ТЕОЛОГИЧЕСКИЙ МАНИФЕСТ
Наше учение согласно с
Евхаристией, и Евхаристия
в свою очередь,
подтверждает это учение.
Св.Ириней Лионский
Памяти О.Павла Флоренского, труды которого по вопросам культа подсказали автору основную идею настоящей работы.
К ЧИТАТЕЛЮ
Три проблемы волнуют современное Христианство. Проблема экуменическая, проблема социальная и проблема секуляризации.
Волнения эти имеют вполне объективные причины: мировой процесс соединил народы Земли в единую цивилизацию, создал два противоположных центра социального притяжения и спрятал концы в воду. Никогда человечество не было столь единым, никогда не было оно столь глубоко разделено и никогда истинные причины происходящего не были так надежно укрыты под покровом феноменального.
Вскрыть духовные корни мировой ситуации – такова задача, которая автору настоящей работы представляется сейчас наиболее важной.
Книга 1.
ПУТЯМИ ЕВХАРИСТИЧЕСКОГО КРИЗИСА
ГЛАВА 1.
ЕВХАРИСТИЧЕСКИЙ КОММУНИЗМ
Церковь началась с культа.
Когда Предвечное Слово восприняло человеческую природу от пречистых и девственных кровей Богоматери, Церкви еще не было. Когда Иисус Христос учил Апостолов тайнам Царствия Небесного, Он еще только подготавливал их для восприятия Церкви. Но когда Первосвященник исповедания нашего принес в Иерусалимской горнице Евхаристическую Жертву и причастил Ею учеников, Церковь была сотворена.
В силу Евхаристической Жертвы, в которой Господь наш Иисус Христос отдал Себя в снедь и питье Своим ученикам, Церковь есть Его истинное Тело, живой многочленный организм. А это значит, что, вкушая Евхаристическую Трапезу, верные вступают в органическое единство не только со Христом, но и во Христе друг с другом.
Известно, что впервые высказал и развил это учение в своем классическом благовествовании Апостол Павел. Однако прежде, чем Апостол Павел изложил это учение словом, первохристианская община в Иерусалиме явила его делом.
Когда в день Пятидесятницы народ, умиленный первой проповедью Петра, спросил: "что нам делать?", Петр ответил: "покайтесь и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа." (Деян.2.37-38).
"... охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч. И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в ОБЩЕНИИ И ПРЕЛОМЛЕНИИ ХЛЕБА и в молитвах... ВСЕ ЖЕ ВЕРУЮЩИЕ БЫЛИ ВМЕСТЕ И ИМЕЛИ ВСЕ ОБЩЕЕ. И ПРОДАВАЛИ ИМЕНИЯ И ВСЯКУЮ СОБСТВЕННОСТЬ И РАЗДАВАЛИ ВСЕМ, СМОТРЯ ПО НУЖДЕ КАЖДОГО. И каждый день единодушно пребывали в храме и, ПРЕЛОМЛЯЯ ПО ДОМАМ ХЛЕБ, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа." (Деян.2.41-47)
"У множества же уверовавших, - продолжает далее Писание, - было одно сердце и одна душа; И НИКТО НИЧЕГО ИЗ ИМЕНИЯ СВОЕГО НЕ НАЗЫВАЛ СВОИМ, НО ВСЕ У НИХ БЫЛО ОБЩЕЕ." (Деян.4.32)
Совершенно очевидно, что Дееписатель (кстати, ближайший ученик Апостола Павла) подчеркивает здесь не только единодушие первохристианской общины, но и ее полнейшую единотелесность, простершуюся от таинственного преломления Хлеба по домам и до полнейшего хозяйственного единства.
"НЕ БЫЛО МЕЖДУ НИМИ НИКОГО НУЖДАЮЩЕГОСЯ; ИБО ВСЕ, КОТОРЫЕ ВЛАДЕЛИ ЗЕМЛЯМИ ИЛИ ДОМАМИ, ПРОДАВАЛИ ИХ, ПРИНОСИЛИ ЦЕНУ ПРОДАННОГО И ПОЛАГАЛИ К НОГАМ АПОСТОЛОВ; И КАЖДОМУ ДАВАЛОСЬ, В ЧЕМ КТО ИМЕЛ НУЖДУ." (Деян.4.34)
Таким образом; коммунистический принцип "каждому по потребностям" был осуществлен в общине Иакова за 18 веков до того, как был провозглашен в общине Маркса.
