос заключается не в том, правдива эта легенда или нет, а скорее в том, почему общество с такой готовностью ее подхватило, хотя реальная база для обвинений была совершенно ничтожна, почему с ней так носились люди, имевшие полную возможность проверить ее достоверность. Ответ прост, хотя и не делает чести тем, кто эксплуатировал этот слух, чтобы заручиться поддержкой народа.

Как мы знаем, слухи об измене настойчиво поползли после поражений 1914–1915 годов. Они усилились, когда общественность узнала о нехватке оружия и боеприпасов. Казнь Мясоедова и отставка Сухомлинова были восприняты как несомненное доказательство свершившейся в высших сферах измены. Вероятно, лидеров либеральной оппозиции сильно впечатлило то, как слухи эти влияют на общественное мнение, они поняли, что их можно эффективно использовать в борьбе за политические реформы. Поэтому очевидная выгода была в том, чтобы в сентябре 1915 года, после того как рассыпались надежды на полюбовную сделку с правительством, пустить новый намек об измене и о существовании «черного блока».

Клевету в адрес Горемыкина, будто он ратовал за заключение сепаратного мира, больше не выдвигали на официальных заседаниях съездов, которые принимали резолюции, требующие создания «правительства доверия», и выбирали депутации для вручения резолюций государю11.

Посылка депутаций не состоялась. Николай II отказался принять депутатов, которые вместо этого были вызваны к министру внутренних дел, где им было сказано, что хотя работа общественных организаций высоко ценится, их вмешательство в общегосударственные дела не может быть и не будет допущена. Князь Львов спорил с министром внутренних дел Щербатовым, настаивая на аудиенции у государя, но до получения Щербатовым ответа он был заменен А.Н. Хвостовым («племянником»), с которым князь Львов дела уже не имел. Вместо этого Львов написал царю витиеватое и лицемерное письмо, бесконечно трактующее на тему «правительства доверия». На письмо, поскольку нам известно, ответа не было.

Тон и содержание письма князя Львова объясняет, почему его обращение к царю имело так мало успеха. Написанное напыщенным, архаическим языком, оно расплывчато и неискренне в огульных обвинениях «правительства». В этом обращении автор делает вид, что верит, будто министры, противясь требованиям либералов, поступают вопреки воле царя, хотя Львов прекрасно знал, что это абсурд. Ниже приводится сокращенный вариант этого образца византийской риторики:

Ваше императорское величество. Мы, избранные от земств и городов русских, посланы сказать вам живую правду. Когда над Россией разразилась военная гроза, и с высоты престола раздался призыв к объединению всех сил на отражение врага, народ русский, как один человек, встал на защиту целости и независимости своей родины, отложив все внутренние разногласия и распри. Порыв, охвативший тогда всю Россию, соответствовал истинной мощи русского народа.

В глубинах народных, государь, происходят постоянные накопления сил, и дух освобождения летает над нами. Великие реформы вашего деда, незабвенного царя-освободителя, заложили в обществе плодотворные начала самодеятельности, и вы, государь, внук царя-освободителя, привлекли представительство народное к «преобразованию государственному». Война развернула государственную мощь русского народа, и под тяжкими ударами государственная сила его только крепнет. Могущественный и внушительный образ единения сил встал во весь рост перед всем миром. Его увидали наши союзники и наши враги, но к великому несчастию отечества нашего его не хотело увидать наше правительство. Оно одно не пошло по пути, указанному с высоты престола. В то время, когда армия наша без снарядов вынуждена была отступать перед врагом, отдавая ему политые своей драгоценной кровью земли, правительство с ревнивой подозрительностью усмотрело в высоко-патриотическом движении народном опасность для власти, как будто дело шло о власти, а не о целости, величии и чести России. Внутреннее хозяйство государственное приведено в полное расстройство, хаотическое состояние его грозит делу победы, а для правительства как будто нет войны. Мощь государства должна в такое время соответствовать духу народному, должна вырасти из него, как живое растение из земли.

