От автора.
Как же важно звучит эта фраза «от автора»! Как будто мои слова имеют хоть какой-нибудь вес. Но я все же напишу эти слова, потому что положено. Кем? Мной. Хочется мне, видите ли. У меня порой случаются нелепые фантазии и глупые капризы.
Замысел следующего рассказа незамысловат, в общем-то, и прост. Легко предсказать, чем он закончится. Но иначе поворачивать его ход я не хочу. Рассказ-то мой. В том-то и состоит удивительное по своей чудесной сути и вседозволенности волшебство выдумки – я могу создать тысячи миров, а в них – тысячи историй. А уж на оные могу создать тысячи концовок.
Мне никогда не хотелось писать. Я ненавижу долгое и нудное сидение за клавиатурой, потому что мои руки не успевают за полетом мысли. Но и оставить я это не могу, потому что я, может, и способна лишить своих героев права на выбор, а вот их право на существование отнять не умею.
И, пусть мне не нравится писать, может быть, кто-нибудь когда-нибудь сможет увидеть здесь ответ на какой-нибудь свой затаенный вопрос. В конце-то концов, совершенно не важно, что вкладывает автор в свое произведение; важно то, что в нем хочет увидеть читатель.
Пролог.
Ледяные соленые волны свинцовой строкой набегали на берег. Февральское море было холодно и мрачно. Небо катило тяжелые, грозовые тучи с запада, внушая ужас жителям побережья. Песчаный берег был пуст и гол, лишь дальше, к холмам, пейзаж разнообразили куски серых камней, невесть откуда здесь взявшиеся и невесть с каких времен здесь лежащие, да неожиданно яркая, изумрудно-зеленая, прижавшаяся к земле трава.
Женщина бежала по песку, захлёбываясь от плача:
- Я не хотела! Я не хотела этого! – и тяжелое платье путалось в ее ногах, мешая бежать, прочь от маленького домика на самом крайнем западном берегу Ванаттона.
Наконец у нее не осталось сил. Она прислонилась лбом к растущему у берега дереву: кривому, лысому, высохшему, и, загнанно дыша, посмотрела в далекий морской горизонт.
- Что же я наделала! – прошептала она со слезами на глазах. – Что же будет теперь, как нам быть? Кто заменит его?
Волны молчали, лениво съедали ее следы с песка. Она отстраненно подумала, что теперь ее будет непросто найти, ведь почти не видно, что она здесь недавно прошла.
- Госпожа, - нарушил, все же, ее уединение немолодой уже мужчина в доспехах спустя какое-то время.
- Что? – бесцветным голосом спросила женщина, не отрывая глаз от морских валов. Кажется, начиналась буря. В ее глазах, казалось, вместо все более бурного моря уже отражались корабли с черными парусами и гербом владыки демонов. И она не имела ни малейшего понятия, как остановить покачнувшиеся весы. Впервые в жизни она почувствовала себя беззащитной и беспомощной.
- Король умер.
- Что ж, - она помолчала. – Да здравствует королева.
Часть 1. «Гости Береду Ра»
Пусть поймут, что я существую
Тысячу лет подряд.
Я наполню познаньем их сердце,
Я наполню слезами их взгляд.
- Редьярд Киплинг.
Глава 1. Вышедший на берег океан.
1-й год эпохи Пяти Королев. Середина февраля.
Я ненавижу рассказывать все с самого начала. Что и из чего – не моя забота. Право, порой мне жаль, что нельзя одним лишь желанием дать возможность другим увидеть моими глазами всё мною пережитое. Тогда бы не пришлось раскрывать сундуки памяти вновь и вновь, вороша былое на вопросы «а почему?», «когда и где?», «а кто?», «а как так вышло?».
Сама не знаю, как же так вышло.
Я ненавижу рассказывать с начала еще и оттого, может быть, что и сама толком не знаю где оно, начало. Но я попробую. В последний раз. А уж затем просите рассказывать о былом кого-нибудь другого. Я вот с удовольствием послушаю, как оно виделось со стороны.