Толкователи книги "Деяний" не раз пытались ослабить нормативное значение первохристианского коммунизма на том основании, что общение имуществ было у первых христиан делом совершенно добровольным. Довод явно не убедительный. Личная святость тоже является делом совершенно добровольным. Можно ли на этом основании утверждать, что Христианство не требует от человека личной святости? "... да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, -...да будут едино, как Мы едино." (Иоанн 17.51-22) Искреннее стремление к тому всесовершенному единству, о котором молился Христос на Тайной Вечере, отдавая Себя в снедь и питье Своим ученикам, не может не являться для христиан не только делом молитвенного подвига, но и нормой общественного поведения. Так что всякое нарушение этой нормы (в зависимости от характера и тяжести нарушения) либо навлекает на виновных гнев Божий, либо требует церковного врачевания. То, что именно так смотрела на это Первенствующая Церковь, хорошо видно из двух событий, рассказы о которых Дееписатель поместил непосредственно после рассказа об имущественном общении христиан. Читатель, вероятно, уже догадался, что речь идет во-первых о гибели Анании и Сапфиры (Деян.5.1-10), а затем о хозяйственном конфликте, который возник между Еллинистами и Евреями "в те дни, когда умножились ученики" (Деян.6.1-6).
Разумеется, что Анания и Сапфира пали бездыханными не потому, что не пожелали положить к ногам Апостолов всего, что имели, а потому, что "согласились солгать" живущему в Церкви Святому Духу. Это прямо вытекает из слов Апостола Петра: "Анания! для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Святому Духу и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу" (Деян.5.3-5). Итак, грех Анании и Сапфиры состоял в том, что они солгали Богу. Это несомненно! Однако несомненно и то, что этот грех все-таки был неразрывно связан с проблемой собственности. Ведь ложь их, столь сурово наказанная Богом, состояла не в том, что они были тайными еретиками, тайнами блудниками или тайными предателями, а в том, что они оказались лукавыми общинниками.
Когда же умножились ученики и "произошел у Еллинистов ропот на Евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей" (Деян.6.1), Апостолы могли легко разрешить конфликт, указав на то, что общение имуществ есть дело необязательное; так что верные могут есть и пить каждый, кто что имеет. А вместе собираться только для совершения символической "агапы" и вкушения Таинства. Ведь именно так, в похожей ситуации, поступит четверть века спустя Апостол Павел, смягчая социальную требовательность Евхаристии ради церковного благочиния.
"... Вы собираетесь так, - напишет Апостол Павел Коринфской Церкви, - что это не значит вкушать вечерю Господню. Ибо всякий поспешает прежде других есть СВОЮ ПИЩУ, так что ИНОЙ БЫВАЕТ ГОЛОДЕН, А ИНОЙ УПИВАЕТСЯ. Разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете Церковь Божию и унижаете неимущих? Что сказать вам? Похвалить ли вас за это? Не похвалю... Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите. А КТО ГОЛОДЕН, ПУСТЬ ЕСТ ДОМА, чтобы собираться вам не на осуждение." (1 Кор. 11.20-34)
Мы не сомневаемся, что Апостол Павел поступил правильно. Оградить святыню Евхаристической Трапезы от посягательств со стороны человеческого эгоизма (а, быть может, и буйства плоти) было делом необходимым. В богатом, роскошном и развращенном Коринфе, по-видимому, не было к этому иных путей, чем тот, который избрал Апостол. Тем более важно, что в подобной ситуации Первенствующая Церковь все-таки поступила по-другому.
Коммунистический строй первохристианской общины, естественно возникший от совместного вкушения Таинства, был в глазах Апостолов настолько большой ценностью, что ввиду разразившегося хозяйственного конфликта они не только не отказались от него, но по согласию всей Церкви учредили особую духовную администрацию (первоначальный чин дьяконов) для его поддержания (Деян.6.2-6). Туда, где недоставало любви, пришла на помощь распорядительность и справедливость.
Почему же коммунистическая Теократия Первенствующей Церкви все-таки оказалась недолговечной?
Я думаю, что по двум причинам.
Первая причина - нравственная.