Ваше императорское величество. От вас ждет Россия в эти роковые дни проявления величия верховной власти и единения с духом народным. Восстановите нарушенный правительством величавый образ душевной целости и согласия жизни государственной. Обновите власть. Возложите тяжкое бремя на лиц, сильных доверием страны. Восстановите работу представителей народных. Откройте стране этот единственный путь к победе, загроможденный ложью старого порядка управления. Правительство поставило Россию над страшной бездной. В ваших руках ее спасение12 .

 

Можно допустить, что под впечатлением таких текстов, как письмо Львова, Пастернак через сорок лет написал об этом периоде русской истории:

Тогда пришла неправда на русскую землю. Стало расти владычество фразы, сначала монархической, потом — революционной... Вместо безотчетной живости, всегда у нас царившей, доля дурацкой декламации проникла и в наши разговоры, какое-то показное, обязательное умничанье на обязательные мировые темы13.

 

Неприязнь со стороны царя и правительства укрепила в общественных организациях левые тенденции и заставила их лидеров искать иных путей для достижения своих политических целей, нежели резолюции и просьбы. С этого момента в печати началась безудержная кампания обличений, направленная против всех тех государственных или политических деятелей, которые готовы были служить правительству. Одновременно был создан ряд частных комитетов, более или менее тайных, для изучения путей и способов оказания непосредственного давления на государя или даже для осуществления дворцового переворота.

 

§ 2. Русское политическое масонство.

 

К этому же времени, вероятно, относится создание тайного общества, связанного с масонством и устроенного по образцу масонских лож. До недавнего прошлого все, кто так или иначе был осведомлен о существовании этого общества, тщательно скрывали ту роль, которую политическое масонство сыграло в подготовке Февральской революции. Историки в большинстве случаев избегали касаться этой темы — отпугивала оскомина, оставшаяся от популярной в 20-е годы теории «жидо-масонского заговора». Как гадливость в отношении «Протоколов сионских мудрецов» мешала с научной объективностью исследовать подпольное революционное движение — так «документы Сиссона» воспрепятствовали изучению тайного вмешательства Германии во внутренние дела России в 1917 году14.

Возрождение русского масонства началось после революции 1905 года. Эмиссары французских масонов основали в России ряд лож («Северная звезда», «Возрождение» и другие). Важную роль в этом движении играл петроградский присяжный поверенный М.С. Маргулиес и известный князь Бебутов, член кадетской партии и депутат Первой Думы15. Когда, после разоблачения в печати, «Северной звезде» пришлось «уснуть», масонская деятельность по видимости на время прекратилась. В сентябре 1915 года, после провала переговоров с правительством, либералы и радикалы ощутили острую необходимость в конспиративной организации, члены которой проникнут во все сферы жизни России. И действительно, к началу сентября как будто относится проект некоего «Комитета народного спасения». «Комитетом народного спасения» подписан очень примечательный документ, найденный, как утверждается, среди бумаг Гучкова (Красный Архив, ХХVI). Он озаглавлен «Диспозиция № 1» и датирован 8 сентября 1915 года.

В этом документе утверждается, что в России ведется две войны, одна против немцев, а другая, не менее важная, — против «внутреннего врага». Победа над немцами не может быть достигнута без предварительной победы над врагом внутренним (имеются в виду реакционные силы, поддерживающие самодержавие). Те, кто сознает невозможность какого бы то ни было компромисса с правительством, призываются образовать «ставку» в составе десяти лиц, назначенных по признаку «добросовестности, твердости воли и веры в то, что борьба за права народа должна вестись по правилам военной централизации и дисциплины». Методы борьбы за права народа должны быть мирными, но твердыми и искусными. Забастовки, вредные для войны и для интересов населения и государства, не допускаются. Лица, не подчиняющиеся директивам комитета десяти, будут «бойкотироваться», т. е. подвергаться остракизму и изгоняться из общественной жизни. В качестве ядра ставки для борьбы со «внутренним врагом» были выдвинуты трое — князь Львов, А.И. Гучков и А.Ф. Керенский. Гучков характеризуется в этом документе как человек, объединяющий в себе доверие армии и Москвы, «отныне не только сердца, но и волевого центра России».