Вокруг гробницы королей цвели цветы. Их душистый, медовый запах, казалось, въедался в кожу. Иногда мне думалось, что их специально посадили здесь – чтобы перебить вонь разложения царственных останков. В конце концов, здесь лежат все представители королевского дома Ванаттона – Деастат. Они лежат здесь многие, многие тысячи лет. И умирают нечасто, потому как живут довольно долго.
Как говорят, вечно.
Ну, наверное жили бы вечно, если бы не были королями. В конце концов, не так важно, сколько тысячелетий ты не стареешь, куда как важнее то, что всегда найдется дружеский нож, готовый облегчить твою царственную ношу.
Весь дворец облачился в черный бархат. Это все очень сочеталось с погодой, типичной для конца февраля, когда снег уже практически перешел в коричневую жижу, а солнце и не думало показаться из-за низких, тяжелых туч.
Единственное место, где было тепло и цвели цветы – это гробница королей, недавно принявшая в себя еще одного, предпоследнего мужчину в роду Деастат.
Я сидела на мраморной лавке и смотрела на тяжелые, гранитные двери, будто ожидая, что отец выйдет оттуда и скажет: «Ох, ну и чудно же я поспал».
Аминэну Светозарный всегда жаловался на недостаток сна. То страна, то дочери – все это съедало его время. И, как выяснилось, здоровье. Не так важно, сколько ты живешь, если ты за две тысячи лет спишь в лучшем случае через сутки по два часа, то вполне естественно загнуться в цвете лет.
Все-таки странно, что король умер. Умер вот так, внезапно и глупо, оставив страну в недоумении и тревоге. За две тысячи лет как-то привыкаешь к одному и тому же лицу на престоле. Теперь многие испуганы, ведь моя старшая сестра еще молода – всего три сотни лет, какая малость! Но Хагенэн мудра, и ей есть на кого опереться. Надо думать, она продолжит политику отца. Хагенэн молода, красива и умна. Ее любит знать. Простой народ без ума от ее младшей сестры – королевны Ноймэр, а армия в восторге от жениха королевы – нашего кузена, дан[1] Лигмэро.
И все же… что-то странное терзало меня, некое тревожное чувство не покидало меня с того злополучного утра, когда я стояла возле рыдающих сестер и могла лишь беспомощно смотреть на короля.
- Где твой дом, девочка? – таковы были последние слова Аминэну, обращенные ко мне. Потом он еще что-то говорил своим дочерям, но я не слушала.
Он знал.
Страна слишком расслабилась во время его правления, быстро забыв тяжело и жестокое время нашего деда, Аронэну Жестокого. Я застала лишь закат Светлой эпохи[2]. Она была прекрасна, как душистое майское утро. Однако на деле она была лишь осенью, и в день, когда моя старшая сестра приняла корону, я почувствовала, что эпоха сменилась. За очень долгие годы совершенного благополучия и подлинного счастья Ванаттону придется дорого платить.
Отец знал, не мог не знать, что впереди нас всех ждут трудности. И он хотел, чтобы я защищала Ванаттон так, как защищала бы свой дом. Хотя я не могу сказать точно, чего он от меня хотел. За все годы нашего знакомства, я могу по пальцам одной руки пересчитать наши беседы, в которых было больше пяти предложений.
И нет здесь ничьей вины, что в правящей семье не уделяли должного внимания третьей, младшей королевне. В конце концов, по местным меркам я едва вышла из младенческого возраста. Меня еще просто рано воспитывать. Хотя Хагенэн всегда говорит, что поздно.
Что ж, не думаю, что нас ждет что-то ужасное. В конце концов, сейчас у нас есть очень искусный и сильный маг, мудрая королева, прекрасная принцесса, отважный рыцарь и…волшебница. Даже злая мачеха найдется, да не оскорбит подобное сравнение мою дражайшую тетушку, ди[3] Амаитэн. Зловредная тетка наверняка придерется к тому, что я недостаточно скорблю.
Ох, помяни черта…
- Что ты здесь делаешь? – голос у ди Амаитэн всегда очень ровный, спокойный, исполненный истинно королевского хладнокровия и достоинства. Я никогда не видела, чтобы она выходила из себя, чтобы она хоть раз повысила голос даже на прислугу. Думаю, это в ней проявились гены дедушки, ведь его первый титул - «Железный».