Падение Анании и Сапфиры и затем возникший в общине ропот по поводу несправедливого раздаяния потребностей должны были показать Первенствующей Церкви, насколько труден для падшей человеческой природы социальный идеал Христианства, насколько противоборствует ему личный и клановый эгоизм. Перед Апостольской Церковью не могла не встать проблема: либо, впадая в противоречие с духом христианской свободы, поддерживать коммунистический строй общины крутыми мерами (именно таким путем пойдут впоследствии средневековые коммунистические секты), либо, отказавшись от немедленного осуществления на Земле коммунистического идеала, погрузить закваску его в Историю до тех пор, "пока не вскиснет все тесто". Естественно, что Христова Церковь избрала путь второй.
При этом неслучайно, что именно тот Апостол, который пламеннее других проповедовал свободу во Христе и более других потрудился над включением христианского благовестия в Историю, первый счел возможным ослабить социальную требовательность Евхаристической Трапезы.
Вторая причина - социальная.
Коммунизм первохристианской общины был коммунизмом потребительским..Ясно, что потребительский коммунизм может существовать только до тех пор, пока есть что потреблять. В данном случае деньги от проданных домов и земель. После этого коммунистическая община должна либо распасться (не отсюда ли особая забота Апостола Павла о сборе подаяний в пользу "Святых в Иерусалиме"?) 1, либо коммунизм потребительский должен перерасти в коммунизм производственный. Общение в имуществах должно замениться "общением в труде и прибытке". Организовать коммунистическое производство в условиях гонений, сначала иудейских, а потом языческих, было делом почти невозможным. Я говорю "почти", потому что в малых масштабах такие производственные коммуны во времена раннего Христианства все-таки существовали. Когда же гонения были прекращены и Христианство стало официальной религией Римской империи, Церковь немедленно проявила коммунистическую природу своего общественного идеала в той лучшей части церковного общества, которая бескомпромиссную борьбу с эгоизмом сделала своей профессией. Нетрудно догадаться, что речь идет о монашестве.
Монашество возникло как движение анахоретов. Но когда египетская пустыня наполнилась, Евхаристическая Трапеза снова осуществила свое общественно-созидательное дело. Причастная Чаша собрала отшельников воедино. В 320 г. в Верхнем Египте возник первый общежитийный монастырь Св.Пахомия Великого, - начало и первообраз всего общежитийного монашества Вселенской Церкви. На смену коммунистической общине Иакова, основанной на совместном потреблении, пришла новая христианская коммунистическая община, основанная на совместном труде.
Известно, что не вся Церковь осуществила себя в монашеском коммунизме. В IV веке два великих христологических установления Вселенской Церкви, - община и семья, - исторически разделились. Семейное христианство, в значительно большей степени, чем христианство монашеское, связанное с жизнью мира, оказалось втянутым в социальную структуру, весьма далекую от коммунистического идеала. Но то, что общественный идеал самого Христианства остался тем же, что и во.времена Первенствующей Церкви, хорошо видно из слов Св.Василия Великого, хотя и сказанных непосредственно по поводу современных ему общежитийных монастырей, но по существу относящихся ко всему Христианству в целом: "Что добро и красно есть, как не жить братии вкупе! "
Социальная косность мира, противящаяся Благой Вести с еще большим упорством, чем самостная косность отдельной личности, на протяжении веков препятствовала Христианству осуществить социальный идеал Евангелия в масштабах хотя бы одного целого народа. Но если Христианству до сих пор не удалось осуществить свой социальный идеал среди народов, действующих в Истории открыто, то среди народов, прошедших свое историческое поприще сокровенно, такое осуществление, кажется, все-таки совершилось. В Средние века почти во всем христианском мире ходила глухая молва о том, что где-то в глубинах Центральной Азии, "между индийскими колдунами и китайскими драконами", 2 за ледовитыми горами и раскаленными пустынями укрылось великое христианское царство, в котором и звери не лютуют, и люди живут по любви и правде. В одних преданиях это царство называлось царством Пресвитера Иоанна и Белой Индией, в других - сказочным Беловодьем. Знаменательно, что известия о праведной стране не раз вызывали волнения в русских душах. В начале XI в. Св.князь Владимир даже отрядил в далекое Беловодье особое посольство, которое так и не вернулось назад за исключением одного человека, некоего о.Сергия, вышедшего из Киева молодым, а вернувшегося глубоким старцем. 3 В XVII и XIX веках в Беловодье не раз пытались проникнуть сибирские и алтайские старообрядцы, искавшие там дониконовскую иерархию и святой строй социальной жизни. Наконец, в XX веке в глубокомысленном историософском "баснословии" рассказал о Белой Индии один из величайших поэтов и мистиков Земли Русской - Вячеслав Иванов. Рисуя великолепную картину христиавской Теократии, поэт в ясных и точных формулах указал и на ее социальный строй:
"Возделывают землю срединную содружества семейств, в общении живущих труда и прибытка.
