Глава 10. Первые шаги.
На следующий вечер после моего прибытия в Сеул состоялся первый из двух концертов «Майкл Джексон и друзья», прибыль от которых должна была пойти на нужды детей из Косово. В концерте принимали участие такие артисты, как Слэш, Boyz II Men, Андреа Бочелли и Лучано Паваротти. Я сидел сбоку, за кулисами, и смотрел на выступление Майкла, как ни раз делал это в прошлом. Хоть я и понимал, что мое положение теперь, когда я вышел из школьного возраста, изменилось, перемены произошли внезапнее, чем я ожидал.
После концерта я стоял за кулисами с Майклом, когда появилась Мэрайя Кэри, которая только что окончила выступление, с ней был ее бойфренд – мексиканский певец Луис Мигель. Мы с Луисом поговорили о футболе – он решил, что я из Испании, поскольку в тот период ярко-рыжий цвет моих волос походил на командный цвет испанских футболистов. (Не знаю, чем объяснить такой выбор цвета волос. Понятия не имею, о чем я тогда думал). Мэрайя и Майкл тем временем общались друг с другом. Они спорили на тему «кто лучше исполняет песню»: речь шла о песне «I’ll Be There», версия группы «Пятерка Джексонов» 1970-го года и версия Мэрайи, исполненная двадцать два года спустя дуэтом с Трэем Лоренцом, стали хитами номер один.
«Майкл, никто не может исполнить эту песню лучше, чем ты», - настаивала Мэрайя, улыбаясь от уха до уха.
Румянец залил щеки Майкла.
«Нет, нет, - пробормотал он. – Ты, правда, сделала это лучше».
Казалось, Мэрайя весьма польщена тем, что находится в обществе Майкла – она вела себя как его очарованная поклонница – и пока эти двое болтали, я заметил, что улыбка на лице Луиса Мигеля погасла. У меня возникло впечатление, что его немного раздражает внимание, которое Мэрайя уделяет Майклу. Я сам был немного удивлен тем, что Мэрайя, такая успешная певица, столь очарована Майклом. Но в последующие годы мне довелось увидеть множество знаменитостей, которые точно так же вели себя в его присутствии.
Повернувшись в мою сторону, Мэрайя спросила: «Майкл, как зовут твоего друга? Он такой симпатичный». Она принялась гладить мои волосы (необъяснимого) оранжевого цвета.
«Пожалуйста, не останавливайся», - попросил я, уткнувшись в нее головой как щенок.
«Фрэнк, перестань, - вмешался Майкл. – «Мэрайе вовсе не хочется гладить твои волосы. Кто знает, что у тебя в волосах».
У Луиса Мигеля, который стоял, одетый в плотно облегающий фигуру костюм, и ждал, вид был слегка нелепый и растерянный. Я ничего не мог поделать и сел на своего любимого конька: «Мне так нравится твой костюм!»
Майкл пробормотал: «Перестань!», но я уже находился под непреодалимым влиянием минутного импульса.
«Что это за марка?» - спросил я. Боковым зрением я видел Майкла, который с трудом сдерживал смех.
Луис Мигель пробурчал название бренда одежды, но на его лице не было улыбки. Ему определенно не нравилось, что Мэрайя гладила мои волосы и дружески флиртовала с Майклом.
Когда Луис Мигель и Мэрайя стали прощаться, Майкл воспользовался моментом, чтобы осуществить маленькую месть. Он сказал Мэрайе: «Фрэнк – твой большой поклонник. Он тебя обожает». Я покраснел. Обожаю? Сегодня я спрашиваю себя, было ли это правдой. Не могу сказать наверняка, но помню, что считал ее сексуальной.
После того, как Мэрайя и Луис ушли, мы с Майклом стали поддразнивать друг друга. Майкл сказал, что я не знал бы, что делать, окажись Мэрайя в моей постели, а я отпарировал, что если бы Майклу выпал шанс остаться наедине с Мэрайей, он предложил бы ей поиграть в видеоигры или посмотреть мультфильм. «Заткнись, Фрэнк!» - ответил Майкл дурацким голосом и мы оба покатились со смеху.
Вот так мы с Майклом вели себя, когда дело касалось противоположного пола: как подростки, оспаривая право на девушек, с которыми, гипотетически, могли провести время. Я был все еще очень молод и вскоре вырос из подобной манеры поведения (ну, по большей части), но Майкл всегда чувствовал себя комфортнее в воображаемом мире.
На второй концерт, из Сеула в Мюнхен, мы полетели на частном самолете, в котором хватило места для всей команды. Мы с Майклом сидели рядом в носу салона, вместе с некоторыми другими звездами и охраной.