- Я пытаюсь найти утешение у отца, - ровно отозвалась я.
- Король умер. У тебя больше нет отца.
Я хотела было ответить, что, собственно, едва ли он у меня когда-то был, но решила не дерзить. Все равно старуха нажалуется Ноймэр, и мне будет стыдно. Не выношу этот ее разочарованный взгляд прекрасных голубых глаз.
- Мой отец – король. Пусть его нет больше с нами, но его славные деяния и доброе имя – вечны.
Ди Амаитэн позволила себе тонкую, как лезвие кинжала, улыбку, оценив ответ. В конце концов, у меня нет права говорить дурное о ком-либо из Деастат вслух. Не думаю, что мне понравится показательная казнь за измену.
- Королева зовет тебя.
Я вздохнула и поднялась с лавки, чтобы уныло плестись за старой ведьмой, которая медленно и степенно, с важностью гусыни, прошествовала к дверям, ведущим во внутренний двор, а оттуда – в дворцовые помещения.
За пределами волшебного полога, окутывающего гробницу, было холодно и мокро. На ум пришло слово «продрыгло», поразив меня до глубины души точностью своей сути. Старуху холод как будто не брал, а обогнать ее мне не позволял этикет. Так что я молча шла позади нее и недовольно сверлила ее затылок. Просто удивительно, что ее шея не ломается под тяжестью этой ее прически. Я слышала, у ди Амаитэн волосы настолько длинные, что достают до пят, но я никогда прежде не видела ее с распущенными волосами. Хотя, должна сказать, они у нее очень красивые – белоснежные, гладкие и блестящие. Наверное поэтому титул тети – «Луноликая».
У отца и Ноймэр волосы тоже красивые – чуть волнистые, струящиеся расплавленным золотом. А у Хагенэн черные, как у покойной королевы. Думаю, во многом это определило ее титул – «Мудрая». Черные волосы у ванаттонцев считаются признаком большого ума. Смешно, конечно, но, тем не менее, самые хитрые и пронырливые из придворных как раз темноволосые.
Мои волосяные размышления прервал вид дверей кабинета Хагенэн.
- Она уже ждет тебя, - важно сказала ди Амаитэн очевиднейшую из всех вещей, и удалилась в один из боковых коридоров. Он ведет в ее кабинет. Да, кроме меня в этой семье никто не ведет праздный образ жизни, не будучи занят делами государства. Ну, кто-то да должен бездельничать.
В приемной сидело несколько секретарей, но на аудиенцию никто, кроме меня, не пришел. Мне ждать не нужно было, у меня было абсолютно уникальное право – вломиться в кабинет королевы с ноги и не получить за это по шее. Так не делала даже наша кузина – ди Мэрамэр, известная больше как Валькирия.
***
Красивая молодая женщина стояла у окна и смотрела на запад. Лицо ее было печально, а взгляд серых глаз пуст. Невысокая и тонкая, как будто невесомая, она казалась почти прозрачной в этот серый февральский день.
За окнами молчаливо пролетали крупные хлопья февральского снега, опускающегося на смесь льда, грязи и снега. Сад за окнами был тих. Где-то вдалеке была слышна смена караула и легкий гул дворцовой челяди.
Вторая женщина сидела в кресле, и в свете волшебной лампы вышивала шелком. Она была много старше первой, ее можно было бы назвать одной из старейших жителей этого мира, хотя внешне это мало отражалось. На ее лице, которое едва тронули морщины, не отражалось ничего, кроме хладнокровного спокойствия.
Лейнур внутренне содрогнулась. Она всегда в глубине души побаивалась свекровь. Бывшая императрица, правившая несколько тысяч лет, видела так много на своем веку, что происходящее сейчас, наверное, не нанесло никаких душевных ран ее древнему сердцу.
- Ты ведешь себя не так, как подобает императрице, - сказала вдруг Сирил, не отрывая взгляда от вышивки. На голубом шелке медленно распускались алые анемоны.
- Я веду себя так, как подобает любящей жене! – горько отозвалась Лейнур, отвернувшись от окна.