Ина же всяко, аще ли туне, аще ли трудом добыто, стяжание толкуют общи христовы братии достояние быти, и своя не рекут елико имут." 4
А вот что написал о блаженной стране христиан современный советский поэт Валентин Сидоров:
Горят купола золотые.
И сердце зайдется в груди.
Там старцы –
Наверно, святые –
Рукой указуют: "Иди".
Вот это и есть
Беловодье,
Где искони светлая власть,
Где можно -
Толкуют в народе -
Живыми на небо попасть. 5
Таково волнующее свидетельство легенды!
Вернемся, однако, к несомненным историческим фактам.
Как известно, общежитийное монашество возникло в период, когда шел интенсивный процесс кристаллизации христианского сознания и христианской жизни, когда духовный расплав Христианства отливался в формы, ставшие классическими для всего нашего эона. Поэтому мы считаем в высшей степени знаменательным, что век, отмеченный возникновением и расцветом общежитийного монашества, был в то же время отмечен явлением Великого Святителя, самый образ которого служит важным подтверждением прямой связи между Евхаристической Трапезой и коммунистическим устройством христианской Общины. Нетрудно догадаться, что речь идет о Св. Иоанне Златоусте. Более других Отцов и Учителей Церкви учил Св.Иоанн Златоуст о Евхаристии, за что и получил наименование "Евхаристического учителя". В то же время Св.Иоанн Златоуст был самым пламенным проповедником христианского коммунизма.
***
Всего шесть лет пробыл Св.Иоанн Златоуст на Константинопольской кафедре. Но эти шесть лет, с 398 года по 404, достойны того, чтобы стать объектом самого пристального внимания социологов. Ибо в эти шесть лет Вселенский Святитель предпринял первую в истории попытку коммунистического переустройства всего общества в целом.
Известно, что Иоанн Златоуст происходил из богатой и знатной семьи. Однако социальный опыт Вселенского Святителя был гораздо шире опыта своего класса. С гневом и состраданием говорил этот сын сирийского стратига о "бесконечных работах", 6 к которым владельцы принуждают своих колонов, о том, что "тяжесть податей разрушает дома бедных как бурный поток, наполняя селения стоном", о рудокопах, для которых "нет никакой пользы от их работы, от тех богатств, которые они добывают". Простершись за пределы своего класса, социальный опыт Вселенского Святителя простерся и за пределы своего времени. Иоанн Златоуст жил на рубеже рабовладельческой и феодальной формаций; однако от его прозорливого взгляда не укрылись зачатки того социального противоречия, которое станет основным 13 веков спустя. Мы имеем в виду поляризацию труда и капитала. "Что для богатых поля, дома и другие источники доходов, - говорил Иоанн Златоуст, - то для бедных их собственное тело, весь их доход - от собственных рук и ниоткуда больше".
Вслед за Апостолом Иаковом Иоанн Златоуст гневно обличал богатых. "Если бы можно было подвергать богатых наказаниям, - говорил он, - то все темницы наполнились бы ими!" Однако Иоанн Златоуст никогда не призывал народ к насильственным действиям. Он знал другой путь. Им двигало христианское милосердие, помноженное на Евхаристическую жажду всеобщего единства.
Известно, что Евхаристическое богословие Иоанна Златоуста отличалось крайним реализмом. По мысли Вселенского Святителя, Евхаристическая Трапеза дана нам именно для того, чтобы наше соединение со Христом было не только духовно-нравственным, но и телесным, что сам Иоанн Златоуст понимал почти физически: "чтобы не любовью только, но и самим делом быть нам членами Плоти Христовой". Толкуя слова Апостола Павла "Один Хлеб, и мы многие одно Тело, ибо все причащаемся от одного Хлеба" (1 Кор.10.17), Иоанн Златоуст спрашивает: "... что есть Хлеб?", и отвечает: "Тело Христово. Кем же становятся причащающиеся?" - Телом Христовым. Не многими телами, во одним Телом. Ибо как хлеб объединяется из многих зерен, так что нигде не видно зерен, но все является одним, и не видно их различие в соединении, так и все мы соединяемся во Христе друг с другом."