После взлета Майкл сказал мне: «Послушай, когда летишь со мной, не бойся, что самолет может упасть. Мне не суждено погибнуть в авиакатастрофе. Нет, этого не случится. Я умру от пули (или от инъекции - по правде сказать, не знаю, как это лучше перевести - не знаю, насколько пророческими оказались эти слова:(()». Я запомнил эти слова – и он произносил их не однажды – потому что, сколько бы глубоких бесед мы ни вели, Майкл редко говорил о смерти. Он слишком сильно хотел завести собственную семью.
Мы прибыли в Мюнхен ранним вечером и сразу направились в отель – «Байришер Хоф». Подъезжая к отелю, я увидел сотни фанатов, среди которых было несколько уже знакомых мне лиц: мы только что видели их в Корее.
Под окнами любого отеля, в каждом городе, где Майклу приходилось выступать, фанаты всегда ожидали его приезд подобным образом: многие из них держали в руках коллажи размером с плакат с картинками и вдохновляющими надписями. Фанаты точно знали, что нравится Майклу, и тратили много времени и сил на создание подарков для него. Майкл обожал картинки с Микки Маусом, Питером Пэном, Чарли Чаплиным, The Three Stooges, изображения детей – словом, ему нравились любые изображения объектов или артистов, которые его вдохновляли и которых он просто находил забавными. Так, например, малышей он считал воплощением чистоты и невинности, и когда ему было грустно, детям на фотографиях всегда удавалось поднять ему настроение. В своих коллажах фанаты сочетали собранные ими фотографии в интересной, творческой манере. Например, они помещали на постер изображение Майкла, одетого Питером Пэном, рядом с фотографией Чарли Чаплина. Или вырезали фотографии симпатичных малышей и обрамляли ими постер с изображением Майкла. Конечно, не все плакаты были столь сложны – некоторые просто заявляли: «Я тебя люблю!»
И Майкл испытывал к фанатам ответную любовь. Неоднократно, когда мы пытались протиснуться сквозь толпу, Майкл замечал кого-то из поклонников и останавливался, чтобы протянуть руку этому человеку, поздороваться с ним, задать вопрос, установить недолгую, но реальную связь с этим парнем или девушкой. Подобное происходило везде, где бы мы ни были. В каждой стране, в каждом городе фанаты приходили к отелю, приносили подарки, и на пути в отель или глядя на них из окна, Майкл указывал на подарки, которые хотел взять себе. Кто-то из его окружения приносил понравившиеся ему подарки в номер отеля, который Майкл украшал этими сувенирами. Покидая очередную остановку на своем пути, Майкл оставлял указания, чтобы подарки поклонников были доставлены в Неверленд, где он однажды предполагал устроить музей на основе своей коллекции.
В Мюнхене, как только я устроился в своем номере, Майкл позвонил мне и попросил прийти в его комнату. Когда я прибыл, он был готов дать мне поручение.
«Фрэнк, видишь вот те плакаты там, внизу?...» - начал Майкл и принялся указывать на постеры, которые я должен был принести в его комнату. Я спустился на территорию перед отелем в сопровождении охраны и начал собирать плакаты. Поклонники видели меня с Майклом на протяжении нескольких лет и знали по имени. Пока я продвигался вдоль толпы, люди говорили мне: «Фрэнк, пожалуйста, передай Майклу, что мы его любим» или «Фрэнк, попроси, пожалуйста, Майкла, чтобы он помахал нам из окна».
Это происходило постоянно, где бы мы ни были, с тех пор, как я был ребенком. Но теперь я был одним из тех, кто работал на Майкла.
У меня не было никакого великого плана относительно того, что должно произойти в Мюнхене и что за этим последует. В первые дни своей работы я просто старался впитывать информацию. Я хотел понаблюдать глазами взрослого человека за тем, что это такое – быть Майклом, хотел понять, как работает эта система. После выступления в Мюнхене Майклу предстояло сфокусироваться на музыке, а я должен был работать рядом с ним.
Майкл держал паузу перед тем, как погрузиться с головой в процесс создания следующего альбома. К концу турне с альбомом HIStory в октябре 1997 года Принсу исполнилось восемь месяцев, а Дебби была беременна Пэрис. Майкл взял перерыв на большую часть 1998 года, чтобы провести время с детьми. Следующий альбом очень ожидался всеми, и, не в последнюю очередь, звукозаписывающей компанией Майкла «Сони».
Вечером, когда должен был состояться второй благотворительный концерт, мы забрались в черный микроавтобус, который, в сопровождении полиции, направился к стадиону. Я видел все это ни раз, но мне по-прежнему нравилось смотреть, как толпа расступается, чтобы дать нам проехать, когда мы покидали отель.