Мельгунов16, упомянув об этом документе, озадаченно спрашивает: «Что это? Мистификация? Полицейское измышление? Плод досужей фантазии любителя измышлять проекты?» В недоумении Мельгунов обратился за разъяснением к Гучкову и Керенскому, и оба отрицали возможность такого союза в 1915 году. Керенский утверждал, что познакомился с Гучковым только после революции, а с князем Львовым осенью 1916 года. В сущности, это должно было бы насторожить историков относительно подлинности документа. Однако, совсем недавно появились новые свидетельства. Среди документов германского министерства иностранных дел мы находим доклад некоего А. Штейна, который был не кем иным, как эстонским националистом Александром Кескюлой17, одним из главных агентов германской «Revolutionierungspolitik» в России18.

9 января 1916 года он писал лицу, через которое осуществлялась его связь с германским генеральным штабом, сообщая о некоторых «чрезвычайно интересных революционных документах из России», которые просил переправить Ленину.

В одном из этих документов (пишет Кескюла)... составленных московским «Комитетом народного спасения», предусматривается диктаторское правление в России, в составе, среди прочих, гг. Гучкова, Львова и Керенского (?), что чрезвычайно занятно. Судя по комически сентиментальному потоку многословия, это должно быть воззванием правого крыла так называемых народных социалистов.

 

Документ, о котором говорит Кескюла, несомненно тот же, что и документ, опубликованный в «Красном Архиве» XXVI. Его, вероятно, получил в России эмиссар Кескюлы — Крузе, разъезжавший по стране осенью 1915 года19. Таким образом датировка «Диспозиции № 1», вероятно, точна. Как правильно утверждает Мельгунов, этот документ, несмотря на «поток многословия» (и, возможно, именно вследствие его), точно отражает настроение московской оппозиции в 1915 году. Он носит пророческий характер в упоминании о центре в составе десяти членов, включая князя Львова, Гучкова и Керенского: таков и был состав первого Временного правительства. Историческое значение «Диспозиции № 1» состоит не столько в свидетельстве о существовании «Комитета народного спасения» (который мог остаться несбыточной мечтой), сколько в том, что направление ее идей было известно не только анонимным авторам, но и большевистскому революционному движению заграницей, с Лениным во главе, а также германскому генеральному штабу и германскому правительству, которые позаботились препроводить документ Ленину. Диспозиция была, вероятно, известна и Гучкову, даже если он и не был одним из ее авторов, ибо у нас нет причин сомневаться, что Диспозиция была найдена среди его бумаг.

Отпирательство упомянутых в документе лиц — в качестве ответа на предпринятые в 1931 году Мельгуновым попытки докопаться до истины — ставит в тупик20. Но и само отпирательство это подтверждает общее впечатление — с сентября 1915 года и до февральских дней в среде либералов разрабатывались и обсуждались некие конспиративные планы, и участники этих обсуждений были связаны обетом молчания. Действительно, в воспоминаниях об этом времени есть бросающиеся в глаза пробелы. Ни Гучков, ни в то время близкий его сотрудник Коновалов, ни Терещенко и Некрасов, левые кадеты, министры Временного правительства почти во все время его существования, не опубликовали исчерпывающих свидетельств об этом времени. А.Ф. Керенский, в многотомных мемуарах которого можно найти немало ценных исторических сведений, совершенно недостаточно осветил события, предшествовавшие образованию Временного правительства.

Молчание политических деятелей, о которых идет речь, тем более странно, что сдержанность и скрытность никогда не были характерной чертой русских либералов. Это естественно вызвало любопытство Мельгунова, который в своей книге21 подвел итог всему, что было известно о существовании тайных организаций в этот период. Мельгунов отмечает сходство в стиле и содержании «Диспозиции № 1» с масонским политическим жаргоном, выводя из этого сходства связь документа с возрождением в 1915 году политического масонства. Однако заключение, сделанное Мельгуновым в тридцатые годы, не имело характера окончательности. Существование значительного в политическом отношении масонского движения накануне революции далеко не было доказано. Завеса тайны впервые была приподнята в воспоминаниях Милюкова, опубликованных в 1956 году.