Неудивительно, что таким же реализмом отличался взгляд Иоанна Златоуста и на единство христиан в сфере общественной. По мысли Вселенского Святителя, христианское единство, воспринятое от Евхаристической Чаши, должно заключаться не только в единстве духовном, вероисповедном и каноническом, но и в хозяйственном, бытовом, житейском. Толкуя слова Дееписателя: "Все же верующие были вместе И ИМЕЛИ ВСЕ ОБЩЕЕ" (Деян.2.44), Иоанн Златоуст восклицает: "Смотри какой тотчас успех: не в молитвах только общение и не в учении, но и в жизни!"
Опираясь в своей проповеди на социальный опыт Первенствующей Церкви, Иоанн Златоуст в отличие от многих не считал его исключительным и сверхдолжным. Напротив того! По мысли Вселенского Святителя, которую следует признать одной из фундаментальных идей христианской социологии, общность имуществ это не только дело доброй воли людей, но и проявление универсального космического принципа, который Бог вложил в природу Своего творения.
"Если наши блага принадлежат общему Владыке, - говорил Иоанн Златоуст, - то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ ВЛАДЫКЕ, ТО ПРИНАДЛЕЖИТ ВООБЩЕ ВСЕМ... Посмотрите на строительство Божие. Он сотворил некоторые предметы общими для всех, чтобы хотя таким образом устыдить человеческий род: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звезды - разделил между всеми поровну, как будто между братьями... и другое сделал Он общим: бани, города, площади, улицы. И заметь, что касается того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все совершается мирно. Если же кто-нибудь покушается отнять что-либо и обратить в свою собственность, то происходят распри, как будто вследствие того, что САМА ПРИРОДА НЕГОДУЕТ, ЧТО В ТО ВРЕМЯ, КОГДА БОГ ОТОВСЮДУ СОБИРАЕТ НАС, МЫС ОСОБЫМ УСЕРДИЕМ СТАРАЕМСЯ РАЗЪЕДИНИТЬСЯ МЕЖДУ СОБОЮ, ОТДЕЛИТЬСЯ ДРУГ ОТ ДРУГА, ОБРАЗУЯ ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ, И ГОВОРИТЬ ЭТИ ХОЛОДНЫЕ СЛОВА: "ТО ТВОЕ, А ЭТО МОЕ". Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено СКОРЕЕ ОБЩЕЕ, ЧЕМ ОТДЕЛЬНОЕ, ВЛАДЕНИЕ ВЕЩАМИ, И ОНО БОЛЕЕ СОГЛАСНО С САМОЙ ПРИРОДОЙ..."
Даже животных ставит Иоанн Златоуст в пример частным владельцам:
"У НИХ ВСЕ ОБЩЕЕ, - и земля, и источники, и пастбища, и горы, и леса, И НИ ОДНО ИЗ НИХ НЕ ИМЕЕТ БОЛЕЕ ДРУГОГО. А ты, человек, кротчайшее из животных, делаешься свирепее зверя, заключая в одном своем доме пропитание тысячи и даже многих тысяч бедных, между тем как у вас ОДНА ОБЩАЯ ПРИРОДА..."
Таким образом, за полторы тысячи лет до Руссо и Маркса Св. Иоанн Златоуст провозгласил, что имущественное неравенство противоречит законам природы, а частная собственность - общественной сущности человека.
Однако высшее обоснование общности имуществ Св.Иоанн Златоуст находит в общности благ духовных. Так, объясняя причину, побудившую первых христиан обобществить свои имения, Иоанн Златоуст говорит: "Они видели, что духовные блага общи и что никто не имеет больше другого, - и потому скоро пришли к мысли разделить между всеми и свое имущество".
Итак, с точки зрения Златоуста истинно священный характер имеет не частная собственность, но собственность общественная, освященная двойной святыней - природы и благодати. Неудивительно, что при таком взгляде на основную проблему общественного устройства Вселенский Святитель усмотрел в социальном опыте Первенствующей Церкви не какую-либо крайность первоначального энтузиазма, от которой впоследствии следовало освободиться, во трезвое осуществление такого общественного строя, который одновременно соответствует и небесному идеалу, и земной целесообразности.
