Пожалуй, за минувшие 100 лет общество далеко ушло от примитивного понимания вектора истории, согласно которому на смену капитализму с его частной собственностью неминуемо придут коммунизм и тотальное обобществление. Или, напротив, что в обратном движении необходимо приватизировать все, вплоть до последней травинки на газонах. В современном обществе, которое по привычке, вынесенной со школьной или вузовской скамьи, мы почему-то зовем капиталистическим, многие природные ресурсы, такие как рыбные запасы, пастбища, леса, озера и недра, неизбежно управляются как общее имущество. Любые, или, во всяком случае, многие, пользователи имеют доступ к ресурсу.
Главная мысль, заключенная в работах Элинор Остром, такова: если мы хотим остановить процесс деградации природной среды и предотвратить хищническую эксплуатацию природных ресурсов, нам следует более пристально изучить практические успехи и неудачи различных режимов управления общей собственностью. До ее работ было общепризнано, что сама по себе, оставленная без недремлющего ока государства, общая собственность влечет за собой чрезмерную эксплуатацию ресурсов. И что желательно, дабы упорядочить их использование, либо ввести жесткое государственное регулирование через налоги и квоты, либо приватизировать ресурсы.
Позывы именно к таким движениям казались очевидными — ведь каждый пользователь в данном случае стремится максимизировать свою прибыль на понесенные им расходы, игнорируя негативные последствия для других. Однако, опираясь на многочисленные эмпирические исследования режимов управления природными ресурсами, Остром пришла к выводу, что общая собственность зачастую удивительно хорошо управляется самими пользователями, которые могут создавать и обеспечивать соблюдение правил, смягчающих возможность чрезмерной эксплуатации. Таким образом, стандартные теоретические аргументы против общей собственности выглядят чересчур упрощенными.
Остром выделяет три распространенные ошибки, которые связаны с недоучетом практических трудностей, возникающих в ходе приватизации и государственного регулирования.
Первые две — ошибки коллективизации и приватизации. В качестве примера возникающих проблем политолог рассматривает управление пастбищами в Центральной Азии, базируясь на изучении спутниковых снимков Монголии и соседних районов Китая и России, где традиционно главным видом хозяйственной деятельности было кочевое пастбищное скотоводство. В Монголии эти традиции в основном оставались без изменений в середине 1990-х годов. Тем временем в соседних районах Китая и России с близкими начальными условиями режимы управления этой деятельностью подверглись радикальным изменениям. В результате объединения большинства пользователей пастбищ в сельскохозяйственные коллективы кочевничество ушло в прошлое, а земельные угодья здесь сильно деградировали. В начале 1980-х при попытке обратить вспять процесс деградации в Китае распустили народные коммуны и приватизировали большую часть пастбищ Внутренней Монголии. Индивидуальные домашние хозяйства получили собственность на конкретные земельные участки, что опять же, как и в случае с коллективами, поощряло оседлые поселения, а не кочевое скотоводство и имело результатом дальнейшую деградацию земель. Со спутниковых снимков ясно видно, как сначала социализация, а затем приватизация привели к худшим долгосрочным результатам, чем те, которые наблюдались в районах традиционного группового управления. От себя могу только пожалеть, что спутниковых фотографий не было в то время, когда в России землепользование регулировала крестьянская община, и нет возможности сравнить состояние земельных угодий в то время с результатами деятельности колхозов и совхозов, да даже и фермерских хозяйств.
Третья ошибка — это ошибка модернизации. Есть много других примеров, которые показывают, что практики управления местными ресурсами самими пользователями оказывались более успешными, чем управление со стороны. В качестве яркого примера Остром приводит системы орошения в Непале, где на основе самоуправления между пользователями в течение длительного времени выделяется вода в верхнем и нижнем течении рек. Тем не менее водосброс был зарегулирован дамбами, как правило примитивными и маленькими. В нескольких местах непальское правительство из лучших побуждений и при помощи зарубежных доноров построило современные плотины из бетона и стали. Несмотря на безупречную технику, многие из этих проектов закончились неудачей. Причина в том, что прочная плотина порвала связи между пользователями в верховьях и низовьях. С долговечной плотиной у них отпала нужда в сотрудничестве для поддержания дамб. В результате жители верховий смогли использовать непропорционально большую долю воды, не думая о потерях, которые понесут жители ниже плотины. В итоге общая урожайность зачастую оставалась выше в районах с примитивной мелиорацией, чем вокруг современных плотин.
