Ханна Арендт (1906 - 1975) - немецко-американский философ, одна из наиболее крупных представительниц современной политической философии.
Для Х. Арендт тоталитаризм - феномен ХХ века. Книга очень точно показывает, что тоталитаризм есть явление абсолютно уникальное, не имевшее прецедентов в человеческой истории. Никакие выработанные в политической философии или социологии концепции не помогают его понять. Ни одна из категорий, выработанных прежде для характеристики беззаконых и даже преступных типов власти, здесь не подходит. Тоталитарное господство не является тиранией, диктатурой,деспотией. Эти и им подобные режимы, возможно, содержат какие-то зародыши тоталитаризма, но в целом принципиально отличаются от него. Это отличие, как правило, не улавливается вследствие абсолютной иррациональности тоталитарной власти. То, что произошло в середине XX века в Советском Союзе и в Германии пребывает за пределами человеческого разума. Это невозможно объяснить никакими привычными мотивациями, к которым прибегали при анализе обычных тиранических режимов.
Ханна Арендт увидела суть тоталитаризма — это радикальная работа с человеческой природой, направленная на ликвидацию человеческой спонтанности и, в конечном счете, человечности как таковой ради исполнения некоего высшего исторического свершения.
Она анализирует различные истоки тоталитаризма: расизм, антисемитизм, империализм, но по сути своей это явление беспрецедентно. Оно резко отличается от тех форм власти, с которыми имеет сходство, в частности, от авторитаризма:«авторитаризм в любой форме всегда стесняет или ограничивает свободу, но никогда не отменяет ее. Тоталитарное же господство нацелено на упразднение свободы, даже на уничтожение человеческой спонтанности вообще, а отнюдь не на ограничение свободы, сколь бы тираническим оно ни было». Цель тоталитаризма в конечном счете заключается "в перерождении самой человеческой природы».
Ханна Арендт заметно сужает рамки тоталитаризма по сравнению с другими — в том числе и более поздними — авторами.Она, по сути, называет тоталитарными только два режима — гитлеровский и сталинский. Она не считает таковым режим Муссолини, хотя сам Муссолини и ввел термин тоталитарное государство. Не считает она тоталитарным, при всей его чудовищной жестокости, тот режим, который создали большевики в 1917 году, равно как и режим, возникший в СССР после 1953 года. Тоталитаризм она ограничивает именно правлением Сталина.
Как бы ни отличались друг от друга разные типы тоталитаризма, их сближает "новизна" и "необычность" тоталитарной формы правления. "Где бы тоталитаризм ни приходил к власти, - отмечала Х. Арендт, - везде он приносил с собой совершенно новые правовые институты и разрушал все социальные, правовые и политические традиции данной страны".
Мудрости прошлого, убеждена Х. Арендт, недостаточно для понимания политического опыта нашего века. Заслугой Х.Арендт является и разработка методологического и понятийного инструментария для исследования неизведанного феномена.
Ханну Арендт интересовала не столько структура тоталитарного режима, сколько его глубинная подоплека; она видела в нем главным образом зло, а не какой-то механизм власти. Это зло воплощается прежде всего в тоталитарном терроре; в нем "истинная сущность данной формы правления". В этой связи стоит обратить внимание на мысль Арендт о том, что для тоталитаризма террор не просто средство устрашения, а именно сущность.
Право есть то, что хорошо для тоталитарного вождя и его окружения. Вождя Арендт сравнивает с мотором, приводящим в движение весь механизм власти. Вокруг него обычно создается аура недоступной тайны, соответствующая его "непостижимому превосходству"; воля фюрера - закон для партии. Ядром власти являются "сверхэффективные и сверхкомпетентные службы тайной полиции", которые "находятся над государством и за фасадом показной власти, в лабиринте множества учреждений со сходными функциями". Эта тоталитарная полиция "полностью подчиняется воле вождя,который единолично решает, кто будет следующим потенциальным врагом».
Но одного террора недостаточно. Идеологии — это различные механизмы, которые, по убеждению их сторонников,объясняют буквально все на свете, причем из одной какой-нибудь предпосылки. Они, говорит Арендт, безвредны и безопасны, пока в них не верят всерьез. Когда же эти идеологии превращаются в каркас жестких логических систем,возведенных на базе первой исходной посылки, будь то борьба классов или борьба рас, то в конечном итоге и возникает тотальное упрощенное объяснение всего и вся. С помощью подобной идеологии воспитывается тупая преданность,утверждается принцип: "партия всегда права».