К моменту нашего прибытия на Олимпийский стадион концерт уже шел некоторое время. Аудитория насчитывала более шестидесяти тысяч человек, выступали артисты со всего мира. Пока мы наблюдали за выступлениями артистов на экране, я поприветствовал своих знакомых. Там была гримерша и парикмахер Майкла Карен Фэй. Я виделся с Карен во время турне Dangerous, на видеосъемках и перед публичными церемониями, и мальчишкой был тайно в нее влюблен. Я называл ее прозвищем, которой дал ей Майкл – Turkle. Майкл любил ее и дурачился с ней все время. Если на ней был надет жакет на молнии, Майкл пытался его расстегнуть. Если она была в юбке, Майкл старался задрать ее. При встрече мы с Turkle крепко обнимались и обменивались поцелуями.
Карен занималась гримом Майкла, пока Майкл Буш, который создавал для него костюмы, помогал Майклу одеться.
Я уже видел благотворительный концерт в Корее и знал, что должно – и чего не должно – произойти. Майклу предстояло 30-минутное выступление в конце шоу, после того, как выступят остальные артисты. Одевшись и загримировавшись, Майкл сидел за кулисами и смотрел, получая удовольствие от концерта. Все шло гладко. Потом он вышел на сцену, чтобы исполнить Earth Song, песню, которая была особенно дорога его сердцу. Это песня о красоте мира и о том, как мы разрушаем то, что имеем, войнами и собственным эгоизмом. Во время мюнхенского представления Майкл взобрался на большой мост, который занимал переднюю часть сцены. Мост поднялся на пятьдесят футов, так, как это было в Корее. Предполагалось, что он медленно опустится во время исполнения песни. Но на этот раз, вместо того, чтобы медленно снижаться, мост упал. Он с грохотом резко опустился на сцену. В Корее ничего подобного не происходило. Что за черт?
Истинный шоумен, Майкл не переставал петь, даже после падения. По окончании песни свет погас, и Майкл потерял сознание у нас на руках. Я помог ему слезть с моста. Публика, которая поначалу решила было, что падение моста было частью выступления, увидела как мы кинулись бежать к Майклу, и поняла, что происходит. Тревожный гул прошел по толпе зрителей.
На сцену выехала модель танка в натуральную величину, а из толпы появился солдат с автоматом. Когда ребенок протянул ему цветок, солдат опустился на колени и заплакал. Майкл завершил представление, периодически сгибаясь пополам от боли. После, за кулисами, стало понятно, что он испытывает сильнейшую боль, но Майкл все равно продолжил выступление.
«Отец говорил мне, что шоу должно продолжаться, во что бы то ни стало», - сказал он.
Поэтому Майкл вернулся на сцену, сел на ее край и исполнил последнюю песню, «You Are Not Alone». Охранники помогли ему сойти со сцены.
Почему-то – вероятно, из-за прессы – мы не поехали в больницу в машине скорой помощи. Вместо этого мы сели в тот же черный микроавтобус, в котором прибыли на стадион, и ездили по городу, пытаясь разыскать клинику, которая была открыта поздно ночью. На розыски водителю понадобилось сорок пять минут. Пока мы кругами ездили по незнакомому городу, я раздражался все больше и больше. Я не мог поверить в происходящее. Водитель был немцем, но все время сбивался с пути. Отчего мы не поехали на скорой? Обычно я веду себя довольно терпеливо и уважительно, но когда люди ведут себя непрофессионально, это выводит меня из терпения. Я вышел из себя и стал кричать на водителя. Майкл в это время находился на заднем сидении почти без сознания. Доктор, который сопровождал его в турне, проверял его пульс, а я повторял Майклу, что все будет хорошо. Совсем недавно я расслабленно прислушивался к ритму, в котором двигался мир Майкла, а теперь включились мои инстинкты – я отвечал за благополучие Майкла.
Наконец, мы приехали в клинику, и я заполнил бумаги, необходимые для того, чтобы определить Майкла на лечение. Недолгое время спустя, когда я пошел проведать его, он уже лежал в больничной кровати. Благодаря чуду или тому, что Майкл инстинктивно подпрыгнул в момент падения, переломов не было, но нижняя часть спины болела так сильно, что он едва мог дышать. Тихим голосом Майкл попросил меня разыскать того, по чьей вине произошел несчастный случай. Он хотел уволить этого человека. Я заколебался, когда Майкл попросил меня позвонить Кенни Ортеге, продюсеру шоу, чтобы разобраться – было уже три часа ночи, а Кенни Ортега был большим человеком, но если Майкл о чем-то просил меня, я всегда был к его услугам. Я разыскал номер Кенни и разбудил его. Майклу было слишком больно, поэтому с Кенни разговаривал я. Кенни извинился и сказал, что разберется в том, что произошло и почему.