"Это было ангельское общество, - говорил Иоанн Златоуст о Первенствующей Церкви, - потому что они ничего не называли своим... Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал, не было гордости, не было презрения; все как дети принимали наставления, все были настроены как новорожденные... не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапезе."
Указав таким образом на великое преимущество первохристианского коммунизма со стороны духовной, Иоанн Златоуст не упустил подчеркнуть затем и преимущества материальные. Слова Дееписания "благодать была на всех" Иоанн Златоуст (вероятно, к великому удивлению спиритуалистов!) истолковал так: "благодать – в том, что никто не был беден... Они изгнали из среды себя неравенство и жили в БОЛЬШОМ ИЗОБИЛИИ".
Таким образом (и это надо подчеркнуть с особой силой), коммунизм Иоанна Златоуста не был коммунизмом отвлеченно аскетическим; т.е. таким коммунизмом, который предпринимается с единственной целью - обуздать самость, но предполагал также и процветание материальное.
Человек пламенной веры и могучей энергии, Иоанн Златоуст не был бы самим собой, если бы, исповедуя общественный идеал, не попытался осуществить его на практике.
Когда Златоуст был возведен на Константинопольскую кафедру, он застал паству в весьма плачевном состоянии. В клире - честолюбие, страсть к пышным одеждам и житейские заботы; в среде городской знати - разврат и роскошь; в народе - невежество и суеверие. Наружное благочестие почти повсеместно подменило собой религиозную жизнь, а христианское братолюбие казалось раздавленным классовой структурой общества. Всего 85 лет прошло со времени знаменитого эдикта о веротерпимости, но дух первохристианства казался уже совершенно забытым в Византийской столице. "Безопасность есть величайшее из гонений на благочестие", - скажет Иоанн Златоуст с глубокой горечью.
Но вот в старой Константиновской Софии зазвучало могучее слово величайшего из церковных проповедников, и благодатная сила в сочетании с блеском аттического красноречия покорила Константинополь. Амфитеатры и ристалища опустели, храмы наполнились. Известно, что греки высоко ценили своих ораторов и даже в храмах хороших проповедников приветствовали аплодисментами. Однако слово Иоанна Златоуста было отнюдь не таким, каким можно было бы услаждать праздный слух. Вселенский Святитель звал свою паству к подвигу.
И не только к подвигу личного совершенствования, но и к подвигу совершенствования общественного.
Во времена Златоуста на духовных высотах Церкви еще светились закатные отблески хилиастических чаяний раннего Христианства. Отцы IV века не торопились утверждать, что осуществление христианского идеала возможно только в пакибытии и что до самого Страшного Суда земля должна оставаться "юдолью скорбей". Напротив того! Василий Великий говорил, что разум дан человеку именно для того, чтобы "небесное благоустройство изображать на Земле." 7
Да простит мне читатель небольшое отступление. Я хорошо помню, что в одном из своих официальных обращений к Советскому Правительству канцлер Аденауэр, маститый глава христианских демократов Западной Германии, в качестве философского довода против коммунизма выдвинул следующую мысль: "люди не Ангелы". Именно так и выразился канцлер, ссылаясь, по-видимому, на факт человеческой греховности, который социализм обычно игнорирует. Но ведь констатация человеческой греховности это тоже еще не христианство! Христианство - это преодоление греховности. И если Крестная Жертва Спасителя преодолела греховность в принципе, если сонмы святых засвидетельствовали возможность преодоления греха в недрах человеческой личности, то почему не может быть преодолен грех общественный? Если люди в принципе могут стать Ангелами, то почему Земля не может стать Небом?
Именно к этому и в этих самых словах неоднократно призывал свою паству Иоанн Златоуст.
Здесь необходимо разъяснение. Действительно, всякий раз, когда Златоуст хотел изобразить идеальное общество, он говорил об Ангелах и Небе, но это отнюдь не значит, что Вселенский Святитель призывал к спиритуализации жизни. В социальной проповеди Златоуста Ангелы и Небо были взаимосвязаными символами личного и общественного совершенства.
Иоанн Златоуст хорошо понимал, что духовное возрастание непременно имеет и свой социальный коэффициент, а добрые социальные действия в свою очередь ведут к духовному возрастанию, и выразил это в таких прекрасных образах: "источники, говорят, получают свое начало в местах возвышенных. Сделаемся же и мы возвышенны душою, и тотчас потечет от нас милостыня. Источники чем более очищаются, тем более обильными становятся; так и мы чем более будем раздавать, тем более произрастет благ".