На долю Ханны Арендт досталось немало упреков за ее весьма критическое отношение к западному массовому потребительскому обществу, к принципу парламентского представительства и всеобщему голосованию. Звучали обвинения в антидемократизме, элитизме и т. п.
Действительно, ее идеалу свободы и демократии ближе древнегреческие полисы, чем современные западноевропейские страны и США. Демократия в полисах базировалась на активном участии граждан в общественной жизни, тогда как теперь граждане отдают предпочтение частной жизни. "Участие" требует от человека гораздо большей самоотдачи, нежели просто голосование.
Видимо, по аналогии с полисами, Арендт полагала, что наиболее благоприятной средой для "участия" являются локальные добровольные ассоциации, возникающие по инициативе самих граждан. Не случайно одним из тягчайших последствий тоталитаризма она считала подавление свободного, спонтанного начала в общественной жизни.
Наиболее близка была ей мысль одного из отцов-основателей США, трертьего президента этой страны Т. Джефферсона об "элементарных республиках". Под ними подразумевались самые малые ячейки американского федерализма, где доминировало гражданское самоуправление общинного типа. Благодаря такой непосредственной связи голос всего народа мог быть в полной мере выражен и учтен в ходе принятия решений. Пусть эти спонтанные формы окажутся поначалу "островами в океане или оазисами в пустыне", но именно в них, уверена Арендт, сильнее всего дух свободы и демократии.При этом следует учесть, что Х. Арендт усматривает в "элементарных республиках" не альтернативу устоявшимся формам и процедурам представительной демократии, а дополнение к ним.
Отсюда же ее интерес к революциям. Негативно оценивая революционный террор и прочие эксцессы, она внимательно анализировала всплески народной инициативы, приводившие к созданию каких-то организаций вне всяких революционных партий и, более того, неожиданных для них.
Внимание Арендт сосредоточено главным образом на двух основополагающих примерах — Американской революции и Великой французской (Октябрьская в России, на ее взгляд, наследница Французской). Она однозначно отдает предпочтение первой, потому что, согласно Арендт, успешная революция — это не свержение старого режима, а основание новых прочных институтов правления. Это основная посылка книги. Помимо нее труд Ханны Арендт содержит еще несколько важных тезисов. Она категорически разграничивает политическую и социальную сферу, настаивая, что именно установка на борьбу с нищетой не позволила французским революционерам установить верховенство закона и новое правление, что и погубило их начинания. Политика, по Арендт, — это сфера свободы, а экономика и социальная сфера — это зона необходимости, и смешивать их ни в коем случае нельзя.
Еще один тезис, связанный с предыдущим: победа революции возможна только при условии обеспеченности общества, высокого уровня жизни страны. Именно это позволило отцам-основателям и массам американцев, на которых они опирались, учредить политические принципы, построенные на рационализме и законе, свободные от давления и искажения из-за сострадания к страшным картинам человеческой нищеты, которые застили глаза революционерам во Франции. Борьба за материальные блага — следование необходимости. Когда необходимость подчиняет себе политику, как произошло в ходе Великой французской, Октябрьской и прочих европейских революций, она убивает свободу. То есть, упрощенно говоря, свобода — дело сытых. Политическая свобода не способна наполнить пустые желудки, это задача экономики и социальной системы, но пустые желудки почти гарантированно убивают политическую свободу.
Наконец, еще один новый смысл, привнесенный автором книги, — ее оригинальная
трактовка того самого "счастья", со "стремлением" к которому, согласно первым строкам американской Декларации независимости, "рождается" "каждый человек». В интерпретации автора "О революции", опирающегося в этом вопросе на Джона Адамса и других отцов-основателей, речь здесь идет о счастье участия в публичных делах, в политике. Ни в коем случае не о счастье частной жизни! Люди собирались на городские ассамблеи не из чувства долга и тем более не для того,чтобы отстаивать собственные интересы, а прежде всего потому, что они получали удовольствие от самого процесса обсуждения и принятия решений. Участие в политике, самостоятельное принятие решений о своей судьбе и судьбе общества могут быть высшим удовольствием.
Последний и самый уязвимый для критики посыл книги — апология системы советов как наилучшего из революционных, то есть, по Арендт, конституирующих органов, поскольку именно советы являются той самой «локальной добровольной ассоциацией», о которой говорилось ранее как о выразители реального участия граждан в делах государства.