Когда мы вернулись в отель, было уже пять часов утра. Мы с Майклом были в номере одни минут пять, когда вошел врач из Нью-Йорка, который путешествовал с Майклом, и еще двое. Они начали устанавливать у кровати Майкла медицинское оборудование.
«Кто эти люди?» - спросил я у врача.
«Врачи, - ответил тот. – Они помогут Майклу уснуть». Он помолчал, потом добавил: «Им нужно сосредоточиться. Тебе лучше вернуться в свою комнату. С Майклом все будет в порядке».
«Да, - внезапно подал голос Майкл. – Со мной все будет хорошо. Они просто дадут мне лекарство, которое снимет боль и поможет мне уснуть». Меня удовлетворил этот ответ, я оставил врачей и вернулся к себе в номер.
Только потом я до конца понял, чему был свидетелем в ту ночь. То был первый раз, когда я видел Майкла перед тем, как он должен был получить инъекцию сильнодействующего анастетика под названием пропофол. Вводить его имеет право только анастезиолог, и в тот момент с Майклом были еще два врача, так как, учитывая силу действия препарата, пациент нуждается в пристальном наблюдении. Тогда я не знал таких подробностей, поскольку никогда не имел дела с подобными вещами. Я видел только, что Майкл находится под наблюдением врача, которого он, похоже, знает и которому доверяет. Казалось, что ситуация безопасна и соответствует сложившимся обстоятельствам. А что еще я мог подумать? Опасность, которой подвергался Майкл, прибегая к данным препаратам, была мне незнакома и совершенно не очевидна.
После печального мюнхенского инцидента Майкл, его дети, их няня Грейс и я вылетели в Париж, который стал домом Майкла во время турне HIStory, а затем полетели в Сан-Сити, город в Южной Африке. Мои родители встретили нас в Йоханнесбурге, где Майклу устроили королевский прием. Мы поехали на изумительное сафари, и посетили праздник, устроенный в доме Нельсона Манделы по случаю дня его рождения. Мы остановились в отеле, который назывался «Микеланджело», и это название, а также Майкл, вдохновили дать ресторану, который в последствие открыли в Нью-Джерси мои родители, имя Il Michelangelo.
Пока я помогал Майклу оправиться после травмы и ассистировал ему в первых поездках после нее, мои обязанности стали обретать конкретные очертания.
Поначалу роль была простой – я помогал украшать его апартаменты и выходил в мир, чтобы принести ему футболки, еду, книги, журналы и тому подобное. Я был в восторге оттого, что путешествовал с Майклом, и был рад помочь ему, чем могу. Мое положение было странным, но, тем не менее, удачным. Майкл говорил мне иногда: «Ты не представляешь, как тебе повезло. Столько людей ужасно хотели бы оказаться на твоем месте, но я выбрал тебя». Я всегда отвечал ему на это: «Поверь, я знаю, как мне повезло; еще раз огромное тебе спасибо за все».
Жить рядом с величайшим артистом в мире для меня, на самом деле, было особенным опытом – я понимал это и ценил связанные с этим необыкновенные переживания – но, в то же время, такая жизнь – это все, что я знал с ранних лет. Мои друзья были не особо в курсе того, что со мной происходит, но периодически видели мое лицо рядом с Майклом на телеэкране или на фото в журнале. Мне нравилось, когда они бывали заинтригованы, но, так или иначе, подобная жизнь была для меня нормой. Поэтому, хотя я был благодарен и рад жить в этом необыкновенном мире, особо не задумывался о том, насколько мне повезло. Не так, как мог бы, если бы не вырос рядом с Майклом. Я любил приключения, но как нечто само собой разумеющееся воспринимал то время, которое проводил с Майклом. Я не осознавал, насколько уникальной была эта возможность.
Что бы ни происходило вокруг, хорошее или плохое, находясь рядом с Майклом, я чувствовал, что у моего существования в этом мире есть смысл. С тех пор, как я начал на него работать, мы говорили о том, каким станет мое будущее, в ближайшей и отдаленной перспективе. Во время одной из таких бесед о моем новом статусе Майкл произнес важные слова, эхо которых мне пришлось услышать в последующие годы моей жизни:
«Фрэнк, положение, которое ты занимаешь, дает тебе определенную власть, - сказал Майкл. – Люди станут тебе завидовать. Они попытаются настроить нас друг против друга. Но обещаю, что никогда не позволю этому случиться».
Почему-то эти слова четко запечатлелись в моей памяти. Я никогда не забывал их. Но мне и в голову не могло прийти, сколько в них было правды и насколько болезненные переживания они предсказывали.