- Император еще жив. Мы найдем лекарство. – Строго произнесла Сирил, взглянув, наконец, на невестку.
- Ванаттон отказал нам в помощи. Нам больше некому помочь.
- Они сами только что потеряли своего короля. Мы что-нибудь придумаем, девочка, - Сирил неожиданно тепло улыбнулась, встала, отложив вышивку.
Когда за бывшей императрицей закрылась дверь, Лейнур обессиленно опустилась в кресло напротив того, в котором сидела Сирил. Свет волшебной лампы образовывал круг теплого, желтого цвета. Лейнур была императрицей полторы тысячи лет, но так и не смогла привыкнуть к леденящему холоду во дворце. И этому жуткому холоду в глазах Сирил, даже когда та тепло улыбалась. Лейнур боялась ее, потому что и на собственных внуков Сирил смотрела взглядом расчётливым и равнодушным.
Императрице не посчастливилось дать жизнь семерым царевичам. Семерым претендентам на престол. Четверо из них обладали способностями – третий, четвертый, шестой и седьмой. У всех небольшая разница в возрасте. Все талантливы, все умны.
Все потенциальные императоры.
И теперь, когда наступил кризис – Император в состоянии комы более недели, не назначив наследника, страна на грани краха. Двор разделился на враждующие группы, поддерживающие разных царевичей. Больше всего сторонников у старшего, Теодальда, у седьмого, Арилуса, и второго, Кайэна. И ни один из них не намерен уступать престол.
Лейнур была в отчаянии матери, дети которой вот-вот перебьют друг друга. Она была далека от политики все эти годы, не имела никакого влияния во дворце, и точно знала, что ее увещевания не примирят сыновей. Она никак и ничем не могла помешать грядущему кровопролитию.
А то, что прольется кровь, Лейнур знала точно.
***
Хагенэн, в отличие от многих, не печалило и не раздражало мое бытовое хамство. Она – мудрая королева, а я – ее младшая полоумная сестра, никто не мешал нам наслаждаться своими ролями. Думаю, через пару лет она предложит мне должность шута и – видит Вседержитель! – я приму ее с честью.
Хагенэн стояла у окна, ее губы были сжаты в тонкую линию. Зная сестру, она чем-то очень обеспокоена и – как мне показалось, - напугана. Она молчала, и я, закрыв за собой двери, тоже подошла к окну.
Из кабинета сестры была видна дворцовая площадь. Несмотря на непогоду, недалеко от ворот с гиканьем носилась стайка детей. Иногда площадь перебегали занятые чем-то люди, но были видны и неспешно прогуливающиеся горожане. Картина мирная и ужаса не внушающая.
Значит, дело в другом.
- Что случилось? – спросила я, не став ходить вокруг да около. Тревога сестры заразила и меня, но я постаралась ничем не выдать своего волнения. Хагенэн не свойственно переживать из-за пустяков.
- Империя готовится к войне.
- О, - только и смогла сказать я. Арморика хоть и мощное государство. Но вряд ли ему пойдет на пользу война сейчас, когда у них сложилась ситуация безвластия, – И чем им опять не угодили демоны?
- Ты не поняла, - Хагенэн повернулась ко мне, ее лицо было белее снега. – Они готовятся к войне с нами.
***
Столица Империи – Аримарис, лежала в огромной долине, окруженной горами с трех сторон. На восточной ее стороне расположился дворец, вырастающий, казалось, из скал. Верхние его ярусы задевали облака, а нижние уходили далеко в подножье горы. С высоты город казался отражением звездных небес. Потрясающее зрелище: и сверху, и снизу – мерцают звезды, а ты застрял между небом и землей. У многих с непривычки кружилась голова, но Арилус ориентировался по горам на другой стороне долины и широкой ленте реки, выходящей в четвертую сторону, туда, где не было гор. Здесь не было слышно голосов и шагов. Тишина, крики птиц и гул ветра. Арилус любил горы и небеса.
Снег шел весь день, но к ночи снегопад утих. Потеплело, и на дорогах кое-где появились лужи черной грязи. К полуночи тучи и вовсе рассеялись, открыв окошко полной сине-серебристой луне. Седьмой цесаревич стоял на открытой террасе на одном из верхних ярусов. Он не боялся подхватить простуду и точно знал, что здесь его побеспокоить могут лишь по серьезной причине.