Отсюда вытекает то, о чем Златоуст говорил неоднократно: наибольшее духовное благо должно иметь своим социальным коэффициентом и наибольшую взаимную милостыню, т.е. свободное коммунистическое братство. А свободное коммунистическое братство должно низводить на Землю высшее благо.
Призывая константинопольскую паству по примеру Первенствующей Церкви обобществить свои имения, Иоанн Златоуст говорил: "... при общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Ужели ты думаешь, что можно когда-нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз была бы больше благодать Божия? Не изливалась ли бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом."
Современному человеку трудно поверить в благодатное умножение хлебов. Но я думаю, что и современный человек способен реально ощутить, что общая наша кормилица - Земля - совсем не безразлична к нашему нравственному состоянию. Впрочем, Иоанн Златоуст указывал не только на благодать Божию, но и на хозяйственные преимущества кооперации. "Разделение всегда производит убыток, - говорил он, - а единомыслие и согласие - прибыль. Так живут теперь в монастырях, как некогда жили верные. И умер ли кто с голоду? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием."
Известно, что только трое из целого сонма Отцов Церкви удостоились называться Вселенскими Святителями. Первый из них был мудрейшим из пастырей, духовно возглавившим Церковь в один из наиболее трудных периодов ее истории, Второй - великим Богословом, отстоявшим почитание Пресвятой Троицы; Третьему суждено было стать борцом за общественную правду, на много веков опередившим свою эпоху. Будем надеяться, что история уточнит, на сколько.
Как мы уже говорили выше, коммунизм Первенствующей Церкви был коммунизмом семейным, но нетрудовым, а коммунизм монашеский - трудовым, но бессемейным. Совмещая в своей проповеди социальный опыт Первенствующей Церкви с социальным опытом современных ему общежитийных монастырей; Иоанн Златоуст призвал к осуществлению такого коммунистического общества, которое было бы одновременно и семейным, и трудовым.
При всем своем основополагающем значении для судеб христианской общественности социальный опыт Первенствующей Церкви был опытом маленькой общины, жившей во враждебной среде, а социальный опыт лучших общежитийных монастырей - опытом утверждения общественной правды вне мира. Изложив перед своей паствой духовные и материальные преимущества первохристианского и монашеского коммунизма, Иоанн Златоуст призвал константинопольских христиан положить начало осуществлению коммунистического братства в масштабах Вселенной.
И не только призвал к этому, но и выразил твердую надежду, что если Бог продлит жизнь, то это непременно осуществится.
"И какая бы была благодать! - восклицал Иоанн Златоуст, - Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч (имеются в виду уверовавшие по первой и второй проповеди Петра (Деян.2.41; 4.4) - Ф.К.), когда все по всей Вселенной были врагами веры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде по Вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом, мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы СКОРО будем вести такой образ жизни."
Ясно, что призыв Златоуста был обращен не только к современникам, но и в Историю. И потому мы не станем укорять его за слово "скоро". Апостолы тоже говорили: "скоро"! Онтологическую близость грядущего события люди религиозного опыта часто склонны были воспринимать как близость хронологическую.
Для всякого деятеля, стремящегося к общественным реформам, особое значение приобретает проблема власти. На протяжении веков социалисты решали эту проблему двумя противоположными путями.
Утописты (от Платона и до Фурье) искали покровительства власть имущих, революционеры (от таборитов и до марксистов) стремились прийти к власти сами. Позиция Иоанна Златоуста отличалась от тех и от других. Он не искал ни покровительства власти, ни самой власти, но говорил и действовал как "власть имеющий".
Власть, которой обладал Иоанн Златоуст, была троякой. Во-первых, это была тайносовершительная и учительская власть Епископа. Во-вторых, - приматариальная власть Первоиерарха. В-третьих, - нравственная власть праведника. И все три власти действовали во Вселенском Святителе во имя единой цели.
По слову Апостола Павла (1 Кор.11.26-34) мы знаем, что действие Евхаристии на душу и тело человека отнюдь не имеет характера магического, но обусловлено верой и благоволением причастников. Именно поэтому тайносовершительное и учительское служение в Церкви должны быть нераздельны. Однако не всякий епископ, совершая Евхаристию и приобщая верных к Святой Трапезе, учит при этом народ Евхаристической правде. Мы знаем, что Иоанн Златоуст делал это с великой силой. Недаром Церковь чтит его и как автора наиболее распространенной Литургии, и как Евхаристического учителя! Приобщая народ к Литургии и уча его Евхаристической правде, Иоанн Златоуст подлинно утверждал в сердцах своей паствы таинственное основание христианского братства - единственный фундамент, на котором можно возвести здание мировой гармонии.