В августе мы вернулись в Неверленд. С того момента, как мы уехали из Мюнхена, боли в спине все еще беспокоили Майкла, они стали хроническими. Так или иначе, у него были дела, которыми следовало заняться. Майкл дал мне задание, которое заключалось в систематизации его огромной видео-коллекции, и хотя эта задача казалась достаточно ясной, у Майкла, как всегда, был наготове генеральный план.
«Фрэнк, - сказал он, отзывая меня в сторону. – Понятно, что это не высшая математика, но мне нужно, чтобы ты параллельно сделал кое-что еще. Мне нужно помочь придумать, как произвести изменения в управлении ранчо».
Он объяснил, что реорганизация видео-коллекции была лишь предлогом. Майкл уже некоторое время был недоволен тем, как осуществляется управление поместьем, и на самом деле хотел, чтобы я стал его глазами и ушами – и узнал, что происходит на ранчо во время его отсутствия.
Майкл редко посещал Неверленд, но содержание ранчо и зарплата примерно пятидесяти постоянным сотрудникам стоили ему 6 миллионов долларов в год. Однако, несмотря на расходы и количество персонала, когда Майкл возвращался домой из путешествия, дела на ранчо были не на высоте. На газонах желтели пятна высохшей травы, а сезонные цветы все еще не были высажены. Хотя работники начинали скрести все, как сумасшедшие, чтобы привести ранчо в соответствие со стандартами Майкла, как только он приезжал домой, ситуация была крайне неприятной.
«Чем же они занимаются целыми днями? – рассержено спрашивал меня Майкл. – Все что от них требуется, это поддерживать порядок на ранчо. Это самая простая работа, какую только можно себе представить!».
Может быть, в его отсутствие никто не работает? Майкл хотел, чтобы я это выяснил. Я никогда не смотрел на Неверленд – и жизнь Майкла в целом – исходя из того, кто чем занят и насколько хорошо исполняет свои обязанности, но подобный анализ казался мне целесообразным. Майкл был начальником, который постоянно отсутствует, и хотел оценить качество работы персонала, особенно теперь, когда у него было двое маленьких детей, которые проводили время в Неверленде. Он хотел быть уверенным в том, что Принса и Пэрис окружает персонал, который его полностью удовлетворяет и которому он может доверять. Но мне предстояло увидеть, что Майкл страдал от общего недоверия к окружающим его людям, недоверия, которое граничило с паранойей.
Поручив мне это дело, Майкл снова уехал в Сан Сити, чтобы получить награду, а я остался, чтобы наблюдать, насколько это было в моих силах, за ситуацией в Неверленде и найти способ решения проблем. На ранчо все знали меня с тех пор, как я был ребенком, поэтому Майкл решил, что если я буду болтаться тут и там, как будто бы наводя порядок в видео-библиотеке, мне, в конечном итоге, удастся понять, чем заняты мышки, пока кошка не видит. Так что я продолжал делать свое дело, общался с персоналом. Все работники ранчо мне нравились. Как только Майкл уехал, я заметил, что атмосфера в Неверленде изменилась. Майкл был душой этого места, и без него волшебство немного померкло.
Также я быстро сообразил, что в отсутствие хозяина движение жизни на ранчо замедлялось. Персонал чувствовал себя, мягко говоря, очень расслаблено. Зная, что я близок к Майклу, люди, тем не менее, не избегали меня. На самом деле, как Майкл и надеялся, некоторые из них начали разговаривать. И разговаривать много. Оказалось, что им есть, что рассказать о некоторых коллегах. Я запоминал все.
В итоге выяснилось, что проблемы связаны с управляющим ранчо. Эта женщина работала на Майкла долгие годы. Она была очень приятным человеком, но справлялась со своей работой не так блестяще, как прежде. Возможно, она расслабилась или просто устала. Кроме того, она просила садовников из Неверленда работать у нее дома за счет Майкла. Итак, частью проблемы была управляющая ранчо.
Когда Майкл вернулся, мы уволили управляющую и наняли другого человека. Это было только началом реформ в Неверленде. В каждом секторе – среди охраны, обслуживающего персонала, пожарных, домашней прислуги, работников железнодорожной станции, зоопарка, парка развлечений и кинотеатра – я нашел людей, которые могли определить, что необходимо менять. Мне было девятнадцать, так что я действовал очень осторожно. Меньше всего мне хотелось выглядеть и вести себя, будто нахальный всезнайка. Я выслушивал людей, старался учитывать пожелания каждого из них, и, в конце концов, ввел в действие систему, которая позволяла контролировать работу персонала.
В итоге эта работа стала для меня прекрасным опытом. Она послужила двум целям: персонал Неверленда привык к моей новой роли, а я помог Майклу обрести чувство уверенности в том, что в его доме поддерживается порядок. Благодаря этому опыту я начал понимать, каким широким будет круг моих обязанностей, и какую деликатную работу мне придется выполнять. Майкл знал, что я верен ему до глубины души и что, помогая ему, я не преследую скрытых целей. Реформы на ранчо стали разминкой перед тем, что мне предстояло делать в будущем.