Сирил чувствовала, что ей осталось не так много. И все же она надеялась, что ей не придется пережить собственного сына. Она больше всего мечтала увидеть на престоле лучшего из своих внуков, чтобы уснуть спокойно, не опасаясь за будущее страны, которой она правила несколько тысяч лет и которой посвятила всю свою жизнь.
Подниматься по винтовым лестницам ей стало особенно трудно в последние двести лет. Тяжелое платье неудержимо тянуло вниз. Сирил не любила высоты. Не пробудив Древнюю Кровь, она не знала чудес волшебства и была лишена наивной эйфории всех волшебников, верящих, что они могут изменить мир. Поэтому она привыкла твердо стоять на ногах, на земле.
К сожалению, ее младший внук, едва ли не последняя надежда, был полной ее противоположностью по сути, оставаясь невероятно похожим на нее внешне: синеглазая и рыжеволосая Сирил сделала эти особенности внешности фамильной чертой имперского правящего дома.
Лейнур мало занималась детьми. Спокойная, молчаливая, кроткая, она не подходила на роль воспитательницы будущего императора. Если бы она была аш’шеттэ[4] его сына, Сирил позволила бы ей воспитывать внуков… но ее сын женился по любви, разочаровав ее. Сам император был слишком занят страной, да и, честно говоря, не особенно любил детей. Сирил же дети попросту боялись. Все, кроме Арилуса.
Он был рожден в не самый лучший страны день, двести лет назад, когда земля содрогалась и северный ветер крушил кроны вековых деревьев. Все были слишком заняты усмирением стихии, чтобы облегчить страдания императрицы. Возможно, поэтому Лейнур своего младшего сына любила чуть меньше, чем остальных своих детей. Ее мечты о дочери рассыпались прахом, а роды были тяжелыми. Родившийся ребенок едва не погиб, и, если бы не Сирил и ее личный врач, седьмого царевича в Империи бы не было. Сирил забрала Арилуса и воспитала его – как и хотела, стремясь исправить все ошибки в воспитании сына, но все же, очевидно, где-то просчиталась.
- Здесь довольно холодно, мальчик мой, - произнесла она, глядя на задумчиво облокотившегося на перила внука.
- Бабушка, вам не следует выходить на холод. - Повернулся к ней царевич. В его глазах она увидела как всегда – слишком многое, будто глянула в распахнутое окно. Смятение, уважение, тревога, холодный расчет.
- Мне много чего не следует, - недовольно сказала Сирил и закашлялась, кутаясь в меховой плащ. Ну надо же, Арилуса считают бесстрастным, как Мораст, храбрым, как Остан, талантливым, как Вистель, и умным, как Гримоальд. А еще Арилус был силен. Сирил с удовольствием понимала, что он один из сильнейших волшебников эпохи. Возможно, самый сильный. Идеальный Император, казалось бы. Но на самом деле экс-императрица считала Арилуса слишком молодым, слишком добрым, слишком мягким. Все эмоции она легко читала на его лице, а это просто, достаточно узнать его получше.
«Мальчишка еще» - с долей добродушия подумала Сирил. – «Беспокоится об отце и не хочет воевать с братьями. Но нет, мой милый, тебе придется. Ты – мое наследие, и я сделаю тебя правителем, хочешь ты того или нет».
Арилус спокойно ждал, когда Сирил перейдет к интересующей ее теме. Он с раннего детства усвоил, что его бабка ничего не делает просто так. А заставить ее карабкаться сюда могла заставить лишь крайне веская причина.
- Ты обеспокоен.
Забота о душевном равновесии внука Сирил не была свойственна, и он прекрасно это знал. Поэтому промолчал, ожидая продолжения. Рядом со своей воспитательницей, которую многие называли тысячелетним чудовищем, он чувствовал себя младенцем.