Известно, что первые приматариальные кафедры, - Антиохия, Александрия и Рим, - были учреждены еще во времена Апостолов. Однако только после христианизации государства приматариальное служение стало достаточно проявленным. Случилось это совсем не потому, что церковная власть, - как это обычно утверждают, - оказавшись в привилегированном положении, стала принимать на себя образ власти мирской (такие уклонения, конечно, были, но не в этом суть!), а в силу природы самой приматариальной власти. Сущность которой как раз в том и состоит, что будучи по разуму Церкви властью по преимуществу отеческой, она имеет не только внутрицерковное значение (по образу монархии Отца в Пресвятой Троице), но является также проводником Теократии в историческую жизнь народов (по образу Творца и Промыслителя мира). Поскольку от Бога-Отца "именуется ВСЯКОЕ отечество на небесах и на земле" (Еф.3.14-15), ясно, что Первоиерарх обязан иметь авторитетное попечение не только о духовном Отечестве нашем (т.е. о Церкви Божией), но также и об Отечестве природном. Такое попечение высшая церковная власть имела всегда, о чем свидетельствуют многие места из Апостольских посланий, 8 но только после того, как государство стало христианским, это попечение смогло проявиться с полной определенностью.
Иоанн Златоуст был ревностным Первоиерархом. Причем не по одному, а по обоим параметрам высокого приматариального сложения. Он строго наказывал подопечных ему епископов и клириков за нерадение о своей пастве, но не менее грозно обличал он богатых тунеядцев и жестоких властителей. Не остановился он и перед обличением самой правящей императрицы, когда жадная Евдоксия незаконно отняла у вдовы участок земли.
Так в Иоанне Златоусте служение епископское и служение приматариальное сочетались во образ Сына и Отца: священник строил Евхаристическое братство, Примас поражал противников.
Но как ни велика власть епископа и Примаса, наивысшая власть в Церкви, - власть канонически неопределимая, но реально переживаемая, ни на что не претендующая, кроткая, целомудренно стыдящаяся самой себя, но с тем большей силой овладевающая другими, - принадлежит святым. Церковь есть агиократия по преимуществу. Особенно это верно в отношении Церкви Православной. Известно, что на протяжении веков православному народу всегда было свойственно искание святых в такой же мере, как и самим святым - искание святости. Недаром древнерусский народ назвал свою землю Святой Русью. В одном этом слове выразил он всю полноту своего жизненного идеала: не только церковного, но и личного, не только личного, но и общественного, не только общественного, но и политического. Ибо, - в понимании древнерусского народа, - Святая Русь это такая Земля, - еще не бывшая, но вечно чаемая, - которая во всем управляется Святыми.
Византию, отягченную римской государственностью и языческой культурой, греки не дерзнули назвать святой, но чувство агиократии жило и в древней Византии.
Иоанн Златоуст отвечал этому чувству в высшей степени. Призывая верных отдать все друг другу, Иоанн Златоуст являл этому живой пример. Даже современные историки признают, что Иоанн Златоуст на свои личные средства содержал в Константинополе штат двух госпиталей и около 8000 константинопольских бедняков 9, т.е. почти 1/6 часть всего неимущего населения столицы. Такова была личная добродетель Златоуста, мощно подкреплявшая его социальную проповедь.
Слово и дело Златоуста вызвали сильную и неоднозначную реакцию.
Простой народ ответил Иоанну Златоусту глубокой преданностью. Вельможи стали плести интриги. Императрица пригрозила репрессиями. Епископат предал Златоуста. Иоанн Златоуст был низложен и удален в ссылку. Народ ответил на это мятежом, природа - землетрясением. Грозные предостережения на века вперед всем тем сильным и богатым мира, которые, приняв Христианство, оказались при этом глухи к его социальной проповеди.
Таковы, вкратце, свидетельства начального периода христианской Истории (века Апостольского, эпохи гонений и переходного IV века) о Евхаристической Трапезе как основе христианской общественности. Суть этих свидетельств сводится к следующему: Е