ГЛАВА 11. НОВАЯ ДОЛЖНОСТЬ (часть 1)
Майкл всегда полагался на члена своей команды, который также выполнял функции доверенного помощника. Это был своего рода буфер между ним и окружающим миром. Занять эту должность, которую он создал для меня, было чем-то абсолютно естественным; а со временем я стал не только его личным помощником в организационном плане, но и защитником.
Поначалу наши профессиональные взаимоотношения переживали болезнь роста. Развитие и формирование моего характера было своего рода практическим проектом для него, и с изменением моего статуса, он продолжил прилагать усилия в данной области. Когда речь шла о работе, Майкл требовал соблюдения жестких правил. Для начала он посоветовал мне четко разделять и не смешивать нашу дружбу и деловые отношения. Он не желал, чтобы остальной персонал видел наше неформальное времяпрепровождение, как уже это было однажды, правда, тогда я еще не работал на него. Майкл даже попросил, чтобы я обращался к нему «мистер Джексон», когда устраивал ему деловые встречи. Мне эта просьба показалась вполне целесообразной, и я понимал его мотивацию, но все же чувствовал себя при этом очень странно, ведь я так привык называть его Эпплхэд или любым другим именем, которое только пришло на ум в данный момент. У меня было столько прозвищ для него, но теперь пришлось прокладывать искусственную дистанцию между нами. И насколько Майкл отождествлял себя с Питером Пеном, настолько же его длительное влияние на мое интеллектуальное, духовное, а теперь и профессиональное развитие демонстрировало, что от меня он всегда ожидал, в конечном счете, взросления. Особенно теперь, когда ему была нужна моя помощь.
Существовали понятия, относительно которых Майкл бывал суров со мной. Их тематика с годами радикально не менялась: он всегда был строг, когда речь заходила об определенных вещах – о самообразовании, об уважении к родителям, о неупотреблении наркотиков и так далее. Но теперь диапазон подобных понятий расширился.
Той осенью вся моя семья встретилась с Майклом и со мной в парижском Диснейленде. Это было одно из его любимых мест для отвлечения от повседневности. К тому моменту я уже около года работал на него. В предыдущее наше посещение мы вместе с Майклом и Эдди совершили одно из самых чудесных полуночных похождений. Мы выскользнули из отеля и отправились в парк после его закрытия, что было для нас нередкой практикой на протяжении многих лет. Само собой, мы знали, что даже если попадемся, у Майкла есть некое подобие дипломатической неприкосновенности. Нам нравилось чувство возбуждение и мандраж, которые возникали от осознания, что мы делаем то, чего делать не следовало бы.
Все аттракционы, естественно, были закрыты, но по ночам многие из них проходили профилактические ремонтные работы. Мы увидели, что «Пираты Карибского моря» начали двигаться, проскользнули мимо технических работников и впрыгнули в одну из шлюпок, которые, выстроившись в ряд, поплыли через переполненную аниматронными пиратами лагуну. Мы перепрыгивали со шлюпки на шлюпку, а затем вылезли на панорамную площадку, чтобы стащить на память какое-нибудь бутафорское сокровище.
В этот момент шлюпки начали уплывать прочь, и нужно было торопиться. Мы с Эдди успели вскочить в самую последнюю. Майкл был позади нас, он прыгнул вперед…. и не долетел. Несколько секунд он держался за борт шлюпки, а ноги болтались в лагуне; затем его пальцы соскользнули, и он оказался по пояс в воде. Когда он вылез оттуда, его пижамные штаны были насквозь мокрые. В руках Майкл держал шляпу, которая также свалилась в лагуну. Он медленно перевернул ее, и не меньше галлона воды вылилось на пол. Никогда в жизни я не видел ничего смешнее.
С той вылазки прошел всего год, но во время нынешнего приезда в парижский Диснейленд я уже работал на Майкла. Впервые за все наши поездки мне был выделен отдельный номер в отеле. Теперь наше с Майклом раздельное проживание имело смысл: это было правильно и в профессиональном плане и в личном – я стал старше, и мне требовалась независимость и личное пространство. Но это было не единственное изменение, которое пришло вместе с новой должностью.
В первый же вечер моя семья пришла к Майклу в номер. Я позвонил ему и спросил, могу ли зайти.
- Нет, не сейчас, - ответил он. – Ты еще на работе.
- Но ведь все уже здесь! – протестовал я.
Майкл никогда прежде не запрещал мне прийти, и я был озадачен. Работа ведь могла подождать. Мне казалось очевидным, что мое место там, с ним и моей семьей, и я не мог взять в толк, отчего он не хочет, чтобы я присоединился.
- Что бы ты подумал, если бы мой сотрудник охраны впорхнул сюда и начал развлекаться? – произнес Майкл. – Верь мне. У меня есть причины для таких действий. Это ради твоего же блага.
Потребовалось некоторое время, чтобы я смог взглянуть на ситуацию с его точки зрения, но в конце концов до меня дошло. Это был его способ продемонстрировать мне, что пришло время вырасти и взять на себя ответственность. Работа включала в себя дисциплину. И эту дисциплину никто не отменял только потому, что где-то происходило веселье. Это правило люди обычно усваивают на своей первой работе, и Майкл хотел, чтобы я осознал нормальные понятия, принятые в профессиональном мире. Он взял на себя ответственность за то, чтобы помочь мне перейти во взрослую жизнь. И сейчас я ценю это намного больше, чем тогда.
Я был не единственным, кому пришлось привыкать к моему новому положению. Уэйн Нейджин, личный телохранитель Майкла, который раньше встречал меня в аэропортах и присматривал за мной на протяжении всего моего детства, в тот момент занимал должность бизнес-менеджера. Я любил Уэйна. Он был для меня практически членом семьи. Но теперь, когда в мои обязанности входило говорить от имени Майкла и озвучивать его пожелания, несколько раз мне пришлось призвать Уэйна к должному выполнению его работы. Майкл хотел знать, заключил ли его менеджер по финансам, Мун Хо Ли, сделку, и если нет, то почему подписание контракта так затянулось. Быть может, это и не была такая уж крупная сделка, но если у Майкл в 3 часа ночи возник вопрос к Уэйну, значит он действительно хотел получить ответ немедленно. И вот теперь тот же самый, но подросший паренек донимает Уэйна в любое время суток. Я был вежлив, само собой, но и Уэйн вовсе не трепетал передо мной. На деле он даже позвонил Майклу и сказал, что не желает получать его приказы от меня. Он хотел, чтобы Майкл связывался с ним лично. Но Майкл не пошел на это.
- У меня не всегда есть достаточно времени, чтобы говорить с тобой напрямую, - отрезал он. – Говорить с Фрэнком то же самое, что говорить со мной.
Майкл отстоял меня и мою позицию, но в течение некоторого времени между мной и Уэйном, который мне действительно нравился и которого я уважал, все-таки оставалось напряжение.
Хотя никакие должностные инструкции для меня прописаны не были, Майклу нравилось, как я представляю его интересы. Благодаря тому, что он участвовал в моем воспитании, мое взаимодействие с людьми отражало ту обходительность, которую он всегда демонстрировал по отношению к своим сотрудникам и партнерам. В то же время он видел, что я всегда упорствовал и не отступал до тех пор, пока его просьба не оказывалась удовлетворена. Кроме того, я доказывал мою благоразумность, осмотрительность и верность на протяжении многих лет, потому он знал, что это просто заложено во мне.
Я был молод для занимаемой должности и слишком многие знали об этом. Поклонникам и СМИ я был известен как Фрэнк Кассио, паренек с которым дружит Майкл. Но теперь, когда я работал на него, мне больше не хотелось, чтобы меня воспринимали подобным образом. Вдобавок я жаждал еще ярче обозначить линию, которую уже провел между своей жизнью с Майклом и жизнью, посвященной друзьям и семье. Однажды вечером, когда мы с Майклом смотрели телевизор в Неверленде, мне пришла в голову мысль, как очертить и отделить мою новую роль. С самого моего детства мы с Майклом представлялись разным людям, используя выдуманные имена, частично потому что ему легче было оставаться инкогнито, частично потому что это было просто весело. И я ему сказал: «Как думаешь, может мне стоит сменить имя, чтобы разграничить семью и работу?»
Майкл повернулся, взглянул на меня, медленно покачал головой и ответил: «Делай, как знаешь. Но вообще это хорошая идея». Сразу же после его слов по телевизору пустили рекламу цыплят Тайсона.
Я произнес: «Фрэнк Тайсон. Превосходно». И с того самого момента я представлялся как Фрэнк Тайсон или просто Тайсон. Это стало моим рабочим псевдонимом. Я вступил в новый мир. Не было больше мальчишки из Джерси, семье которого посчастливилось подружиться со звездой мирового масштаба. Теперь я стал взрослым, несущим полную ответственность. Я работал на Майкла Джексона. Я был личным помощником, и моя задача заключалась в том, чтобы день за днем помогать ему справляться с деловой рутиной его жизни. Никто больше не называл меня Фрэнком Кассио. Моим именем, выщипанным из рекламы цыплят (уж простите за каламбур), стало Фрэнк Тайсон.