Оба рассмотренных примера неудач относятся к экономически бедным районам. Однако извлекаемые уроки, подчеркивающие роль самих пользователей в создании реально работающих институтов управления и сотрудничества, имеют и далеко идущие последствия. Главный урок заключается не в том, что предоставление возможности самим устанавливать правила пользования ресурсами всегда предпочтительнее всех остальных решений, — есть много случаев, когда приватизация или государственное регулирование давали лучшие результаты. Но исследования подчеркивают, что общая собственность нередко управляется на основе правил и процедур, которые развивались в течение длительных периодов времени, в результате инсайдеры вырабатывают лучшие правила, нежели кабинетные социологи и политики.
Аналогичным образом мониторинг и наложение санкций за неисполнение правил (то есть решение так называемой проблемы безбилетников) в большинстве случаев оказывались эффективнее, когда осуществлялись самими пользователями — что явно входит в противоречие с общим мнением, что эти функции (надзор и наказание) должны осуществляться государственными служащими. Для выяснения, какие мотивы побуждают граждан участвовать в обеспечении соблюдения правил, Остром провела инновационные лабораторные эксперименты по изучению сотрудничества в группах. Основной вывод — многие люди готовы понести расходы и в частном порядке наказать «безбилетников».
«Невидимая рука рынка» в паутине согласований и конфликтов
Второй лауреат, Оливер Уильямсон, тоже посвятил свою научную жизнь исследованию организаций и взаимодействия их участников. Однако в отличие от Остром — не полукоммунистической общины, а вполне капиталистической фирмы. Его занимал важный и лишь на первый взгляд тривиальный вопрос: почему вообще существуют более или менее крупные фирмы? Почему мы, ну или, во всяком случае, многие из нас, предпочитаем работать по найму вместо того, чтобы напрямую предлагать свои услуги и товары на рынке?
Опять-таки, нам, россиянам, с нашим историческим опытом, кое-что может дать ключ к ответу. Ведь наше хозяйство на протяжении по крайней мере пяти или шести десятилетий развивалось как одна крупная фирма. При этом на определенных стадиях оказывалось в некоторых отношениях эффективнее децентрализованной капиталистической системы принятия решений. А в чем причина? Пожалуй, только в одном: то, что в децентрализованной системе требует затрат на согласование и разрешение конфликтов (это так называемые транзакционные издержки), на внутрифирменном уровне решается приказом. Это примитивный и порой ведущий к неверным и глупым решениям, особенно в крупной, заскорузлой фирме, но управленчески более дешевый инструмент согласования, чем рынок. По этой же причине регулярная армия, где качество приказов обычно описывается разве что анекдотами, тем не менее всегда ломает хребет отрядам пассионарных повстанцев и партизан — транзакционные издержки в ней ниже.
Общий теоретический ответ на вопрос о происхождении фирм был предложен более 70 лет назад, в пору Великой депрессии (лишний раз убеждаемся, сколь благотворным оказалось это событие для экономической теории, пожалуй, все сколько-нибудь значимые идеи нынешних учебников вышли из нее, как русская литература из гоголевской «Шинели»), двадцатилетним в ту пору Рональдом Коузом. Нобелевская премия за это открытие нашла своего героя лишь спустя 60 лет, в 1991 году. Так называемая теорема Коуза (сам Коуз никаких теорем не формулировал и не доказывал, это название, как и строгая формулировка, было предложено позже) имеет следствием, что фирмы, как правило, возникают всякий раз, когда транзакционные издержки, то есть расходы на организацию обмена товарами и услугами, ниже внутри фирмы, чем на соответствующем рынке. В итоге теорема Коуза стала истоком и символом нового направления в экономической науке, так называемого неоинституционализма, примерно в той же мере, в какой «крест Хикса» стал неким религиозным артефактом для макроэкономики.
Однако хотя теория Коуза и предлагает общую основу ответа на вопрос о происхождении фирмы, многие конкретные детали остаются неуловимыми. Как, например, объяснить, почему некоторые фирмы растут за счет интеграции нескольких последовательных этапов производства, в то время как другие фокусируются только на одном или нескольких производствах, отдавая остальные этапы на аутсорсинг или оставляя их за поставщиками или клиентами? В качестве примера можно привести ситуацию в энергетическом секторе, где некоторые компании объединяют угольные шахты и работающие на угле электростанции, в то время как другие аналогичные шахты и обогатительные предприятия работают как отдельные фирмы.