Милюков утверждает, что четыре члена первоначального Временного правительства

очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не одни только радикальные политические взгляды. Помимо этого, они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника...

Милюков заканчивает непонятно загадочным замечанием:

Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то потому, что наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом лишь значительно позднее периода существования Временного правительства22.

Осторожное откровение Милюкова произвело, очевидно, значительный переполох среди живших в эмиграции бывших членов масонского движения 1915 года. В 1957 году Керенский посетил в Швейцарии одного из активных членов этой группы — Е.Д. Кускову.23

В письме от 20 января 1957 года Е.Д. Кускова пишет своей подруге Л.О. Дан:

Всю пятницу с утра до вечернего поезда провела с Александром Федоровичем. Надо было обсудить, как поступить с упоминанием Милюковым той организации, о которой я Вам говорила... Он очень одобрил то, что я сделала: записав для архива и закрепостив на 30 лет. Он сделает то же самое. Но кроме того в своей книге, которую он пишет, он сделает предисловие, ответив на туманность Милюкова. Ответит лично за себя, обдуманно, и оба согласились о форме, в какой должно быть сделано осведомление. А вот болтовню следовало бы в Нью-Йорке по возможности прекратить: живы еще люди в России, люди очень хорошие, и их нужно пожалеть.

 

В двух других письмах (Н.В. Вольскому, от 15 ноября 1955 года, и Л.О. Дан, от 12 февраля 1957 года, — оба опубликованы в цитированной выше книге Аронсона) она приводит подробности, относящиеся к самой организации.

Связывая упомянутую организацию с возрождением после революции 1905 года масонства — возрождение, которое другие приписывали влиянию французского масонства, — Е.Д. Кускова утверждает, что русское масонское движение не имело никакой связи с зарубежным. Оно преследовало чисто политическую цель — восстановить в новой форме Союз освобождения24 и подпольно работать для освобождения России. Непосредственной целью масонского движения было проникновение в высшую бюрократию и даже ко двору и использование их для революционных целей. Весь масонский ритуал был упразднен; женщины получили доступ в ложи; отменены были фартуки и прочие принадлежности; посвящение преследовало только одну цель: секретность и полное молчание. В ложах было только по пяти членов, но имели место съезды. Съезды давали клятву в сохранении полной тайны. Выходя из общества, член должен был возобновить клятву абсолютного молчания. «Это движение было огромным», — пишет Кускова в письме Вольскому от 15 ноября 1955 года25.

Везде были «свои люди». Такие общества, как «Вольно-Экономическое», «Техническое», были захвачены целиком... До сих пор тайна движения, тайна этой организации не вскрыта. А она была огромна. К февральской революции ложами была покрыта вся Россия. Здесь за рубежом есть очень много членов этой организации. Но все молчат. И будут молчать — из-за России еще не вымершей.

 

В письме от 12 февраля 1957 года к Л.О. Дан (вдова меньшевика Федора Дана и сестра Мартова) Кускова уточняет:

Надо было завоевать военщину. Лозунг — демократическая Россия и не стрелять в манифестирующий народ. Объяснять приходилось много и долго — среда косная. Успех там был довольно большой.

Надо было взять в «наши руки» императорское «Вольно-Экономическое Общество», «Техническое Общество», Горный Институт и др. Это было проделано блестяще: всюду были там «наши люди»... Пропаганде было где развернуться.

 

Приходится удивляться, что такая широкая организация не была раскрыта и что в нее не проникли агенты тайной полиции. Во всяком случае, на это нет указаний в материалах тайной полиции, опубликованных советскими исследователями. Это, по всей вероятности, объясняется недолгим существованием политико-масонского движения и растерянностью тайной полиции, которой в это время управляли такие люди, как князь Щербатов, полусумасшедший А.Н. Хвостов и беспринципный Белецкий.