- Твое беспокойство напрасно, потому что ты ничего не можешь сделать. Арилус, будущее империи лежит и на твоих плечах тоже. Гоняясь по всей стране за тем, чего в ней не найти, ты лишь напрасно тратишь время, - произнесла Сирил ровно. Арилуса иногда приводило в ужас ее равнодушное отношение к собственной семье. Неужели все, кто живет тысячи лет, становятся такими, теряя все человеческое, что в них есть?
- Но отома’йе[5], как можно сидеть сложа руки? – возразил, впрочем, он.
Сирил встала рядом с ним, вдохнула ночной холодный воздух и взглянула на горы вдалеке.
- Древние, как я.
- Что, простите?
- Древние. Горы, они кажутся древними, не так ли? Что ты чувствуешь, когда смотришь на них?
Арилус перевел взгляд на заснеженные вершины. Поразмыслил. Прислушался к собственным ощущениям. Ему нравилось разгадывать то, о чем хочет сказать ему Сирил. Это была их игра.
- Величие. Мощь. Торжественность. – Ответил он, и, чуть поколебавшись, добавил: - И да, наверное, оттенок древности.
- Странно, - недоуменно сказала Сирил, поправляя медно-рыжий локон, выбившийся из высокой и сложной прически. – У тебя вроде бы был высший балл по естественной истории. Горы – это самые поздние формы рельефа. Молодые, сильные, смотрящие на мир свысока. Напоминает вас, молодежь, - она лукаво посмотрела на внука. – Прими совет, молодая гора, от древнего океана. Не бойся отпускать и никогда не сожалей об утрате.
- Древний океан? – насмешливо улыбнулся царевич. – Это вам не подходит. Океан, может и стар, и могуч, но он переменчив, и никогда не знает, чего хочет. Это точно не о вас.
- Правда? – польщенно спросила Сирил.
Она доверительно склонилась к нему и сообщила кокетливым шепотом, изрядно изумив внука:
- На самом деле я представления не имею, чего хочу.
Она равнодушно взглянула на горы, и от прежней меланхоличной задумчивости не осталось и следа. Она вновь превратилась в расчетливую, жестокую старуху и продолжила нормальным голосом:
- Я посвятила всю жизнь Империи. А на что могла потратить эти годы! Я отреклась от престола, надеясь отдохнуть, но политика, этот спрут, вынудил меня лезть туда, где, казалось бы, уже не мое дело. Эта страна коварна, внучок, как лучшая из женщин: полюбив раз, ты уже не сможешь ее отпустить. Ненавидя ее, ты будешь в нее возвращаться, а возвращаясь – будешь самым счастливым из людей, покуда тебя вновь не утомят ее глупые капризы. Но вдали от нее твое сердце будет страдать и стремиться домой. Родина, она такая, мой мальчик.
- Наверное, если я испытаю когда-нибудь подобное к человеку, то смело смогу назвать это любовью, - не без иронии сказал Арилус.
Сирил вздохнула. Она говорила серьезно.
- Мне бы хотелось, чтобы бы ты понял, о чем я говорю. Рано или поздно поймешь. Не хотелось бы, конечно, чтобы «поздно». Было бы прекрасно, чтобы твоя императрица понимала, что такое любовь к родине, и считала бы родиной Империю.
- Но, бабушка, мне еще очень далеко до Императора, - рассмеялся Арилус. – В конце концов, я последний в очереди на престол.
Сирил посмотрела на него почти с жалостью. Ее протекция седьмому царевичу была настолько очевидной, что группа придворных, сплотившаяся вокруг него, была едва ли не большей, чем у Теодальда, прямого наследника.
- Ветер западный, - сказала она. – Чувствуешь? Несет перемены.
[1] Приставка, обозначающая в королевской семье Ванаттона троюродное родство с правителем.
[2] Время правления Аменэну Светозарного.
[3] Приставка к имени, обозначающая двоюродное родство с правящим лицом.
[4] Аш’шеттэ – понятие, значащее в примерном переводе «почетный враг». Это человек, которого признают равным себе и очень уважают. Чем сильнее выбранный вами аш’шеттэ, тем почетней победа над ним. Побежденный признает поражение и нередко поступает к нему на службу или, если пол/желание позволяет, становится супругом победителя.
[5] Уважительно обращение к более старшему, практически аналогично «наставник». Военный термин.