В начале 1970-х годов Оливер Уильямсон предложил объяснение, утверждая, что иерархическая организация преобладает на рынках до тех пор, пока она обеспечивает более дешевый способ разрешения конфликтов. Если два сотрудника не могут решить вопрос о распределении нагрузок и доходов, то их начальник имеет возможность разрешить этот конфликт в считаные секунды. В условиях рынка переговоры продолжались бы, пока стороны не договорятся. Затраты на «рыночный торг» при этом могут быть значительными, без гарантии, что окончательное соглашение будет устойчивым и не понадобятся новые переговоры.
Однако если просто следовать этой логике, то все операции должны проводиться в одной гигантской фирме. Но эта теория явно не из того мира, который «дан нам в ощущениях». Более того, в последние десятилетия мы стали свидетелями как раз обратного движения — к аутсорсингу, то есть замене внутренних транзакций рыночными сделками. Стало быть, должны быть какие-то недостатки, связанные с иерархической организацией фирм. Общепринятая точка зрения состояла в том, что иерархическая организация слишком дорогостояща с точки зрения административно-управленческих затрат. Но, по Уильямсону, это неверная точка зрения, поскольку с развитием аутсорсинга административные процедуры не удешевляются. Главная же причина, считает Уильямсон, того, что иерархия в крупной фирме становится проблемой, — непродуктивное перераспределение доходов от нижних звеньев к высшим, к управляющим.
По Уильямсону, место для иерархических организаций находится при сложных и нестандартных операциях, а также в том случае, если стороны взаимозависимы. Наиболее типичный случай взаимной зависимости — когда стороны имеют активы, физические или интеллектуальные, обладающие ценностью только в рамках отношений этих сторон. Попробуем проиллюстрировать эту теорию на примере рынка энергоносителей, уже упомянутом выше. В случае угольной шахты интеграция ее в одну фирму с электростанцией зависит от расстояния до ближайшего другого покупателя угля, обычно другой электростанции. Аналогично и для электростанции целесообразность интеграции зависит от расстояния до ближайших альтернативных поставщиков. Если эти расстояния велики, то как раз и имеет место тот случай взаимозависимых активов, которым объясняет слияние предприятий в одну фирму теория. По имеющимся исследованиям, это так и есть, на практике — электростанции, расположенные рядом с угольными шахтами, оказываются в шесть раз чаще полностью интегрированными с ними, чем другие угольные электростанции.
Теория фирмы Уильямсона была протестирована и во многих других отраслях и получила основательную эмпирическую поддержку. Деятельность с большей вероятностью будет организована внутри фирмы, если она осуществляет сложные операции и активы отдельных ее подразделений представляют ценность в основном друг для друга. Кроме того, применение подхода Уильямсона оказалось продуктивным в анализе всех видов неполных контрактов начиная от неявных между членами семьи (на мой взгляд, роль взаимозависимости ценности активов как раз проще всего пояснить на примере мужа и жены, образующих семью или разрушающих ее, когда кто-то осознает, что он представляет собой актив, ценный и вне семьи) и кончая финансовыми контрактами между предпринимателями и инвесторами.
Политический вывод из этой теории следующий. Согласно Уильямсону, крупные частные корпорации существуют до тех пор, пока они эффективны. Крупные корпорации могут, конечно, злоупотреблять своей властью для нежелательного политического лоббирования и неконкурентного поведения. Тем не менее, по мысли Уильямсона, целесообразно регулировать такое поведение не через ограничение размеров корпораций, а иными способами.
Вопросы
1. Согласны ли вы с утверждением автора, о том, что «экономика — это по преимуществу наука о том, как работают рынки»?
2. Согласны ли вы с позицией автора о том, что исследования Э. Остром и О. Уильямсона относятся к области «настоящей экономики»? В чем состоит критика автора статьи макроэкономического направления экономической теории? Согласны ли вы с ней?
3. Какие изъяны неоклассической экономической теории, по мнению автора, устраняются неоинституциональным направлением? Какие проблемы, на ваш взгляд, ограничивают возможности применения неоклассических идей?
4. Как вы считаете, можно ли говорить о существовании общей, целостной, логически связанной неоинституциональной теории? Почему?
5. Какое явление называется «трагедией общего»? Какие способы преодоления данной проблемы описаны в статье?
6. Как вы считаете, существуют ли различия между понятиями государственная и общественная собственность? Значимы ли данные различия при анализе эффективности управления собственностью?
7. Приведите примеры «проблемы безбилетника» и различных способов ее преодоления, описанных в статье.
8. Какую функцию выполняют рынки и фирмы в экономике? Чем можно объяснить одновременный рост рынка M&A («слияния и поглощения») и рынка аутсорсинга?