С обретением новой личности, представление интересов Майкла стало моей ведущей обязанностью. Некоторые удивлялись, увидев меня впервые. Одной из моих первых задач стала работа над сделкой с компанией Mersedes по созданию специальной линии автомобилей Michael Jackson серии SLR. Я вел все переговоры с Фердинандом Фронингом, главой отдела по связям с представителями индустрии развлечений, и в телефонных беседах был очень и очень настойчив. Затем я встретился с Фердинандом лично в нью-йоркском отеле «Four Seasons». Он поднялся в номер, и мы приступили к обсуждениям. Внезапно Фердинанд перебил меня на полуслове:
- Погоди-ка! - воскликнул он. – Одну секунду. Так это ты Фрэнк Тайсон?
- Да, - ответил я.
- Значит, ты и есть тот тип, который так донимал меня по телефону?
Мы все рассмеялись, а Майкл сказал ему, что моя внешность обманчива.
В то же самое время тот уровень полномочий и власти, которым меня наделила новая позиция, стал полностью очевиден тем, кто жаждал заполучить Майкла в качестве делового партнера. После очередной встречи в отеле «Four Seasons» один бизнесмен, сгоравший от желания заключить сделку с Майклом, всучил мне кейс, полный денег. Он сказал:
- Это вам. А нам действительно необходимо, чтобы Майкл стал частью этой компании.
- Послушайте, - возразил я. – Мне не нужны ваши деньги. Если сделка состоится, значит, так тому и быть, но я не собираюсь влезать во все это.
Позже я рассказал Майклу, что произошло.
- Мы не можем иметь никаких дел с этими людьми, - без колебаний произнес я. – Они просто взяли и предложили мне наличные. Я, само собой, отказался.
- Спасибо, - ответил Майкл. – Если бы на твоем месте оказался кто-то другой, он бы взял их. Понимаешь теперь, с чем мне приходится сталкиваться? И такое происходит постоянно. Все берут откаты. Я очень ценю твою искренность.
Он рассказал, что это случается все время, и назвал имена нескольких ближайших сотрудников, которые годами практиковали подобное. Я был шокирован, что это продолжает происходить. Это ведь было преступлением.
Несмотря на прозрачность и профессионализм наших деловых отношений, между нами по-прежнему царила наполненная юмором гармония. Я быстро уловил грань, когда следовало быть серьезным, а когда – допустимо немного повеселиться. У меня всегда было особое пристрастие к проделыванию беспорядочных шуток или розыгрышей, чего бы они ни стоили. Мы прошли стадию, когда я каждый раз приветствовал Майкла странным рукопожатием, на самом деле это даже и рукопожатием нельзя было назвать, трудно объяснить. Оно включало движение локтями. Затем Майкл взял манеру становиться за спину человека, с которым я говорил, и изображать, будто отвешивает ему хорошего пинка. В Диснейленде мы проделывали то же самое с Микки Маусом.
Конечно, мы с Майклом все еще любили разыгрывать незнакомцев. Однажды мы бродили по антикварным магазинам Нью-Йорка. Я нацепил костюм и галстук. На ломаном английском с ужасным иностранным акцентом я поведал продавцу: «Я должен уходить – из-за моя религия - мне нужно сбросить цыпленок с крыша. Это принесет удача. Надо кидать ровно в 7.30, а то удача не будет».
Как и всегда Майкл был рядом. Он присоединился, поддакивая: «О да, он очень духовный человек. В их культуре это очень важный ритуал. Я обязан поддержать его в соблюдении традиций и помочь ему выкинуть цыпленка с крыши». Люди полностью верили во всю ерунду, и нам нравилось разделять это ощущение, тайное понимание того, что в курсе шутки только мы вдвоем.
Нередко поклонникам позволяли подняться в отельный номер Майкла. Для девушек у нас существовало кодовое название «рыбы» - потому что в море бывало много рыбки – а особо агрессивные особы удостаивались звания «барракуды». Мы шуточно боролись за них, споря, какая девушка достанется ему, а какая – мне. И я подтрунивал: «Давай смотреть правде в глаза, ты ведь только приманка». Вот почему в благодарностях к альбому «Invincible», обращаясь ко мне, Майкл написал: «Кончай рыбачить». За эти годы Майкл сблизился с некоторыми поклонниками и порой у него появлялись случайные подруги, но он был женатым мужчиной, поэтому ничего предосудительного не происходило.
Мы всегда старались смутить друг друга в присутствии женщин. Я был застенчив – и во многом таким и остаюсь – зная это, Майкл со словами «Знаете, а Фрэнк считает, что вы бесподобны. Он хочет поцеловать вас» специально привлекал ко мне всеобщее вниман