Вполне возможно, что темпераментная Е.Д. Кускова несколько преувеличила в письмах размах масонского движения, к которому она принадлежала до революции. Однако в общем все, что она говорит, сходится с тем, что известно о политических событиях в русских либеральных и радикальных кругах накануне февраля 1917 года. Ни кадетская партия как таковая, ни общественные организации, Земсоюз и Союз городов, ни Центральный военно-промышленный комитет не склонны были поддерживать революционное движение. Но внутри всех этих организаций были активные меньшинства, которые вели революционную пропаганду и подстрекали руководителей к свержению царского режима. В кадетской партии эту роль играли такие люди, как депутат Думы Некрасов и адвокаты Маргулиес и Мандельштам. Этот же Маргулиес был заместителем председателя Центрального военно-промышленного комитета, имея дело, в частности, с медицинским и санитарным снабжением армии26. Мало-помалу подобные личности стали доминировать в общественных организациях. И на тех самых земском и городском съездах, которые в сентябре 1915 года завершились единодушным «ура» государю, присутствовали люди, которые ни на минуту не прекращали атаки против царя, его семьи и его правительства.

Мы не узнаем, какова была структура масонских лож и какова была программа этого движения до тех пор, пока члены его не опубликуют масонских архивов, если таковые существуют. Однако из имеющегося материала ясно, что в 1916 году ядро движения состояло из четырех человек, перечисленных в мемуарах Милюкова: А.Ф. Керенского, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасова и А.И. Коновалова, к которым позднее присоединился депутат Думы И.Н. Ефремов. Во главе армейской сети стоял, по-видимому, депутат Думы граф Орлов-Давыдов, который примкнул к масонам еще в 1905 году и одно время был тесно связан с известным князем Бебутовым. Орлов-Давыдов был один из богатейших землевладельцев России и хорошо знал как Керенского, так и великого князя Николая Михайловича, двоюродного дядю царя и автора серьезных трудов по русской истории.

Что привлекло этих столь разнообразных людей в масонстве? С некоторыми оговорками, я склонен объяснить это психологическими факторами. Дух патриотизма, особенно в высших классах, был связан с мистическим представлением о царе как помазаннике Божием. Постепенно религиозное отношение к власти самодержца ослабевало и в конце концов было вытеснено радикальной пропагандой, и тогда масонство дало замену, которой не мог дать эмпирически-утилитарный подход к политике. Характерно, что масонство соблазнило эмоциональный, романтический ум Керенского, склонного к типично русскому суеверию, тогда как Милюков, по имеющемуся свидетельству, противился всем попыткам завербовать его простыми словами: «никакого мистицизма, пожалуйста». Что касается военных, высших бюрократических и придворных кругов, то для них масонство, разумеется, носило оттенок снобизма. Оно, кроме того, давало возможность влиять на политические события, оказывая более или менее важные услуги «по-братски», и при этом исключало риск оказаться замешанным в «грязной политике».

Даже если исключить прямое воздействие масонства на политические события, то не следует все же преуменьшать его общего влияния в создавшейся политической атмосфере. Деление на посвященных и непосвященных было шире партийных границ. Партийная принадлежность и партийная дисциплина должны были уступать более прочным масонским узам. Более всех от этого пострадала партия кадетов. Когда настал час формирования Временного правительства, решения выносились не партийными комитетами, а влиятельными масонскими группами.

По утверждению Кусковой, масонство преследовало революционные цели, Милюков же полагал, что программа масонов была республиканской27. Этот пункт требует разъяснений. Могло ли масонство делать ставку на революционное выступление масс во время войны, в противовес всем программам всех оборонческих партий? Это вряд ли возможно. Даже Керенский осенью 1915 года советовал рабочим прекратить забастовки. Опять-таки, революция размаха Феврал



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: